Текст книги "Собирание русских земель Москвой"

Глава V
Собирание власти

I

Подлинным организатором Великорусского государства признают Ивана III Васильевича. Но он строил свое большое политическое здание на крепко заложенном фундаменте. И сам он, в общем политическом типе и во всех основных стремлениях своих, питомец последнего десятилетия правления отца, когда юный княжич, еще ребенком (родился 22 января 1440 года), приобщен к политической жизни, шедшей под знаком упорной борьбы за власть. С восьмилетнего возраста он представитель великокняжеской власти в походах и во дворце; с начала 50-х годов видим его великим князем, официальным соправителем отца, и за эти годы сложился его личный облик, сложилась вокруг него та правящая среда, с которой он начал в 1462 году самостоятельное свое правление. Вся политика Ивана Васильевича по отношению к младшим князьям-братьям родным и дальним, к народоправствам Великого Новгорода и Пскова, к Твери и Рязани – прямое продолжение мероприятий, какими в 50-х годах XV века ликвидированы результаты московской смуты. Мероприятия эти сразу получили более широкое значение – ликвидации основ удельно-вотчинного строя, перестройки на новых основаниях политического властвования над Великороссией. Иван III закончит это дело после нового, не столь бурного, но тревожного кризиса московских междукняжеских отношений, который разыгрался в 70-х годах XV века. А 50-е его годы – эпоха, когда слагается в основных чертах политический облик «грозного царя», осуществленный двумя Иванами Васильевичами и тем Василием, про которого Герберштейн говорил, что он властью превосходит едва ли не всех монархов целого мира.

Первым проявлением этого нового исторического типа, которое произвело сильное впечатление на московское общество, была, по-видимому, попытка в. к. Василия найти против внешних и внутренних врагов опору в служилой татарской силе. В процессе борьбы на такую черту легли иные, как приемы беспощадной расправы с виновниками и орудиями брожения, враждебного великокняжеской власти, как быстро нараставшие притязания на широкую свободу властвования, на полную свободу от подчинения традиционному, обычно правовому укладу княжой деятельности, семейно-владельческих и общественных отношений.

Единодержавие и самодержавие московских государей явилось итогом собирания раздробленной власти над территорией Великороссии и ее населением. Василий Темный в последнее свое десятилетие положил прочную основу Великорусскому государству построением его ядра – Московского государства.

Смерть Шемяки развязала ему руки. Великий князь не замедлил использовать ближайший повод, чтобы покончить с Иваном Можайским. Принятый в «любовь и докончанье», пожалованный и своей отчиной, и наделом из отчины великого князя, он уклонился от выступления против татар, разорявших набегами Русскую землю, и за такое его «неисправление» в. к. Василий пошел на Можайск, занял княжение Ивана Андреевича, посадил на его вотчине своих наместников, а князь бежал с семьей в Литву459. Что дело шло не только о расплате за прежние деяния и новые подозрения в умыслах «крамолы», показывает судьба серпуховского князя Василия Ярославича. Нашлись «неисправления» и за этим верным сторонником в. к. Василия. Василий Ярославич получил от великого князя значительное расширение своих владений; по-видимому, после бегства в Литву Ивана Можайского к нему перешел Бежецкий Верх, бывший за этим князем, с придачей еще и Звенигорода460. Возможно, что на почве домогательств более широкого наделения со стороны князя Василия Ярославича возникли трения, но знаем только, что он в июле 1456 года «пойман» на Москве и сослан в Углич; его сын Иван и вторая жена бежали в Литву. Василий Ярославич долго томился в заключении – до самой смерти, постигшей его только в 1483 году461; незадолго до кончины в. к. Василия возник в связи с планами князей-изгнанников, нашедших убежище в Литве462, заговор серпуховских детей боярских и дворян об освобождении их князя из угличского заключения, но «обличися мысль их», и жестокая расправа поразила воображение москвичей новыми проявлениями грозной власти463.

