Текст книги "Три заповеди Люцифера"

Мои последние слова обращены к тебе, Дмитрий – живи и радуйся! Будь счастлив!

Твой дед Иосиф Киквидзе».

Дмитрий вчетверо сложил письмо и спрятал в бумажник. Потом снова достал из стола ключ, покачал на ладони, словно определяя вес, и положил в нагрудный карман кожаной куртки. Карман Дмитрий тщательно застегнул на «молнию» и неумело перекрестился.

– С богом! – произнёс вслух новоиспечённый богач, и, оставив фирму под присмотром заместителя, поехал в банк.

Банк «Гольд» являл собой типичный образчик архитектуры эпохи позднего бандитизма и поражал посетителей показной роскошью. По мраморным полам операционных залов, цокая шпильками, грациозно фланировали сотрудницы банка, которые, покачиваясь на стройных ногах, и не меняя выражения холёных лиц, вежливо, но холодно общались с посетителями.

Дмитрий быстро нашёл заведующего депозитарием и в двух словах выразил желание проверить свою ячейку. Заведующий, не выказывая никакого удивления, вызвал молодого человека, которому и поручил Киквидзе.

В длинном металлическом ящике, который Дмитрий извлёк из ячейки, было всё, как описывал в письме дед Иосиф: тугие пачки американских долларов, запечатанный конверт с весёлым красноносым дедом Морозом на лицевой стороне и витиеватой надписью «Поздравляем с наступающим 1991 годом!». Там же Дмитрий нашёл и «оперативный журнал» – старый канцелярский гроссбух с потёртой обложкой и заполненными твёрдым каллиграфическим почерком пожелтевшими страницами.

Деньги и конверт он аккуратно сложил в принесённый с собой видавший виды портфель, а гроссбух небрежно сунул под мышку, после чего вызвал служащего банка.

– Я хотел бы напомнить Вам, что плата за аренду ячейки внесена год назад, и Вы можете пользоваться ею ещё три года, – вежливо сказал молодой сотрудник банка, провожая Дмитрия до самого выхода.

Киквидзе кивком головы поблагодарил молодого человека, и, поправив под мышкой гроссбух, поспешил к машине.

Вернувшись в полуподвальный офис фирмы, Дмитрий запер деньги в сейф, а гроссбух небрежно бросил в ящик письменного стола.

– Как-нибудь на досуге почитаю. – решил он, после чего сел за заваленный бумагами стол и аккуратно разрезал перочинным ножом конверт. Внутри было три листка бумаги: на одном из них дед коротко, но доходчиво описал, как разыскать нужный Дмитрию банк, и даже начертил небольшую схему, на другом был крупно написан шестизначный номер счёта, и на последнем листке латинскими буквами было написано кодовое слово «October».

– Всё-таки Швейцария. – с удовлетворением отметил Дмитрий. – Страна, где производят самый вкусный шоколад! Интересно, сколько на счёте? Если верить деду, там целое состояние! Неужели целый миллион? Миллион долларов – это круто! Я бы тогда дела фирмы поправил и совершенно на другой уровень вышел. А может быть, даже «завязал» с изготовлением запрещённой спецтехники и организовал инвестиционную фирму. Снял офис где-нибудь в центре, а над входом повесил транспарант с рекламный слоганом «Мы делаем деньги так же легко, как вы дышите воздухом. Деньги из воздуха – наш профиль!».

– Дмитрий Алексеевич! – прорезался в интеркоме голос секретарши. – К Вам кредиторы.

– Передай им, что мне некогда. Пусть зайдут на недельке! – весело ответил Киквидзе. В приёмной наступила мёртвая тишина. – Наверное, у них от моей наглости дар речи пропал. – решил глава фирмы и морально приготовился к штурму кабинета.

Дальше события развивались лавинообразно: дверь от сильного удара ногой распахнулась и через мгновение цепкие пальцы Митяя сжались на его горле. – На недельке, говоришь? – шипел от возмущения Митяй и брызгал слюной. – Говоришь, тебе некогда? А когда ты у нас с Султаном «лимон» «рваных» взял, у тебя время для нас было? Где деньги, падла?

