Текст книги "Год 1976, Незаметный разворот"

Я скосил взгляд на правое плечо, увидел призрачное княжеское корзно и край светящегося крыла, вздохнул и сказал на тевтонской версии немецкого языка:

– Ну что же, Рейнхард, раз уж вы все же примчались сюда с такой помпой, садитесь, и будем разговаривать. Мир я с такими отродьями Сатаны, как вы, делить не собираюсь, еще чего не хватало, но некоторого взаимопонимания достигнуть необходимо.

Гейдрих осторожно присел на краешек стула и, когда остроухие, отдали мне честь и вышли, хрипло спросил:

– В первую очередь, скажите, кто вы такой, черт возьми?!

– Не упоминайте имени Нечистого всуе! – громовым голосом рявкнул младший архангел из самой глубины моей сущности. – Тут – одно из немногих мест во всех подлунных мирах, куда он не рискнет сунуть свой длинный нос, ибо собственные шкура и рога для него важнее всех прочих интересов. Тот, кто сидит сейчас перед тобой – в одной ипостаси смертный человек, Серегин Сергей Сергеевич, он же Сергий из рода Сергиев, капитан сил специального назначения России из первой четверти двадцать первого века, и он же самовластный князь Великой Артании, расположенной в конце шестого века от Рождества Христова. В одном лице – он монарх, полководец и упорный боец. В другой ипостаси он же, то есть я – Специальный Исполнительный Агент Творца Всего Сущего, Адепт Порядка, Бич Божий, Защитник Земли Русской, бог-полководец, Патрон Воинского Единства в полмиллиона активных бойцов. В небесной табели о рангах он, как имеющий смертное тело, носит звание младшего архангела, и выше него лишь архангелы с полным статусом. И появился он в вашем мире вместе со своим войском не случайно и не по собственному желанию, хотя его тоже было хоть отбавляй, а по высочайшему повелению самого Творца. В его задачу входит вбить в прах не только ваш сатанинский Третий Рейх, но и много понимающие о себе Японскую и Британскую Империи, а Североамериканские Соединенные Штаты он должен поставить в такие условия, чтобы они никогда не смогли стать мировым гегемоном.

Очевидно, в этот момент нимб над моей головой засиял так ярко, что Гейдрих был вынужден зажмуриться, как при виде электросварки, и втянуть голову в плечи. А вот нечего было будоражить моего архангела-симбионта разными дурацкими риторическими восклицаниями. Тут такого не понимают!

Некоторое время посланец фюрера Третьего Рейха сидел неподвижно, видимо, собираясь с мыслями, а потом подавленно изрек:

– Я не понимаю, о чем мы будем говорить, герр Серегин, ведь вы же сами сказали, что намереваетесь вбить Германию в прах…

– Не Германию, – назидательно произнес я, вернувшись к образу Артанского князя, – а Третий Рейх, что совсем не одно и то же. Германия и немцы сохранятся, а вот помешавшееся на ненависти ко всем соседям нацистское государство должно сгинуть в никуда. Это одновременно и мое личное желание как русского офицера из двадцать первого века, который не может забыть и простить вашей бешеной своре похода на восток за поместьями и рабами, и целевая установка моего Патрона. Такое совпадение в жизненных целях и задачах между человеком и Всевышним Творцом и является праведностью, а все остальное от Лукавого.

Гейдрих вскинул голову как ужаленный и каркнул:

– Германской нации не пристало быть рабами славян-унтерменшей! Убейте нас лучше сразу!

И тут я непроизвольно расхохотался: настолько смешно и нелепо выглядел в этот момент посланец Гитлера.

– Я сказал что-то глупое, герр Серегин, или вы смеетесь надо мной, чтобы насладиться унижением поверженного врага? – обиженно спросил он.

– Вы действительно сказали глупость, Рейнхард, причем два раза, – ответил я. – Во-первых, у нас не бывает рабов и господ, а есть только бойцы и командиры, подчиненные и начальники. Если победителями в мировой войне станет один из европейских народов, то хорошо жить потом будут только его представители, и то далеко не все, а остальные окунутся в кромешный ад. Но если победим мы, русские, то жить потом будут все одинаково – и победители, и побежденные. Так уж мы устроены. Во-вторых, мои предки, построившие самую большую в историю человечества многонациональную империю, были кем угодно, но только не унтерменшами…

– Но ваша Россия в начале века начисто проиграла две войны с Японией и Германией! – в азарте выкрикнул Гейдрих. – Потом вы три года воевали между собой, выясняя, каким будет ваше государственное устройство, а начало нынешней кампании до вашего вмешательства, герр Серегин, иначе, как катастрофой большевистского режима, и не назовешь.

