Текст книги "Собирание русских земель Москвой"

Но весь успех его врагов рухнул с неожиданной смертью Юрия Дмитриевича. На Святой неделе 1434 года сдалась Москва Юрию, а 5 июня он скоропостижно умер415. Старший сын его, Василий Шемяка, занял было стол великого княжения, но братья не признали его, а поспешили помириться с в. к. Василием. И Василий Васильевич, которому «не быеть ниоткуду помощи», снова сел «на своей отчине, на великом княженьи Московском»416. По договору с Дмитрием Шемякой в. к. Василий утверждает за собой не только московско-коломенские владения и все великое княжение, но и Дмитровский удел и Звенигородский удел князя Василия Юрьевича, что князь великий «взял собе»; Шемяка, заново поделившийся галицкой вотчиной с младшим братом Дмитрием, получает сверх Галича, Рузы и Вышгорода от великого князя «в удел и в вотчину» Ржеву и Углич, бывший удел дяди Константина, но отступается от Вятки417; Дмитрий Юрьевич младший получил Бежецкий Верх418. Помирился в. к. Василий и с Василием Юрьевичем после военных действий 1435 года; весной этого года состоялось их «докончанье». Великий князь не возвратил Василию Юрьевичу его Звенигородский удел, не восстановил его в удельном владении галицкой отчиной, а пожаловал в удел и в вотчину Дмитров с волостями419. Но Василий только месяц усидел в Дмитрове. Новое его выступление показывает, что главная его обида – в устранении от галицких вотчинных владений. Захватив Кострому и послав отсюда «розметные грамоты» великому князю, Василий Юрьевич идет на Галич, собирает ратную силу, в том составе – вятчан и двор галицкого князя Дмитрия Юрьевича. Из Галича Василий идет на Устюг, где встретил серьезное сопротивление и покарал за то устюжан жестокими карами420. Это выступление Василия Юрьевича навлекло подозрение великого князя и на Шемяку, который отправлен на заточение в Коломну, а сам в. к.идет на Василия Юрьевича с его братом, Дмитрием-младшим, и можайским князем Иваном; значительной поддержкой оказалась литовская помощь – приход к в. к. Василию друцкого князя Ивана Бабы. С этой помощью Василий Юрьевич был разбит и взят в плен. Его бурная политическая карьера тем и закончилась; ослепленный по приказу в. к. Василия, он дожил до 1448 года вне активной жизни421. Этими событиями закончился первый акт московской смуты. Бурно смял он, исказил и перепутал все налаженные обычным порядком отношения. Рушился семейный строй московского княжого дома перед новой перспективой выдела одного из уделов московской отчины в обособленную вотчину галицких князей. На место обычно-правовых владельческих отношений стали захват, определение владений по «пожалованиям» и «докончаньям», жестокая борьба, в которой нарастают черты крайнего ожесточения, предательства и насилия. Эти черты – показательны. Им предстоит дальнейшее нарастание и развитие. В них – психический отзвук предсмертных судорог разлагавшегося, изжитого строя.

VIII

Сломив Василия Косого, смирив Шемяку, в. к. Василий Васильевич мог считать смуту исчерпанной. Прошло несколько лет до ее нового взрыва. Но тогда она поднялась с сугубой силой и накопившимся раздражением, глубже захватила мелких князей Великороссии, а разыгралась в более сложной обстановке – в нее замешаны и татары, и Тверь, и Великий Новгород.

