Текст книги "Собирание русских земель Москвой"

II

Эти крупные перемены, изменившие все условия великорусской великокняжеской политики, пришли и с Востока, и с Запада. Борьба с Тимуром и его ставленником Темир-Кутлуем сломила силу Тохтамыша. Его Орда подверглась разгрому войск Тимура в 1395 году. Тохтамыш бежал в Южную Русь под защиту Витовта, Золотая Орда под номинальной властью Темир-Кутлуя, на деле в руках князя Едигея268.

Удар, пережитый Тохтамышом, порвал сложившиеся московско-ордынские отношения. Эту перемену в Орде позднее объясняли сменой лиц в среде, окружавшей в. к. Василия. Действительно, в 1391 году скончался троицкий игумен Сергий, в 1392-м – боярин Данило Феофанович; сошел со сцены и Федор Андреевич Кошка, чью «добрую думу и добрые дела к Орде» позднее поминал Едигей. Великого князя окружали новые люди, среди которых «старейшиной» почитался великокняжеский казначей И.О. Кошкин269. В. к. Василий Дмитриевич не поехал в Орду к новому хану Темир-Кутлую, не ездил и к сменившему его в 1400 году Шадибеку270. Сношения с Золотой Ордой прерваны на десять с лишним лет. Великорусское великое княжество втянуто в сферу политики Витовта.

Прочную основу сильному литовскому влиянию на московские правящие круги положило то значение, каким тут пользовались Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, близко связанные с серпуховским двором их зятя князя Владимира Андреевича. Правда, борьба против Ягайло, возгоравшаяся с новой силой, когда на него поднялся дядя Кейстут и занял Вильно (в 1381 году), вызвала Андрея Ольгердовича в Полоцк, где он сумел удержаться и после победы Ягайло, чтобы затем подняться по главе русских элементов Литовского великого княжества восстание против Кревской унии Литвы с Польшей. Но в эти годы отсутствия он не потерял связи с псковским княжением: тут за него князем наместником сидел сын его Иван; когда же неудача восстания привела к пленению Андрея Ягайло, он – уже в начале 1394 года – получил свободу за поручительством Витовта, который добился власти над Литвой. Андрей вернулся во Псков и удержался тут на княжении, пока не порван союз великих князей Витовта и Василия, но затем живой символ сложного сплетения судеб Восточной и Западной Руси, связанных этнографическим и культурно-религиозным родством, но политически раздельных и неизбежно-враждебных, теряет почву под ногами при первом их столкновении, уходит из Пскова к Витовту и гибнет в бою с татарами на реке Ворскле. Рядом с ним пал и брат его Дмитрий, который вернулся на Брянское княжество, когда сложил крестное целование к Василию Дмитриевичу и принес ленную присягу королю Ягайло и королеве Ядвиге271. Во время «кормления» и службы этих князей у великого князя Дмитрия – вокруг них и родственного им серпуховского двора влиятельная группа западнорусских выходцев, среди которых поименно знаем кроме «Ольгердовых внуков» – Андреевичей, брянского боярина Пересвета и Дмитрия Волынского-Боброка, который, по сообщению позднейших родословцев, стал зятем в. к. Дмитрия272.

Борьба с татарами, борьба за самостоятельность русских областей Литовско-русского государства – то, чем жили обруселые литовские князья и их русское боярство, делали их сотрудничество с великорусскими силами естественным и легким, но те же тенденции и родные западнорусские и литовские связи сплачивали их и вокруг Витовта – борца за самостостоятельность Литовско-русского государства против его инкорпорации владениям Короны Польской.

В 1386/87 году княжич Василий Дмитриевич бежал из Орды в Подольскую землю, побывал у волошского воеводы, виделся с Витовтом на Волыни273. За ним прибыло из Москвы посольство из «старейших бояр», и с ним в Москву поехали литовские паны. Не знаем содержания происшедших переговоров, но более чем вероятно принятое историками предположение, что состоялся сговор о браке Василия Дмитриевича с Софьей Витовтовной. Вскоре по вокняжении Василия, в начале 1391 года, этот брак и состоялся. Свойство Василия с Витовтом создало значительное влияние тестя на зятя, продолжавшееся с колебаниями и моментами враждебного разрыва в течение всей жизни и княжения Василия Дмитриевича, тем более что находило поддержку в митрополитах Киприане и Фотии, которые строили свою церковно-политическую деятельность в качестве митрополитов «всея Руси» на иных основаниях, чем митр. Алексей.