– Проблемы Российской империи, – сказал я, – были вызваны действиями императора Николая Второго, в котором русской крови было около полутора процентов, а остальная наследственность у него была, выражаясь вашим языком, чисто арийской. И именно фатально провальная политика этого человека привела к двум поражениям в войнах, трем революциям и затяжной гражданской войне. В других известных мне вариантах истории, где этого человека устраняли или отстраняли достаточно рано, ничего подобного не происходило. Что касается начала этой кампании, то гордиться вам тут нечем. Вероломное вторжение с внезапным разрывом Пакта о Ненападении, неоспоримое предательство части старшего командного состава Красной Армии, а также опыт двух лет войны в Европе дали вермахту значительную фору в развертывании и боевой готовности. Но, несмотря на этот фактор и тяжелейшие потери начала войны, позволившие германской армии дойти до ближних подступов к Ленинграду, Москве, Воронежу, Сталинграду и предгорьям Кавказа, Красная Армия смогла оправиться от первоначальных поражений, переломить ход войны в нескольких тяжелейших сражениях и за четыре года ожесточенной войны дойти до Берлина. Окончательная точка в вашем походе на восток за рабами и поместьями была поставлена на раздолбанных вдребезги руинах Рейхстага, уже после того, как Адольф Гитлер покончил с собой, сожрав порцию яда. Но только цена этой победы для Советского Союза оказалась слишком высока: двенадцать миллионов погибших военных, из них четыре миллиона военнопленных, замученных в ваших концлагерях, а также пятнадцать миллионов гражданских, целенаправленно убитых при исполнении плана «ОСТ». Мое вмешательство аннулировало первоначальное преимущество вермахта, достигнутое бесчестным путем, и теперь ему придется драться с Красной Армией при равных возможностях и при условии взаимного непричинения вреда гражданскому населению и военнопленным. В противном случае пеняйте на себя, ибо у меня очень хорошо получаются небольшие точечные акции возмездия по уничтожению особо избранных мерзавцев, и прятаться от меня тоже бесполезно – найду хоть в небе, хоть под землей; и только тот, кто добежит до самого Ада, может считать себя в относительной безопасности…

Некоторое время Гейдрих молчал, размышляя над раскрывшимися перспективами, потом спросил:

– Но, герр Серегин, зачем столько возни? Не проще ли было бы уничтожить нас, немцев, как нацию, и забыть о том, что такие существовали на свете?

– Господь желает не смерти грешника, а его исправления, – сказал я. – К тому же истребление целых народов – это не наш метод. Все нации и этнические группы, которые прежде проживали на территории, которая стала Россией, либо без остатка влились в состав русского народа, либо сохранились в полной целости и сохранности. Но и это далеко не все. В моей собственной армии контингент германского происхождения составляет не менее одной десятой части. Как следует из встречной клятвы, которую бойцы и командиры дают при вступлении в Единство, я – это они, а они – это я, по отдельности мы ничто, а вместе мы неодолимая сила. Мои солдаты – это продолжение моей воли, а мои желания – это продолжение их желаний. Мои германоязычные кригскамрады хотят родине своих предков покоя и процветания, и я вместе с ними хочу того же самого.

– Ну и чего же в итоге хотите от Германии вы, герр Серегин, раз уж мы имели несчастье стать вашими врагами? – спросил посланец Гитлера. – Ведь вы сами сказали, что немецкого контингента в вашем войске не более десяти процентов, а все остальные ваши люди должны ненавидеть все немецкое, как и вы сами, ведь мы причинили вам слишком много зла. Оружие, которое вы применили в Вилен-штадте и Лемберге, просто ужасает своей мощью, а то, что сожгло дивизии первой панцергруппы, и вовсе выходит за рамки человеческого понимания. Что потом останется от Германии, – обугленные руины заваленные трупами, среди которых будут копошиться только отдельные выжившие?

