Текст книги "Три заповеди Люцифера"

Глава 18

10 часов 10 мин. 25 сентября 20** года.

г. Москва, Лубянская площадь

Генерал-лейтенант ФСБ Баринов перед своим прямым и непосредственным начальником – директором ФСБ – отчитывался по понедельникам ровно в 10 часов. Как истинный педант, Владимир Афанасьевич к отчёту начинал готовиться ещё в пятницу. В то время, когда простые граждане открывают автомобильные «ракушки», чтобы выкатить из них застоявшиеся за неделю «Жигули», и, усадив в них жену вместе с котом и склеротической тёщей, выехать за город на благословенные шесть соток, к Владимиру Афанасьевичу начинала стекаться со всех отделов и управлений информация. Процесс был отработан годами, и особой сложности не представлял.

Самое главное начиналось после вечернего чая. Владимир Афанасьевич тщательно и не торопясь изучал каждую сводку и делал пометки в грифованной тетради. Ближе к первой вечерней звезде у Баринова складывалась вполне определённая картина по текущим делам, и он, вызвав дежурного офицера, передавал ему секретную тетрадь со своими пометками для составления справки. Как правило, к полуночи работа подходила к завершению: Василий Афанасьевич вычитывал набело перепечатанную справку, запирал документы в сейф, и, если в этот момент не звонил телефон или на ум не приходила очередная оперативная задумка, нехотя покидал кабинет.

Директор ФСБ Павел Станиславович Ромодановский был выходцем из недр самой большой в мире спецслужбы, и кресло директора занял через тридцать лет безупречной службы на оперативно-командных должностях. Ромодановский так же, как и сам Баринов, обладал феноменальной памятью и мог без помощи хидромудрых аналитиков выявить причинно-следственную связь, казалось, совершенно не связанных между собой событий. Несмотря на избыточный вес, Павел Станиславович был лёгок на подъём и обладал достаточным политическим чутьём и административной гибкостью, чтобы сохранять за собой пост директора на протяжении полутора десятка лет. На своём служивом веку Ромодановский пережил одного Генерального секретаря, трёх Президентов и три открытые попытки государственного переворота. После очередного юбилея Павла Станиславовича кто-то из местных острословов заметил, что фамилия Ромодановский стала таким же брендом ФСБ, как знаменитый символ, состоящий из комбинации щита и меча. Это было близко к истине, но Павел Станиславович живым символом быть не хотел: символ – это наглядность и публичность! Истинный контрразведчик всегда должен оставаться в тени.

– Так оно спокойней, да и наблюдать из тени сподручней, – то ли в шутку, то ли всерьёз пояснил Ромодановский на очередном рандеву Президенту, который, в отличие от Премьера, специфику Лубянской «кухни» глубоко не знал, и к Ромодановскому, как и ко всей его службе, относился настороженно.

Со своим заместителем Бариновым Ромодановский работал уже вторую пятилетку. Однако, несмотря на полное служебное взаимопонимание, общение между ними продолжало оставаться строго официальным, и больше чем на утреннее рукопожатие Баринов никогда не рассчитывал. Данное положение дел устраивало обоих, и никто перемен не жаждал. Баринов, по складу своего характера, был типичным исполнителем, и на должность директора, которая по сути была больше политической, чем командно-оперативной, никогда не претендовал. Павел Станиславович, наоборот, и в пятьдесят пять лет жаждал продолжения карьерного взлёта, поэтому активно участвовал в развернувшейся «священной войне олигархов», поддерживая одних и обнародуя компромат на других. Хотя, как говориться, хрен редьки не слаще, и оба лагеря толстосумов рассматривали Русь-Матушку не иначе как дойную корову, способную принести в закрома (чуть не сказал – Родины) финансово-олигархических групп очередные миллиарды. Ввиду затянувшейся междоусобицы российской элиты, по выражению самого Ромодановского, он стал «грузнуть», но оперативной смекалки с годами не растерял.

В нынешний понедельник Баринов отчитывался о состоянии дел, имевших большой общественный резонанс и стоящих на контроле у самого Президента.