Сближение в. к. Василия Дмитриевича с Витовтом произошло в весьма сложной международной обстановке. На первых порах Витовт должен был представляться Москве противником давнего врага – Ягайло и желанным союзником в борьбе с татарами, а Ягайло – союзник татар и опасный враг на западной границе. С восточной политикой Ягайло великорусское великокняжское правительство сталкивалось прежде всего на новгородской почве. Силы великого княжества были едва достаточны для обороны на восточных и южных пределах для частых столкновений и непрерывной опасности с литовской стороны, и Новгород, поневоле все более самостоятельный в своих делах, пытался уже не раз организовать свое ратное дело путем кормления князей – литовских выходцев. Однако не удавалось получить их в полное свое распоряжение; пришлых князей тянуло к делам Литовско-русского государства, и временное их появление на новгородской почве, с одной стороны, приносило Новгороду мало пользы и много внутренних смут и раздоров, а с другой – ставило все круче вопрос об отношении к Литовскому великому княжеству. Новгород искони не мог обойтись своими силами, и связь с литовскими князьями в конце концов могла получить существенное значение только при опоре их – для обороны Новгорода – в войсках великого княжества, взамен тех полков Низовской земли, на которые все меньше приходилось рассчитывать. Договор Великого Новгорода с Гедимином привел только к неудачным попыткам использовать для новгородских дел князей Наримонта, затем Патрикия. Однако на том дело не кончилось. В 1388 году прибыли в Новгород послы князя Лугвения-Семена Ольгердовича с притязанием его на те пригороды, на каких сидел Наримонт Гедиминович, и принятый с честью князь Лугвений въехал в Новгородскую землю. Князь Лугвений-Семен стоит во главе новгородских войск в их столкновении с Псковом, в 1390 году отражает набег шведов на Орешек274. Но он не стольный князь новгородский275, хотя новгородцы приняли его от руки в. к. Ягайло: в присяжной грамоте 1389 года на имя короля польского, литовского и русского Владислава-Ягайло Лугвений именует себя «опекальником мужем и людям Великого Новгорода» по поставлению от Ягайло и обещает ему и королеве Ядвиге стоять при них и при короне польской «с тыми людьми с Великого Новгорода» до тех пор, пока он их «держит в своем опеканьи»276. Это момент, когда Ягайло, признав в принципе слияние своего Литовского великого княжества с Польшей, переводил связь земель, соединенных с его великим княжением подручничеством местных князей, на «корону польскую». Широкий политический план грозил захватить и Новгород в эту связь зависимости от «короны польской», если бы «опеканье» Новгорода князем Лугвением могло вытеснить традиционную принадлежность Новгорода к Великорусскому великому княжеству. Однако в то время как Дмитрий Ольгердович сложил ради возвращения на свое Брянское княжество крестное целование к в. к. Дмитрию, Лугвению не удалось оторвать Новгорода от великого княжества. Его приезд в Новгород был, по-видимому, связан с разладом отношений между Новгородом и великим князем и произошел, когда в Новгороде не было великокняжеского наместника, однако, когда новгородцы «докончали (в 1390 году) мир по старине» с в. к. Василием и приняли его наместника, они сохранили у себя на пригородах князем-кормленщиком Лугвения. Это своеобразно двойственное положение, столь различно освещаемое в своем политическом и государственно-правовом смысле с точек зрения московской и литовской, создавало, надо полагать, некоторую опору новгородской самостоятельности перед великорусской великокняжеской властью. И в 1392 году едва ли случайно за отъездом Лугвения из Новгородской земли277 следуют новый подъем великокняжеских требований и «розмирье» из-за них с великим князем, а затем появление в Новгороде князей белозерского Константина и литовского Романа278.

Псков непричастен ко всем этим новгородским делам; по-видимому, тут после отъезда Андрея Ольгердовича в Литву все время сидел князем-наместником его сын Иван. Новгородско-псковские отношения весьма натянуты; в 1390 году вспыхнуло открытое «розмирье», князь Лугвений ходил на Псков с новгородским полком, но дело кончилось миром; однако в свой мир с немцами, заключенный в 1392 году, новгородцы не включили псковичей, и тем пришлось самим особо вести дело о мирном «докончанье»279. Не столько к Москве тянет Псков, сколько он в руках, враждебных Ягайло, и возвращение «из нятья» князя Андрея Ольгердовича сопровождается новой вспышкой псковской вражды с Новгородом: князья Роман и Константин бились под Псковом с Андреем и его сыном, нападение отбито, но мира не состоялось280.

