Текст книги "Год 1976, Незаметный разворот"

Часть 71

31 декабря 1606 года, 12:05, Крым, Ахтиарская бухта, линкор планетарного подавления «Неумолимый»

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Так уж получилось, что «Неумолимый» покидал мир Смуты в последний день 1606 года, после того, как провел восемнадцать месяцев в водах Ахтиарской бухты. Прибыл он сюда таким, что краше в гроб кладут: на ладан дышало все, кроме главной двигательной установки и навигационных систем, – а сейчас это была уже вполне дееспособная боевая единица, пусть даже еще весьма далекая от полной готовности. Раз уж выдался подходящий случай, я пригласил на церемонию отлета своих друзей и союзников: Ольгу Николаевну с Кобой и Татьяной, своего аквилонского тезку Сергея, Сталина-младшего из восемнадцатого года, Сталина-старшего из сорок первого года, Леонида нашего Брежнева, вышедшего наконец из первичной регенерационной ванны товарища Чжоу Эньлая и… Рейнхарда Гейдриха. Гулять так гулять, пугать так пугать.

Правда, получилось все немного не так, как задумывалось. Гости из четырнадцатого года прибыли в полном составе. Из Аквилонии вместо Сергея Петрова, которому было недосуг, явился главный военный вождь товарищ Орлов в сопровождении весьма представительной команды специалистов с «Нового Тобола»: капитана третьего ранга Федора Лазарева, тактик-капитана Итены Клэн, главного навигатора Инессы Радолиной и старшего прыжкового навигатора Атолы Дан. Сталин-младший из восемнадцатого года, как и Сергей Петров, отказался от приглашения по причине занятости, зато Сталин-старший, Леонид Брежнев и Чжоу Эньлай его с благодарностью приняли. А у Гейдриха никто ничего и не спрашивал. Он тут у нас на работе, точнее, на повышении квалификации, так что пускай и пашет, и пляшет.

А дальше начались химические реакции между ранее незнакомыми друг с другом ингредиентами этого коктейля. Первыми пожали друг другу руки товарищ Коба из четырнадцатого года и товарищ Сталин из сорок первого. Разница в возрасте у них двадцать семь лет – примерно такая, какая обычно бывает между отцами и детьми. И в то же время они друг друга понимают, так как общая для них изначальная сущность пошла в революцию для того, чтобы бороться с несправедливостью и за счастье народа, а не для того, чтобы на куски разломать великую страну. Тактический ход с женитьбой на наследнице престола товарищ Сталин из сорок первого года оценил по достоинству, и то, что этот брак заключался по любви, а не только по голому расчету, не имело большого значения: другим путем, но к той же цели. Правильно я сказал когда-то Ильичу из восемнадцатого года, что сущность этого человека может менять свои мнения, но никогда не меняет убеждений.

Потом Отцу Народов представили наследницу престола и соправительницу Ольгу Николаевну, а также ее сестру Татьяну. Её будущее Императорское Величество, скромно опустив глаза, выразила советскому вождю свои соболезнования по поводу вероломного нападения на Советский Союз орды немецко-фашистских захватчиков и предложила, если будет необходимо, помощь добровольцами с победоносным боевым опытом предыдущей мировой войны, а также поставками продовольствия. В ответ Виссарионыч поздравил свою визави со скоротечной победой в Мировой войне и сказал, что вопрос с добровольцами нужно обсуждать на отдельных переговорах, а продовольствие вообще пока не требуется. Мол, благодаря помощи со стороны товарища Серегина посевных площадей утрачено не столь уж много. Тогда Ольга пожала плечами и перенаправила поздравления в мой адрес, сообщив, что если бы не Артанский князь, тупорылые генералы мирного времени, вроде Самсонова и Жилинского, все бы про…фукали, но при этом ничего не поняли. Мол, победы в Восточной Пруссии и Галиции – это дело только моих рук, а также следствие доблести русских солдат и офицеров, не посрамивших своей чести. Более того, Истинный Взгляд подсказал Отцу Народов, что собеседница с ним честна и абсолютно искренна, и, более того, преклоняется перед ним как перед великим человеком, что принял у предшественника страну в руинах и с сохой, и сумел превратить её в одну из двух сущих на планете сверхдержав. Ему этого было достаточно. Главное, что никто из них не упомянул ни Ипатьевский дом, ни Ганину яму, ни преступления царского режима, коих тоже было достаточно.