Баринов докладывал чётко, по-деловому, не приукрашивая, но и не драматизируя состояние дел. Каждая его фраза была выверенной, продуманной, и если содержала какие-либо цифры, то за эти показатели докладчик мог смело ручаться своей седой головой.

– Что по тройному убийству? – коротко осведомился директор. Баринов сразу сообразил, что начальник имел в виду дело, которое он сам для себя назвал «Свеколковским».

– По петербургскому эпизоду установлена личность подозреваемого, местонахождение которого в настоящий момент неизвестно. Ищем! Для более быстрого и качественного расследования я подключил подполковника Каледина, и он уже дал первую информацию: создан композиционный портрет предполагаемого убийцы профессора Шлифенбаха. Сейчас прорабатывается версия о причастности данного фигуранта к убийству в Петербурге профессора Попова-Левина.

– Хорошо. Прошу Вас: не сбавляйте темп расследования. Президент это дело держит под личным контролем, а Премьер, фигурально выражаясь, рвёт и мечет. Свеколкино – его задумка и эти три трупа он воспринимает, как открытый вызов. А что по аварии в Энске? Дополнительная информация есть?

– Как я Вам уже докладывал, ведётся работа по запросу к экстрадиции из Великобритании бывшего директора УМЗ Бритвина. Есть подозрения, что аварийная ситуация возникла не только по причине халатности. Оборудование для выплавки и разлива металла работало на предельных режимах по личному указанию Бритвина.

– Зачем это ему было надо? Выслужиться хотел?

– Возможно, но чтобы внести окончательную ясность, мне нужно поработать с самим Бритвиным.

– Как он вообще попал в директора? Насколько я знаю, в Степногорск он ушёл на понижение?

– Совершенно верно, но это было больше десяти лет назад. В директора ему помог пробиться ныне покойный его тесть, при активной поддержке министра Мостового.

– А, этого пережитка прошлого! Как его дразнят?

– Сталинский сокол.

– Да, да, именно Сталинским соколом. Живое ископаемое! И что же этот реликтовый чиновник, сейчас защищает своего ставленника?

– Наоборот. Как Вы знаете, авария на Уральском механическом заводе поставила под удар международный проект «Термоядерный управляемый синтез» – сокращённо «ТУС». Так вот, за выплавку сверхпроводящих материалов отвечает ведомство Мостового. Получается, что Бритвин, хотел он этого или нет, но подставил благодетеля под удар.

– Владимир Афанасьевич, а что за политическая возня вокруг Мостового? Мне докладывают, собрал вокруг себя соратников – бывших лидеров советской индустрии, и что-то интригует. Целую организацию создал! Ни дать, ни взять – сборище заговорщиков!

– «Ближний круг»! – позволил себе улыбнуться Баринов. – Это они себя так называют. Наверное, по аналогии с ближайшим окружением Сталина. Ничего серьёзного, Павел Станиславович. Об этом сообществе стариков-разбойников мы хорошо информированы. Они же там все бериевско-ежовские выкормыши, воспитанные на верности партии и НКВД. Поэтому «стучать» на ближнего своего у них в крови заложено. Так что мы полностью осведомлены об их планах и намерениях. Они, конечно, имеют определённое влияние, да и богатый опыт работы во властных структурах дорогого стоит, но за ними никто не стоит, и финансовую помощь им никто не оказывает. А пока финансирования нет, они для нас не опасны. К тому же они все преклонного возраста, и через годик-другой переселятся поближе к Новодевичьему монастырю. Я думаю, к следующим президентским выборам весь «ближний круг» сойдёт на нет.

– Злой Вы, Владимир Афанасьевич! Разве можно так относиться к ветеранам! – пожурил зама директор, но при этом почему-то с довольным видом улыбнулся.

* * *

21 час 15 мин. 27 сентября 20** года.

г. Москва, ул. Краснопресневская-12,

Дом Правительства

Рабочий день давно закончился, а Василиса продолжала внимательно вглядываться в монитор компьютера. В отделе кроме неё находилась добрая половина сотрудников отдела, для которых понятие окончания рабочего дня носило чисто условное понятие. Однако в отделе существовало незыблемое правило: как бы долго сотрудник ни задерживался на работе, на следующее утро не позже 8 часов он должен находиться на рабочем месте бодрым и свежим, короче, как огурец.