Дмитрий только хрипел и сучил ногами. Хватка у Митяя была железная, но его голова, получившая на ринге не одну сотню ударов, соображала не так быстро. Поэтому Митяй предпочитал простые, чаще всего силовые, решения, не обременяя себя анализом ситуации. Киквидзе знал это, и за мгновение до появления в кабинете бывшего боксёра-тяжеловеса по кличке Митяй, успел сунуть бумаги в карман. На столе остался только конверт с красноносым Дедом Морозом, который среди разбросанных на столе бумаг в глаза не бросался. Когда воздуха в лёгких не осталось совсем, и в глазах у Дмитрия стало темнеть, в кабинет вальяжно вошёл Султан Каримыч. Если Митяй в этом криминальном дуэте был мышцами, то Султан Каримыч – мозгом.

Султан, как и многие его земляки и единоверцы, делал первоначальный капитал на торговле фруктами, и для покупателей-москвичей был не больше чем «чурка» с базара. Однако время шло, бывший дехканин постепенно набирался столичного опыта. После первой ходки в зону, куда Султана Каримыча определил Басманный районный суд «…за незаконное распространение наркотических веществ», «чуркой» его уже никто не называл. Из зоны Султан Каримович вышел с «погонялом»[23]23
  «погоняло» (уголовный жаргон) – кличка.


[Закрыть] Мозговед, что для человека его национальности было очень даже престижно.

– Отпусти его. – спокойно произнёс Мозговед и брезгливо провёл пальцем по обивке кресла для посетителей. – Пыльно у тебя что-то, даже присесть негде. Ну да ладно, я постою, разговор у нас с тобой короткий и простой. Месяц назад ты взял у нас для раскрутки своего бизнеса «лимон» «деревянных» под проценты. Уточняю – под божеские проценты! Аллах тому свидетель! Мы ведь с Митяем не звери, и понимали, что деньги тебе нужны были, как воздух.

При слове «воздух» Киквидзе ещё сильнее засучил ногами и захрипел.

– Митяй! – прикрикнул Каримович. – Я же сказал – отпусти!

Митяй скрипнул зубами и нехотя разжал пальцы. Воздух наконец-то хлынул в лёгкие и через пару минут Дмитрий пришёл в относительно нормальное состояние.

– Отвечать можешь? – участливо поинтересовался Султан Каримович.

– Могу, – закивал головой Дмитрий, не прекращая массировать рукой горло.

– Ну, если можешь, тогда отвечай, где деньги?

Разговор приобретал некоторую цикличность, поэтому Дмитрий решительно перешёл к финальной части.

– Сколько там с учётом процентов накапало? – поинтересовался он, опасливо косясь на массирующего кулак Митяя.

– А ты не знаешь? – искренне удивился узбек. – Как же ты собирался долг отдавать, когда даже суммы долга на сегодняшний день не знаешь? Более полутора миллиона с копейками!

– Может, хоть копейки скостишь? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Дмитрий.

Султан Каримович сузил раскосые глаза и промолчал: клиент вёл себя как-то необычно. Он не юлил, не просил отсрочки, и самое странное, он не боялся! Чутьё подсказывало Султану, что «акция устрашения» ничего не даст, а только озлобит клиента.

«Или у него появился сильный покровитель, или у него есть деньги. – решил Мозговед. – В любом случае мордобой исключается».

Мозговед был прав: Киквидзе его не боялся. Миллион долларов, завещанный дедом, придавал ему уверенности в себе.

– Деньги есть! – глядя в глаза кредитору, решительно произнёс Дмитрий. – Только они у меня не в Москве. Время смутное, того и гляди новый дефолт объявят, поэтому все сбережения я держу «за бугром».

– Свалить хочешь! – рыкнул Митяй.

– Тихо! – осадил его Султан. – А ведь Митяй прав. Нам за тобой по всей Европе гоняться не с руки. В Москве разве нет филиала банка, где ты держишь деньги?

– Я не могу снять деньги со счёта. Мне сначала надо вступить в права наследника, а уже потом распоряжаться деньгами.

«Вот в чём дело – наследство! Он получил наследство, поэтому и дерзит! – догадался Мозговед».

– Если Вы мне не верите, то предлагаю за долги переписать на вас свою фирму. – предложил Дмитрий, прикинув, что лучше избавиться от убыточного предприятия, чем платить «живые» деньги.