Смута привела в расстройство дела великого княжения. С Москвой перестали считаться. Правда, рязанский великий князь не уклонился от ратной помощи Василию Васильевичу против Юрия, но и он признал Юрия великим князем при вторичном захвате Москвы. Внутренняя разруха грозила вовсе подорвать значение Москвы как великокняжеского центра, тем более что и последние годы Василия Дмитриевича укрепили ее зависимость от мощного литовского влияния, и опека деда Витовта над московским внуком углубляла смысл этой зависимости: видим в. к. Василия Васильевича с митр. Фотием вместе с великими князьями тверским и рязанским при дворе Витовта в Троках на знаменитом «коронационном» съезде 1430 года. Тверской великий князь состоял притом с 1427 года с Витовтом в договоре, которым признавал себя «при его стороне» с обязательством «пособлять ему на всякого, не выимая», и эти литовские связи Твери оказались настолько прочными, что, как выше было упомянуто, в. к. Борис возобновил с Казимиром Ягеллончиком в 1449 году договор о подчиненном «одиначестве», а в. к. Василию пришлось – в том же году – признать тверских князей состоящими «в стороне» литовского великого князя422.

При таких условиях немудрено, что и вопрос о замещении митрополии после кончины Фотия не мог быть разрешен по воле великорусского великого князя. Новый литовский великий князь Свидригайло отправил в Константинополь на поставление в митрополиты смоленского епископа Герасима, который и был поставлен на митрополию всея Руси423. Московские правители не пытались послать в Константинополь своего «нареченного» кандидата – Иону рязанского424, хотя Герасим на Москве и не появлялся425: он, видимо, ожидал победы Юрия Дмитриевича, которая ему доставила бы осуществление прав на митрополию всея Руси. Перипетии московской смуты, затем смерть Юрия разбили эту перспективу, а летом 1435 года Герасим погиб жертвой гнева Свидригайло за какую-то «измену». Теперь в. к. Василий отправил Иону на патриаршее поставление, но в Константинополе более широкие и важные цели – проекты унии – привели к посвящению на русскую митрополию грека Исидора. Митрополию не удалось вернуть в состав великорусских политических сил, пока низложение Исидора, разрыв с Константинополем и решительная ее национализация не вывели Русскую церковь на новый исторический путь.

Великий Новгород держался осторожно и уклончиво перед московской княжеской смутой426. В. к. Василий нашел у него убежище, когда вынужден бежать от дяди Юрия; новгородцы пережили момент острой тревоги, выступали ополчением, но буря их не захватила. Вскоре появился у них другой гость – Василий Косой, искавший средства для новой борьбы, и, уходя, грабежом новгородских волостей отплатил за отказ в поддержке. Зимой 1435 года, когда в. к. Василий вновь утвердился на столе своем, Великий Новгород вступает с ним в соглашение на том, что великий князь вернет Новгороду «новгородскую отчину» – все великокняжеские захваты прежнего времени – Бежецкий Верх и земли на Волоке Ламском и на Вологде и пришлет на условленный срок своих бояр «на розвод земли», а новгородские бояре вернут ему доходные статьи, издавна спорные «князьщины». Но покончив с Василием Косым, великий князь не выполнил «розвода», не учинил «исправы» и «отчины новгородской нигде новгородцам не отвел». Требования его возросли, обещанные уступки сокращены, и новгородцам пришлось выдать ему в 1437 году черный бор «на новоторжских волостях на всех, куды пошло по старине»427. Развитие политической самостоятельности Великого Новгорода все более подрывало новгородские «пошлины» великого князя, и настояния великокняжеской власти «пошлин не таити, по целованью» переходили в попытки восстановления фактически утраченных или периодически не осуществлявшихся прав; эти настояния, с одной стороны, и непрерывные столкновения из-за волостей, которые великими князьями захвачены из «новгородской отчины» в свое прямое распоряжение – с другой, создавали неизменный повод для новых и новых вспышек «розмирья». В 1441 году в. к. Василий подверг новгородские волости большому разоренью, несмотря на встречные действия новгородских воевод с заволочанами, причем двинул на них и псковичей, и тверскую рать. Новгород вынужден добить ему челом о мире с уплатой 8000 рублей и обязательством восстановить «по старине» великокняжеские оброки и пошлины428. Давняя и коренная неустойчивость этих отношений великокняжеской власти дала Шемяке повод к попытке использовать новгородское недовольство для новой смуты. О такой попытке летописи сохранили только краткое и неполное упоминание. Надо полагать, что какими-то действиями Шемяки во время новгородского «розмирья» вызван поход на него в. к. Василия, состоявшийся тотчас по заключении мира с Новгородом. Шемяка бежал в Новгородскую область и обратился в Новгород с предложением, чтобы новгородцы приняли его к себе на княжение на всей своей воле. Уклончивый ответ заставил Шемяку добить челом великому князю через троицкого игумена Зиновия429. Толчком к новому взрыву смуты послужили не новгородские, а татарские дела. Все глубже сплетаются сложные трудности внешнего положения великокняжеской власти с неустойчивым равновесием внутреннего строя Великороссии.

