Текст книги "Год 1976, Незаметный разворот"

Гудериан просиял, будто внутри его зажглась лампочка мощностью в пятьсот ватт.

– Должен сказать, – воскликнул он, – что такая работа мне вполне по душе, и я возьмусь за нее со всем энтузиазмом! Да здравствуют кайзер Вильгельм Второй и Германия!

– Тогда, Гейнц, одевайтесь по всей форме, и я представлю вас любимому кайзеру, – сказал я. – И поторопитесь, у меня еще много других дел.

25 февраля 1918 года. вечер. Германская империя, город Бад-Кройцах, отель Курхаус, место расположения ставки верховного командования кайзеровской армии

Ставка германского командования готовилась к переезду в Спа, поближе к Западному фронту, где и должны произойти решающие события. Повсюду суетились офицеры и чиновники, документы паковались в массивные кофры, и только кайзер Вильгельм пребывал в мрачном спокойствии. Еще до середины лета должно решиться, в какую сторону качнутся чаши Весов Судьбы – к революции и последующему хаосу или сохранению в Германии социально ответственной монархии. Артанский фюрст своим нечеловеческим могуществом выбил этот мир из колеи Основного Потока, и сделал дальнейшую историю непредопределенной, а дальше он, Вильгельм все должен сделать сам, сосредоточив все усилия на решении главной задачи. Воистину – победа или смерть.

И как раз в такой решающий момент кайзеру доложили, что часть германского генералитета, несмотря на строжайший приказ полностью отстраниться от финских дел и не оказывать помощи ни одной из сторон, втайне от своего кайзера все-таки решилась послать Маннергейму оружие и боеприпасы с трофейных складов. Поставка осуществлялись через Копенгаген, куда груз был доставлен по железной дороге, а уже там винтовки, пулеметы, пушки, снаряды и патроны погрузили на принадлежащий финнам пароход, и там же на борт поднялись все желающие всласть повоевать с мировым большевизмом. Но до расположенной на краю света Ваасы, где окопался злосчастный Маннергейм, пароход с оружием и добровольцами так и не добрался – утоп вместе со всей командой и пассажирами, после того как по нему с летающего аппарата было применено оружие неизвестного типа. Только круги по воде пошли.

Как выяснилось, герр Сергий оставил этот мир только на время, ибо у него было много важных дел в другом месте, но как только мыши пустились в пляс, вернулся и покарал ослушников – так, как это умеет только он, то есть наотмашь и насмерть. В ставке кайзера уже известно, что руины последнего прибежища белофинского правительства пришлось разбирать руками и что в воронке под ними не удалось найти куска мяса крупнее пары килограмм. При этом остальное население этого городка, в своем большинстве поддерживавшего именно белых, а не красных, Артанский фюрст на страх другим потенциальным ослушникам сослал в другой мир вместе с чадами и домочадцами, а проклятый им город сжег дотла, и теперь только ветер воет над торчащими из пожарищ печными трубами. И лишь одного человека, корреспондента стокгольмской газеты «Svenska Dagbladet»[16]16
  Svenska Dagbladet – шведские ежедневные новости (швед.)


[Закрыть] Акселя Эрикссона, господин Серегин соизволил отпустить в родную Швецию, подбросив почти к порогу родного дома. А иначе как бы мир узнал, что этот ужасный человек вернулся и снова готов лупить всех противящихся его воле по головам кого рукоятью меча, а кого и острием.

И теперь кайзер опасался, что Бич Божий может предъявить ему претензии за эту авантюру, о которой он сам был ни сном ни духом. Мерзкое ощущение… Ожидание наказания, особенно если человек не чувствует за собой никакой вины, может быть даже хуже, чем сама кара, поэтому, когда в его апартаментах раскрылся портал, Вильгельм даже испытал определенное облегчение. Еще лучше он себя почувствовал, когда понял, что его гость находится в неплохом настроении и совсем не сердится на кайзера Германии. К тому же Артанский фюрст был не один, вместе с ним пришел неизвестный кайзеру генерал-полковник германской армии (чего не могло быть в принципе), весьма моложавого вида. Еще кайзер отметил, что у неизвестного генерала лицо загоревшее на летнем солнце, а усы выгорели почти до белизны, чего в конце февраля тоже не могло быть никак.

– Добрый вечер, Вильгельм Фридрихович, – тем временем приветствовал хозяина герр Сергий. – Очень рад вас видеть.