– Фуфло хочешь впарить? – вновь вклинился в разговор Митяй.

– Товарищ Митяй опять прав, – преувеличенно вежливым тоном промолвил узбек. – Вашей фирме цена – копейка в базарный день, даже с учётом наших миллионных вливаний! Интеллигентно выражаясь, Вы, уважаемый Дмитрий Алексеевич, хотите нас элементарно «кинуть»! Будете возражать?

– Буду! – в тон ему ответил Киквидзе и рванул ящик письменного стола на себя. В это время Митяй одним прыжком преодолел разделяющее его и главу фирмы расстояние и ударом ноги задвинул ящик обратно, с силой зажав при этом ладонь Киквидзе. Последний взвыл от боли.

– Что-то он подозрительно прыткий! Может, у него там пистолет. – пояснил свои действия Митяй, глядя на Султана чистыми глазами.

– Идиот! – прошипел Киквидзе. – Я хотел показать Вам бумаги. Дела фирмы начинают выправляться. Недавно поступил крупный заказ…

– Давай я лучше сам посмотрю, – перебил его Мозговед и, открыв ящик стола, вынул из него гроссбух. – Это, что ли, твоя двойная бухгалтерия? Чего побледнел? Я угадал?

– Нет! Нет, это не то, что Вы думаете! – затряс головой Киквидзе. – Это мои личные записи.

– Вот и хорошо! – оскалился узбек. – Я страсть, как люблю чужие письма читать! Это конечно непорядочно, но чертовски интересно! Не трясись! Прочитаю и верну через недельку. В следующий понедельник приду за деньгами, но готов выслушать и деловое предложение, направленное на уплату долга.

С этими словами кредиторы покинули кабинет, оставив новоявленного миллионера в глубоком замешательстве.

Глава 5

12 часов 10 мин. 9 октября 20** года.

г. Москва, ул. Краснопресневская-12,

Дом правительства

– Зря ты, Василиса, этим занялась, – с осуждением произнёс Еремеев Егорка, к которому Василиса обратилась за помощью. В начале карьеры Егор работал корреспондентом в отделе журналистских расследований в одном очень толстом и уважаемом журнале, поэтому имел связи как в милицейских кругах, так и среди сотрудников, посещавших «закрытый офис» на Лубянкой площади. – Я, конечно, подниму старые связи и попытаюсь тебе помочь, но положительного результата не гарантирую. Сейчас не девяностые, когда силовикам зарплату не платили месяцами, и они сами были рады нашептать мне на ушко за пару сотню баксов что-нибудь «горяченькое».

После того, как до Василисы дошла весть о насильственной смерти бывшего директора завода Бритвина, она ещё больше укрепилась в решении распутать это дело до конца.

– Егорушка! – захлопала Василиса ресницами. – Постарайся, ну пожалуйста! Мне без твоей подмоги, сам понимаешь, никак!

– Я же сказал, что попробую! – раздражённо повторил Еремеев, почти физически ощущая, как тонет в васильковых глазах просительницы.

Через два дня Еремеев сам поймал Василису в коридоре пресс-центра, и, понизив голос до шёпота, на бегу выдал всё, что сумел собрать по заданной теме.

– Короче, расклад такой: никто в причастность покойного Бритвина к аварии не верит, но в «конторе» по этой теме продолжают «копать»!

– Кто именно? – захлёбываясь от эмоций, торопливо уточнила Василиса.

– Есть один специалист, но тебе до него не добраться.

– Это почему?

– Да потому, что он работает по личному указанию Президента и директора «конторы». Поняла?

– А разве такие сотрудники есть?

– Оказывается, есть! По крайней мере, один точно есть. Я с ним не знаком, но из проверенного источника узнал, что зовут его Кантемир Каледин по прозвищу «Последний козырь Президента». Не знаю, действительно ли он так крут на самом деле, но его ещё называют «офицером для особо ответственных поручений».

– То есть, если этот офицер в игре, то дело стоит на контроле у самого Президента?

– Наверное, так, хотя его коллеги поговаривают, что после проведённого им расследования никаких дел не остаётся.

– Как это «не остаётся»?