– И как тебе удаётся хорошо выглядеть? – спросила как-то Василиса Егора Еремеева, который, ввиду полного отсутствия личной жизни, раньше одиннадцати вечера от письменного стола не отрывался.

– Я стараюсь высыпаться, – серьёзно ответил Егор.

– А если на сон не хватает времени? – живо заинтересовалась Василиса, которая была типичной «совой», и для которой утреннее пробуждение всегда было равносильно ежедневному насилию над собой.

– Главное не сколько спать, а как спать, – поучал её Егорка, мысленно снимая с неё строгий костюм и укладывая в свою холостяцкую постель. – Лично я ложусь спать голодным, в абсолютной темноте и в хорошо проветренной комнате. А если не можешь заснуть сразу по причине накопившегося в крови за день адреналина, прими тёплую ванну. Это поможет расслабиться.

– И это всё?

– Почти. Когда закроешь глаза, постарайся ни о чём не думать.

– Как это – не думать?

– А вот так, просто тупо смотри в темноту и пытайся отсечь от себя любые мысли и мыслишки. Приостанови мыслительный процесс, тем более что для женщины это не проблема. Пусть в этот момент твоя голова напоминает хранилище Центробанка во время дефолта.

– И поможет?

– Лучше любого снотворного. Проверено на себе! – гордо заключил Еремеев и украдкой ещё раз бросил голодный взгляд на круглые колени собеседницы.

Василиса поблагодарила Егорку, и подумала, что этим советом она вряд ли сможет воспользоваться. Именно в постели Василиса по укоренившейся со студенческих времён привычке строила планы на следующий день, прорабатывала модели поведения в различных ситуациях, и просто, как все девушки, мечтала. О чём? О неземной любви, о тихом семейном счастье, и меньше всего о карьере. Карьерный успех у неё был заложен в понятие «работа». Ведь она ходит на работу каждый день, каждый день что-то делает, старается по мере сил, поэтому настанет момент, когда количество перейдёт в качество, и карьера сложится как бы сама собой. Так она безропотно и плыла по течению, радостно встречая выходные дни и тихо ненавидя начало рабочей недели. Но с приходом на новую должность сама не заметила, как жизнь из тихой легкоструйной речушки превратилась в горный бурлящий поток. Теперь она не ждала конца недели. Теперь ей было мало пяти рабочих дней, и она, сознательно нарушая утверждённые правила, часто брала работу на дом: скачивала на «флешку» рабочий материал и проводила выходные за домашним компьютером.

Вкус к журналистскому расследованию и первое опьянение азартом Василиса почувствовала, когда углубилась в материалы по аварии в Энске. Так ведёт себя молодая борзая, которую вывели по первой пороше в поле, и она впервые взяла след. Предчувствие чего-то недосказанного и потаённого в этой туманной истории крепло у неё с каждым днём.

– А ведь ты не так прост, – мысленно обращалась Василиса к Бритвину, фотография которого в этот момент заполнила весь экран монитора. – И проработал директором всего ничего – чуть более года. Обычно малоопытные руководители в этот период проявляют осторожность в принятии решений, порой даже чрезмерную, а ты не побоялся, и отдал приказ о выводе оборудования на форсированный режим работы. Что это – глупость, некомпетентность руководителя, или за этим стоит нечто большее?

Терзаемая сомнениями Василиса не нашла ничего лучшего, как посоветоваться с начальником отдела. Услышав версию Василисы о причастности Бритвина к аварии на УМЗ, всегда выдержанный и одетый «с иголочки» сорокалетний начальник отдела нервным движением ослабил галстук и с укоризной посмотрел на свою подопечную.

– Вам, Дорошенко, что, делать нечего? Кто Вас просил самодеятельность устраивать? Мы здесь не для того горбатимся, чтобы на первой полосе сенсационный материал выдать! Наше с Вами дело – информационное обеспечение, а если тянет журналистским расследованием заниматься, идите работать в «Совершенно секретно», или, на худой конец, в «Аргументы и факты». На носу пресс-конференция Премьера, так что будьте добры, Василиса Григорьевна, займитесь делом! Кстати! – остановил он Василису на пороге кабинета, – Никто и не отрицает причастность Бритвина к аварии, а иначе зачем бы он скрывался в Штатах?