– Добрый вечер, герр Сергий, – ответил кайзер. – Скажите, какие дела привели вас в мою скромную обитель, а то я уже начал опасаться, что каким-либо образом вызвал ваше неудовольствие…

– Никакого неудовольствия – напротив, ваше поведение можно счесть почти образцовым, – ответил Артанский фюрст. – Напротив, я пришел, чтобы предложить вам свою поддержку в деле борьбы с поджигателями этой войны: англичанами и французами. Первым хотелось ограничить рост морского могущества Германии, а вторые мечтали вернуть себе Эльзас и Лотарингию, а потому и те, и другие старались изо всех сил, чтобы инцидент с покушением на наследника австро-венгерского престола стал поводом для того, чтобы одна половина Европы пошла войной на другую. Когда смотришь на гекатомбы жертв этой войны, то возникает вопрос: из-за чего умерли все эти люди? И ответ тут может быть только один. Они умерли из-за безответственности, самонадеянности и алчности так называемых демократических политиканов, которые не предвидят побочных последствий своих поступков даже в самой краткосрочной перспективе. Правда, и вы сами тоже были хороши: в тот момент, когда требовалось опрокинуть на горячую голову императора Франца-Иосифа ведро холодной воды, вы плеснули туда керосином, после чего мировой пожар разгорелся на славу, так что не сразу и потушишь…

– Каюсь, грешен, – опустил голову кайзер, – поддался на уговоры разных обалдуев, обещавших мне возвысить Германию железом и кровью еще до Рождества. Тяжело жить на свете простым прусским солдафонам, не кончавшим академий, обмануть их может любой прохвост…

– Не прибедняйтесь, Вильгельм Фридрихович, – сказал Артанский фюрст, – не вы первый, кто послушно побежал за подвешенной перед носом морковкой, и не вы последний. Главное, что на Восточном фронте ваша война была несправедливой и захватнической, а на Западе вы нанесли по агрессору упреждающий удар, ибо так называемый «План номер семнадцать» предусматривал непрерывное и безудержное наступление французской армии до самого Берлина. В силу этого я решил оказать вам посильную помощь в одолении врага. Позвольте представить вам генерал-полковника Гейнца Гудериана из сорок первого года – отца германских бронетанковых войск и прочая, прочая, прочая. Личность он весьма неоднозначная, но, несомненно, талантливая. Некоторое время назад я сцапал его к себе в плен и на какое-то время позабыл о его существовании, ибо тогда мне было не до него. Это у вас тут я вел себя деликатно, почти нежно, а в мире Второй великой войны мне приходилось рубить наотмашь, затаптывать горящие угли и испепелять города, население которых радостно приветствовало германских завоевателей. При этом, за исключением самых тяжелых случаев, я стремился не убивать германских солдат и офицеров, а брать их в плен, захватывая вместе с ними технику и вооружение… Потом у меня открылась возможность заполучить еще более совершенные образцы, и я изменил некоторые свои планы. Всех этих людей, артиллерийские орудия, бронированные боевые машины и прочий инвентарь, я готов передать вам, при том условии, что эти люди никогда не вернутся в родной мир. Подобное должно быть исключено. Кстати, герр Гудериан – это настоящий военный гений, не чета Мольтке-младшему и надутому зазнайке Гинденбургу. Также он большой специалист по поедателям лягушек. Один раз в своем мире он уже ставил французскую армию и англичан вверх тормашками, после чего в поверженном Париже германские войска маршировали на параде победы.

– Друг мой Сергий, – до слез расчувствовался кайзер, – вы опять делаете мне незаслуженный подарок. А ведь я и вправду был так грешен, что сейчас об этом стыдно даже вспоминать…

– Что было, Вильгельм Фридрихович, то уже прошло и быльем поросло, – ответил Серегин. – Самое главное, вы согласились на справедливый мир между Советской Россией и Германией, после чего ваша жизнь началась с нового листа. И хватит об этом. Сейчас необходимо определить, как с учетом моей помощи уложить Францию на лопатки в одно касание. Гейнц, а вы что можете сказать по этому вопросу?

Гудериан в это время внимательно изучал висящую на стене кабинета карту Западного фронта.

– Удар должен быть абсолютно внезапным и неотразимым, на том участке фронта, где никто такого удара не ждет. Если у герра Сергия в трофеях наберется техники хотя бы на пару дивизий, то я бы ударил вот так… – сказал он, отчеркивая пальцем пологую дугу южнее Парижа от Мюлхаузена (ныне Мюлуз) в Эльзасе до Руана на побережье Ламанша.