– А вот так: то ли все документы мгновенно переходят в разряд засекреченных, то ли их вообще нет. Понимаешь? В природе не существует!

– И этот офицер занимается аварией в Энске? Значит, я права! Значит, не всё так просто!

– Не совсем так. Понимаешь, авария в Энске – не основная его тема. Чем он конкретно занимается сейчас, никто не знает. Однако аварией на Уральском металлургическом заводе он точно интересовался. Всё! Больше я ничего не нарыл.

– Егорушка, ты просто душка! – проворковала Василиса и чмокнула парня в щёку.

– Да ладно! Чего уж там! – зарделся Еремеев и с сожалением стёр носовым платком со щеки след от напомаженных губ юной прелестницы.

* * *

14 часов 30 мин. 10 октября 20** года.

г. Москва, Воробьёвы горы,

МГУ им. Ломоносова

Лекция закончилась полчаса назад, но Василий Васильевич ещё находился во власти политических хитросплетений Российской империи. «Внешняя и внутренняя политика Российского государства в начале ХХ века» – была для доктора исторических наук Василия Васильевича Штуца любимой темой. Выйдя из университета, Василий Васильевич продолжал размышлять о роли личности в историческом процессе, как вдруг его кто-то бесцеремонно схватил за локоть.

– Здорово, Вась-Вась! – прозвучал надтреснутый голос над самым докторским ухом. Василий Васильевич повернул красиво посеребрённую благородной сединой голову и встретился глазами с колючим взглядом Тушкана.

По паспорту Тушкан был Сусловым Родионом Рудольфовичем, но об этом помнил разве что он сам да участковый милиционер. Для всех Родион Рудольфович был Тушканом, несмотря на то, что давно разменял пятый десяток, и юношеская кличка явно диссонировала с внешним видом взрослого мужчины и казалась откровенной насмешкой.

В далёкой студенческой юности Родион, или попросту Родька, был студентом и учился со Штуцем на одном курсе, и даже в одной группе. Был Родька профессорским сынком, поэтому вёл весёлую и во многом беспутную жизнь. Страсть к красивой жизни привела Родьку на скользкую и опасную по тем временам стезю фарцовщика. Однако судьба хранила бесшабашного студента, и милицейские наряды, патрулировавшие районы гостиниц и аэропорты, прошли мимо Родьки. Из университета он ушёл сам: охладел к учёбе, нахватал «хвостов», и после летней сессии в университете его больше никто не видел. Ходили слухи, что Родион окончательно стал на кривую дорожку и накрепко связался с криминалом.

– Здравствуй, Родион. – с удивлением поздоровался Штуц, который с трудом узнал в постаревшем, потасканного вида мужчине бывшего однокурсника.

– А ты, Вась-Вась «забурел»! – восхищённо произнёс Тушкан, оглядывая Штуца с ног до седой головы. – Ишь, какой важный стал, чисто профессор!

– А я и есть профессор, и к тому же доктор исторических наук. Ты не знал? – с удовольствием похвастался Василий Васильевич.

– Да откуда мне знать, если я в родные «палестины» только месяц назад заявился!

– И где ты соизволил пропадать? – вежливо, но через силу поинтересовался доктор исторических наук.

– И где меня не носило! Рассказывать долго, но интересно. Потом как-нибудь за кружкой пива поведаю.

– Жду не дождусь! – поморщился профессор, которому разговор с бывшим другом юности явно был в тягость.

– Слушай, Штуцер, а я ведь к тебе по делу. Заработать хочешь?

– Да ты меня никак на «гоп-стоп»[24]24
  «Гоп-стоп» (уголовный жаргон) – ограбление.


[Закрыть] приглашаешь? – уже не скрывая иронии, усмехнулся Василий Васильевич. Ему очень не понравилось, что Тушкан вспомнил его студенческую кличку, да и панибратская манера общения бывшего однокурсника вызывала в профессорской душе внутренний протест.

– Тебя на «гоп-стоп»? – удивился Тушкан. – Да что ты, книжная душа, об этом знаешь? Хоть морда у тебя и широкая, и ты целую холку сала наел, а всё равно жидковат ты для этого дела. Так что ты, корешок, лучше учи своих желторотых студентиков, как в семнадцатом Зимний брали, а знанием уголовного жаргона не щеголяй!