– Вы, Рейнхард, вместе со своим фюрером просто помешались на убийствах, и других подозреваете в том же, – ответил я. – Германия нам с товарищем Сталиным нужна целой, с неповрежденной промышленностью и транспортной инфраструктурой, при живом и здоровом гражданском населении. Когда придет время, все закончится быстро и по возможности бескровно, а немцы, как равные среди равных, станут частью великого советского народа. Умрут только непосредственные виновники устроенных вами безобразий, а также самые упорные апологеты людоедских расовых теорий…

– Это значит, – с тяжелым вздохом произнес Гейдрих, – что алчное мировое еврейство снова сядет на шею трудолюбивой, но многострадальной германской нации…

– Запомните, Рейнхард, – рявкнул я, попутно снова обзаведясь нимбом, – у человечества нет высших и низших рас, в части, обуславливающей поведение, наследственность у всех людей на планете полностью одинаковая. Различаются только этнокультурные доминанты, передающиеся путем воспитания: вертикально от родителей к детям и горизонтально со стороны общественных институтов к гражданам. Безобразия начинаются в том случае, если в какой-то группе населения вертикально от родителей передаются установки, противоположные тем, что государство транслирует своим гражданам через школы и средства массовой информации. Кровь, то есть наследственность, не значит почти ничего и может быть любой, зато дух и идеи для нас являются основой основ. В правильно устроенном обществе никто не может считаться лучше или хуже других только на основании появления на свет у каких-то совершенно особенных родителей, формы носа, цвета кожи, разреза глаз, наличия или отсутствия рогов и хвоста – все должно определяться личным статусом, полученным в результате личных достижений, успехов и проступков. Как человек себя ведет, так к нему и должно относиться общество. Если это патологический обманщик и алчный мерзавец, обуянный манией ложного величия, то отправлять в газовую камеру его следует именно на этом основании, а не за его национальную принадлежность или какие-то внешние признаки.

– Ну, хорошо, герр Серегин, – мрачно произнес Гейдрих, – предположим, что когда-нибудь потом так оно и будет, и вам в самом деле удастся построить нечто подобное царству Божию на Земле. Но мне совершенно непонятно, о чем мы сможем договориться прямо сейчас, ведь та программа, которую вы мне изложили, будет безусловно реализована без всякого нашего желания и содействия, в котором вы просто не нуждаетесь.

– Как о чем? – деланно удивился я. – О том, по каким правилам Красная Армия будет вас побеждать и что вам будет, если вы их нарушите. Ваш Третий Рейх – далеко не последний смертельный враг для Советского Союза, но со всеми проблемами, которые могут возникнуть после завершения этой войны, местным советским властям предстоит справляться самостоятельно, потому что у меня не будет возможности вечно кормить их манной кашей и вытирать слюнявчиком испачканный рот. Стать чемпионом можно, лишь победив предыдущего чемпиона – в данном случае вермахт. Уйдет на это что-то около года, и все это время надо будет заботиться о том, чтобы потери с обеих сторон оставались умеренными, а янки и лаймиз держались подальше от советско-германской песочницы. Но самое главное, что вы должны внушить своему фюреру: никогда и ни при каких обстоятельствах не объявлять войну Североамериканским Соединенным Штатам, потому что иначе он сам пустит козлов-янки в европейский огород. Самостоятельно объявить войну Германии Рузвельт не сможет, потому что американский Конгресс переполнен изоляционистами, которые никогда и ни за что не пропустят ни одну агрессивную инициативу со стороны своего президента. Главный американский плутократ сейчас желает любой ценой втянуть свою страну в войну, ибо только так можно вывести ее на глобальный уровень, но ни вы, ни японцы не должны на это поддаваться, поскольку последствия будут тяжелейшими – в первую очередь как раз для вас самих.

– Так значит, герр Серегин, вы не намерены убивать меня или держать в плену, а собираетесь отпустить обратно к фюреру и Германии? – удивленно спросил Гейдрих.

– Ну, разумеется, Рейнхард, я намерен отпустить вас как обычного парламентера, – ответил я. – А как иначе можно достигнуть необходимых мне соглашений? Конечно, на слово я вам не поверю, ибо все ваши клятвы не стоят даже выпущенных на свободу кишечных газов, а потому, как уже говорил ранее, установлю за вашей верхушкой плотный непрерывный контроль. Есть у меня средства, позволяющие контролировать любое ваше телодвижение, а тот, кто вздумает мне перечить, узнает, каков Бич Божий в гневе. А сейчас разговоры на эту тему стоит заканчивать. Сначала я повышу вашу квалификацию, чтобы вы вообще понимали пределы моего могущества, то есть их отсутствие, а уже потом мы встретимся с вами в несколько расширенном составе для более подробного разговора. А сейчас я передаю вас в руки вашей коллеги, моего начальника службы безопасности полковника Бригитты Бергман… Ничему не удивляйтесь и ничего не бойтесь, а сейчас прошу…

