Текст книги "Собирание русских земель Москвой"

V

Так кончилась церковная смута, которая лишила великорусскую великокняжескую власть влиятельной опоры в митрополии всея Руси при тяжких переживаниях, какие выпали на долю этой власти в 80-х годах XIV века. И кончилась она несомненным политическим поражением великокняжеской власти. Пришлось на ряд долгих лет отказаться от политической солидарности с митрополией, от ее мощных услуг, упущено из рук великого князя замещение митрополичьей кафедры желательным для светской власти кандидатом, оборвано развитие традиций митр. Алексея, придавших митрополии в значительной мере характер великорусской государственной церкви.

Если Киприан и не был тем врагом Москвы, тем «литвином» по духу, каким изображали его московские противники, то все-таки это был человек, чуждый московской правящей среде, ее традициям и стремлениям. Болгарин, сделавший в Византии редкую карьеру, Киприан на русской митрополии остался церковным деятелем византийской школы, который отнюдь не отождествляет интересов митрополии с интересами великорусской или литовской великокняжеской власти и тем более не подчиняет первые вторым. Водворившись в Москве, Киприан последовательно укрепляет свою иерархическую власть в духе значительной самостоятельности своей церковно-иерархической политики. К сожалению, дело тверского епископа Евфимия Висленя остается – в изложении наших источников – крайне не ясным по его существу. Вислень поставлен на тверскую кафедру митр. Алексеем, когда борьба тверского великого князя Михаила Александровича с в. к. Дмитрием оказалась проигранной, незадолго до договора 1375 года, который привел тверского великого князя в волю великого князя всея Руси. У в. к. Михаила все нарастает «нелюбие» с епископом, но только в 1387 году удалось ему довести Висленя до удаления из Твери; однако уход епископа в монастырь не был еще отказом от сана и не давал возможности заменить его желательным для князя лицом. Одним из первых дел Киприана, по окончательном водворении на митрополии, был разбор этого тверского дела. Характерна сама обстановка, в какой он произошел. Киприан не вызывал сторон в Москву на свой митрополичий суд, а поехал в Тверь с двумя греческими митрополитами, которые проводили его в Москву от патриарха, и двумя русскими епископами, созвал тверской освященный собор358 и повел дело в соединенном собрании этого духовного собора и тверской боярской думы с в. к. Михаилом во главе. Мирские и духовные власти Твери единодушно возводили на Висленя многие укоризны, и в. к. Михаил настаивал на поставлении иного епископа. Митр. Киприан после формально обязательных попыток добиться примирения сторон соборным определением лишил Висленя епископства и решил поставить на тверскую епископию своего протодиакона Арсения. Однако Арсений не сразу решился принять такое поставление: он опасался «вражды и многих браней», надо полагать, потому, что Киприан предпочел дать Твери на епископию своего человека, а не того «иного», о котором просил в. к. Михаил359: видимо, Киприан и в этом деле провел две свои тенденции – решил дело без участия великого князя всея Руси и отстранил влияние местной светской власти на замещение епископской кафедры.

Киприан стоит в своей деятельности на почве тех отношений между церковной и светской властью, между русской митрополией и Константинопольской патриархией, какие указаны как нормальные в грамотах патр. Филофея к митр. Алексею. Митрополия – не русское национальное учреждение, тем более не великорусская политическая сила, а самостоятельный орган вселенской Восточной церкви. В решении церковных дел на Руси Киприан идет в ряде случаев рука об руку с великим князем, но это тогда, когда интересы митрополита совпадают с великокняжескими; основная же опора митрополичьей власти в авторитете константинопольского патриарха, на решение которого идут спорные русские дела.

