Текст книги "Год 1976, Незаметный разворот"

– Чего смотришь, говорю? – вновь подала она голос, строго глядя на меня. – Ты что, немой? Это неприлично – так долго разглядывать даму! У вас плохое воспитание, молодой человек!

Я ощущал всю абсурдность происходящего, но вместе с тем мой страх отступал. Она разговаривала со мной хоть и немного несмешливо, но как… как женщина, а не исчадие ада. Я понял, что от нее не исходит никакой угрозы, и это так меня обрадовало, что я глупо улыбнулся и внутренне расслабился.

– Ты что, дурачок? – спросила меня «дьяволица».

– Да! – ляпнул я, решив, что лучше будет во всем с ней соглашаться.

Она некоторое время смотрела на меня как-то оценивающе, что ли. Ну и я на нее смотрел. Она уже не казалась мне бесконечно ужасной. В ее лице я даже нашел признаки экзотической миловидности. Да что же это за существо такое? Я не мог не обратить внимание и на ее декольте, оценив ее достоинства в полной мере. Но что это? Никак крестик?! Точно – прямо в ложбинке меж ее грудей лежал маленький серебристый крестик, какой обычно носят приверженцы ортодоксальной религии. И настолько этот атрибут не вязался с ее демонической внешностью, что я просто застыл в изумлении, приклеившись глазами к этому крестику.

И тут она с нарочитым, как мне показалось, возмущением, воскликнула:

– Фу, молодой человек, как не стыдно так открыто пялиться на мою грудь! Отвратительное воспитание – даже для самца бесхвостых-безрогих!

И при этих словах она… взмахнула хвостом! Да-да, хвостом – я сразу и не заметил его, ведь он был сзади. Хвост был точно такой, с каким изображают бесов – длинный, как плеть, и с кисточкой на конце. Возмущенное движение этой части ее тела словно вывело меня из ступора.

– Простите, фрау, то есть фройляйн… Я смотрел совсем не на вашу грудь, а на крестик… – пробормотал я.

– Чтооо?! – снова воскликнула она. – Значит, ты не находишь мою грудь красивой? Она тебе не нравится? Отвечай!

Я совершенно растерялся и не знал, что ответить. А она приблизилась ко мне, поднявшись еще на ступеньку, так, что ее упругие полушария оказались прямо перед моими глазами, и нарочито грозно сказала:

– Отвечай правду, гадкий мальчишка! Нравится или нет? Или ты из этих… Ну!

– Н-нравится… – начал я лепетать, непроизвольно отстраняясь от нее, потому что почувствовал, как в левую штанину уперлась какая-то толстая и горячая палка. – Конечно, нравится…

Со стороны я, наверное, выглядел смешно. Смешно и глупо. Но что мне оставалось делать? В такую ситуацию, когда рослая краснокожая демоница с рогами и хвостом тычет мне в нос свою грудь и требует оценить ее, я еще не попадал… Мало мне было потрясений сегодняшнего дня. Нужно было еще столкнуться на лестнице с этим немыслимым существом женского пола, которое наверняка теперь не отпустит меня так просто… Еще и изнасилует, пожалуй… Нет, только не при таких обстоятельствах…

Но она вдруг отступила на шаг, улыбнулась и сказала:

– Ну, так-то лучше. А то я этих самых… ну ты понимаешь… ненавижу! – Она красноречиво потрясла перед собой когтистыми ладонями. – А вот настоящих мужчин люблю! – Она игриво подмигнула мне, отчего я явственно вздрогнул. – Ты вообще кто такой? Новенький, наверное? То-то шарахаешься, словно перед тобой черт выскочил, а не прекрасная женщина! – И она весело засмеялась своей шутке, очевидно, находя ее очень остроумной.

Однако я сразу вспомнил о том, что я все же джентльмен. Приподняв свою шляпу, я представился:

– Рейнхард Гейдрих, к вашим услугам!

Она склонила голову к плечу и сказала, саркастически приподняв одну бровь:

– А, вон оно что! Теперь я поняла. Ты и есть тот самый проклятый всеми богами нацистский главарь, которого наш Серегин так удачно поймал в свои сети! Не могу сказать, что мне очень приятно… но все же отмечу, что ты не из робкого десятка… Обычно люди, увидев меня, а тем более столкнувшись на темной лестнице, сразу падают в обморок, а ты, кажется, всего лишь испортил свой костюм… Или нет?