Пока они там разговаривали, товарищ Коба по-свойски перездоровался с членами Аквилонской делегации, и как-то незаметно к этой компании присоединился «Просто Лёня» (уж очень его заинтересовали экзотические до предела темноэйджеловские красавицы). Жена у него во всех мирах была одна, а самых разных «увлечений» – очень много. Но встретили его довольно прохладно, ибо реципиент оставил по себе не самую лучшую память. Товарищ Орлов сказал, что его детство от начала и до конца пришлось на эпоху «развитого социализма». Мол, когда умер Брежнев, от этого в народе случилось большое горе, но еще больше несчастий принесло само его правление, после которого все покатилось в тартарары. Тогда я на правах хозяина вмешался в разговор и пояснил, что это немного не тот Брежнев – то есть это его воплощение из мира капитана Гаврилова, где этот человек почти всю войну честно комиссарствовал в мехкорпусе небезызвестного там генерала Бережного, а потом состоял при нем как советском наместнике в Японии. И только с совсем недавних пор он по воле Посредника подменяет на должности генсека приболевшего брата-близнеца, а иначе задача тихой стабилизации той исторической ветви никак не решается.

После этих моих слов товарищ Орлов измерил Леонида нашего Ильича взглядом и сказал, что фамилия товарища Бережного – весомая рекомендация, чтобы забыть то, что натворила предыдущая инкарнация товарища Брежнева, и начать отношения с нового листа. Только как уроженец и абориген того времени, наблюдавший за агонией и смертью СССР из первых рядов, он должен предупредить, что дерьма там, за баней, лопатой кидать не перекидать. «Просто Лёня» вздохнул и сказал, что о дерьме за баней он уже знает, ибо уткнулся в него носом с первого же дня, но кидать его лопатой не собирается, а, следуя заветам товарища Сталина, пригонит для этого дела бульдозер. Главное – не ошибиться с бульдозеристом. Мол, товарища Егорычева для обратной ротации на должность первого секретаря Московского городского комитета партии из Дании уже вызвали, и теперь в связи с этим неизбежно расследование, как товарищ Гришин целых девять лет пользовался своей неограниченной властью московского хозяина. Процесс века из этого единичного случая, притягивая к следствию все новых и новых нечистоплотных партийных бонз, можно раскрутить такой, что только пальчики оближешь. Слово за слово – и Ильич Второй напросился на приглашение в гости посмотреть на еще одно социалистическое государство, расположенное в глуши Каменного века. Что же, пусть смотрит, лишним не будет.

Тем временем Виссарионыч, закончив разговор с Ольгой Николаевной, переключился на товарища Чжоу Эньлая, высказав тому свое мнение, что с расколом мирового коммунистического движения надо как можно скорее заканчивать, потому что в то время как ссорятся русские и китайские большевики, радуются только американцы да британцы. Его собеседник согласился с этим утверждением, но посетовал, что советские товарищи отклонились от генеральной линии и ударились в правый оппортунизм. Услышав это, Сталин усмехнулся в усы и сказал, что китайская компартия под руководством своего «Великого кормчего» настолько уклонилась влево, что на ее фоне даже троцкисты с их закидонами кажутся невинными ягнятами. Но теперь, когда товарищ Мао уже мертв, пришло время переступить через былые обиды и прямую вражду и восстановить магистральное единство коммунистического движения, ибо, если СССР и КНР встанут спина к спине, этот альянс будет непобедим. А то, мол, есть в руководстве китайской компартии некоторые товарищи, намеревающиеся положить свою страну под американцев. А это будет совершенно неправильно.