С этими словами я открыл портал из кабинета прямо в Тридесятое Царство в «пыточные застенки» моей службы безопасности. Вот тут-то Гейдрих и прибалдел. А там товарищ Бергман этого кадра уже ждет, и сумеет внушить в него такой страх и почтение, чтобы я потом смог развернуть этот контакт в любую необходимую мне сторону. Но самая очевидная польза от этого человека заключается в том, что когда как я его отпущу, он начнет встречаться с другими бонзами Третьего Рейха: Гитлером, Гиммлером, Канарисом, Шелленбергом, Кальтенбруннером и прочими, что позволит нам лично идентифицировать этих людей и снять слепки их аур, чтобы потом брать их сразу, как только это понадобится. Обыкновенная военная хитрость, в стиле «с волками жить – по-волчьи выть».

Восемьсот двадцать первый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Терпения, первый этаж, Служба Безопасности Артании

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции, президент Интерпола, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Я еще не успел до конца осознать услышанное, как на меня обрушился новый шок. Один шаг – и вот я уже в кабинете со светло-серыми матовыми стенами, который, впрочем, не производит мрачного впечатления, а кажется даже довольно уютным. Может быть, это потому, что в нем царит теплое освещение, беспрепятственно льющегося прямо с потолка, и воздух довольно свеж, точно это не помещение, а терраса… Обычно в кабинетах подобного рода все совсем по-другому: они полны запахами бумаг, кожи и сигаретного дыма, запахами подозрений, страха и боли… Тут же – как будто уже заранее знают, кто и в чем виновен, а потому не тратят время на лишние вопросы и ненужные физические воздействия. Прямо передо мной – массивный канцелярский стол, со всеми присущими ему аксессуарами, а прямо над – ним небольшой портрет человека в фуражке защитного цвета с острой бородкой и проницательными глазами. Насколько я помню большевистский пантеон, это основатель их тайной полиции герр Дзержински.

Все случившееся так меня ошарашило, что я даже не сразу сообразил, что передо мной сидит… женщина. Только лишь одна женщина, и больше никого. Только тут до меня дошло, что это именно о ней говорил герр Серегин – она и есть «полковник Бригитта Бергман». Когда он это говорил, я подумал было, что ослышался. Но оказалось, что нет…

И теперь я просто не знал, какое выражение лица мне следует принять. Женщина-полковник! И сейчас она будет беседовать со мной. То есть допрашивать… это ведь служба безопасности, а она – ее начальник. Немыслимо. Невероятно… И она к тому же… немка, арийка настолько чистокровная, что удовлетворяет самым жестким стандартам германских расовых законов!

Я смотрел на нее во все глаза, и, наверное, вид у меня был довольно глупый. Но не смотреть я не мог. Таких женщин я еще не видел, и даже не мог себе представить, что такие бывают. Она была худощава, среднего роста, и форма сидела на ней как влитая, точно она родилась в ней. Ее выправка, жесты – все говорило о том, что она отличный специалист своего дела. Она внушала непостижимый ужас и… почтение. Взгляд ее стальных глаз, казалось, обладал физической силой и проницательностью рентгена. От нее веяло ледяным холодом, как с заснеженной горной вершины. Но это был не холод презрения или ненависти, а та безэмоциональность, которая в той или иной мере свойственна человеку подобного рода занятий. Но женщина?! Как может женщина быть такой – будто изваянной из цельной глыбы самого лучшего льда? Волосы ее, собранные в косу, были абсолютно белыми. Просто белыми – не пергидрольными, не блондинистыми, а такими, словно они… полностью седые. Но она не походила на старуху… Лицо ее говорило о том, что этой женщине не больше тридцати пяти лет. Однако я никак не мог отделаться от ощущения, что она намного, намного старше. Опытная, матерая специалистка – страшно представить, сколько подобных мне прошло через ее руки… И фанатично преданная своей большевистской идее и своему шефу – герру Серегину.

Лишь пары секунд хватило ей, чтобы оглядеть меня с ног до головы.

– Присаживайтесь, герр Гейдрих, – сказала она на хорошем хох-дойч и указала взглядом на стул с блестящими ножками, стоящий за моей спиной. – Будем с вами беседовать.