Литовские влияния, литовские отношения нависли над западными областями Великороссии. Великорусское великое княжество, бессильное их преодолеть и отбросить от пределов того слишком неопределившегося мира «всея Руси», центром которого считало себя, идет по пути сближения с западнорусскими элементами Литовско-русского государства, родственными Восточной Руси в национальности, культуре и вероисповедании, поддерживает по мере сил и возможности их недовольство литовским засильем, их борьбу против владычества языческой, а затем католической Литвы. Первые шаги Витовта, который опирался преимущественно на коренную Литву, но искал сближения с русскими и православными элементами Литовско-русского государства, принял даже православие, когда получил южно-русский надел, вводили его в круг отношений, которые создавали готовую почву для сближения с Москвой. В 1391 году Витовт-Александр, сохранивший это православное крестное имя и после того, как признал себя сыном Западной церкви, стал тестем великого князя Василия. Следующий год поставил его во главе Литовского великого княжества на условиях Островского договора. По существу, это круто меняло все положение. Витовт в ближайшие годы действует в полном согласии с Ягайло, ступает на пути русской политики Ольгерда и Ягайло281. В полном согласии с Ягайло и формально его именем проводит Витовт упразднение самостоятельных княжений по русским областям282. В эти годы политика Витовта не противостоит сколько-нибудь открыто и определенно началам Кревской унии. Тем знаменательнее та широкая восточная политика, какую он пробует развернуть в духе Ольгерда, и то положение, какое он сумел занять на русском востоке в 90-х годах XIV века.

Князь литовский, правитель Литвы под рукою «польского короля, великого князя литовского и вотчина Руси» Ягайло, Витовт развивает энергичную деятельность по расширению своего влияния и прямого властвования над русскими областями не только без противодействия, но при прямой поддержке Москвы и Твери. Ближайшая цель его – подчинение Смоленска и Великого Новгорода. В 1395 году, в то время как Восточная Русь переживала опасность нападения на ее пределы грозного Тимура, Витовт использовал смуту среди смоленских князей, чтобы вызвать их в свой лагерь на третейский суд, а тут их захватить и заменить своими наместниками. Князь Юрий Святославич избежал пленения, нашел поддержку у тестя, рязанского великого князя Олега, но Москва поддержала Витовта. Весной того же года, как свершилось «первое взятие Смоленску от Витовта», в. к. Василий Дмитриевич и митр. Киприан приезжали к нему в Смоленск, а летом и осенью в. к. Василий останавливает попытку Олега Рязанского поднять заново борьбу против Витовта, но не препятствует литовскому князю громить Рязанскую землю, а после его рязанского похода чествует тестя на Коломне283.

Такое сближение великих князей литовского и великорусского ставило в трудное положение Великий Новгород. «Розмирье» с в. к. Василием не было исчерпано событиями предыдущих лет, хотя формально закончилось в 1393 году уступкой со стороны Новгорода; новгородцы послали к в. к. Василию послов «с челобитьем о старине», смирились и перед митрополитом, допустили сбор черного бора по своим волостям и взыскание иных княжеских пошлин. Тогда же взяли новгородцы мир по старине и с Витовтом284. Но положение, занятое Великим Новгородом, делало прочный мир невозможным. Новгородская независимость от великокняжеской власти значительно возросла за время полной заброшенности задач северо-западной великорусской политики со стороны этой власти. Господин Великий Новгород получил возможность, даже поставлен в необходимость вполне независимо определять свои отношения к соседям, вести войны и заключать договоры, полагаясь только на самого себя285. Это годы наиболее полного новгородского народоправства. И новгородцы, признавая по-прежнему княжескую власть необходимой, главным образом, для ратного дела, все чаще повторяют опыты с заменой этой высшей власти ее суррогатом – деятельностью пришлых князей, которых «кормили новгородским хлебом» на своих пригородах286. Отчуждение от великорусского великого княжения достигло высшей меры, и вторая половина 90-х годов принесла Новгороду небывалые испытания.