В Москве с трудом отступались от назревшего представления о национальной русской митрополии. Это сказалось в известном эпизоде о поминании императорского имени на митрополичьем богослужении и о почитании патриаршей власти на Руси. В 1393 году патр. Антоний обратился к в. к. Василию Дмитриевичу с укором и наставлениями по поводу его действий, о которых донес ему Дмитрий Афинянин, прибывший в Константинополь по делам Русской церкви апокрисиарием митр. Киприана и великого князя Василия. Патриарх укоряет великого князя за то, что он не воздает представителям патриаршей власти того уважительного отношения и той чести имени патриарха, какое было в обычае при прежних великих князьях, и не позволяет митрополиту поминать в диптихах «божественное имя царя». Патр. Антоний грозит великому князю гневом Божиим, если он не будет «чтить патриарха, как самого Христа, и оказывать уважение его словам, грамотам, извещениям и людям, которых он посылает». Русь не должна обособляться в самодовлеющую, национальную церковную и политическую единицу, а сознавать себя частью вселенской церкви и вселенского царства. Нельзя великому князю говорить: «Церковь мы имеем, но царя не имеем и знать не хотим». Цари византийские – организаторы церкви, они своими законами подтвердили церковные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни; царь – великий владыка и правитель вселенной, не то что другие поместные правители и князья; «невозможно христианам иметь церковь, а царя не иметь, ибо царство и церковь находятся в тесном единстве и общности и невозможно отделять их одно от другой»360. Как часть великого целого – христианского Востока, возглавляемого византийским императором – «царем и самодержцем Ромеев, то есть всех христиан», и «вселенским» патриархом, Русь имеет в составе своего политического устроения рядом с великокняжеской властью также церковную власть митрополита всея Руси, у которой свои задачи и свои приемы действия. Эта самостоятельность церковно-политической деятельности митр. Киприана сказалась в том, что его отношения к политическим силам Северной и Западной Руси далеко не всегда согласованы с великокняжескими, а с другой стороны, его влияние надо признать одним из факторов тех колебаний, той видимой неустойчивости, какая отличает политику в. к. Василия Дмитриевича.

В суздальских делах и в новгородских отношениях интересы митрополии и великокняжеской власти не стояли в противоречии, и обе власти выступают согласно, хотя по отношению к Великому Новгороду только в начале, а затем митрополит и тут ведет свою линию, не подчиненную планам великокняжеской политики.

На суздальской архиепископии Дионисия сменил Евфорсин, поставленный в Константинополе, надо полагать, Пименом одновременно с Федором ростовским; по примеру Дионисия и он заручился патриаршей грамотой на принадлежность Нижнего Новгорода и Городца к суздальской епархии361. Но митр. Киприан и в. к. Василий Дмитриевич подняли возражения против этого, утверждая, что Дионисий управлял спорными городами только «на правах экзарха», и патриаршим послам было поручено расследовать дело на месте; исход дела – неизвестен, но позднее (при митр. Ионе) Нижний и Городец под прямой властью митрополита. Участие великого князя в этом споре митрополита с суздальским архиепископом связано, конечно, с приобретением ханского ярлыка на Нижний и началом утверждения тут великокняжеской власти362.