Голос ее соответствовал ее облику – такой же холодный и бесстрастный. Я был перед ней словно препарируемая лягушка, не более…

Я сел, чувствуя себя крайне некомфортно, хотя стул был довольно удобен и мягок. Я сам много раз допрашивал разных врагов Рейха, но вот по другую сторону этого барьера мне бывать еще не доводилось… Мог ли я когда-либо представить, чтобы со мной ВОТ ТАК, при таких обстоятельствах, разговаривала женщина? Будь это мужчина, я бы не испытывал такой растерянности. А главное, что даже мысленно относиться к этой даме свысока у меня не получалось. Под ее взглядом я еле сдерживался, чтобы не ерзать. Мне было, мягко говоря, не по себе. И это при том, что наш разговор еще и не начинался…

Дурацкая мысль мелькнула у меня в голове: «А человек ли она вообще? Может быть, просто говорящий механизм…». Но, конечно же, она была человеком – из плоти и крови. Кроме того, она являла собой идеальный образец и чистокровной арийки, и сотрудника спецслужб. Я был бы счастлив, если бы у меня в СД имелись подобные специалисты. Но это многое говорило и о герре Серегине. Не знаю, архангел он там или демон, но первый же его подчиненный, с которым я сталкиваюсь вплотную, приводит меня в состояние, близкое к шоку. И, пожалуй, именно этот факт подавлял меня больше всего. Осознавая ту ситуацию, в которой я находился, я чувствовал чудовищную насмешку судьбы.

– Итак, герр Гейдрих, – сказала она, продолжая держать меня взглядом, точно на прицеле, – вы, очевидно, уже поняли, что с господином Серегиным лучше жить мирно. Он вам все доступно объяснил?

– Да! – кивнул я и нервно сглотнул.

Я продолжал неотрывно смотреть на госпожу Бергман. И мне казалось, что все мысли, возникающие у меня в голове, тут же становятся ей известны. Она просто выворачивала меня наизнанку этим своим пронизывающим взглядом. Казалось, она читает меня, будто какой-то пошлый бульварный роман в мягкой обложке – вроде тех, что люди берут с собой в поезд, чтобы скоротать время, а по прибытии на станцию назначения без сожаления выбрасывают в мусорную урну…

Я сидел на стуле напряженно, выпрямившись. Чтобы придать себе уверенности, я старался расправить плечи и держать подбородок вздернутым. Но маленький человечек внутри меня съежился и в отчаянии схватился за голову руками: это был крах. Крах всех идей, что вели меня по жизни, крах того пути, по которому я шел, гордый своей принадлежностью к великой арийской расе, топча всех тех, кто мог помешать нам достичь предназначенного величия. Все рушилось. Непоправимо, невозвратно. Сами Небеса вмешались в те дела, что происходят на земле, и они не на нашей стороне… Спорить с этим бессмысленно. Я видел такие чудеса, после которых сомнений не остается. Что можно поделать с силой неодолимой мощи – с необъяснимой, таинственной, мистической силой? Только покориться ей. Другого выбора нет.

Собственно, я все еще пребывал в состоянии потрясения. Мне требовалось остаться наедине с самим собой и как следует поразмышлять, обдумать все то, что произошло со мной за последнее время. А произошедшее было столь невероятным, что порой казалось сном. Оно выходило за грани нормальности… Я знал, что и наш фюрер, и многие из его приближенных – приверженцы разных мистических теорий, но сам я всегда являлся скептиком. И вот – именно мне выпала возможность убедиться, что чудеса случаются, и совсем не в нашу пользу…

Тем временем фрау Бергман, после небольшой паузы, произнесла:

– Ну что же, герр Гейдрих, ничего нового в этом плане я вам не скажу. Могу лишь подтвердить слова господина Серегина, что лучшая судьба для Германии – это стать еще одной советской республикой…

Тут на моем лице появилась жалкая попытка усмехнуться. Что еще мне оставалось? Расхохотаться? Вскочить и разразиться сарказмом? Увы, ничего этого я не мог сделать. Что-то мне подсказывало, что подобное поведение будет выглядеть крайне нелепо и неуместно в этом сияющем кабинете, в неведомом государстве таинственного и могущественного герра Серегина, перед этой удивительной полковником Бергман.