В 1397 году в Новгород явились «содиного» послы великих князей Василия Дмитриевича и Витовта и привезли новгородцам требование разорвать мир с немцами. Новгородцы ответили отказом, который пояснили утверждением самостоятельности своей политики и своих договоров с великим князем всея Руси, с Литвой, с немцами. Смысл этого требования неясен: ни Витовт, ни тем более в. к. Василий не думали в данный момент о войне с орденом287; быть может, правильно было бы заключить об этом смысле от новгородского ответа и понять требование как отрицание за новгородцами права на самостоятельную внешнюю политику. Во всяком случае, оно было только предлогом для приступа к выполнению плана действий, условленного, надо полагать, на Коломенском съезде великих князей. Трудно понять связь дальнейших событий без допущения, что между великими князьями состоялось соглашение о разделе новгородских владений.

В. к. Василий посылает на Двину своих бояр, призывая Двинскую землю отложиться от Новгорода и «задаться» за него, князя великого. Бояре двинские и вся Двинская земля целовали крест в. к. Василию, обеспечив себе определенные условия управления по особой уставной грамоте. Одновременно великий князь занял Волок Ламский, Торжок, Вологду, Бежецкий Верх288. В то же время Витовт заключает с Ливонским орденом (в октябре 1398 года) свой знаменитый Салинский договор, по которому отступился в пользу рыцарей от Жмуди и от всяких притязаний на Псков, обязуясь помочь им в покорении Псковской земли, а зато получил обязательство ордена помочь в завоевании Великого Новгорода289. В Новгород явились послы Витовта с объявлением войны за то, что новгородцы не исполнили своего обязательства признать Витовта своим великим князем290. Но действия против Новгорода оказались разрозненными, а союзники Витовта нерешительными в поддержке его чрезмерного усиления. Ордену было важно поссорить Витовта с Ягайло, а не усиливать его подчинением Новгорода; да едва ли рыцари на деле мечтали о покорении Пскова. Захват Двинской земли и других новгородских владений оказался недолговечным, а раньше, чем Витовт развязал себе руки Салинским договором, войска Великого Новгорода повели обратное завоевание и жестоко покарали отступившую от Новгорода Двинскую землю, а затем добились и «мира по старине» с в. к. Василием. Едва ли скорое отступление великого князя от широких захватнических планов объяснимо одними ратными успехами Новгорода. Чрезмерное подчинение политике Витовта грозило слишком тяжкими последствиями. Великокняжеская политика становится самостоятельнее, и когда Витовт отправил «възметную грамоту» в Новгород, а Псков отдал в жертву немцам, псковичи снова нашли опору в великорусском великом княжении, а Новгород восстановил «старину» своих отношений к великокняжеской власти. Летом 1399 года Псков спешно укрепляется; Ольгердов внук, князь Иван Андреевич, еще весной уехал, «целованье сложив». К зиме выяснилось, что за Псковом и Новгородом стоит против Витовта Великорусское великое княжество. В Новгород приехал брат великого князя Андрей Дмитриевич; во Псков, по псковскому челобитью, великий князь прислал князя холмского Ивана Всеволодовича, а Витовт «тоя зимы мир розверз с своим зятем, с великим князем Васильеми с Новым городом и со Псковом»291. В Москве стали другими глазами смотреть на политику Витовта, быть может, в связи с тем толкованием, какое получили в московской среде его татарские отношения.