Характернее для деятельности Киприана его новгородские отношения: от предшественников он унаследовал спор митрополии с новгородцами о судебных правах митрополита по отношению к Великому Новгороду. Нарастание новгородского народоправства вело неизбежно к попыткам определять по-новому и ограничить при таком определении иерархическую зависимость новгородской епархии от власти митрополита. Эти иерархические отношения получили большой политический вес благодаря, с одной стороны, тесному союзу митрополии с великокняжеской властью, а с другой – усвоению господином Великим Новгородом права избирать кандидата на свою архиепископию, права, которое в общем укладе русских церковно-политических отношений было правом княжеским. Возвышение новгородского епископа в архиепископский сан, затем приобретение им внешнего отличия крещатых риз уже вызывало, как мы видели раньше, трения, которые потребовали от константинопольского патриарха разъяснения архиепископу Великого Новгорода, что отличия эти не связаны с каким-либо умалением его зависимости от митрополии. Наиболее острым вопросом этих отношений стал вопрос о судебных правах митрополита. Новгородцы достигли на деле того, что и на суд митрополита распространилось их требование, установленное договорами по отношению к суду великого князя: «а на Низу, княже, новгородца не судити», и обычной практикой митрополичьего суда стали периодические приезды митрополита в Новгород на месячный срок для суда, получения обычных доходов и судебных пошлин. Но эта практика не получила исключительного господства, не вполне вытеснила позвы на суд в резиденцию митрополита – на Низ, в Москву. В 1385 году новгородцы поставили этот вопрос ребром, причем возникший спор не замедлил получить более широкий смысл, перейдя в отрицание не только позвов, но и месячного суда митрополита в Новгороде363. В 1385 году состоялось в Новгороде «на вече, на княжи дворе» постановление, скрепленное крестным целованием всего Великого Новгорода, о суде гражданском и церковном; и гражданский суд посадника и тысяцкого, и церковный – владыки архиепископа должны происходить при участии двух бояр и двух житьих людей от каждой из судящихся сторон, а на суд к митрополиту новгородцы обязывались друг друга не вызывать364. Началась борьба с митрополией всея Руси365, имевшая свое особое значение и для великокняжеской власти, так как ослабление связей между Новгородом и Москвой грозило усилить западное, литовское влияние; недаром новгородские послы, отстаивая свои притязания перед патриархом, повторили литовский аргумент: не уступят греки, придется переходить в латинство366. В. к. Василий ставит в ряду других притязаний своих к Великому Новгороду во время их «розмирья» 1392–1393 года требование выдать митрополиту крестоцеловальную вечевую грамоту о суде. Новгородцы это выполнили после «многого кровопролитья» при заключении «мира по старине» с в. к. Василием и получили от митрополита разрешительную и благословенную грамоту367. Но этим дело далеко не закончилось. В следующие годы видим, что, с одной стороны, новгородский епископ является в Москву по каждому зову Киприана и новгородцы принимают митрополита с великою честью, но с другой – они по-прежнему упорно стоят на отрицании месячного его суда368. Конфликт затянулся и дошел до трехлетнего заточения еп. Иоанна в московском Чудовом монастыре, и важнейшая его черта – крайняя осторожность Киприана по отношению к Новгороду, далеко не согласованная с новгородской политикой в. к. Василия. Митрополит не прибегает к крутым мерам церковного запрещения, не порывает с Новгородом в годы напора на Новгород великокняжеских властей Василия и Витовта и борьбы Василия Дмитриевича за Двинскую землю. Его поведение, подлинные мотивы которого мудрено установить по кратким и сухо фактическим указаниям наших летописных сводов, дают впечатление намеренного обособления отношений митрополии от политических действий великокняжеской власти. Так Киприан и после первой уступки Новгорода – выдачи крестоцеловальной записи по требованию великого князя, встретив новый отказ новгородцев в месячном суде, уезжает от них, несмотря на то что держал «нелюбие» на них и на их епископа с благословением, не отлучением; так при новом взрыве «розмирья» между в. к. Василием и Новгородом Великим, когда князь великий «владычня благословения и слова добра не принял, а от послов новгородских челобитья, а от Новгорода нелюбья не отложил, а миру не дал», митрополит «своего сына, владыку Иоанна и послов новгородских отпустил в Новгород с честью и с благословением»369. Когда же в исходе 90-х годов Новгород в разрыве с обоими великими князьями – великорусским и литовским, Киприан не ставит острого церковного вопроса, который на этот раз не выступает и в составе требований в. к. Василия к Новгороду; только в 1401 году постигло архиеп. Иоанна запрещение и поимание, но и то личное, без интердикта на Новгород Великий; однако и этот эпизод закончился, хоть и через три с лишним года, отпуском Иоанна на его кафедру – без решения основного спорного вопроса по воле митрополита, за которым были и право, и авторитет патриарха.