– Я тебе не кореш! Говори, за чем пришёл. Впрочем, мне это неинтересно, так что не напрягайся.

– Как скажете, профессор. – с показным равнодушием согласился Тушкан. – Значит, «Ближний круг» – не твоя тема?

– Что ты сказал?

– Чего это Вы, господин профессор, глазки-то выпучили? Или не ожидали из моих прокуренных уст что-то подобное услышать? Вы, уважаемый доктор исторических наук, наверное решили, что я изволю только по «фене» выражаться! Ай-яй-яй, профессор! Как же Вы меня не оценили! Ну и фраер ты, Штуцер! Думаешь, только тебе высшие материи подвластны? Значит так: или ты берёшься провести экспертизу текста, разумеется, негласно, и получаешь за это пять «кусков», или я в тебе ошибался, и мы расходимся, как в море корабли!

– Что за текст? – оживился профессор. – Покажи!

Тушкан взмахнул рукой, и из рукава потёртого демисезонного пальто выскочили свёрнутые в трубочку десять ксерокопированных листов из «Оперативного журнала» покойного Иосифа Киквидзе.

Штуц быстро пробежал глазами пару листов текста.

– Откуда это у тебя?

– Я так понимаю, что вопрос носит чисто риторический характер? Или ты действительно считаешь, что я прямо сейчас возьму и выдам тебе информатора? Ты мне лучше без уловок скажи: берёшься за работу или нет?

– А ещё есть текст?

– Не слышу ответа! Берёшься или нет?

– Берусь, но текста недостаточно.

– А тебя никто и не просит делать глубокий исторический анализ. Твоё дело определить, имели ли место в нашей истории описанные неизвестным автором факты, или всё это плод творческого воображения?

– То есть, ты хочешь знать, действительно ли это подлинные мемуары, или товарищ на старости лет решил книжку сочинить?

– Верно улавливаешь! – хмыкнул Тушкан. – Сколько тебе времени надо?

– Сначала надо подробно изучить текст, потом покопаться в хронологии… дня за три управлюсь.

– Тогда не смею больше Вас, профессор, задерживать. Да, чуть не забыл! Упаси тебя бог, Штуцер, если о существовании этих листочков узнает хоть одна живая душа! Надеюсь, ты меня понял.

«Ничего не поделаешь! – размышлял про себя Василий Васильевич после расставания с заклятым другом юности. – Уголовник – он и есть уголовник! Что с него взять!»

При этом рука сама залезала за отвороты пальто, чтобы проверить, на месте ли драгоценные ксерокопии. Профессор с удовлетворением ощупывал свёрнутые в трубочку страницы, реально осознавая, что перед ним открываются неведомые страницы истории государства российского.

Ровно через три дня Тушкан снова поймал его за рукав пальто на выходе из учебного корпуса.

– Договор дороже денег! – шмыгая носом, скороговоркой выпалил бывший однокурсник. – Заключение готово?

– Готово, – кривя губы, ответил Штуц, пытаясь дистанцироваться от хлюпающего носом заказчика.

«А ведь он действительно похож на грызуна. – отметил про себя профессор. – Есть в нём что-то крысиное».

Тем временем Тушкан высморкался на виду у проходящих студентов, и, ничуть не смущаясь, вытер руку о полу потёртого пальто.

– Давай, – протянул он руку, которой только что прочищал нос.

Василий Васильевич достал из кармана сложенный вчетверо распечатанный на принтере лист и брезгливо передал Тушкану, который не глядя спрятал его за отворот пальто.

– Сам-то что скажешь: туфта или нет? – в очередной раз шмыгнув простуженным носом Суслов.

– Деньги давай! – вместо ответа потребовал Штуц. – Договор дороже денег, но и деньги счёт любят.

– Ох и хват ты! – покачал головой Родион, но пачку долларов, перетянутую аптекарской резинкой, отдал. – Так что скажешь? – продолжал настаивать Тушкан. – Неужели туфта?

– Скажу, что ты даже не представляешь, с чем столкнулся! Это не просто открытие новых исторических фактов, это…

– На этом можно сделать большие деньги? – нетерпеливо перебил его Тушкан.

– На этом, Родион, ты сможешь потерять голову! – уверенно закончил профессор.