III

Северные планы Витовта рушились, когда его внимание и энергия все сильнее прикованы к югу; дела татарские связали его силу и остановили наступление на Новгород. Уступчивость великорусского великокняжеского правительства в отношениях к Витовту могла быть обусловлена не только личным влиянием тестя на в. к. Василия с поддержкой в. к. Софьи Витовтовны и митр. Киприана292, но и разрывом с Ордой, расчетом на оборону против татарской силы в союзе с Витовтом. Соглашение о совместных действиях Москвы и Литвы против татар должно было быть предметом обсуждения на Коломенском съезде великих князей293. У Витовта в руках было такое орудие для поддержки смут в Золотой Орде, как бежавший к нему хан Тохтамыш, осевший с двором своим в Киевщине. Витовт с 1397 года возобновил старину русских княжих походов в степь и военной колонизации своих владений пленными и беглыми инородцами294. Но планы его значительно шире. Он мечтал о сокрушении Золотой Орды, собирал силы для большого похода, добыл от папы Бонифация IX провозглашение в Польше, Литве, Валахии крестового похода на татар, заручился поддержкой Тевтонского ордена. Не мог тот же план большой войны с татарами не захватить и сношений Витовта с Москвой и Тверью. В конце 1397 года тверской в. к. Иван Михайлович едет к Витовту, в 1398-м происходит обмен послами между великими князьями Витовтом и Василием295. Пограничная борьба Великороссии не прекращалась в эти годы на Рязанской и Нижегородской украйне, но великокняжеское правительство не откликнулось на проекты Витовта. В Москве отнеслись с крайним недоверием к покровительству, какое Витовт оказывал беглому хану Тохтамышу, маня его посулом восстановления на ханстве. Памятники русского летописания сохранили указание на то, какие предательские планы приписывали Витовту противники его влияния на русские дела: водворить Тохтамыша в Орде, а с его помощью покорить себе Москву и все великорусское великое княжение, чем разрешится в его пользу и вопрос о Новгороде и Пскове296.

Поражению войск Витовта на берегах Ворсклы в исторической литературе часто придают несколько преувеличенное значение. Конечно, оно подорвало планы большого наступления на татарский мир, а с другой стороны, было ударом, отрезвляющим от мечтаний Салинского съезда, и в польско-литовских отношениях политика Витовта возвращается, в значительной мере, на прежние пути солидарности с Ягайло, однако на новых началах признания за ним пожизненой великокняжеской власти; если не придавать чрезмерного значения широким замыслам, какие Витовту приписывали соседи, глядевшие с опаской на рост его силы, а в представлении его великорусских недругов разрослись до столь фантастических размеров, учитывать только реальные черты достигнутого им политического положения, можно признать, что оно не было особенно резко поколеблено поражением на берегах Ворсклы.