– Нет… – обескураженно пробормотал я.

– Ну тогда вообще замечательно! – Она обнажила в улыбке белоснежные острые зубы; впрочем, улыбка эта была довольно издевательская. – Ладно, мне недосуг тут с тобой разговаривать, у меня дела. Ты, я вижу, на прогулку собрался? Ну что ж, удачно тебе прогуляться, Рейнхард Гейдрих! Вот настанет ночь, и тогда мы снова встретимся с тобой… Да ты не бойся – я ведь не Кибела, которая выписывает своим одноразовым любовникам билет в один конец… Пока-пока, птенчик, до новой встречи!

И она устремилась мимо меня вверх по лестнице, шурша своими фиолетовыми юбками. Я лишь успел заметить, что никаких копыт у нее нет – обычные женские ноги, примерно тридцать девятого размера…

Когда ее шаги затихли, я вытер пот со лба и продолжил свой спуск. Потрясение еще долго не отпускало меня, и я подозревал, что эта встреча и в самом деле будет далеко не последней…

20 февраля 1918 года, Раннее утро, Бывшее великое княжество Финляндское, воздушное пространство в окрестностях города Вааса, высота 1000 метров, рубка штурмоносца «Богатырь»

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Мы упали белофиннам на голову внезапно, как летний снег. Никаких наземных порталов – все было до предела натуралистично и футуристично. В ранний утренний час километрах в десяти южнее Ваасы в воздухе на высоте около тысячи метров появились четыре «Святогора» с десантниками полковника Глазкова, штурмоносец «Богатырь», с элитной первопризывной амазонской ротой и кучей наблюдателей на борту, и два эскадрона «Шершней» в ударном обвесе. В этой Ваасе без нашего разрешения никто не должен был даже бзднуть, а кто рискнет оказывать сопротивление или хотя бы возражать, пусть пеняет на себя.

Как доложила энергооболочка, местное население истово поддержало белофиннов: по основному роду занятий местные мужчины являлись контрабандистами, а потому находились в контрах с русской властью. По морю летом и льду Ботнического залива зимой до шведского порта Умео всего каких-то сто километров. Именно за эту безоговорочную поддержку и близость к Швеции Маннергейм и сделал Ваасу своей временной столицей. В прежние времена зимой через Ботнический залив можно было сообщаться только по санному пути, который устанавливается на весьма короткое время с последних чисел января по первые числа марта, при толщине льда не больше тридцати сантиметров. Морская навигация по открытой воде существует с начала мая по конец ноября, но лет за двадцать до описываемых событий для финляндского пароходства один за другим построили три ледокола.

Первенец ледокольного флота Великого Княжества Финляндского «Муртая»[11]11
  «Муртая» с финского переводится как «Ледокол». Такой был обычай в Европе конца XIX века – называть первый ледокол в стране словом, обозначающим его назначение. А дальше как придется.


[Закрыть] и самый современный и мощный ледокол «Тармо» на данный момент находились под контролем красного правительства в Гельсингфорсе, однако второй по возрасту ледокол «Сампо» белофиннам еще до начала мятежа удалось угнать в Швецию. Возможно, это и предопределило как месторасположения временного правительства Маннергейма-Свинхвуда, так и сроки начала вооруженного противостояния. Без ледокола белофиннам пришлось бы уйти в глубокое подполье до весны. Из Швеции (а на самом деле еще из Дании, Норвегии, Германии и даже Британии) в Ваасу везут все, что необходимо для войны с большевизмом: в первую очередь, шведских и прочих «добровольцев», оружие с боеприпасами, продовольствие и… уголь, ибо без него в начале двадцатого века никуда. Именно недостаточная мощность железной дороги, когда в зимнее время приходилось выбирать между поставками хлеба и угля, и составила предпосылку к революционной ситуации февраля семнадцатого года, и в два раза больше это справедливо для Финляндии, которая в первой половине двадцатого века не обеспечивала себя ни углем, ни хлебом.