– Как? – удивился Родька? – Как голову? Это значит, что навара не будет?

– Это значит, что ты, Суслов, по своей глупости влез в государственный заговор. Дело, конечно, прошлое, но раз оно до сих пор не предано огласке, то есть большая вероятность того, что заговорщики ещё живы, или у них имеются последователи, которые профессионально оторвут тебе голову, ты даже чихнуть не успеешь.

То ли от удивления, то ли от расстройства, а скорее всего, от простуды, но именно в этот момент Тушкан громко чихнул. Штуц ничего на это не сказал, а только выразительно покачал головой.

Через час Тушкан был на приёме у Мозговеда на одном из московских рынков. Султан Каримович держал в дальнем углу рынка шашлычную, и в центральном павильоне приторговывал фруктами. В шашлычной на втором этаже Мозговед оборудовал себе рабочий кабинет, сопряжённый с просторной, устланной натуральными коврами, комнатой отдыха.

С Тушканом Султан Каримович познакомился на холодном, продуваемом ледяными ветрами негостеприимном Урале, где в течение пяти лет познавал премудрости быта за колючей проволокой. Через год после освобождения, когда Мозговед снова превратился в уважаемого Султана Каримовича, и понемногу стал выправлять свой бизнес, его разыскал Тушкан. Султан Каримович, конечно, мог послать бывшего соседа по нарам далеко и надолго, но, зная пронырливый и хитрый характер Тушкана, пригрел последнего, и использовал для выполнения мелких поручений.

Вечером, после визита к Киквидзе, Султан поел ароматного плова, выпил две больших пиалы сладкого чая и удалился в комнату отдыха, где, усевшись на ковре по-турецки, стал внимательно вчитываться в каллиграфический, местами выцветший текст. Как ни умён был Султан, а многого не понял: сказалось отсутствие полного среднего образования. Однако чутьё подсказывало ему, что гроссбух хранит в себе тайны, из которых, если, конечно, подойти с умом, можно извлечь немалую выгоду.

– Я же гоню самогон из подгнившего изюма. – размышлял Мозговед. – Почему бы не извлечь выгоду из этих старых малопонятных записей? Возможно, эту рукопись у меня купит какой-нибудь журнал, или музей. Надо только точно знать цену, чтобы не продешевить.

На следующее утро Султан вызвал в шашлычную Тушкана.

– Родион, ты у нас, кажется, человек с образованием? – подчёркнуто вежливо обратился узбек к помощнику. Султан никогда не называл его по кличке, как бы подчёркивая, что всё, что напоминает о зоне, ему неприятно.

– С незаконченным высшим, – поддакнул Тушкан и глядя на стол, щедро уставленный блюдами с лепёшками и засахаренными фруктами, невольно сглотнул слюну. Впереди у Родиона был длинный, и, как всегда, бестолковый день, без всяких гарантий на сытный ужин.

– Может, у тебя остался кто-то из бывших знакомых, у которых образование высшее законченное, – поинтересовался Султан.

– Если поискать, о наверняка кто-то из бывших однокурсников в Москве осел, – скороговоркой ответил Тушкан, не отводя взгляда от стола. – А Вам, Султан Каримович, в этом какая нужда?

Султан внимательно посмотрел на заострившееся от голода лицо гражданина Суслова, и, видимо что-то решив про себя, хлопнул в ладоши.

– Да никакой нужды нет, Не нужда – а так, мелочь! Мне тебя даже просить об этом неудобно. Да, ты садись, дорогой! Сейчас чай пить будем.

После обильного и вкусного завтрака отяжелевший Тушкан примостился на ковре рядом с хозяином и внимательно прочёл несколько пожелтевших листов из гроссбуха.

– Что скажешь, дорогой? – нетерпеливо спросил Султан, когда Тушкан решительно захлопнул обложку.

– Пока ничего определённого, – солидно ответил Суслов и плотоядно икнул. – Документ требует детальной проработки, то есть нужно заключение специалиста.

– Сможешь организовать?

– Это будет недёшево. Заключение эксперта, плюс за секретность процент, плюс работа в архиве, плюс на лапу архивным «крысам», без которых до секретных документов не добраться. За неделю, думаю, управиться реально, но Вам, уважаемый, это удовольствие влетит этак «кусков» в пять, а может быть и шесть!