Золотая Орда, окрепшая было при Мамае, Тохтамыше, Едигее, снова пошла по пути распада. Значительные обломки татарской силы организуются особо, и этот процесс, ослаблявший векового врага Руси, имел на первых порах такое влияние на ее судьбы, что приблизил непосредственную татарскую опасность: орды, выделявшиеся из Кипчакского царства, придвигаются в поисках нового центра к пределам Русской земли. Осенью 1438 года хан Кичи-Махмет выбил из Золотой Орды брата Улу-Махмета и тот засел в Белеве. Ища пристанища, поддержки и безопасности, Улу-Махмет «начать даватися во всю волю русским князем», обещая, если овладеет царством в Золотой Орде, «стеречь земли русской», а «по выходы не посылати, ни по иное ни что». Но в. к. Василий послал на него двух князей Дмитриев Юрьевичей, чтобы выбить его из русских пределов. Однако дело кончилось поражением русской рати, и Улу-Махмет засел в Нижнем Новгороде старом, где продержался до осени 1445 года. В нижегородском «меньшом городе» затворились было воеводы великого князя, но в конце концов голодовка заставила их сжечь город и уйти к Москве. Улу-Махмет делает из захваченного укрепления набеги на Русь, под самую Москву, сжигает Коломну, нападает на Муром430. В те же годы на Рязанскую землю приходил царевич Мустафа и расположился на зимовку в Рязани; в. к. послал на него рать, усиленную пешим рязанским ополчением, рязанскими казаками и отрядами мордвы; татары побиты; погиб и Мустафа431.

Эта тяга к русским пределам отбросов татарской силы, видно немалочисленных и крепких боевой годностью, стала источником нового явления, чреватого немаловажными последствиями. В составе боевых сил великого князя появляются служилые татарские царевичи и ордынские князья с отрядами своих слуг и воинов. Уже в 1445 году в. к. Василий посылает в поход на литовские города двух царевичей; упоминается в ту же пору служилый царевич Бердыдад432. Улу-Махмет, вытеснив воевод из нижегородского городка, послал сыновей Мамутяка и Якуба на в. к. Василия. Шемяка не пошел на помощь, Бердыдад не успел к бою, и великий князь был разбит у Спас-Евфимьева монастыря и попал в плен с верейским князем Михаилом Андреевичем и многими боярами433.

К сожалению, мы не знаем в точности, что произошло затем между ханом и его пленником. Наши летописи – одни, видимо, воздерживаются от изложения условий их «докончанья», другие – упоминают про огромный выкуп, будто в 200 тысяч рублей, и добавляют: «А иное Бог весть, да они»434. Улу-Махмет отпустил в. к. Василия из плена на крайне тяжелых условиях; в. к. Василий освобожден с князем Михаилом и всеми боярами, но пошли с ним на Русь и многие татарские князья со многими своими людьми.