Не было в. к. Василию и той поддержки со стороны митрополии в борьбе с Литвой, какую выдвинул в свое время митр. Алексей. Сильное влияние Витовта на Москву находило, несомненно, поддержку в митрополите всея Руси, который стремился проводить свое общерусское значение независимо от литовско-московского соперничества. В литовских отношениях Киприан – митрополит Киевский – тщательно избегает осложнений, которые лишили бы его значения в Западной Руси, как произошло по политическим причинам с митр. Алексеем. Резкое противопоставление христианской Руси языческой Литве, использованное митр. Алексеем для целей политической борьбы и национальнополитической идеологии, перешло в другую плоскость по водворении на Литве католицизма. Митр. Киприан не ставит себя в решительное противоречие с католической церковью и католическим государством. Его манила мысль об устранении этой церковной розни, что сделало бы его главой обширной местной церкви, объемлющей и Восточную Русь, и Литовско-русское государство, и русские земли короны польской. Свободный от национально-великорусских настроений Киприан идет не к национализации вероисповедного антагонизма, а к попытке разрешить его – соединением церквей. В начале 1397 года патр. Антонию пришлось дать королю Ягайло и митр. Киприану ответ на определенно поставленный ими вопрос о соборе для обсуждения условий этого церковного соединения. И уклончивый, осторожный ответ патриарха свидетельствует, что Византия в ту пору, теснимая «нечестивыми», вступила на путь политической игры с идеей унии ради боевой помощи католического Запада: униатские настроения Киприана не стоят в противоречии с тенденциями византийской политики370, а Византия находит в нем поборника материальной помощи Руси – денежными сборами на нужды Константинополя, утесненного врагами христианства371. Самостоятельная позиция митр. Киприана между великорусским и литовским великими князьями и его тесные связи с Византией, которым он не противопоставляет национальных великорусских интересов, ставит его в прямое противоречие традициям митр. Алексея. Памятник внутренних отношений между митрополией и великорусской великокняжеской властью – уставная грамота в. к. Василия Дмитриевича и митр. Киприана «о домах церковных, и о волостях, и о землях, и о водах, и о всех пошлинах о церковных» – показывает в нем защитника самостоятельной церковно-административной и светской власти митрополита. Трудно по недостатку документов от более старого времени оценить, что в содержании этой грамоты принадлежит Киприану, а что есть только восстановление и укрепление порядков, унаследованных от предшествовавших митрополитов372. Уставной грамоте, совместной великого князя и митрополита, придана форма протокола их соглашения, что придает ей характер договорной грамоты373. Она определяет положение митрополичьих владений в составе великого княжества сходно с положением удельных княжений; состав владений и льгот определяется, в общем, «как было и при Алексее митрополите»374; «церковные люди» дают «оброк» великому князю (по оброчным грамотам), «коли дань дати в татары», а не будет татарской дани, то и оброка не дать; когда сам великий князь выступает в поход, то идут митрополичьи бояре и слуги под митрополичьим воеводой, хотя и под стягом великого князя – это, видно, старина, так как те, кто не служил митр. Алексею, а «приказался ново митрополиту», те идут в поход под великокняжескими воеводами, по месту жительства; слуг великого князя и его данных людей митрополит не ставит в дьяконы и попы, кроме поповичей; по искам на митрополичьих управителей (наместника, десятинника, волостеля) – суд великого князя; правила сместного суда те же, что в междукняжеских договорах; утверждается иммунитет (судебный) митрополичьих церковных сел и «пошлых монастырских». И тут, как в междукняжеских договорах, большая условность финансовой и военной власти великого князя; сбор дани в определенном размере оброка-урока обусловлен уплатой татарского «выхода», ополчение митрополичьих людей выступает только в походах, где сам князь великий «сядет на конь». Конечно, нет речи о самостоятельных внешних сношениях митрополита; но на деле Киприан был в этих отношениях самостоятельной политической единицей, что придает особый вес и договорному характеру его относительной зависимости от великокняжеской власти в делах светского, политического властвования.

Такой уклад отношений между духовной и светской властями можно рассматривать как отражение на них удельно-вотчинного строя. Подрыв прежних связей политической солидарности митрополии с великокняжеской властью должен был обострить вопрос о ее национализации не только с более общей точки зрения политических интересов великорусского великого княжения, но и ради внутреннего собирания власти над силами и средствами страны.