– В Англии, – робко поправила девушка.

– Не принципиально, – махнул рукой сорокалетний красавец. – Сидит сейчас где-нибудь в пабе, и пьёт в своё удовольствие пиво. И плевать он хотел с Биг-Бена, как с колокольни, на международный розыск, и на всю правоохранительную систему в целом.

– Почему? – удивилась журналистка, в сознании которой все англичане были чопорными, но законопослушными джентльменами.

– Потому что демократия, – с чувством произнёс начальник и при этом брезгливо поморщился.

«А босс-то у меня – консерватор! – мелькнула мысль в девичьей головке. – Или, возможно, коммунист! А с виду нормальный мужик!» – недоумённо пожала плечами девушка на пороге начальственного кабинета, и напоследок одарила мужчину васильковым взглядом.

* * *

20 час 45 мин. 30 сентября 20** года.

г. Лондон, район Сохо

По воле Рока, или просто по прихоти Судьбы, но в этот самый час Валерий Бритвин действительно сидел в пабе, расположенном в самом сердце лондонского Сохо, и пил тёмное пиво. Каким ветром его занесло в этот злачный район, он и сам не знал. С утра он бесцельно бродил по городу, заходя в сувенирные лавки и магазинчики и глазея на витрины дорогих магазинов. Время от времени Валерий заходил в бар, чтобы со скуки пропустить кружечку-другую пива и попытаться разобраться в своих чувствах. Последние три дня плохое настроение, словно осенняя простуда, мучило душу новоиспечённого эмигранта. Казалось бы, повода для уныния не было и в помине. На полученные им за срыв контракта деньги он купил на окраине города уютный домик с аккуратным типично английским газоном и гаражом на две машины, недорогую, но практичную «малолитражку» с правым рулём, стоявшую в пустом гараже без движения по причине отсутствия водительских прав, а сыновей устроил в престижный колледж. Оставшиеся деньги он, как рачительный хозяин, положил на счёт в банке под хорошие проценты. О том, что полученные им деньги стоили жизни дюжине его соотечественников, Бритвин старался не думать.

– У меня не было выбора, – оправдывал он сам себя. – Они посвятили меня в свои планы, и в случае отказа меня бы просто убрали.

Как и когда его вычислили конкуренты, для Валерия так и осталось тайной. Впрочем, он и не пытался увильнуть от опасного, но крайне выгодного предложения. Пожилой респектабельного вида мужчина, который вёл с ним тайные переговоры, на первой же встрече нарисовал картину его недалёкого будущего: до самой пенсии тянуть на Урале лямку малооплачиваемого руководителя провинциального предприятия, или спокойная сытная жизнь состоятельного рантье в одной из западных стран. Впрочем, до пенсии ему дожить всё равно бы не дали.

«Мой отказ ничего не решал, они бы нашли другого исполнителя, но замысел довели бы до конца, – в который раз повторил про себя Бритвин, отхлёбывая из кружки пиво и закусывая орешками. – Эх, леща бы сейчас вяленого! – с тоской подумал эмигрант, катая между пальцами орешек. – Или воблы свежей!»

В памяти всплыла картина двадцатилетней давности: он молодой аспирант, вместе с такими же бесшабашными и полунищими младшими научными сотрудниками в прокуренной московской столовке, где можно пообедать на рубль, тянут копеечное пиво, и, как наивные щенята, радуются жизни. То ли от разбавленного пива, а может, от того, что были молоды, жизнь казалась безоблачной и светлой. Была работа в московском ВУЗе, комната в общежитии, холодное пиво и вяленый лещ, которого голодные собутыльники, разодрали после первого глотка «Жигулёвского». А что ещё нужно для счастья молодым здоровым парням с дипломом престижного ВУЗа и московской пропиской?

– …Да Вам и делать ничего не надо. – убеждал его седовласый представитель конкурентов. – Отдайте приказ о выводе оборудования на максимальный режим – и всё!