– Техники наберется, Гейнц, об этом не беспокойтесь, – сказал я. – И, более того, я скину вам, то есть кайзеру Вильгельму, весь перетрофеенный советский бронехлам, который придурок Павлов разбросал по полям западной Белоруссии. В ваше время панцеры типов Т-26 и БТ уже не выдерживают никакой критики, а на полях Первой Великой Войны они наверняка будут чувствовать себя королями.

– А не слишком ли это авантюрный план, господа стратеги? – обеспокоенно спросил кайзер Вильгельм.

– Не слишком, ваше королевское величество, – уверенно отрезал Быстроходный Гейнц. – Едва только мы сломаем Бельфор и углубимся на французскую территорию хотя бы на две сотни километров, как вражеский фронт начнет превращаться в жидкий кисель, и вот тогда к наступлению должны подключаться другие армии, которые погонят потерявшего уверенность врага, расширяя прорыв. Даже если запала у механизированных частей хватит только до Орлеана, это будет означать крах правого фланга Западного фронта и полный развал управляемости, тем более что войска на этом участке в основном даже не французские, а американские. Подтягивание пехоты к подвижным частям и пополнение запасов топлива и боеприпасов в таком случае произойдет гораздо раньше, чем маршал Фош успеет перегруппировать и привести в порядок свои войска, расстроенные экстренным отступлением. Вопрос только в том, как на первом этапе сражения буквально в несколько часов, сломать французскую крепость Бельфор, преграждающую путь ударной группировке. Ведь если возиться местными темпами, то никакого стремительного прорыва не получится, а выйдет еще один Верден. Вот если бы герр Сергий подбросил нам хотя бы одну эскадру «Штукас» вместе с пилотами и техническим персоналом, дело бы выглядело уже не таким безнадежным…

– Ну, Гейнц, – развел я руками, – чего нет, того нет. Захватывать аэродромы мне пока еще не приходило в голову.

– Все когда-нибудь приходится делать впервые, – пожал тот плечами. – Вы, герр Сергий, только попробуйте, и, я уверен, вам это понравится…

– Ну хорошо, Гейнц, – сказал я, – ради вас я готов на такой эксперимент. Все одно это будет минус там и плюс здесь.

– Э-э-э, господа, а что такое «Штукас»? – растерянно спросил кайзер Вильгельм.

– «Штукас», – назидательно произнес Гудериан, – это такой аэроплан, предназначенный для того, чтобы с пикирования метко кидаться бомбами массой до одной тонны. Если вам мешает вражеская крепость или, предположим, дредноут, находящийся в радиусе досягаемости этих машин, то это как раз то, что прописал доктор. Одна тяжелая бомба в снарядный погреб – и гарнизон мелкими клочками летает под облаками…

– Именно так, друг мой Вильгельм, – подтвердил я. – Правда, в мире четырнадцатого года ваш брат-близнец обошелся без «Штук», подвешивая тяжелые бомбы массой до пяти тонн под «цеппелины». Кончилось в итоге все так, как и сказал генерал Гудериан: одна из бомб угодила в снарядный погреб, после чего крепость выкинула белый флаг. Но вот что я вам еще хочу сказать. На завершающем этапе этой войны должны быть исключены любые действия, способные привести к массовой гибели гражданского населения и применение химического оружия. Также должны быть строжайше запрещены грабежи, изнасилования, убийства безоружных, поджоги домов, и все прочие безобразия, на которые так горазда германская солдатня, и наказание за эти преступления против гражданского населения должно быть установлено даже строже, чем за такие же деяния, совершенные в мирное время на собственной территории. В противном случае я на вас серьезно обижусь, а, как вы уже знаете, пережить мою обиду способен далеко не каждый. Я помогаю вам не против французского народа: мужчин, женщин и детей, а против безответственных политиканов, бездумно развязавших войну с многомиллионными жертвами. Только так, Вильгельм Фридрихович, и никак иначе.

Восемьсот тридцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Танцульки

Зинаида Валерьевна Басова, учительница русского языка, пионервожатая и комсомолка

Анна Сергеевна уже давно советовала мне сходить на танцы. «Развлекитесь, Зиночка, – говорила она, – на людей посмотрите и себя покажите! Пообщайтесь, заведите знакомства…»

Но я все не решалась. Я все еще чувствовала некоторую скованность… Иногда вечером я прогуливалась недалеко от того места, где шли эти самые танцы. Меня так и влекло туда. Оркестр играл с огоньком, и музыка будоражила мне душу… Иногда я подходила довольно близко, но всякий раз всякий раз поспешно уходила, как только мне начинало оказаться, что в мою сторону смотрят.

Вообще-то я любила танцевать. В лагере я даже ставила танцевальные номера. Но здесь все было по-другому. Здесь все были чужие, и мне казалось, что все будут обращать на меня слишком много внимания.