Церковно-политическая деятельность митрополита Киприана не была только личным его делом. В ней – проявление сложных воздействий как общего положения дел в Восточной Европе, поделенной между великорусским великим княжением и Литовско-русским государством, так и церковно-политических тенденций, шедших из Византии. И сама великорусская великокняжеская власть не смогла устоять на прежней своей точке зрения. Кончина митр. Киприана (в сентябре 1406 года) совпала с разрывом мирных отношений между в. к. Василием и Витовтом, который тотчас выдвинул своего кандидата на митрополию, Феодосия полоцкого. Чтобы парализовать эту кандидатуру, Москва пошла на ходатайство перед патриархом о поставлении «по старой пошлине» митрополита, «его же по Божию хотению изберут и пришлют» патриарх, патриарший собор и византийский император375. Поставлен был грек Фотий, которому не без труда удалось добиться признания и от Витовта376. Но Фотию не пришлось наладить, подобно Киприану, отношений с великим княжением литовским и удержать без борьбы и потрясений единства митрополии всея Руси. На этот раз дело осложнилось настойчивым стремлением Витовта иметь для Западной Руси особого митрополита, в чем он нашел поддержку по крайней мере части западнорусского духовенства. Властный и требовательный митрополит вызвал среди местного духовенства и светского общества раздражение настойчивой заботой о восстановлении в полном объеме своих доходов и церковных имуществ377. Резче, чем когда-либо ранее, поставлен в Литве вопрос о восстановлении резиденции митрополита в Киеве, чтобы и церковное дело правильно строилось в Литовской Руси, чтобы и материальные ее средства не уходили на московские расходы митрополита. Впрочем, первые же шаги Витовта показали, что дело идет отнюдь не о защите интересов Южно– и Западнорусской церкви. Раздраженный на неудачу своих церковно-политических планов и лично на Фотия, которого упрекал за нарушение обещаний не запускать управления этой церковью и не оставлять ее без своего личного присутствия в Киеве, Витовт в 1414 году не допустил Фотия в Киев, а заставил его вернуться в Москву, куда выслал и его наместников, «а грады Митропольские Киевския церкви великие соборные и волости и села раздаде паном своим»378. Отвергнув Фотия, Витовт добился при поддержке части епископов Литовско-русского государства избрания на киевскую митрополию болгарина Григория Цамблака, племянника митрополита Киприана; отказ патриарха в поставлении Григория привел к его посвящению собором епископов379. Но и четырехлетний разрыв митр. Фотия с великим князем литовским не привел его к московским церковно-политическим воззрениям и тенденциям. По удалении Цамблака с литовской митрополии в конце 1418 – начале 1419 года380 Фотий восстановлен в правах митрополита всея Руси. Летом 1420 года Фотий едет в Литву с патриаршим послом на воссоединение своей митрополии381 и во второе десятилетие своей деятельности укрепляет мирные отношения с Витовтом, использовав новое сближение Москвы с Литвой, которому, надо полагать, и содействовал своим влиянием. С трудом и не без бурных столкновений устанавливались в то же время и московские отношения Фотия. По прибытии в Москву его ожидал ряд столкновений из-за церковных вотчин, имуществ и доходов, только недавно гарантированных митрополии уставной грамотой в. к. Василия Дмитриевича и митр. Киприана382. И в этой борьбе за церковное достояние Фотий выступает авторитетным пастырем – духовным отцом, который именем Христа требует от великого князя смирения и послушания: ибо, говорит он, «аще и грешен, семь, апостольское вещаю»383.

Деятельный и энергичный церковный правитель митр. Фотий держится в стороне от политической борьбы384. Единственное поручение политического характера, им выполненное, – участие в посольстве к Витовту в 1423 году, когда с ним послана литовскому великому князю духовная грамота его зятя. Но кончина в. к. Василия Дмитриевича (в феврале 1425 года) поставила Фотия в новое, исключительное положение: пришлось войти деятельной силой в борьбу за великое княжение, отстаивать права юного Василия Васильевича, пережить разразившийся кризис междукняжеских отношений, который постепенно назревал в течение всего княжения Василия Дмитриевича.