Кстати, при мысли о разных «добровольцах», отправившихся воевать с большевизмом, во мне сразу просыпается средневековый феодал, привыкший жарить ослушников живьем в железной бочке и травить дикими медведями. Предупреждал же я всех и каждого через доброго кайзера Вилли, что лучше так не делать, ибо чревато. Теперь придется свирепствовать так, чтобы поняли даже тугодумные потомки скандинавских викингов. Так же и с местным населением. Социальную базу финских националистов необходимо выкорчевывать с корнем, а иначе для Советской России неизбежны затяжные неприятности, тем более что этим тут по большей части страдают граждане и гражданки шведской национальности. И генерал Маннергейм, цирроз ему в печенку – тоже шведская морда.

И еще одна местная особенность: прямо в центре города в деревянных казармах возле Никольской церкви расположен самый настоящий концлагерь, где содержатся до девятисот политических противников местного белого режима и две с половиной тысячи разоруженных солдат русской пограничной стражи. Именно что только солдат, потому что контр-адмирал Подгурский и подчиненные ему господа офицеры, приказавшие своим подчиненным разоружиться, сохранили и свободу передвижения, и право на ношение оружия. Время от времени к арестованным наведываются местные контрабандисты, в прошлые времена ущемленные действиями погранцов, выискивают среди них своих личных обидчиков и уводят тех с собой при полном непротивлении охраны. И никто еще обратно не возвращался, потому что убитых без суда тут принято спускать в прорубь под морской лед, где их никто не найдет.

Правда, занимались контрабандным промыслом в основном не жители самой Ваасы, а обитатели расположенных западнее островов, расстояние от которых до шведского берега в два раза короче, и лед в той самой узкой части пролива зимой держится гораздо дольше, чем на трассе паромов Вааса – Умео. И вообще есть подозрение, что контрабанда в тех местах – это единственное «хлебное» занятие, а вся остальная деятельность – просто для отвода глаз. До 1901 года, когда границу охраняли солдаты, набранные из самих финнов, никаких препятствий для подобной деятельности не было, так как всегда можно было «договориться», но потом финские батальоны распустили по домам и вместо них прислали русских солдат, которые тут же стали рушить налаженный бизнес и множить обиды. И вот, значит, горячие финские парни доигрались…

Получив эту информацию от энергооболочки, я встал на боевой взвод: спускать с рук такое поведение для Защитника Земли Русской недопустимо. Город Вааса с окружающими селениями следует сжечь дотла, а его население выслать в такие дали, откуда, иди хоть тысячу лет, все равно никуда не придешь. Собственно, двух мнений в данном случае быть не могло: единственным местом, где депортированные не передохнут от бескормицы и неприспособленности к суровым условиям, могла быть только Аквилония. Ссылать двенадцать тысяч разновозрастного народа на какой-нибудь тропический необитаемый остров было немыслимо, ведь в условиях анархии выжить смогут не только лишь все, и первыми жертвами разгула насилия и произвола станут как раз самые слабые и беззащитные, на что я категорически не согласен.

Поэтому среди наблюдателей в рубке штурмоносца присутствует специальный представитель Правящего Сената Аквилонии и кандидат в императоры первого ранга младший прогрессор Сергей Васильевич Петров. После завершения операции в Ваасе ее бывшие жители станут уже его заботой. Помимо него, тут товарищи Сталины из восемнадцатого и сорок первого года (встретились впервые), Леонид наш Ильич, генерал Маргелов, полковник Глазков и… Рейнхард Гейдрих в штатском костюме серого цвета, похожем на генеральский мундир.