Известие о смерти Мао оказалось для Чжоу Эньлая совершенно неожиданной новостью, ибо забрали мы его из китайского госпиталя в ту же ночь, а после выхода из регенерационной ванны на политические темы с ним никто не общался. После этого сообщения мой китайский гость задумался, так как Китайская Народная Республика под руководством Мао, и она же без этого деятеля – это в буквальном смысле две разные страны.

Тем временем, я на правах хозяина пригласил всех своих гостей для наблюдения за процессом отлета пройти на смотровую площадку, расположенную на «спине» линкора, и добавил, что если Китай будет другом и союзником Советского Союза, то и он будет предметом моей заботы и защиты. А если пекинская камарилья встанет на путь вражды с первым в мире государством рабочих и крестьян, то пусть пеняет на себя: никого мне тогда не будет жалко, кроме древнего трудолюбивого народа, страдающего под властью откровенных придурков и маньяков. И хватит об этом – все слова уже сказаны. После смерти Мао товарищ Чжоу Эньлай остается самым авторитетным и уважаемым человеком в руководстве китайской компартии, и теперь ему решать, в какую сторону теперь качнется его страна – к Америке или к Советскому Союзу.

31 декабря 1606 года, 12:05, Крым, Ахтиарская бухта, линкор планетарного подавления «Неумолимый», смотровая площадка

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции, президент Интерпола, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Среди множества высокопоставленных большевистских функционеров и царствующих особ из разных стран и времен я чувствовал себя будто кот на собачьей свадьбе. Знакомства герра Серегина, что называется, во всех слоях общества просто ошеломляют. Я уже знаю, что в его конфидентах ходят несколько русских царей из разных времен, древнерусский святой фюрст Александр, Генрих Наваррский, Наполеон Бонапарт, японский микадо Муцухито, британский король Эдуард Седьмой и наш любимый кайзер Вильгельм… Наш фюрер на фоне этого блистательного общества выглядит зачуханным провинциалом. В столице этого Тридесятого царства можно встретить людей всех рас и всех эпох, и даже… не совсем людей.

Я никогда не мог себе представить, что когда-нибудь встречу разумные существа неземного происхождения. Как и все люди, до недавнего времени я был свято убежден, что человек – венец творения, окончательный и непревзойденный. И принятая у нас расовая теория гласила, что главенствовать над всем населением Земли должна одна раса – наша, арийская, так что, истребляя другие народы, мы улучшаем качество людей. Мы считали, что нас ждут прогресс и процветание – за счет того, что разные унтерменши не станут вливать в жилы человечества свою грязную кровь с неполноценной наследственностью. Мы верили в это свято, и вера эта вдохновляла нас на великие подвиги и ужасные преступления. Мы не испытывали сомнений, мы просто шли к своей цели под руководством нашего фюрера, так хорошо умеющего убеждать влюбленные в него народные толпы.

Но идеи нашего фюрера не подразумевали существование нечеловеческих рас, в чем-то чудовищно могущественных, а в чем-то даже ущербных. Наша расовая теория не предполагала, что однажды мы можем столкнуться с ИНЫМИ разумными существами, не имеющими отношения к нашему миру. И теперь я думаю, что, если бы фюрер точно знал о существовании иных цивилизаций, спрятанных в толще пространства-времени, он не был бы столь самоуверен… да и вообще едва ли состоялся бы как лидер нации.