Однажды, когда я в очередной раз ретировалась, так и не дойдя до танцплощадки, прямо у входа в «свою» башню я встретила госпожу Зул. Она как-то внезапно появилась прямо передо мной, будто материализовалась из воздуха, так что я вздрогнула.

Она уперла руки в боки и строго сказала:

– Ну и чего ты дурью маешься, комсомолка? Почему не на танцах?

– Я… – пробормотала я, осознав, что у меня нет ответа на этот вопрос. – Я… это…

– Да, плохо дело… – покачала она своей рогатой головой. – С этим надо что-то делать. Негоже красотке коротать вечера в одиночестве… Что, мне нужно тебя за ручку отвести?

– Н-нет, не нужно… – пролепетала я.

– Нужно, милая моя, нужно! – внушительно произнесла госпожа Зул. – Это что ж такое творится? Ты у нас три недели, и все прячешься! А может быть, там, на танцплощадке, тебя ждет твоя судьба? Ты собираешься и дальше жить затворницей, лишив какого-нибудь прекрасного молодого человека возможности познакомиться с тобой?

– Нет, я не… – замотала я головой, не зная, что сказать дальше.

– Значит, так… – произнесла рогатая госпожа безапелляционным тоном, – ты сейчас же идешь на танцы! Похоже, пока тебя метлой не погонишь, ты так и не решишься…

Она критически оглядела меня.

– Вот это сними, лишнее, – кивнула она на шарф, которым были прикрыты мои плечи. – Лучше на пояс повяжи.

В тот вечер на мне было жемчужно-бежевое платье со струящимся подолом. Очень красивое. И только его тонкие лямки и довольно глубокий вырез казались мне легкомысленными. Потому я и прикрыла плечи и грудь легким золотисто-коричневым шарфом. Собственно, у меня вообще было теперь много нарядов. И я каждый вечер одевалась с тем расчетом, что все же решусь потанцевать…

Я выполнила рекомендацию, завязав шарф на левом бедре пышным бантом.

– Ну, так-то лучше… – с удовлетворенной улыбкой проговорила госпожа Зул, поправив кончики банта. – Нечего красоту прятать. А теперь марш! – И она властным жестом указала туда, откуда едва слышно доносились звуки вальса.

Понимая неизбежность того, что ждало меня впереди, я побрела в указанном направлении, и сердце замирало от волнения.

– Походочка, походочка! – донеслось сзади.

Я выпрямила спину и шла, старясь «выступать будто пава», чувствуя этой самой спиной одобрительный взгляд «главной стилистки».

И вот я на танцплощадке… С облегчением я обнаружила, что никто не обращает на меня особого внимания. Люди танцевали. При этом они флиртовали друг с другом, любезничали, смеялись. Тут была очень легкая, непринужденная атмосфера, и мне тоже стало как-то радостно.

Танцевали не все. Несколько дам отдыхали в сторонке, рассевшись за столиками, которых было много по краям танцплощадки. Некоторые были с кавалерами. В воздухе порхали стаканы с прохладительным, которые невидимые официанты доставляли тем, кто решил освежиться.

И сразу становилось понятно, что дам здесь значительно больше, чем кавалеров… Хотя были и мужчины, которые, очевидно, еще не имели «своей» дамы, потому что их еще никто не выбрал. Такое тут правило, что дама выбирает, и она же всегда права. Потенциальные кавалеры стояли группой в сторонке и наблюдали за танцующими. Я не могла хорошо разглядеть их лиц, потому что по ним скользили разноцветные световые пятна, отбрасываемые невидимым источником, да и приглядываться было неудобно. Из-за этих цветных бликов все казалось каким-то сказочным, фантастическим.

Каким-то непостижимым образом мое смущение куда-то ушло, а вместо него появились задор и легкость. Здесь, под высокими невиданными деревьями, среди бегающих огоньков и звуков живой музыки, в окружении нарядных и счастливых людей я и сама ощущала себя не Зиной-вожатой, а красивой загадочной дамой, способной кружить голову и сводить с ума… Да, я это могу! И на мне красивое платье, и волосы мои хорошо уложены, и сама я умна и обворожительна.

И вот закончился очередной танец, и заиграл фокстрот… От группы стоявших в сторонке мужчин отделился молодой человек и… направился ко мне. Сердце мое радостно забилось. Я еще не видела его лица, но его стать, походка говорили о том, что это бравый воин и, как говорили в старорежимные времена, «настоящий джентльмен».