По Руси пошли фантастические слухи, использованные Шемякой, чтобы напугать князя Ивана Можайского, будто Василий Васильевич «ко царю целовал крест, что царю сидети на Москве и на всех градехрусских, и сам хочет сести во Твери». И позднее винили в. к. Василия «чему еси татар привел на Русскую землю, и городы дал еси им, волости подавал еси в кормление? а татар любишь и речь их паче меры а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром»?»435 В дни большой беды – ослепления и изгнания – видим в ряду преданных стороннииков в. к. Василия двух сыновей Улу-Махмета – Касима, по прозванию Трегуба, и Якуба, которые пришли со своею силой «искати великого князя за прежнее его добро и за его хлеб, много бо добра его до них было»436. Какое же «добро» связало татарских царевичей с верной службой великому князю? В ту пору Улу-Махмет после соглашения с в. к. Василием и его отпуска пошел на Казань, городок князька Азы-Алибека, взял его, но был убит сыном Мамутеком, основателем Казанского царства. А братья Мамутека – Касим и Якуб – служат «со всею силою» в. к. Василию на всякого недруга и прежде всего против ногаев и казанских татар. Однако мы ничего не знаем об их «кормлении за службу», конечно, не случайно, как не случайно молчат наши источники о времени возникновения Касимовского царства. Только договор Ивана III с рязанским князем Иваном Васильевичем сообщает, что в. к. Василий Васильевич «кончал» с царевичем Касимом за себя и за рязанского князя об их положении как владельцев Мещерской земли437.

В этом круге отношений и фактов – реальная основа раздраженных нападок на в. к. Василия за его пристрастие к татарам, новой опоре в обороне страны и власти великого князя; для впечатления, какое произвели на Руси эти татарские связи Василия, показательно намеренное замалчивание их фактических деталей в наших летописных сводах, пройденных позднейшей редакторской рукой.

В. к. Василий вернулся из плена, окруженный татарами и обремененный тяжким долгом, от которого настала крестьянству великая тягость. А по вестям о его пленении Москва пережила острую панику; ждали прихода татар, великие княгини бежали в Ростов, бояре стали покидать город, черные люди подняли бунт против малодушия покидавших столицу, укрепляли город, готовились к осаде. Татары под Москву не пошли, а поднялся Шемяка, которого особый посол Улу-Махмета известил о поражении и плене в. к. Василия. Однако соглашение великого князя с татарами предупредило на первых порах захват Шемякой Москвы и великого княжения. Василий Васильевич вернулся 17 ноября 1445 года на свой стол великого княжения, но не долго. Удручающее впечатление его возврата с татарской силой и татарскими обязательствами создало настроение, которое едва его не сгубило. Шемяка привлек на свою сторону можайского князя Ивана, обеспечил себе согласие тверского великого князя Бориса, снесся с враждебно настроенными москвичами – из московских бояр, купцов и монахов и в феврале 1446 года захватил наездом великого князя в Троицко-Сергиевом монастыре на богомолье, велел его ослепить и сослал в Углич, а в. к. Софью Витовтовну в Чухлому438.

Новая «беда зла», поразившая в. к. Василия, грозила полным крушением великорусской великокняжеской власти. «Победителей», опьяненных быстрым и легким успехом, обуяло стремление к разделу между собой великого княжества на крупные самостоятельные владения. Можайский князь Иван Андреевич, который и раньше переходил на сторону Шемяки, но покинул его за пожалование Суздалем439, опять вернулся к Дмитрию Шемяке, обеспечив закрепление за собой Суздаля440. Но это вызвало решительный протест суздальских отчичей, князей Василия и Федора Юрьевичей, которые добились договора о восстановлении в их обладании суздальской «прадедины, дедины и отчины» – Суздаля, Новгорода Нижнего, Городца и Вятки441. Тверской великий князь Борис Александрович еще ранее использовал московскую смуту для нападений на новгородские волости442.