– И всё? – передразнил его тогда Валерий. – А что за этим последует, Вы представляете?

– Очень хорошо представляю, – ответил собеседник, проигнорировав сарказм Бритвина. – Иначе бы мы Вас об этом не просили. Ну, а Вам за это…

– ….Светит Колыма! – перебил его Бритвин. – Ещё дым не рассеется, а меня уже возьмут за «жабры» ребята с чистыми руками и горячим сердцем! Или Вы не знаете, как у нас умеют работать наследники Железного Феликса?

– А Вы не ждите этого, – ровным голосом продолжил вербовщик, глядя поверх головы Валерия. – После отдачи приказа уходите в отпуск. Выехать на Запад сейчас не проблема, проволочек с визой не будет, это мы Вам обещаем.

– Кто это «мы»?

– Мы – это заинтересованные лица. Такой ответ устраивает? Соглашайтесь! – и незнакомец назвал причитающуюся сумму. Деньги были большие, даже очень большие, и не в рублях, а в валюте. Валерий прикинул и понял: этих денег ему действительно хватит до конца жизни.

– А где гарантия, что после выполнения… э-э…

– Взятых на себя обязательств, – мягко подсказал вербовщик.

– Пусть будет обязательств, – согласился директор. – Где гарантия, что вы меня элементарно не «кинете»?

– Резонно, – улыбнулся собеседник. – После получения от Вас устного, подчёркиваю, устного согласия, на указанный Вами счёт тут же будет перечислена известная Вам сумма. В случае срыва достигнутых договорённостей мы…

– Пожалуетесь в милицию? – съязвил Бритвин.

– Нет, – поджал губы старик, и по его лицу пробежала волна недовольства. – Мы не будем жаловаться в правоохранительные органы, но и деньгами Вы воспользоваться не сможете.

– Это ещё почему? – удивился Бритвин. – Деньги-то будут на моём именном счёте.

– Мёртвым деньги ни к чему, – буднично пояснил собеседник и демонстративно посмотрел на часы. – Так что передать моим друзьям?

В тот день Валерий решил не испытывать судьбу и ответил согласием. Через день на счёт Бритвина действительно была перечислена сумма с шестью нулями. А через три дня в металлургическом цехе случился смертельный фейерверк, но Валерий в это время уже проходил таможню в знаменитом лондонском аэропорту Хитроу, поэтому ни рёв пожарных сирен, ни матерная брань пожарных до него, естественно, не долетели.

– Не помешаю? – прервал его воспоминания молодой человек в длинном чёрном плаще. В руке незнакомец держал кружку светлого эля, а на его губах играла вежливая улыбка.

– Садитесь, – недовольно пробурчал Бритвин и только тогда понял, что общается с незнакомцем на родном языке. – Русский? – всё ещё недовольным тоном уточнил эмигрант.

– Соотечественника видно сразу, как говорится, рыбак рыбака…! – задушевно произнёс юноша, и к большому удивлению Бритвина, выудил из кармана плаща самую настоящую воблу. – Угощайтесь!

– А что, у меня на физиономии написано, что я русак? – сменив гнев на милость, уже по-доброму проворчал Валерий.

– Угу! – промычал юноша, и, достав из кармана вторую рыбёшку, впился в неё зубами. – Нас с вами в какие «версаче» не наряжай, а всё одно рязанское нутро наружу выйдет.

– Не поймут, – вяло сопротивлялся Валерий с удовольствием вдыхая знакомый с детства рыбный запах и окидывая взглядом бар. – Они только в овсянке толк понимают, – кивнул он на посетителей.

– Мы с вами в демократичной стране, можно сказать, в цитадели современной демократии. – нравоучительно произнёс соотечественник. – А здесь всё разрешено, при условии, если мы не мешаем своими действиями окружающим.

– А мы разве мешаем? – уже открыто улыбнулся Валерий, которому паренёк стал определённо симпатичен.

– Ни в коей мере! – в тон ему ответил юноша. – Выпьем! – и они сдвинули кружки.