Вообще, в том, что именно мне довелось испытать это захватывающее приключение с попаданием и иной мир и знакомством с удивительными людьми из разных времен и не менее удивительными разумными существами, я вижу некий промысел судьбы, хотя никогда прежде в него не верил. Кроме того, мне кажется, что в результате пребывания в Тридесятом царстве я стал совершенно другим человеком. Когда я немного отошел от первоначального шока и смог рассуждать более-менее здраво, мне стало не по себе от первых, еще не вполне определенных, мыслей о том, что я пошел совсем не тем путем. Творец, говорит могущественнейший герр Сергий, любит всех своих детей, и нет для Него ни низших, ни высших рас, а есть правильные и неправильные идеи. Наша национал-социалистическая идея, по его мнению, не просто неправильная, а омерзительная, прямо противоречащая замыслу Всевышнего по улучшению человечества. Любимый прием Бога: смешать несколько разнородных расовых компонентов, а потом протрясти метисов на сите естественного отбора Дарвина, чтобы выжили только те, что несут в себе наилучшие комбинации наследственного материала. Чистая кровь при этом оказывается путем к развоплощению и исчезновению нации. По этому пути пошли спартанцы, и после относительно короткого периода абсолютного могущества их народ выродился и иссяк.

Что испытывает человек, под которым начинает неудержимо рушиться идейный фундамент – тот самый, что давал ему уверенность, радость, упоение своим делом, осознание величия себя самого и своей нации? Он чувствует под собой пустоту, как летчик, который, выпрыгнув из самолета, обнаружил, что у него не раскрылся парашют, и пытающийся судорожно хвататься руками за воздух. Ужасное чувство… Но падение в бездну влечет своей загадкой, и, пока летишь в нее, не знаешь, что уготовано тебе там, внизу – то ли острые скалы, то ли морские пучины, из которых еще можно попытаться выбраться… Ради того, чтобы вновь обрести под ногами твердую почву, я был готов на все.

Много разных раздумий одолевало меня, пока я знакомился с этим удивительным местом, названным так по-русски – «Тридесятым Царством». Но мне даже и в голову не приходила мысль о каких-либо любовных похождениях – слишком велик был шок от всего, что я увидел и узнал, да и местные мускулистые фрау и фройляйн, в своем большинстве смотревшие на меня сверху вниз, приводили меня в оторопь.

Собственно, женского пола я никогда не чуждался, и у дам обычно пользовался определенным успехом. Я умел ухаживать и был настоящим джентльменом…

Но на этот раз я все же оказался втянут в интрижку помимо своей воли, так что за своей дамой мне ухаживать не пришлось…

Я долго не мог заснуть в ту ночь. Все ворочался, будучи не в силах отвлечься от впечатлений прошедшего дня и тяжких раздумий. И все время мысли мои возвращались к тому происшествию на лестнице… Так и звучали в моих ушах слова той дивно пахнущей рогатой дамы с большой грудью, сказанные с эротическим придыханием: «Мы еще увидимся этой ночью…». И всякий раз, когда мне чудился шорох за дверью, я вздрагивал и поднимал голову, прислушиваясь. Сердце мое гулко колотилось, и тело начинала бить дрожь; сладостный ужас окутывал меня, воплощаясь явственным возбуждением, над которым я был не властен. Потом я снова пытался заснуть, убеждая себя, что странная незнакомка пошутила – ну не мог же ее всерьез заинтересовать такой, как я… Самцы ее вида уж наверняка великолепны, да и, пожалуй, в постельных характеристиках гораздо выносливее. А я… я обычный мужчина, и даже не могу похвастать какими-то особо крупными размерами определенной части тела…

Я боялся ее визита, и в то же время страстно его желал. Где-то на периферии сознания маячил запрет нашего фюрера на межрасовые связи, но все это отсюда, из Тридесятого Царства, казалось мне сейчас таким смешным, таким далеким… А не идти ли ему подальше со своими запретами! Какая все это чушь… Как можно вообще запретить ЭТО? Вздор, утопия, измышление больного разума. Да и вообще, с некоторых пор я уяснил себе, что фюрер существует только до особого распоряжения герра Серегина. Один щелчок пальцев – и Гитлера можно будет трактовать только в прошедшем времени, как и прочих деятелей, которые раньше были, а теперь их нет…