И на суздальских князей легла тяжкая рука великого князя. Еще при жизни Шемяки в. к. Василию удалось, видно, внести разделение в среду этих князей; суздальские Юрьевичи на стороне Шемяки, а сохранился договор в. к. Василия с князем Иваном Васильевичем, их троюродным братом, по прозвищу Горбатый, который за обязательство не приступать к Шемяке, а быть неотступно при в. к. Василии под карой лишения в пользу великого князя и его детей всего «удела и вотчины» и под угрозой митрополичьего неблагословения пожалован Городцом (волжским) и вотчиной своей в Суздале, какой владел и отец его464. Источники наши умалчивают о дальнейшей судьбе этих владений; знаем только, что брат князя Ивана, Василий, прозвищем Гребенка, который с 1448 года княжил во Пскове под рукой великого князя, в 50-х годах, уже после смерти Шемяки, участвует в борьбе с великим князем во главе войск Великого Новгорода465. И Вятку, служившую в смутные годы источником боевых сил Шемяки, в. к. Василий привел «во всю свою волю» посылкой на вятчан рати своей в 1458–1459 годах466. Скудость источников не дает полного представления о ликвидации смуты Василием Темным. Много в наших летописных сводах недомолвок и умолчаний о событиях этой тяжкой поры. Но общий итог – ясен. В. к. Василия можно назвать единодержцем в пределах московско-владимирских великокняжеских владений; верейская удельная вотчина князя Михаила Андреевича столь же мало нарушает это единодержавие, как уделы князей Андрея Ивановича и Владимира Андреевича при Василии III и Иване Грозном.

Опираясь на это ядро своих великокняжеских владений, Василий Васильевич укрепляет свою власть над Новгородом, Псковом и Рязанью.

В 1456 году в. к. Василий поднялся на Новгород со всеми князьями воеводами и со множеством воинства за новгородское «неисправление», что новгородцы у него не «в послушании» и держат у себя «его лиходеев, изменников». Поход принудил новгородцев к покорному челобитью, уплате контрибуции великому князю «за его истому» и к Яжелбицкому договору, который в определенной форме восстановил принадлежность Новгорода к составу великого княжения467. Новгородцы обязались держать великое княжение «честно и грозно» и «пошлин» великокняжеских не утаивать; эти пошлины изложены в особой грамоте, а важнейшие из них: на грамотах Великого Новгорода «печати быта князей великих», а «вечным грамотам не быти»; восстановить великокняжеский суд на Городище – от великих князей боярин судьею «от Новагорода боярин», а если эти судьи разойдутся в решении, то конец делу учинит великий князь с посадником, когда будет в Новгороде; у наместников великого князя суда не отнимать, а в Новгороде и по его волостям судебные позвы выполнять должны вместе позовники великого князя и новгородские; восстановить в общей норме право великого князя на черный бор, «коли приведется взяти князем великим черный бор»; «лиходеев» великого князя впредь в Новгород не принимать; Новгород князьям великим держать «в старине по пошлине», как она определяется в статьях договорных грамот468.

Летописные своды почти не дают сведений о том, как и насколько проведены на деле условия Яжелбицкого договора. Несомненно, что они вызвали в Новгороде большое раздражение и продолжительное брожение; о полном и последовательном их выполнении не может быть, по-видимому, речи: в 1471 году Ивану III пришлось заново устанавливать яжелбицкую великокняжескую «пошлину». В. к. Василий только в 1460 году поехал в Новгород «о всех своих управах»; положение было напряженным; «новгородцы во стороже жиша»; в городе началось волнение: «шильники» пытались убить боярина Федора Басенка, а новгородцы поднялись вечем на великого князя, и только архиепископу Ионе удалось с трудом успокоить поднявшийся мятеж469. Великий Новгород пережил первую судорогу своей политической агонии. Но, как бы то ни было, восстановлена в полной мере принадлежность Новгорода и Пскова к составу великого княжения всея Руси: в переговорах с немцами о перемирии с вольными городами решающее определение принадлежит в. к. Василию470. И Псков вскоре испытал усиление своей зависимости от великокняжеской власти: в 1461 году великий князь прислал во Псков наместника своего, «а не по псковскому прошению, ни по старине», и псковичи его приняли и посадили на свое княжение471.