Товарищ Сталин из восемнадцатого года – это чрезвычайно занятой человек, без опыта практической государственной работы, но с большим талантом. Задача выйти вперед и взять в руки государственный штурвал возникла для него абсолютно внезапно, как и понимание того вопроса, что с этой задачей, кроме него, не справится больше никто. Через небольшой портал, способный пропустить одного человека, товарищ Сталин-младший регулярно бывает у нас в Тридесятом царстве – в основном, чтобы приобщиться к знаниям из нашей библиотеки, а иногда для того, чтобы побеседовать с полковником Половцевым или кем-то из его людей. Конечно, подсматривать готовые ответы в конце задачника нехорошо, но другой возможности избежать действительно серьезных неприятностей у исполняющего обязанности товарища Ленина в горячем восемнадцатом году просто нет. Я все это время тоже был очень занят сначала в мире сорок первого, а потом и семьдесят шестого года, так что с третьей по возрасту инкарнацией товарища Сталина мы существовали в разных плоскостях. И только закончив подготовку к операции в Ваасе, я пригласил этого человека лично наблюдать за вскрытием белофинского нарыва и заодно получить представление о том, какими должны быть бойцы регулярной Красной Армии. Я понимаю, что бойцы полковника Глазкова – далеко не средние представители личного состава РККА из сорок первого года, но и у товарища Сталина в восемнадцатом году имеется возможность заняться военным строительством без суеты, истерики и надрыва, что имели место в Основном Потоке.

Товарищ Сталин из сорок первого года на своего «младшего брата» смотрит даже с какой-то завистью, ведь я не только зажег тому свет в темной комнате, но и вынес из нее всю ненужную «мебель» – вроде Свердлова, Троцкого и Бухарина. И в то же время он не может не признать, что и для него самого тоже было сделано не меньше, если не больше. Германские панцердивизии больше не бегают по советской территории подобно бронированным ядовитым сороконожкам, да и весьма непрезентабельные перспективы грядущей советской действительности я тоже высветил. Но товарища Сталина-старшего эти завалы из карьеристов, троцкистов и оппортунистов уже не пугают. В тридцать седьмом году подобную кучу еще более одиозных особей он разобрал впотьмах почти на ощупь – и на этот раз будет то же самое, никто из заинтересованных лиц даже пикнуть не успеет. Нужные вещи будут опять же делаться без истерики и надрыва, а ненужные – не делаться вовсе. Здесь Верховный главнокомандующий присутствует, чтобы собственными глазами наблюдать действия своей будущей лейб-гвардии, и только потом принять окончательное решение. Двести одиннадцатая воздушно-десантная бригада – действительно одна из лучших частей довоенной РККА, и в Основном Потоке подчиненные полковника Глазкова погибли почти в полном составе, ничем не запятнав своей солдатской чести. Идея подвижных соединений особого назначения, родившаяся в мире, из которого происходит Ильич Второй, уже овладела сознанием советского вождя, тем более что элитно вооруженный и подготовленный ОСНАЗ и не должен быть особенно многочисленным, составляя не более десяти процентов от общего личного состава Действующей Армии.

Леонид наш Ильич и генерал Маргелов находятся здесь в качестве лиц, повышающих свою квалификацию. Облик Советской Армии в семьдесят шестом году тоже неизбежно будет меняться, а научно-техническое развитие получит резкое ускорение. Если в физику и смежные дисциплины вложить достаточно большие, но не астрономические деньги, то уже через пятнадцать лет, к девяносто первому году, Советский Союз, в числе прочего, получит возможность серийно строить аналоги штурмоносца типа «Богатырь». Осознание этого факта действует и на генерального секретаря, и на отца советских ВДВ как стакан валерьянки на котов, даже при том, что параллельно придется решать множество других социальных и экономических задач. Не может быть сверхдержавой та страна, которая не обеспечивает себя ни продовольствием, ни товарами народного потребления, а потому ее граждане вынуждены выстраиваться в длиннющие очереди, чтобы купить себе самое необходимое. И эти задачи будут поважнее военного строительства, а чтобы их решить, Леониду нашему Ильичу понадобится выкорчевать самые негативные явления советской действительности: неподсудность партийной номенклатуры, ее оторванность от жизни народа, заскорузлый догматизм в идеологии и государственный монополизм в экономике.

Полковник Глазков тут самый уместный человек: из рубки штурмоносца он будет руководить действиями своих десантных батальонов, командиры которых снабжены переносными комплектами связи. Операция в Ваасе – это, в первую очередь, экзамен для его людей на скорость и слаженность боевой работы. И, наконец, стоящий несколько на отшибе Рейнхард Гейдрих должен знать, что может случиться с бонзами Третьего Рейха, если те не согласятся на предложенную мною управляемую войну. Перед началом операции я имел с этим человеком небольшой разговор.