Но все наиболее значительные общественные силы великого княжения, как и в первую утрату Москвы в. к. Василием, поднялись на нового захватчика. Бояре и служилые князья попытались укрыть от Шемяки детей Василия, но Дмитрий Юрьевич заставит епископа Иону, нареченного митрополита, привести их из Мурома, куда их увезли бояре, на Москву и нарушил обещание дать им с отцом свободу и «отчину довольну», а послал к отцу в заточение в Углич. Этим он только усилил брожение, направленное против его власти. Сторонники в. к. Василия собирались за литовским рубежом вокруг серпуховского князя Василия Ярославича и князя Семена Оболенского443, к ним бежал с Москвы и Федор Басенок; князья Ряполовские, Стрига Оболенский и другие собирали силу идти к Угличу на службу своему князю; весь двор его потянулся прочь от Шемяки. Настойчивые протесты Ионы и волнение московской служилой среды заставили Шемяку выпустить Василия Васильевича из угличского заключения444 и дать ему «в вотчину» Вологду, конечно, укрепив его «крестным целованием и проклятыми грамотами»445. Но великий князь, получив свободу, отправился под видом богомолья в Кирилло-Белозерский монастырь, где игумен Трифон разрешит его от вынужденного крестного целования; и отсюда ушел в Тверь к Борису Александровичу, союз с которым закрепил обручением семилетнего сына Ивана с пятилетней тверской княжной Марьей Борисовной, освобождение великого князя дало толчок общему движению его сторонников. Москва занята без боя, в. к. Василий двинулся на Шемяку и можайского князя «со многою силою» от тверской границы, из-за литовского рубежа пришли силы Василия Ярославича, а с ними соединились и татарские царевичи. Дмитрию Шемяке пришлось уйти в свой Галич и просить мира446. Но и это примирение не внесло успокоения, не помогли крестное целование и «проклятые грамоты». Дмитрий Шемяка делает – в ближайшие годы – ряд попыток возобновить борьбу, попыток бессильных, но тревожных, которые вызывали вспышки суетливой и бесплодной усобицы, направленной, со стороны великого князя, на то, чтобы до конца смирить Шемяку и покончить с его покушениями возбудить против великокняжеской власти все возможные элементы недовольства и опереть их на связи с внешними ее врагами. Ряд татарских набегов, тревоживших Великороссию в конце 40-х и начале 50-х годов, обусловлен в значительной мере не только тем, что, как в старину, княжая «котора» облегчала «поганым» возможность «нести розно Русскую землю», но и прямыми сношениями Шемяки с Казанью. Шемяка призывал в то же время других князей, Великий Новгород, вятчан, а также бояр и слуг великокняжеских на свою сторону, во имя освобождения Москвы от господства в ней татар, приятелей в. к. Василия447.

Этим проискам и усилиям Шемяки в. к. Василий противопоставит не только ратную силу. Он отдал свои раздоры с князем Дмитрием на суд освященного собора, которому представил докончальные и перемирные грамоты Шемяки и доказательства нарушения им всех основ «одиначества». Духовенство выступило против Шемяки с пространным обличительным посланием, налагая на него отлучение, если он не исправится по всем статьям крестоцеловального «докончанья». Это выступление духовенства закрепляло за великим князем общее мнение правящих кругов. По поставлении своем на митрополию Иона разослал окружную грамоту, обращенную к князьям, боярам, воеводам и всему «христоименитому людству» об изменах князя Дмитрия и отлучении, наложенном на него всем освященным собором, если он возобновит свои покушения на великого князя, «на христианское нестроение и кровь»448. В то же время в. к. Василий рядом договоров изолирует Шемяку в княжеской среде. Можайский князь Иван Андреевич связал свою судьбу с Шемякой, но соглашение в. к. Василия с Борисом Тверским заставило обоих князей искать мира при посредничестве князей Михаила Андреевича и Василия Ярославича449. Но «докончанье» состоялось на этот раз только с Иваном Можайским, который примирился с великим князем при посредничестве и под гарантией тверского великого князя Бориса450. Однако князь Иван не порвал еще с Шемякой и, видимо, настаивал на включении в мирные соглашения и его451. В начале 1448 года при возобновлении враждебных действий между в. к. Василием и Шемякой Иван Можайский снова становится на сторону противников великого князя. Широкие планы еще не улеглись. Князь Иван ведет переговоры с литовским великим князем Казимиром, как Шемяка с татарами, ища союза для захвата великого княжения: князь Иван обязался уступить Казимиру Ржеву и Медынь, если тот посадит его на «великом княженьи на московском»452. Но реальная его обида была в том, что он лишился Бежецкого Верха, добытого в пожалование от великого князя; и в. к. Василию удалось опять отделить князя Ивана от Шемяки возвратом ему этого владения453, чтобы затем покончить с ними порознь. Одиноко тянул Шемяка еще несколько месяцев свое безнадежное сопротивление. Против него стоял теперь князь великий в мире со всеми силами Великороссии, хотя и не достиг еще властного распоряжения ими. Отношение тверского великого князя к московским делам можно назвать отношением дружественного к в. к. Василию нейтралитета. С рязанским великим князем Василий Васильевич в договоре, по которому в. к. Иван Федорович признает себя «братом молодшим» великому князю всея Руси, отказывается от самостоятельных внешних сношений и обязуется держать полное «одиначество» в отношении ко всем друзьям и недругам454. Брат Ивана Можайского верейский князь Михаил Андреевич отделился от брата, как только тот встал на сторону Шемяки, и сидел на своих верейских и белозерских волостях верным подручником, «молодшим братом» великого князя, который снял в 1447 году на два года уплату «выхода» с его владений и придал к ним «в вотчину и в удел» половину Заозерья и еще сто деревень455. Верным подручником в. к. Василия был и Василий Ярославич, последний отпрыск серпуховского княжеского дома, снова объединивший в одном владении серпуховскую отчину; и он получил «в удел и в вотчину» Дмитров и Суходол.