По отношению к Рязани не приходилось ставить сколько-нибудь острых вопросов. Так обстоятельства сложились, что Рязанская земля оказалась в полном управлении великого князя, так как рязанский в. к. Иван Федорович передал перед кончиной, в 1456 году, своего восьмилетнего сына и рязанское княжение «на руки» и «на соблюдение» в. к. Василию, который княжича взял к себе на Москву, а управление Рязанской землей передал своим наместникам472. Недавняя подлинная «старина» отношений сохранилась только между Москвой и Тверью. Но и ее пришлось восстанавливать после периода тесной связи Твери с Литвой, и договор между великими князьями Василием Васильевичем и Борисом Александровичем, заключенный в середине 50-х годов XV века, утверждает полное их «одиначество» «на татар и на ляхи и на Литву и на немцы», а «великое княжение, Москву и Новгород Великий» признает «вотчиной» в. к. Василия и его детей; однако в. к. Борис не признал Василия Васильевича «старейшим» себе братом: их «братство» в этом договоре – равное473; возврат ко временам Донского, к условиям договора 1375 года, был еще невозможен. Большим успехом было уже то, что Тверь, вовсе отошедшая «в сторону» Литовско-русского государства, снова примкнула к великорусскому великому княжению. Этим Москва была обязана не столько возрождению собственной силы, сколько внутренним осложнениям Речи Посполитой; западные отношения Великороссии держались на том условном и неустойчивом, по существу, равновесии, какое было установлено в 1449 году договором между в. к. Василием и Казимиром Ягеллончиком, хоть он во многом был уже нарушен474. В течение тех же 50-х годов Великороссия фактически не знает зависимости от Золотой Орды. Не с нею, не с ее ханами приходилось считаться в. к. Василию, а с Казанью и с Седи-Ахматом, ханом Орд Синей и Ногайской. Казанское царство только устраивалось на новом месте и сравнительно мало тревожило русские пределы; источники наши не дают сведений о том, как сложились отношения между Москвой и Казанью при Мамутеке, но, по-видимому, тяжелые обязательства, принятые на себя великим князем, не перешли с отца на сына, а организация Касимовского царства для враждебного Мамутеку Касима служила противовесом казанским набегам. Зато Седи-Ахмат часто беспокоил Москву разбойничьими набегами. Оборона южной границы становится существенной задачей великокняжеской власти; практика, зародившаяся при Донском, выдвигать к Оке обсервационный отряд и держать начеку достаточные боевые силы для отражения татарских нападений становится все более насущной, как и оборона Рязанской украйны, хотя дается с трудом и слагается постепенно в ряде горьких неудач475.

Так определились положение и насущные задачи великокняжеской власти к концу жизни и княжения в. к. Василия Васильевича. Ядро его владений, основная территориальная база великокняжеской власти – московско-владимирский центр Великороссии – слагается в Московское государство, семейную вотчину великокняжеской семьи. Это явление выступает в духовной грамоте Василия Темного, составленной незадолго до его кончины, в марте 1462 года, с характерными чертами своеобразного компромисса между стариной и новыми условиями политического быта. По форме – перед нами традиционный семейно-вотчинный отцовский ряд. Определение семейных отношений вполне на почве прежней «старины и пошлины». Сыновья великого князя – Иван, Юрий, Андрей Большой, Борис, Андрей Меньшой – «приказаны» матери, в. к. Марье Ярославне, с наставлением: «А вы, мои дети, живите за один, а матери своее слушайте во всем, в мое место, своего отца», и далее: «А вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, а из ее воли не выступайте ни в чем, а который сын мой не иметь слушати своее матери, а будет не в ее воле, да том не буди моего благословенья».

Но владельческое положение великокняжеской семьи существенно изменилось. Духовная в. к. Василия Васильевича завершает слияние московской вотчины с территорией великого княжения, и к ее содержанию лишь весьма условно применимо представление об удельно-вотчинном разделе; нет в ней и формулы: «А се семь им роздел учинил».

Старший сын Иван Васильевич получает по благословению отца «отчину – великое княжение», причем территория Владимирского великого княжества уже не отличается от великокняжеского «удела» в московской вотчине. Личные владения в. к. Ивана тут так перечислены: треть в Москве, Коломна, Владимир, Переяславль, Кострома, Галич, Устюг, Вятская земля, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Юрьев, Великая Соль, Боровск, Суходол, Калуга, Алексин – все с волостями, путями, селами и со всеми пошлинами. Такой состав территории не имеет прошлого. Нет основания называть ее «уделом» старшего сына, великого князя. Это – вотчина государя князя великого, рядом с которой стоят, однако, уделы его младших братьев476.

Этих уделов четыре. Юрий получил Дмитров, Можайск, Медынь и Серпухов да ряд волостей сверх уездов этих городов; Андрей Большой получил Углич, Бежецкий Верх и Звенигород; Борис – Ржеву, Волок и Рузу; Андрей Меньшой – Вологду с Кубенскими и Заозерскими волостями. Наделение князей дополнено дачей сыновьям отдельных сел и волостей как «отъезжих» владений и утверждением за ними земель, какие им раздала по своей духовной в. к. Софья Витовтовна, а за Юрием всего, что назначила ему мать серпуховского князя Василия Ярославича, Марья Федоровна Голтяева; вдовствующая великая княгиня получила в пожизненное владение Ростов и несколько сел и волостей в разных уездах и сохранила свои купли – городок Романов и накупленные ею села в опричнину. Получилась чресполосица владений, которая вызвала и разъяснение, что как великая княгиня держит судом и данью все свои села и волости, так и по отношению ко князьям «того и суд над теми селы, кому дано» – «в чьем уделе ни буди».