А ведь когда-то я всерьез верил, что мы способны «очистить» нашу нацию от примеси «грязной» крови. И вот теперь с замиранием сердца жду женщину, которая даже не еврейка, а… вообще представительница неизвестной мне нечеловеческой расы. Но она ЖЕНЩИНА, причем с ярко выраженной индивидуальностью, обладающая умом, искусством обольщения и удивительной, ДЬЯВОЛЬСКОЙ привлекательностью… Нет, «пикантная штучка» – это не про нее. Какая же она «штучка»? Она – величественная, загадочная, прирожденная Госпожа, в которой сосредоточен весь эротизм Вселенной…

В какой-то момент я, очевидно, заснул. Проснулся же я словно от толчка. Открыв глаза, я сразу почувствовал чье-то присутствие в комнате. И тут же меня донесся аромат фиалковых духов, несущий жаркую нотку желания, туманящий сознание дивными переливами страсти, властности, тайны и космической бесконечности. Запах этот вкрадчиво окутывал меня, вползал в мой мозг, наполнял легкостью и силой. Предвкушение необычного забилось во мне сладкой дрожью…

Легкие, кошачьи шаги по направлению к моей кровати – и вот в полумраке я вижу грациозный силуэт своей ночной гостьи, стройный и гибкий. Ее тело окутано чем-то легким, будто это даже не одежда, а какой-то струящийся дым. Волосы ее слегка шевелятся, словно живые, и изящно изогнутые рожки светятся над ними зеленоватым фосфорическим блеском.

Она склоняется надо мной, так, что я чувствую ее жаркое дыхание. На лице ее – хищно-эротическая улыбка доминирующей самки, глаза мерцают точно фиолетовые звезды. Мягкий свет в изголовье чуть гасит алость ее кожи, и я могу разглядеть его черты: высокие, довольно выдающиеся скулы, большой рот с пухлыми губами, черные длинные ресницы. Нос ее имеет легкую горбинку, но смотрится удивительно гармонично. Все в ней прекрасно, без всякого изъяна… По плечам ее, открывая их чудесные округлости, ползет голубоватая струйка, похожая на дым от погасшей свечи. Я боюсь пошевелиться: любое движение в этот момент кажется мне нелепым, способным разрушить очарование прекрасного зрелища. Я лишь смотрю на нее во все глаза, и мне кажется, что она прекрасно слышит бешеный стук моего сердца.

– Ну что, малыш, я пришла! – говорит она тихим полушепотом, в котором слышится что-то хрипловато-вибрирующее, похожее на мурчание большой кошки, заставляющее меня сладостно вздрагивать. – Уверена, что мы станцуем очень красивый танец…

Она еще ниже склонилась надо мной, затем своим длинным пальцем с серебристым когтем провела по своим губам сверху вниз – от этого ее жеста волна вожделения накрыла меня, отдаваясь в ушах бархатным шумом.

– Скажи, ты ведь ждал меня? – спросила она все тем же с ума сводящим голосом.

– Д-да… Я ждал… – пролепетал я, обнаружив, что мой голос от возбуждения осип настолько, что я сам себя не слышу.

– Это хорошо… – медленно произнесла она и, выпрямившись, стала грациозно потягиваться, словно пантера в брачный период. Она вытягивала вверх руки, медленно, сладко извивалась, изгибала спину, поворачиваясь передо мной так, чтобы я мог видеть ее со всех сторон. И в это время то, во что она была одета (весь этот бледно-голубой пеньюар, сотканный из дыма) таяло, обнажая ее безупречное тело. И вот на ней остались лишь черные туфли на очень высокой шпильке… Как же она была прекрасна! Глядя на нее, я даже временами забывал, как дышать. Она казалась совершенством, и рожки с хвостом лишь дополняли это совершенство. Хвост ее тоже извивался и подрагивал в ритм ее движений. Налитые большие груди ее с торчащими сосками пленительно колыхались. Кожа ее, гладкая как мрамор, словно бы слегка светилась…

Она подошла к моей кровати, сдернула одеяло и перекинула через меня свою длинную ногу. Сложив руки на груди и глядя на меня сверху вниз, она сказала:

– Ты, наверное, хочешь знать, почему я выбрала тебя?