– Понимаете, Рейнхард, – сказал я, – пытаясь вырваться из липкой паутины Версальской системы, вы пошли по привычному для себя пути железа, крови и безудержной ненависти, так что теперь стоите на пороге новой национальной катастрофы, стократ более ужасной, чем прежняя. Ваш любимый фюрер одержим дурацкой идеей германской национальной исключительности, а потому готов утащить за собой в ад все население Германии. Если вы будете верны его идеям до конца, это один вариант, на мой взгляд, наихудший для Германии, а если ваша преданность принадлежит только немецкому народу, то события могут пойти по гораздо более благоприятному пути. Ни я, ни советский вождь Сталин не одержимы убийствами ради самих убийств, и не намереваемся подвернуть немцев каким-то искусственным унижениям. Лучше им быть живыми и равными среди равных в огромной многонациональной империи, чем мертвецами, проклятыми всеми другими народами.

– Но я далеко не самый главный человек в Рейхе… – с дрожью в голосе произнес Гейдрих, уже внутренне согласный на любое предложение.

– Сейчас это так, но через некоторое время может быть иначе, – ответил я. – В любом случае, прежде чем Германия окажется на самом краю катастрофы и дальнейшее сопротивление станет очевидно бессмысленным, пройдет еще около года. К тому моменту все прочие «наследники» вашего фюрера могут выйти из фавора или попросту умереть, а вы останетесь единственным и естественным преемником своего вождя и учителя. Организовать подобную комбинацию для меня несложно. Главное, чтобы Германия в результате этой войны не была превращена в руины, как желают некоторые политиканы по ту сторону океана. И имейте в виду: люди, которые идут навстречу моим скромным пожеланиям, и на том, и на этом свете могут рассчитывать на полное прощение грехов, долгую и спокойную жизнь и идеальное здоровье. Главное, чтобы в результате их деятельности резко уменьшилось количество смертей, горя и страданий.

– Хорошо, герр Серегин, – ответил посланец Гитлера, – мне уже известно, что вы не бросаете слов на ветер, а потому я хорошенько подумаю над вашими словами…

Пять минут спустя, там же

Как и было запланировано, атака оказалась для местных обитателей совершенно внезапной. Вот только что в Ваасе все было прекрасно – то есть как обычно… С низкого, едва начавшего сереть неба в свете электрических фонарей сыпался мелкий снежок. Люди брели по улицам по своим утренним делам. На железнодорожной станции гугукающими голосами перекликались паровозы. В государственных мужской и женской гимназиях, а также в реальном училище, где обучение велось на шведском языке, учителя готовились начать первый урок. И то же происходило в частном лицее с обучением на финском языке и четырехклассной начальной школе. На острове с матерным названием Хувипуйкусто в порту разгружались два больших парохода, прибывших, как доложила энергооболочка, из Стокгольма и… Копенгагена. В Основном Потоке большая часть помощи отморозкам Маннергейма поступала из Германии и только слегка из Швеции, а тут отметились еще и датчане. С одной стороны, Дания в военном отношении – это даже не смешно, а с другой, она может быть транзитным пунктом в условиях, когда германские власти хотят и на елку влезть, и в смоле не испачкаться… Впрочем, там, внизу, уже началось: десантная формация разделилась и пошла на снижение. Первый большой десантный челнок с одним батальоном на борту нацелен на казармы у Никольской церкви, где содержатся арестованные «красные финны» и интернированные русские солдаты. Второй «Святогор» отвалил влево, в сторону порта с разгружающимися там пароходами. Третий – закладывает крутой разворот, чтобы высадить десантные роты, которые возьмут под контроль центральную улицу Ваасанпуйнтико, ведущую от железнодорожной станции к порту на острове Хувипуйкусто (именно на ней расположены гимназии, лицей, реальное училище и прочие учреждения, вроде банка и суда). А четвертый «Святогор», как и штурмоносец, готовится опуститься на землю у губернаторского дома на улице Коулукату, где на временной основе разместилось белогвардейское правительство Маннергейма-Свинхвуда.