В частности, не боевая неудача 1399 года разрушила северно-русские планы Витовта, а временное объединение против него великорусских сил297. Пережитое поражение, совпавшее с пересмотром литовско-польских отношений по смерти королевы Ядвиги, лишило Витовта возможности пойти на активные действия. В ближайшие годы Новгород, а затем Псков заключают с в. к. Витовтом «вечный мир»298. Но это примирение не восстановило сил Витовта над севервыми вольными городами. Во Пскове видим князя-наместника Даниила Александровича (из ростовских князей) – представителя власти великого князя всея Руси. А Новгород лишен литовской поддержки. Волнения, возникшие в Смоленске, где часть населения была на стороне Витовта, а часть стояла за возвращение князя-отчича, дали Юрию Святославичу возможность снова овладеть Смоленском с рязанской помощью, а поход Витовта под Смоленск осенью 1401 года кончился неудачей и «миром по старине» с князем Юрием, с которым и новгородцы поспешили заключить «докончанье»299. В. к. Василий в то же время возобновил, не объявляя Новгороду войны, наступательные действия для захвата Двинской земли и Торжка300. Однако и на этот раз великому князю не удалось удержать новгородские волости, причем все летописные своды замалчивают обстоятельства, при которых этот конфликт получил свое разрешение301. По-видимому, спешное примирение в. к. Василия с новгородцами связано с оживлением литовского напора на Смоленскую область: дать разгореться борьбе с Новгородом значило бы отдать его в руки в. к. Витовта. Но от обороны Смоленска Василий Дмитриевич снова уклонился, хотя его примирение с новгородцами и докончание с ними князя Юрия Смоленского, давали этому последнему надежду на великорусскую поддержку. Когда в ближайшие годы князь Семен Ольгердович захватил смоленский город Вязьму, а затем Витовт взял и Смоленск, князь Юрий Святославич искал в Москве обороны от литовского великого князя, но Василий уклонился от столкновения с тестем302. Переговоры великих князей могли грозить выдачей Юрия Витовту: смоленский князь бежит с Москвы в Новгород (возможно, что с московского попустительства) и новгородцы приняли его303. Их связывала общая опасность: казалось, возрождается возможность раздела новгородских владений между литовским и великорусским великими князьями. Новгородцы укрепились с князем Юрием на том, что им защищаться от врагов «съодиного», и дали ему 13 пригородов304. Ожидали боевого выступления Витовта, опасались, видно, и двойственной политики в. к. Василия. Но вся осторожная уклончивость великокняжеского правительства в отношении к в. к. Витовту и на этот раз разрешилась крушением планов литовского князя. Витовт начал военные действия после взятия Смоленска в начале 1406 года нападением на псковские волости. Псковичи вместе с новгородцами обратились за помощью в Москву. Тогда в Новгород и во Псков приехал брат великого князя Петр Дмитриевич – подготовить оборону, а затем двинулось великокняжеское войско с татарской помощью от хана Шадибека. Литовский напор по-прежнему не только сплачивает великорусские силы, но и заставляет их, отрешаясь от борьбы с татарами, искать в Орде поддержки против общего врага305. И Витовт остановлен; обе стороны избегали решительного столкновения; заключено перемирие, но «розмирье» затянулось года на три306. Великий князь всея Руси смелее берет теперь в свои руки оборону западных областей Великороссии. Прибытие в Новгород князя Петра означало ликвидацию особого положения Юрия; он отъехал в Москву и получил Торжок уже не от Новгорода, а от князя великого307. Во Пскове видим в эти годы младшего великокняжеского брата Константина – руководителем обороны Пскова от немцев308. Усиление деятельности великорусского центра на западных пределах не замедлило оживить и колебания в русских элементах Литовско-русского государства: возобновляются отъезды из Западной Руси к Москве309, рассчитанные на великорусскую помощь во внутренней борьбе Литовско-русского государства – между противниками Витовта и этим великим литовским князем, чья главная опора, землевладельческое панство коренной Литвы, все более тяжко подавляет русские и обруселые элементы страны. Однако все это нараставшее напряжение отношений не привело к сколько-нибудь решительной и острой борьбе. Характерны выступления друг против друга ратной силы обоих великих княжений – в 1406 году на реку Плаву и к Вязьме, в 1407-м на Угру – все с тем же результатом: перемирие на год, новое перемирие, мир «по-давному» – на деле бессрочное перемирие, не разрешавшее сложного, векового антагонизма310. Витовт связан, не менее в. к. Василия, внутренними отношениями – русскими и польскими, как тот – новгородскими, нижегородскими, тверскими, рязанскими. Насколько великорусско-литовские отношения еще далеки от какой-либо национальной и государственно-международной определенности, видно из того, что в 1407 году вернулся в Новгород князь Семен-Лугвений – на те пригороды, что и прежде были за ним, держал их до 1412 года лично и наместниками своими, водил новгородское войско на шведов, причем в те же годы видим в Новгороде великокняжеским представителем князя-наместника Константина Дмитриевича; новгородское кормление Лугвения не было ни отъездом его от Витовта, ни нарушением «докончанья» Новгорода с в. к. Василием311. Новгородское народоправство соблюдало свою независимость на обе стороны и по мере сил и обстоятельств укрепляло ее, постепенно подходя к разрыву давней «старины», принадлежности своей к великорусскому великому княжению; литовская поддержка иногда помогала этому процессу, литовская опасность тормозила и подрывала его нарастание312.

Как ни тревожно было первое десятилетие XV века в жизни Великого Новгорода, оно облегчало его положение между двумя сильными великими княжениями тем, что их главные интересы были в ту пору направлены в иную сторону. С одной стороны, крепла польско-литовская уния, копя силы к великому дню Грюнвальдской битвы, с другой – над великорусским великим княжеством нависла новая татарская гроза.