И только когда он приблизился, я разглядела его. Красивые, благородные черты лица… Он был совсем молоденький, однако едва ли его можно было назвать юношей. Он застенчиво улыбнулся и сказал:

– Хоть здесь так и не принято, но позвольте вас пригласить?

Я улыбнулась в ответ и протянула ему руку… Танец увлек нас, и было это так упоительно, что у меня кружилась голова от удовольствия. От него приятно пахло. Через его мундир чувствовалось крепкое, натренированное тело. И он очень хорошо танцевал. Мы молчали, пока звучала музыка.

А когда фокстрот закончился, он поблагодарил, а затем представился:

– Олег Константинович… Романов.

– Очень приятно… – немного смущаясь, ответила я. – Зина… То есть Зинаида Валерьевна…

Я все еще была под впечатлением танца, потому и разговорилась. Никогда мне еще не приходилось испытывать такие волнующие чувства. Мне очень понравился этот Олег Константинович… Настолько, что даже стало страшно. Разве ж так бывает – только увидела, и сразу влюбилась? Да нет, вряд ли… Это просто я немного обалдела от всего этого. Да и ведь он явно моложе меня. Впрочем, не думаю, что намного. Тем более что тут, в Тридесятом царстве, это не имеет большого значения. Поступив на службу к местному властителю, я теперь могу иметь внешность, соответствующую любому возрасту, от шестнадцати лет включительно.

Мы с Олегом танцевали весь вечер. Это было чудесно. Я не ощущала усталости, мне хотелось танцевать еще и еще…

Но все заканчивается… Закончился и этот танцевальный вечер. И мой кавалер предложил проводить меня.

По дороге он немного рассказал о себе. Подумать только – ведь он князь императорской крови, единственный из Романовых, погибший на полях прошлой Германской войны… Слушая его рассказ, я лишь старалась сдерживать себя, чтобы не показывать свое изумление и радость от того, что судьба свела меня с таким замечательным человеком. Да ведь я знала о нем, потому что любила историю! Он погиб молодым в 1914 году… И вот он, спасенный Артанским князем Серегиным из лап смерти, живой и невредимый, такой красивый и статный, вроде как решил сам приударить за мной, так что даже нарушил местные правила приличия… Просто невероятно! Ну почему ж я была такой дурой, что не ходила на танцы раньше? Сколько времени потеряла из-за глупой мнительности, а ведь могла уже давно с ним познакомиться!

С ним было легко и приятно общаться, и я не испытывала никаких затруднений. Чувствовалось в нем что-то такое… родственное, что ли.

– Олег Константинович, скажите, а вы всегда ходите сюда танцевать? – спросила я у него.

– Нет, не всегда. Лишь изредка, когда позволяет служба… – ответил он. – А вы? Почему я вас раньше не видел?

– А я… Я не решалась, – ответила я честно, и он тактично не стал заостряться на этой теме.

– Но, не правда ли, тут все так замечательно устроено с этими танцами? – спросил он. – Можно завязать знакомство в непринужденной обстановке… Говорят, было дело, что таким образом тут знакомились даже царствующие особы.

– И часто вы завязываете такие знакомства? – немного обиженно спросила я, и тут же пожалела об этом.

– Нет, не часто… то есть, честно сказать, никогда, – ответил он. – Я, знаете ли, немного застенчив с женщинами… Бывало так, что и слова сказать не мог…

– Неужели? – удивилась я, но на душе полегчало.

– Да, – подтвердил он. – Вы, Зина, первая, к кому я смог подойти и предложить потанцевать, потому что почувствовал, что если этого не сделаю, то буду жалеть о том всю жизнь.

– Ну надо же… – произнесла я, не зная, как ответить на это.

– Вы еще придете потанцевать? – спросил он на прощание.

– Думаю, что да, – с достоинством ответила я, хотя мне хотелось экспрессивно воскликнуть: «Конечно! Конечно, непременно приду!»

– В таком случае, – сказал мой кавалер, – завтра вечером я буду ждать вас здесь, чтобы сопроводить на танцы. Надеюсь, Зина, вы не сочтете это наглостью?

– Нет, не сочту… – сказала я, после чего мы пожелали друг другу доброй ночи, и я зашла в башню…

Мне хотелось петь от счастья. Как хорошо, что госпожа Зул заставила меня сегодня пойти на «танцульки»! В сердце моем расцветали незабудки. Я вспоминала лицо красивого парня, которому я явно понравилась, его голос… Мне хотелось верить, что он испытывает те же чувства, и я уже предвкушала нашу следующую встречу… Всю мою неуверенность и беспокойство как рукой сняло.