Пилоты шаттлов и прикрывающих их «Шершней» молодцы – отрабатывают все маневры четко, как в балете. Вот только что в воздухе на километровой высоте имела место компактная десантная формация, надежно прикрытая ударными аппаратами – а вот уже челноки, на мгновение зависнув над землей, выбрасывают из своих трюмов свирепых бойцов в футуристичной для этого мира экипировке. Еще до начала операции я отдал головорезам полковника Глазкова команду брать в плен вооруженных людей только в том случае, если те сразу бросят оружие и не будут оказывать сопротивления. В противном случае убивать врагов следует, невзирая на штатскую одежду, возраст и пол… Хотя последние – отставить. У консервативных до предела шведских аристократов и интеллигентов гендерные роли в стиле «трех К»[12]12
  Женские «три К»: киндер, кухен, кирхен (дети, кухня, церковь). Мужские «три К»: кайзер, криг, каноне (служба королю, война, пушки).


[Закрыть] соблюдались неукоснительно. Женские молодежные отряды, куда вступали девочки с пятнадцати лет, воевали на стороне финской Красной Гвардии.

В Основном Потоке Советская Финляндия проиграла не из-за отсутствия народной поддержки, а потому, что с одной стороны на стороне ее врагов выступили Германия и немного Швеция. И в то же время, признав независимость Финляндии, советские власти в Петрограде поддерживали товарищей в Гельсингфорсе ни шатко, ни валко, по остаточному принципу… а иногда и вовсе доходило до дурного. Поезд с сибирской пшеницей, о котором сумел договориться народный уполномоченный по вопросам продовольствия Оскари Токой, ехал через всю Россию пять недель, но доехал до Хельсинки не в полном составе, поскольку часть вагонов пришлось отцепить на границе и оставить в Советской России.

Но тут все будет совсем не так, ведь Советская Финляндия и Советская Россия уже заключили договор о создании Союза Советских Социалистических Республик, подписанный председателем Совета Народных комиссаров Советской Российской Республики товарищем Иосифом Сталиным и председателем Совета народных уполномоченных Советской Финляндии товарищем Кулерво Маннером. После отмены продразверстки и восстановления закупок продовольствия непосредственно у населения за золотые монеты «николаевской» чеканки, с хлебом в Советской России стало значительно легче и появилась возможность делиться продовольствием с финскими товарищами.

Тем временем десант уже на земле и ведет бой: можно слышать частый перестук токаревских самозарядок, стрекочущий треск трофейных германских единых пулеметов, дружные крики «ура» и растерянный гомон белофиннов, не готовых к такому развитию событий. Упорное сопротивление бойцы полковника Глазкова встретили только в районе губернаторского дома и в порту (где, как выяснилось, с прибывших два дня назад пароходов разгружались прибывшая из Швеции добровольческая артиллерийская бригада и усиленный пехотный батальон). Грузовые стрелы пароходов извлекали из трюмов пушки и зарядные ящики, после чего расчеты и добровольные помощники своими силами вкатывали их на железнодорожные платформы и грузили в вагоны ящики со снарядами. Разгрузку планировалось закончить через несколько дней, когда в Ваасу вернется ледокол «Сампо» со следующей парой пароходов снабжения и произведет замену судов, находящихся под погрузкой.

Дело в том, что на момент начала гражданской войны в Финляндии подавляющая часть тяжелого вооружения русской императорской армии оказалась в руках красных. Также, за исключением нескольких ренегатов шведского происхождения, вроде Маннергейма, среди белофинского охранного корпуса отсутствовали кадровые офицеры и унтера, а посему на роль командно-инструкторского состава предполагались германские егеря финского происхождения, отвоевавшие первую мировую войну на русско-германском фронте, а также шведские кадровые военные, вызвавшиеся добровольцами на войну с русским большевизмом. Без них Маннергейм просто не решался переходить в наступление на Тампере и далее на Гельсингфорс.