Я, по правде говоря, об этом не думал. И не нашелся, что ответить.

Впрочем, она, кажется, и не ждала ответа.

– Просто мне так захотелось! – заявила она. – А я привыкла потакать своим капризам, и ни один из них не остается неосуществленным. Ты знатный мерзавец, но для секса это не имеет значения. Впрочем, можешь считать за честь сеанс горизонтальных танцев со мной… Это изменит тебя, хотя ты и не сразу это заметишь… Ведь в тебе есть капелька нашей огненной крови… Скажи, боишься меня?

– Н-нет… – почти беззвучно произнес я в ответ.

Она, наклонившись, заглянула в мои глаза и сказала:

– Лжешь…

Мне хотелось зажмуриться, но что-то не давало мне этого сделать: взгляд ее приковывал к себе, не давал увернуться.

– Ты боишься… – сказала она, так, словно бы радовалась этому. – Правильно… Осознай свой страх, извлеки из него наслаждение, приручи его. Пусть он будет тебе послушным слугой, а не жестоким господином…

Она провела своей рукой по моему телу – от шеи до паха. С кончиков ее пальцев струилось тепло, а когти были твердыми и острыми. Я млел от страха и вожделения. Одним своим когтем эта дьяволица могла запросто вспороть мне живот…

И вдруг я обнаружил, что трусов на мне больше нет. Она их просто в одно мгновение разорвала, поддев тонкую ткань своими когтями… Выдернув из-под меня лохмотья и бросив их на пол, она засмеялась довольным грудным смехом.

– Ну что, мой глупенький мальчик, начнем наши божественные танцы?

Мы провели вместе часа три, а потом она ушла, окутанная призрачной дымкой, не сказав мне ни слова. Но я знал, что она довольна… Она так и не сочла нужным представиться мне, очевидно, считая, что постель – это еще не повод для знакомства. Прекраснейшая демоница! Никогда теперь я ее не забуду – как такое забыть? Все то, что происходило между нами, было похоже на измышление чьей-то слишком бурной эротической фантазии.

О, что это была за ночь! Для меня это стало таким приключением, за которое не жалко и полжизни отдать. Какими пресными показались мне все мои предыдущие партнерши по сравнению с этой самкой неведомого народа… Она делала со мной что хотела, и все это было восхитительно. Удивительное дело: с ней я чувствовал себя гигантом, чего никогда прежде от себя не ожидал. Наверное, причиной этому было именно то, что она внушала мне страх. При этом она очень возбуждала меня – так, как ни одна женщина до этого.

Оставшись один, заснул я только под утро, и проснулся поздно. Аромат духов ночной гости еще вился в воздухе, и я с удовольствием вдыхал его. Я ощущал во всем теле невиданную энергию. Мне казалось, что мне вновь двадцать пять лет… И больше всего на свете мне хотелось, чтобы это приключение когда-нибудь повторилось. Но я понимал, что это крайне маловероятно…

Так я провалялся до обеда, предаваясь волнующим воспоминаниям. Потом я все же встал и решил прогуляться. Настроение было отличным, все казалось каким-то легкоразрешимым.

Я надел свой костюм и вышел из башни. На этот раз на лестнице мне никто не встретился.

Я шел по улочкам и глазел по сторонам. К жаре я довольно быстро привык (мне еще со вчерашнего дня показалось, что костюм немного холодит кожу) а шляпа спасала мою голову от перегрева.

И вот я услышал вдали звуки музыки… Играл струнно-духовой оркестр, и очень неплохо играл. Музыка! Она была моей второй страстью после работы. Когда-то я подавал большие надежды, но музыкантом мне стать было не суждено: всего себя я посвятил служению Германии, сочтя, что именно это является моим священным долгом… Я пошел на звуки музыки, желая посмотреть, кто там так хорошо играет.