А она, совершенно точно прочитав мои мысли, продолжила:

– В этом случае немцы станут предметом забот капитана Серегина. Ведь он защищает не только русских, но и всех, кто живет с ними в одном государстве… Не правда ли, это большое преимущество, герр Гейдрих? Или же вы еще не до конца убедились в могуществе этого человека и в том, стоит ли быть его врагом?

– Просто у меня в голове никак не укладывается словосочетание «Советская Германия», – ответил я.

– Это ничего, – сказала она. – Пока вы будете здесь находиться, у вас будет возможность уложить в голове не только это, но и многое другое. А теперь, когда мы с вами, так сказать, лично познакомились, можете быть свободны. Вас проводят в ваши апартаменты. Никаких особых инструкций по пребыванию здесь я вам не дам – их просто не существует. Ходите, смотрите, чувствуйте себя относительно свободно. Думаю, только посредством созерцания вы многое для себя поймете…

Наверное, она нажала какую-то потайную кнопку, потому что в этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошли две остроухие девицы в тропической форме – вроде тех, что встречали меня в Белостоке. Рослые и мускулистые, грациозные словно тигрицы, они невольно приковывали к себе взгляд. Эти особи принадлежали какой-то неизвестной мне расе, но, следует признать, они были весьма привлекательны и выглядели довольно опасными противниками. Ни в беге, ни в кулачном бою я бы с ними состязаться не стал.

Пока я в их ненавязчивом сопровождении шел в свои «апартаменты», расположенные в этом же здании двумя этажами выше, мне удалось немного прийти в себя. Я решил для начала отдохнуть, а потом идти исследовать этот мир, раз уж мне позволили быть «относительно свободным».

И вот мы на месте. Массивная дубовая дверь сама открылась перед нами, и я вошел внутрь. Остроухие девицы остались за порогом, и дверь беззвучно закрылась.

Оглядевшись, я сделал неожиданное для себя заключение, что мне здесь нравится. В этих «апартаментах» упор был сделан не на роскошь, а на удобство и компактность. Ничего лишнего, но в то же время имеется все необходимое: мягкая койка, умывальник с зеркалом и ватерклозет. Воистину – камера хранения для человека, путешествующего из известного ему прошлого в неизвестное будущее третьим классом.

В комнате имелось небольшое окно. Я подошел и раскрыл его – и сразу на меня дохнуло такой жарой, вперемешку с густым запахом мирры и ладана, что я поспешил его закрыть. Не то чтобы эта жара была совсем невыносима (похоже, климат тут почти как Индии), но все же я предпочитал прохладу. Через стекло я немного понаблюдал за раскинувшимся внизу городом, застроенным в испанском или латиноамериканском стиле. Небольшие, одно– или двухэтажные дома, обширные дворы, утопающие в зелени деревьев – и повсюду эти высокие остроухие женщины, лишь в незначительной степени прослоенные мужчинами обыкновенного вида.

Затем я прилег на кровать и закрыл глаза. Мне мечталось о том, чтобы, когда я их открою, все стало так, как раньше, и странное приключение оказалось лишь причудливым сном…

Не знаю, сколько я провел в этом состоянии – может, десять минут, может, полчаса. Но когда я открыл глаза, реальность обрушилась на меня, убеждая, что все это происходит на самом деле. Тем не менее я почувствовал некоторую бодрость и решил приступить к исследованию этого мира – то есть сделать то, что и советовал мне герр Серегин. Что он там говорил о пределах своего могущества? Что их не существует? Вспомнив эти его слова, я вздрогнул. Как бы я ни желал убедиться в обратном, все подсказывало мне, что он сказал чистую правду. Человек, которому подвластно пространство и время – воистину всемогущ. Человек, владеющий непостижимой магией и плюс к тому имеющий мощную армию воинов, которые ведомы идейными соображениями, непобедим. Да и не совсем он человек – ведь я удостоверился в этом в первые же секунды общения с ним…

Впрочем, я решил, что о личности герра Серегина у меня еще будет время поразмышлять. А сейчас мне предстояла прогулка… Неужели они позволят мне действительно свободно ходить по их городу, без всякого конвоя? В это верилось слабо. Я предполагал, что хотя бы тайная слежка за моими передвижениями быть должна. Хотя… с их возможностями они, пожалуй, могут обойтись и без этого.

Я одернул перед зеркалом свой китель, надел фуражку. Впервые за всю жизнь я смотрел на свое отражение без всякого удовольствия. Как мне выйти в этой форме на улицы города, жители которого – подданные и почетные гости герра Серегина?