Покинутый даже Иваном Можайским, Шемяка сохранил некоторую надежду на Новгород, по крайней мере как последнего пристанища. Великий Новгород, широко развивший практику «кормления» у себя пришлых князей, и великорусских, и литовских, дорожил свободой своих отношений, не вмешиваясь в усобицу князей и вытекавшие из нее вражды. В Новгород и ушел Шемяка, когда в 1450 году в. к. Василий закончил борьбу с ним завоеванием Галича и «наместников своих посажал по всей отчине той». Новгородцы приняли к себе беглого князя, приняли и вторично, когда он вернулся после неудачной попытки захватить Устюг456. Не повлияли на новгородцев и настояния митр. Ионы, что Дмитрий Шемяка не может быть принят в общение как отлученный от церкви по своим деяниям и что Новгород дает ему не только убежище, но и опору для враждебных действий, так как набег на Устюг он учинил, оставив в Новгороде семью свою и всю свою казну457.

Бурная эпопея Шемяки закончилась только его «напрасной» смертью – в июле 1453 года – от «лютого зелья», подосланного московским великокняжеским двором458.

Смертью Шемяки завершилась кровавая московская драма с ее ожесточенной усобицей, ослеплениями, отравлением, предательствами и насилиями. Это была не великая смута начала XVII века, она не захватила народной массы, не разрушала сложившихся устоев общественной жизни. Но традиционный политический строй Великороссии, обычный уклад ее междукняжеских отношений вышел из нее разбитым и поруганным. Захваты чужих владений, вынужденные «пожалования», торг волостями и крестоцеловальной верностью, кровавые и жестокие расправы, непрерывные интриги князей и бояр и даже гостей-суконников или старцев иноков, предававших во вражеские руки своего великого князя, татарские симпатии и союзы этого великого князя – все это прошло в жизни русского общества как крушение обычного уклада отношений и воззрений. Удельно-вотчинный строй оказался разрушенным, подорванным и морально оплеванным. Разбита московская княжеская семья. Сошли со сцены и дяди Василия Васильевича, и его двоюродные братья. Из удельных вотчичей Московского княжества уцелели только Андреевичи Иван и Михаил да Василий Ярославич, внук Владимира Андреевича. Борьба со смутой и стремление вырвать на будущее время ее возможные корни переходит для великокняжеской власти в стремление «добыть вотчин своих недругов». Ее ликвидация непосредственно связана с органической работой этой власти над перестройкой великорусского великого княжения в Московское государство на началах вотчинного единодержавия.