И вот я увидел этих музыкантов. Не нужно было вглядываться, чтобы понять, что все они – евреи. Это были первые представители этого народа, встреченные мной в царстве герра Серегина… Но почему-то при их виде мне не захотелось брезгливо сморщиться, как я сделал бы это раньше. Впрочем, и особого расположения к ним я не почувствовал. Их оркестр занимал место на деревянном подиуме под раскидистыми деревьями неизвестного мне вида. Музыка же напоминала вальс, но это произведение было мне незнакомо.

А рядом, на утоптанной площадке, танцевали девушки… Их было примерно тридцать. И ни одной обычной не было среди них. Часть из них составляли уже знакомые мне остроухие, но, в отличие от бойцовой разновидности, весьма миловидные. Другие были астеничными созданиями с очень бледной кожей; волосы их при этом имели зеленый цвет, различаясь только оттенками: от бирюзового до темно-изумрудного. Большие светлые глаза придавали их лицам выражение глуповато-мечтательной наивности. Примерно так я представлял себе в детстве русалок… Танцевали они красиво, движения их были исполнены мягкой грации и какой-то невинности. Их одежда представляла собой короткие юбочки из тонкой светлой ткани и такие же маечки. Сам танец меня очень заинтересовал – он был не похож на то, что мне доводилось видеть прежде. И я остановился в тени одного из деревьев немного понаблюдать за этим отрадным действом и послушать приятную музыку в неплохом исполнении.

Хореографической частью руководил некий долговязый тип с претензией на щегольство: белоснежная рубашка, черные узкие брюки, галстук-бабочка, мастерская стрижка в стиле гранж, ухоженные усы щеточкой. Он имел что-то общее со своими подопечными: почти такой же белокожий, с такими же большими наивными светлыми глазами. При этом он, несомненно, был обычным человеком. Чувствовалось, что ему очень нравится то, чем он занимается – показывая девушкам движения танца, он вкладывал в это душу. Это был типичный учитель танцев, который в обычной жизни наверняка был бы неудачником, презираемым настоящими мужчинами. Такие не умеют ни воевать, ни отстаивать свое мнение, они бесхарактерны и доверчивы – из них, как правило, получаются отличные козлы отпущения… Но здесь он явно находился на своем месте и наверняка был счастлив и удовлетворен своей жизнью. И я бы не удивился, если бы узнал, что одно из этих эфемерных танцующих созданий является его женой или возлюбленной и даже боготворит его.

Никто не обращал на меня внимания, словно меня тут и не было. Звуки музыки и зрелище неторопливого танца навевало покой и даже как-то воодушевляло. Идиллическая картинка: еврейский оркестрик, милые девочки, тщедушный великовозрастный балбес, который нашел здесь свое призвание… И никаких крючконосых комиссаров с длинными засаленными патлами. Похоже, тут и вправду все устроено самым правильным и рациональным образом, в духе монархического большевизма, когда каждый человек бывает незаменим, будучи употреблен на своем месте… А ведь я никогда, никогда не мог прежде подумать, что можно действительно просто жить и наслаждаться, не истребляя себе подобных в стремлении к господству над миром…

Когда я повернул обратно к своей башне, у меня было время поразмыслить о многом…

Всех своих знакомых и случайных встречных, несмотря на цвет кожи, форму носа, расу, нацию и пол, герр Серегин делит на три категории: «своих», «ненастоящих врагов» и «настоящих врагов». Тех, кого этот человек считает «своими», он защищает, «ненастоящих врагов» сначала побеждает, а потом старается обратить в свою большевистско-монархическую веру, а «настоящие враги» у него для того, чтобы было кого вбивать в прах, чтобы не было их нигде и никак. Немецкая нация, так сказать, в общем, в силу заслуг множества соратников германского происхождения пока ходит у герра Сергия в ненастоящих врагах, а вот СС он ненавидит истово. Дивизия «Дас Райх», застигнутая его бомбардировщиками во время движения по узкой лесной дороге, была испепелена по его приказу до последнего человека. И то же самое, несомненно, произойдет с любым другим соединением ваффен-СС, которое вдруг попадется ему на глаза. Если обычных топтунов и панцерманов его солдаты стремятся взять в плен, то таких, как я истребляют прямо на поле боя.