С егерями, за исключением двух десятков дезертиров, я Маннергейму всю малину обломал, а вот шведы оказались тут как тут и умудрились угодить под раздачу. Дело в порту решили «Шершни», начисто выкосив высыпавших на пирсы шведских добровольцев из магнитоимпульсных пушек, и уж потом для острастки прочесав надстройки пароходов. Оказавшись под атакой хорошо обученных и вооруженных регулярных формирований, к тому же поддержанных футуристическими летательными аппаратами, шведы, что называется, «поплыли». Они были готовы воевать с полупартизанскими отрядами Красной Гвардии, не имеющими не только боевого опыта, но даже формального обучения, но не с такими вот монстрами, которые, кажется, разят наповал каждым выстрелом. Впрочем, их попытки капитулировать никакого значения не имели, ибо во время этой операции действовало суворовское правило драки насмерть после первого же выстрела. Впрочем, при поддержке «Шершней» убить всех врагов до последнего не представляло особой сложности.

В Губернаторском доме все было гораздо серьезней, потому что финско-германские егеря-дезертиры нашлись именно здесь. Народу тут оказалось гораздо меньше, чем в порту, но это были волчары с боевым опытом трех лет кровавых сражений на истощение, при большом количестве пулеметов, а массивное каменное здание давало противнику значительное преимущество в обороне. И как бы мне ни хотелось высказать Маннергейму и контр-адмиралу Подгурскому все, что накипело на душе, ради этого удовольствия я не собирался потратить ни одной лишней человеческой жизни.

Точку в истории главарей белофинского мятежа тремя залпами главного калибра своего штурмоносца поставила моя Елизавета Дмитриевна, после чего понятие правительство Свинхвуда-Маннергейма можно было трактовать только в прошедшем времени. Даже если прямо сейчас начать разбирать руины, ничего, кроме фарша, из-под них извлечь не удастся. Такое это уж это суровое оружие – магнитоимпульсные пушки крупного калибра. Впечатлены, надо сказать, были все, даже Виссарионыч из сорок первого года, которого трудно чем-то удивить, но больше всего впечатлений получил генерал Маргелов. А моя женушка как ни в чем не бывало повернулась ко мне и сказала:

– Цель уничтожена, дорогой, расход боеприпасов – шесть единиц. Окрестные строения не пострадали, разве что совсем немножко…

Собственно, на этом активная фаза наземной операции закончилась, и началась зачистка. Жителей поголовно выгоняли из домов и через раскрывшиеся порталы гнали в лагерь для интернированных в мире Славян, беспощадно подавляя всяческое сопротивление. И туда же отправились освобожденные из импровизированного лагеря военнопленных русские пограничники и противники белофинского режима. Там их уже ждали товарищи из Гельсингфорса и Петрограда, чтобы организовать этих людей и превратить их в полезный советской власти актив. А потом – хорошие люди отдельно, а двуногое зверье, взбесившееся на фоне своей национальной исключительности, отдельно. Кого-то потом, когда все закончится, вернут в родной мир, кого-то переведут в Тридесятое Царство, кого-то отправят на перевоспитание в Аквилонию, а кого-то загонят в такую дремучую глушь, откуда даже Каменный век будет казаться вершиной цивилизации.

В конце концов, у меня нет лишнего личного состава, чтобы охранять взбесившееся от злобы шведское и белофинское кулачье. Если русских солдат без суда за время заключения было убито около сотни человек, то со своими «красными» шюцкоровцы не церемонились. Разведывательная аппаратура штурмоносца, показала, что подо льдом залива, на берегу которого стоит город, покоятся сотни тел. Впрочем, эксгумация и идентификация жертв белофинского режима – это занятие для властей Советской Финляндии, после того, как нарыв мятежа будет вскрыт и залечен. Вот тогда придет время назвать все жертвы поименно и поставить им соответствующий памятник для будущих поколений.

Когда сопротивление было окончательно подавлено и толпы испуганных и растерянных людей хлынули в степи Великой Артании, но процесс был еще далек от завершения, пришло время купировать возможные рецидивы мятежа. Освободившись от прочих дел, штурмоносец сначала обнаружил в Балтийском море, а потом и уничтожил главным калибром ледокол и два торговых судна, которые везли уже покойному Маннергейму следующую партию военной помощи и добровольцев. И никого мне при этом не было жалко, ибо жесточайший террор, которому своих противников подвергали белофинские власти, требовал самого сурового отмщения.