И тут в дверь вежливо постучали.

– Войдите! – сказал я, насторожившись.

Вошла остроухая в кокетливом синем передничке, с белым цветком в волосах. Лицо ее было приветливым, но не угодливым, как это бывает у рассчитывающих на чаевые горничных в отелях. В руках она держала стопку сложенных вещей.

– Наденьте это, – на вполне понятном немецком языке сказала девица и положила стопку на комод. – Хорошей прогулки! – Она мило улыбнулась и вышла, после чего дверь сама закрылась.

Через некоторое время я вновь рассматривал свое отражение, и на этот раз оно мне нравилось. Легкий светло-серый штатский костюм, удивительным образом не измявшийся, пока был сложен, сидел на мне ладно, даже с некоторым шиком. На моей голове красовалась довольно щегольская шляпа, а ноги были обуты в светлые парусиновые туфли. Весь комплект, совершенно новый и отличного качества, пришелся мне впору, даже удивительно… впрочем, нет.

И вот я спускаюсь по лестнице вниз. Это здание напоминает лабиринт: здесь много всяких коридоров, закутков. Кажется, это что-то вроде большой старинной башни. Причем таинственное очарование старины здесь сохранено: каменные своды имеют свой первоначальный вид, а винтовая лестница в центре здания окутана полумраком (впрочем, света вполне достаточно для того, чтобы не споткнуться). Здесь довольно безлюдно, и стоит тишина, в которой мои шаги отдаются гулким эхом. Интересно, кто еще обитает здесь, на верхних этажах?

И тут, словно в ответ на мой вопрос, снизу раздались шаги. Я остановился и прислушался. Без сомнения, это была поступь женщины. Причем молодой. В ритме этих шагом звучала легкая грация вкупе с уверенностью довольной собой особы. Мужчины ходят по-другому. Их шаги тяжелы и размеренны…

Заинтригованный, я ждал, когда мы поравняемся с таинственной незнакомкой. Я не мог видеть ее сверху, и меня все больше разбирало любопытство. Может быть, мне даже удастся перекинуться с ней парой слов… Общение с женщинами всегда успокаивало меня в те моменты, когда приходилось нервничать. Незнакомка ведь наверняка не знает, кто я такой…

И вот я уже вижу внизу перед собой буйство фиолетовой ткани, шляпку с каким-то странным украшением, руку в алой перчатке… Но позвольте… Какие перчатки в такую жару? Да и чудная какая-то перчатка – на кончиках пальцев словно бы серебряные когти… или это тут мода такая?

Я в замешательстве остановился. И тут ОНА подняла на меня взгляд… Клянусь, меня едва не хватил удар. Из полумрака, с расстояния в пару метров, на меня глядела настоящая дьяволица… Глаза ее светились белым фосфорическим огнем, темные губы искривились в иронической усмешке, а то, что я принял за шляпку, было начесом из черных волос, из которого выступали… рога! Вся кожа ее была алой, и при этом мерцала, становясь то светлее, то темнее, и от этого я не мог уловить черты ее лица. На все остальное я уже не обращал внимания, и лишь держался за бронзовые перила, чтобы не упасть от потрясения. В глазах все плыло, и живот сводили спазмы. Это было даже страшнее того момента, когда в Белостоке герр Серегин, разозлившись на мою бестолковость, принялся демонстрировать атрибуты своей истиной сущности. С обреченностью я подумал, что теперь, пожалуй, мой новый костюм будет безнадежно испорчен…

А эта женщина-дьяволица медленно поднялась еще на несколько ступеней и встала почти плотную ко мне – так, что наши глаза оказались на одном уровне. Но – вот удивительно – пахло от нее совсем не серой. Она благоухала фиалковыми духами… очень тонкими, приятными – вероятно, французскими…

Она оглядела меня с ног до головы, и лицо ее исказила ироничная усмешка.

– Ну, чего уставился? – сказала она. – Живую деммку никогда не видел?

Мне с перепугу показалось, что она сказала «демона». Но при этом голос ее был совсем не устрашающ, как это свойственно демонам – в нем не был ни зловещих завываний, ни скрежета, ни рыка, ни сиплости. Наоборот, в нем слышалась та грудная бархатная хрипотца, что так нравится мужчинам… Это было очень странно и неожиданно, и в этот момент я с облегчением обнаружил, что спазмы немного отпустили меня. Костюм был спасен…