– Дорого! – причмокнул губами узбек. – Очень дорого, но для дела не жалко. Иди, договаривайся! Как только человека найдёшь – получишь деньги.

– А как быть с моим гонораром? – обеспокоился Тушкан.

– Во всём мире посредникам платят не более десяти процентов от суммы сделки. Считай, что они твои.

– Надбавьте ещё пять процентов, и я Вам, уважаемый, одну умную мысль скажу, – шмыгнул носом Тушкан.

– Э-э! – недоверчиво махнул рукой узбек. – Откуда я знаю, что твоя мысль таких денег стоит?

– Три процента! – не унимался Тушкан. – Три процента, и я гарантирую, что в этом деле Вас никто не «продинамит».[25]25
  «Динамо», «крутить динамо» или «продинамить» (уголов. жаргон) – обман, совершение мошеннических действий.


[Закрыть]

– Хорошо, – согласился узбек. – Доверчивый я стал, Родион, а ты моей доверчивостью пользуешься. Нехорошо это! Аллах свидетель!

– Что-то я не помню, чтобы аллах по твоему делу свидетелем проходил! – совсем осмелел Тушкан. – Или хотя бы понятым.

– Ах ты, шакал! – взъярился Султан. – Да я сейчас твой поганый язык вырву и на шаурму пущу.

– Вряд ли она от этого вкусней станет, – парировал Суслов. – Ну так как? По рукам?

– Ладно, говори свою умную мысль, – остыл узбек и обтёр носовым платком раскрасневшееся лицо.

– Нельзя эксперту весь материал показывать, – вполголоса произнёс Тушкан. – Если документ стоящий, а я печёнкой чую, что это не фуфло, то человек с мозгами может и без нашего разрешения обойтись: скопирует все записи от корки до корки и через год выпустит книжку, на которой прилично заработает. А мы с Вами, уважаемый, останемся с носом. Вы же в суд не побежите и не привлечёте его к ответственности за хищение интеллектуальной собственности.

– Вообще-то это не моя собственность, – кивнул Султан головой на лежавший на ковре гроссбух. – Это меня очень уважаемые люди попросили помочь, и я их подвести не могу.

– Тем более надо быть осторожней! Ксерокс есть?

Через полчаса Тушкан вышел из шашлычной, унося в рукаве поношенного пальто десять листов ксерокопий таинственного текста. Он понимал, что для полноценной экспертизы десять листов недостаточно, поэтому для создания более полной картины скопировал из гроссбуха отрывочные записи из трёх временных интервалов: тридцатые года и предвоенный период, начало пятидесятых годов и годы так называемой «эпохи застоя».

Через три дня его бывший студенческий дружок Штуцер дал вполне квалифицированное заключение, которое заставило его задуматься о своей дальнейшей судьбе. Как говорил один лагерный шутник: «Смерть не страшна – страшны её последствия»!

«Поэтому желательно этих последствий избежать», – решил Тушкан.

– Заболел я, – передавая заключение Мозговеду, сообщил Суслов. – Старые лагерные болячки открылись. Ты меня пару месяцев не ищи, я в Кисловодске осяду, здоровье поправлять.

Султан равнодушно пожал плечами. Ему было всё равно, где будет обретаться его лагерный дружок, поэтому он скупо кивнул и тут же забыл о присутствии гостя.

Выйдя из шашлычной, Тушкан пересчитал полученные от узбека деньги, мысленно приплюсовав к заработанной сумме ещё одну тысячу долларов, которую недоплатил другу юности Штуцу и удовлетворённо вздохнул. Денег хватало, чтобы «упасть на дно» месяца на два. Ни в какой Кисловодск он ехать не собирался, но, наученный горьким жизненным опытом, решил пустить ищеек по ложному следу. Каких ищеек? Если верить товарищу профессору, ищейки появятся, и может быть очень даже скоро.

– Прощай, немытая Россия! – с пафосом продекламировал напоследок Тушкан, и, выбравшись на попутках из Москвы, стал пробираться на Украину.

Государственная российско-украинская граница была весьма условной, что позволило гражданину РФ Суслову по-партизански пробраться на территорию сопредельного государства и затеряться на одном из маленьких заснеженных хуторов.