В тот вечер они пили по-русски – много и с удовольствием, игнорируя недоумённые взгляды посетителей бара и смачно посасывая рыбьи плавники. И ещё они говорили, много говорили, и тоже по-русски – обо всём и ни о чём, поминутно перескакивая с одной темы на совершенно противоположную, и, в конечном счёте, как все русские, хорошо поддатые мужики, находили консенсус, который в трезвом виде отыскать невозможно. Бритвин почувствовал, как плохое настроение, мучавшее его последние три дня, куда-то улетучилось, и после очередной пинты ему вдруг почудилось, что сидит он не в чужом для него английском баре, а в дорогой сердцу Москве, в Столешниковым переулке, за столиком в любимой пивной «У дяди Гиляя». И что не было ни аварии, ни поспешного бегства в чужую страну, и даже тех «тридцати серебренников», ради которых он совершил это паскудство.

– А ты откуда воблу взял? – в который раз заплетающимся голосом интересовался Валерий.

– Я же тебе говорил! – терпеливо повторял собутыльник. – Я же вчера из Москвы прилетел, на каникулы домой летал, а здесь учусь в университете.

– На папашины деньги?

– Да нет! По студенческому обмену. Родитель мой в Саратове помер, так что я один на белом свете обретаюсь.

– А в Златоглавую к кому летал? К жене или к невесте?

– Была невеста, да вся вышла…! Я же тебе говорил – один я!

– Эх, сука-жизнь! – крякнул бывший москвич, и с чувством припечатал кулаком по столешнице, да так, что посуда на столе жалобно звякнула.

– Тихо! Не буянь! – остановил юноша и положил на его кисть свою холёную с длинными, как у пианиста, пальцами, ладонь. – Я на жизнь не жалуюсь, привык.

– Пошли, что ли, на воздух, а то что-то муторно мне! Душно! – и Валерий рванул на себе ворот рубашки, опять же чисто по-русски – так, что пуговицы полетели.

– Пошли, – легко согласился земляк, и, подхватив собутыльника под руку, потащил к выходу.

– Подожди, – вдруг упёрся Валерий. – Рассчитаться надо, – и, достав из бумажника несколько крупных купюр, небрежно бросил на столик.

– Много даёшь! – изумился юноша. – Здесь таких чаевых, наверно, никогда не видели.

– А-а, пусть подавятся! – пьяно ухмыльнулся Бритвин. – Знай наших! Русский я! – взревел Бритвин. – И навсегда им останусь.

– Это точно! – согласился его новоиспечённый друг. – Англичане себя так не ведут, – и торопливо потащил Валерия к выходу.

Потом они бродили по знаменитому «кварталу красных фонарей», и, рискуя нарваться на полицейских, пугали проституток громкими выкриками.

– Нет, ты только погляди на неё! – орал Бритвин и тыкал пальцем в проходящую мимо мулатку в ярком макияже и туго обтягивающих крутые бёдра кожаных шортах. – Да какая она, на хрен, англичанка! Ясен пень – молдаванка или хохлушка!

– Это ты по ягодицам определил? – окинул взглядом девушку юноша.

– По каким ещё ягодицам? Глаза разуй, или не видишь, что она смуглянка? Значит, точно из Кишинёва. А задницы у них все на одно лицо, уж я-то знаю!

– Интересный каламбур, – усмехнулся собутыльник.

– Эй, подруга! Иди сюда, утешь земляка! – продолжал орать Бритвин вслед испуганной проститутке. – Я жадничать не буду, заплачу, как за работу в ночную смену! И ещё командировочные выдам. Ты ведь здесь в командировке?

– Тише, земляк! Тише! – успокаивал его юноша, беспокойно оглядываясь по сторонам. – А то придётся нам с тобой коротать время в участке. Это тебе не Саратов, у них здесь с этим строго.

– Я в «ментовку» не хочу, – успокоился эмигрант и тяжело присел на скамейку.

– Вот и славно, – произнёс юноша внезапно охрипшим голосом и зачем-то зашёл за спину.

– Слышишь, друг! А как тебя зовут? – запоздало спохватился Валерий. – Я с тобой ведро пива выкушал, а имя так и не спросил.

– Это неважно, – хрипло произнёс знакомец.

– Для кого неважно?

– Для тебя, – скупо ответил юноша и натренированным движением свернул Бритвину шею.