И даже мне, несмотря на вроде бы неплохое к себе отношение, перевод в категорию «ненастоящих врагов» необходимо еще заслужить. Герр Серегин хочет, чтобы в решающий момент я предал своего фюрера и перевел Германию через пылающую пропасть войны в стан его врагов в целом и неповрежденном виде, с живыми-здоровыми обывателями, рабочими, инженерами и домохозяйками, а также функционирующими шахтами, фабриками и заводами. Война за будущее человечества, говорит он, на этом этапе еще не закончится, старая довоенная Европа, полная взаимной ненависти, колониальной алчности и безудержного разврата, ни в коем случае не должна возродиться. А проблему жизненного пространства для германской нации этот человек предлагает решить совсем иначе, чем это планировал сделать фюрер, посылая германских солдат в поход за поместьями и рабами.

Завоевать Россию невозможно, ибо, как говорил Бисмарк, на ее территории нет такого пункта, достигнув которого, можно праздновать победу, однако, если позволить России завоевать Германию, то любой немец сможет жить там, где ему захочется, ведь на территории этой огромной страны хватает приятных для жизни мест, где населения еще категорически недостаточно. Когда я заметил, что такие малонаселенные места наверняка бывают только в дикой Сибири, где так холодно, что там птицы замерзают на лету, герр Серегин жестоко меня высмеял. Он сказал, что Сибирь не вся одинаковая. Южная ее часть своим климатом и типом местности похожа на одну огромную Швейцарию, а север, заросший дикой дремучей тайгой и заваленный снегом, является огромной кладовой полезных ископаемых, к которой надо только приложить руки и таланты. Человек, мол, может жить везде, было бы только ради чего.

Сегодня герр Серегин решил показать мне другую сторону своего могущества – не магическо-божественную, а высокотехнологическую, происходящую из далеких будущих времен параллельного временного потока. Космический линкор планетарного подавления с пророческим названием «Неумолимый», идеально подходящим для флагманского корабля Божьего Бича. Сейчас, когда в самом начале семнадцатого века это чудовище плавает на поверхности огромной бухты как раз напротив того места где позже будет основан Севастополь, три с половиной миллиона тонн тяжкого металла лишь смутно угадываются под темной поверхностью вод. В молодости я служил офицером связи на броненосце «Шлезвиг-Гольштейн», но он по сравнению с «Неумолимым» кажется утлой шлюпкой. Цифра в три с половиной миллиона тонн водоизмещения и завораживает меня, и приводит в ужас.

Сейчас здесь зима, на местном календаре тридцать первое декабря, дует сильный ветер, неся с собой густые снежные заряды. Но тут, на смотровой площадке, защищенной куполом какого-то там «силового изолирующего поля», тепло и уютно, хотя желающие могут высунуть наружу руку, чтобы ощутить секущие ледяные порывы. Отлет, как сказал герр Серегин, состоится в любую погоду.

Вот палуба под ногами чуть дрогнула, и я увидел, как тяжкое тело космического линкора плавно и величественно начало выступать из покрытой белопенными гребнями поверхности вод. Все выше и выше – и вот уже этот космический монстр, похожий на кремово-ржавый наконечник копья полуторакилометровой длины, оторвался от морских волн и продолжил плавный подъем уже в воздушной стихии. При этом не было слышно никакого шума, не ощущалось вибрации работающих механизмов. Мощь, вздымающая к небесам три с половиной миллиона тонн массы, была невообразима обычным умом честного немца. Она шокировала даже больше, чем «божественные» способности герра Серегина. Сегодня он пользуется благоволением Творца, завтра может его потерять, но это могущество останется с ним в любом случае.