Разрыв этого великого княжества с Ордой после падения Тохтамыша не привел к продолжению освободительного дела, начатого на Куликовом поле. Напротив, литовская опасность, судя по общему тону отношения летописных сводов к Витовту, привела к тому, что тенденция «доброй думы к Орде» получила в Москве новую силу в сознании, что Витовт враг более грозный, чем татары. Еще при хане Шадибеке возобновились сношения с Ордой313; в 1406 году приходила в помощь в. к. Василию против Литвы татарская рать от царя Шадибека; смена его другой креатурой князя Едигея, Булат-Темиром, совпала с годами постоянной тревоги на Нижегородской украйне, борьбы с попытками нижегородских князей вернуться на свою отчину и на ней утвердиться и более опасного «розмирья» с Витовтом. Великокняжеское правительство пытается отнять у нижегородских отчичей татарскую поддержку, а также использовать силу Орды против литовского соседа, посылая настойчивые жалобы и внушения ордынским властям. Перед ордынским владыкой Едигеем раскрывалось затруднительное положение «старейшего великого князя над толиким великим улусом» и возможность поставить ему определенные требования314. Однако в Орде, видимо, сознавали, что не переговорами и требованиями можно добиться восстановления ханской власти над русскими улусом. Едигей идет по следам Тохтамыша. Набег 1408 года привел его под Москву; в. к. Василий оставил город на оборону дяди Владимира Андреевича и братьев, а сам с семьей уехал в Кострому; татарские отряды широко разнесли разорение по городам и волостям великого княжества. И долго – недели три – стояли татары под Москвой. Город выдержал осаду, но великий князь не смог организовать отражение врага. Едигей ушел с добычей и откупом, какой вынудил у москвичей, по вестям из Орды о нападении на ханскую столицу какого-то царевича315. Этот набег наглядно вскрывал тягостное положение Великорусского великого княжества, бессильного объединить все боевые средства Великороссии для обороны от татар, от ослабленной смутами и связанной внутренними раздорами Золотой Орды. Правда, и Едигей не смог извлечь из своего успеха никаких прочных результатов, кроме награбленной добычи. Только после падения Едигея и перехода власти в Орде к сыну Тохтамыша Джелаладин-Султану (Зелени-Салтану) поехал в. к. Василий Дмитриевич к этому хану «со множеством богатства», вынужденный к тому возобновлением татарских связей нижегородских и тверских князей.

Время в. к. Василия Дмитриевича для Великоросии – тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, непрерывных и безысходных конфликтов, на разрешение которых, сколько-нибудь определенное и прочное, у великокняжеской власти не было необходимых сил и средств. Эта власть словно мечется между разными союзами и разрывами; нет у нее внутренней силы для определенной постановки и последовательного разрешения сложных заданий, возникавших из международного положения Великороссии. То руководство судьбами Великороссии, которое составляло цель и внутреннее оправдание этой власти – в понимании ее носителей и русского общества, – то и дело ускользает из рук великого князя Василия. Оно не по силам исторически молодому политическому организму, преждевременно предъявлявшему задачи такого руководства, как требование единства и силы центральной власти в такую пору, когда внутренний строй Великорусского великого княжества переживал только ранние моменты эволюции к новым формам политического объединения. Это преждевременное испытание сил Великороссии надрывало их и неизбежно тормозило процесс объединительной работы, но, с другой стороны, обостряло потребность объединения и ведший к нему кризис устарелых порядков и отношений.

Однако попытки строительной политической работы великорусской великокняжеской власти не были вполне остановлены в этот период крайних внешних затруднений. Во втором десятилетии XV века в. к. Василий Дмитриевич завершает подчинение Нижнего Новгорода своему непосредственному управлению, но Рязанская земля по-прежнему находит лишь слабую поддержку в великорусском центре, и то лишь изредка, эпизодически. В то же время как с трудом заканчивались беспокойные перепетии нижегородского дела, в. к. Василий повторил было покушение на Двинскую землю, но она вновь отбита316. Отношения к Новгороду так и установились по тому, что новгородцы теперь называют «стариной», но это старина, которая покрывала «всю волю новгородскую», усложняясь и расширяясь по мере роста самодеятельности новгородского народоправства. Новгород не отделяется формально от Владимирского великого княжества, принимает великокняжеских наместников, но держит рядом с ними на пригородах, на новгородском хлебокормлении западнорусских князей и даже «низовских», если кто из них уходил в Новгород из-за ссоры с великим князем317; притом Новгород ведет вполне самостоятельно свои отношения к в. к. Витовту, к шведам, к Ливонскому ордену и к своему «младшему брату» Пскову вне заметного влияния на эти дела представителей великокняжеской власти в Новгороде и Пскове318. Остро встал вопрос об отношении Тверской земли к Великорусскому великому княжеству. Тверь – в первой четверти XV века – преодолевает последние «удельные» раздоры, находившие опору во власти великого князя всея Руси, и этот процесс внутренней концентрации ставил ее более независимо по отношению к Москве и великому княжеству всея Руси. Тверь при великом князе Иване Михайловиче стоит самостоятельной политической единицей между Москвой, татарами и Литвой. По смерти отца – через две недели после победы татар на берегах Ворсклы – в. к. Иван оказался лицом к лицу с окрепшей силой Орды.