* * *

В ту самую минуту, когда Тушкан ступил на украинскую территорию, в самом центре Москвы, в квартире с высокими «сталинскими» потолками, в которые упирались выполненные по спецзаказу книжные шкафы, назревал скандал. Профессор Штуц, обнаруживший пропажу из письменного стола канцелярской папки с десятью листами ксерокопий, приступил к допросу престарелой тёщи. Тёща профессора, Октябрина Олеговна, разменяла восьмой десяток, но веру в мировую победу коммунизма не утратила. В её тщедушном теле продолжало биться, пусть и аритмично, пламенное сердце борца за мировую революцию.

Допрос коммуниста происходил в просторной кухне, где Октябрина Олеговна, усевшись возле окна, нещадно дымила «Беломором» и все вопросы зятя откровенно игнорировала.

– Октябрина Олеговна! – в который раз взывал Василий Васильевич. – Я знаю, что Вы самым возмутительным образом похитили из моего стола папку с очень важными документами. Это неинтеллигентно и к тому же небезопасно. Я убедительно Вас прошу сообщить мне, кому Вы их передали.

В ответ на все увещевания Октябрина Олеговна упорно молчала, изредка бросая на зятя презрительный взгляд. Ситуация явно вышла из-под контроля, и Василий Васильевич, теряя самообладание, был готов на всё. Он даже хотел назвать тёщу мамой, но назвать маленькую, как мышь, и злющую, как хорёк, женщину святым именем у него не повернулся язык.

Октябрина Олеговна всю сознательную жизнь читала в университете курс истории КПСС, поэтому стойкости ей было не занимать, в результате чего допрос шёл по второму кругу. Василий Васильевич, хватаясь за виски и мотаясь по кухне, не знал, что предпринять.

– Это катастрофа! – кричал профессор. – Они придут и убьют Вас и меня! Они всех убьют! Вы просто не понимаете, с кем Вы связались!

– Смерти боишься? – выпустив очередную струю сизого табачного дыма, едко поинтересовалась тёща. – А я вот не боюсь.

– А чего Вам её бояться? – прокричал ей в лицо полностью потерявший самообладание зять. – Чего Вам бояться, если Вы сама смерть и есть! В зеркало посмотрите! Вам только капюшон на голову набросить и косу в руки дать!

– Не хамите, молодой человек! Я жизнь прожила достойно, я ветеран труда, у меня правительственные награды имеются.

– Вы-то жизнь прожили, а нам с женой почему спокойно жить не даёте? Нас из-за этих десяти листов на сто кусков порежут! Кстати, Вас тоже.

В ответ Октябрина Олеговна загасила в блюдце окурок и с достоинством удалилась к себе в комнату. Женщина явно чего-то ждала. Из отпущенного ею главному редактору партийного журнала срока оставался ровно один день.

Домашним хозяйством профессорская тёща заниматься не любила, поэтому, чтобы как-то скрасить пенсионное времяпровождение, пристрастилась шпионить за собственным зятем, подозревая его во всех смертных грехах, начиная от банальной супружеской измены и кончая шпионажем в пользу мировой буржуазии. Во время отсутствия Василия Васильевича Октябрина Олеговна регулярно проверяла его переписку, внимательно прочитывала все бумаги, хранившиеся в ящиках письменного стола и даже приноровилась пользоваться персональным компьютером, тщательно отслеживая электронную почту. Время шло, а подтверждений грехопадения зятя никак не находилось.

И вот три дня тому назад Октябрине Олеговне улыбнулась удача. Удача представляла собой канцелярскую картонную папку с двумя коричневыми тесёмками, внутри которой находился десяток листов ксерокопированного текста. Октябрина Олеговна унесла папку к себе в комнату, где дважды перечла её содержимое, после чего, попыхивая «Беломором» и обхватив себя за плечи, долго мерила шагами комнату. Когда за окном сгустились осенние сумерки, боец за счастье трудового народа Октябрина Олеговна Подольская, наконец, приняла для себя очень важное решение. Бросив под язык таблетку валидола, а в потёртый портфель изъятые из профессорского стола документы, она выскользнула из тёплой квартиры в осеннее ненастье.