Москва-город в сложном разделе по годам: треть в. к. Ивану; Юрию – «год на Москве», что был Константина Дмитриевича, да еще вместе с братом Андреем Большим («по половинам, а держати по годам») треть, бывшая Владимира Андреевича; Борису «год» князя Ивана Можайского; Андрею Меньшому – «год» князя Петра Дмитриевича; а в московской тамге – треть в. к. Ивану, а две другие трети «по половинам» Юрию с Андреем Большим и Борису с Андреем Меньшим, при выделе изо всех третей половины дохода в пожизненное пользование великой княгине-матери. Выморочности уделов духовная не предусматривает; этот щекотливый вопрос обойден, быть может, сознательно, но сохранение возможности частичного передела властью матери в случае утраты кем-либо из сыновей части его владений свидетельствует о живучести традиции семейно-вотчинного владения по уделам477. Черту преобладания семейно-владельческих понятий над политическими, государственными можно усмотреть и в статье духовной грамоты, где вдова-княгиня и сыновья Иван и Юрий с меньшими братьями «приказаны» королю польскому и великому князю литовскому Казимиру на его «печалование»478.

Построение междукняжеских отношений московской семьи в духовной Василия Темного представляется более традиционным, чем соответствовало бы действительному положению дел в великом княжении. В. к. Василий определил заново и вне обычной традиции уделы сыновей и произвел не столько раздел между ними общей вотчины, сколько выдел им долей из общего комплекса великокняжеских владений, основная масса которых осталась в непосредственной власти великого князя. Эта духовная писана в такой момент, когда исторические судьбы Великороссии ребром ставили вопрос, сохранится ли семейно-вотчинный уклад владения и княжих отношений при все нараставшей потребности в единой власти. Быть может, с особой наглядностью внутренняя несогласованность тенденций этого «ряда» выступает в ее установлении порядков сбора дани. «А как почнут дети мои жити по своим уделом, и моя княгиня, и сын мой Иван, и мой сын Юрьи, и мои дети пошлют писцов, да уделы свои писцы их опишут по крестному целованию, да по тому письму и обложат по сохам и по людям, да потому окладу моя княгиня и мои дети и в выход учнут давати сыну моему Ивану со своих уделов». Если не упускать при этом из виду, что Московская Русь фактически весьма мало ощущала на себе ханскую власть за последнее десятилетие, такое упорядочение дела описи и обложения покажется крупным шагом к устроению финансового хозяйства великого княжества. Однако сбор дани по-старому связан только с уплатой татарского выхода и с представлением, что если «Бог пременит Орду», то прекратится ее поступление в казну великого князя; недаром и перепись производится «своими писцами» каждого князя. Попытка упорядочить дело обложения как бы предназначена только на обеспечение удельных доходов, ибо «неминучая дань» на деле вымирала, вырождаясь в «татарские проторы» как статью великокняжеских расходов.

Такой же стариной, не жизнеспособной и, по существу, устарелой, представляется статья об удельном переделе. Относить ли ее к владениям великого князя в том смысле, что мать имела право «уимать» и из них для восполнения потерпевшей ущерб вотчины удельного князя? Вопрос этот не мог не стать спорным при первом поводе. А за ним – другой вопрос: о соотношении материнской власти и значения ее старшего сына, князя великого, т. е. о всем строе московской владетельной семьи. По духовной Василия Темного, как, впрочем, и ранее по духовной Донского, это семья двуглавая. Рядом с предписанием ни в чем не выступать из воли матери и слушать ее «вместо своего отца» стоит другое: «Чтить и слушать своего брата старейшего Ивана в мое место, своего отца».

Этот старший сын великого князя с малолетства сам князь великий, соправитель отца. Но в таком действии в. к. Василия, видимо, навеянном византийскими примерами закрепления преемства на престоле путем приобщения преемника к власти в форме соправительства, нет еще определенной смены вотчинных представлений о семейном владении идеей преемства в государственной, политической власти. В. к. Василий не в силах освободиться от традиционных представлений и в этом отношении, как, впрочем, не свободны от их пережитков династические понятия и позднейшей самодержавной монархии. Не великокняжескую власть высвобождает он из пут семейно-владельческой традиции, а только укрепляет вотчинное право на эту власть за своей семьей, за своим потомством. В договорах он укрепляет свою «вотчину великое княжение, Москву и Новгород Великий» «под своими детьми, в. к. Иваном и под князем Юрьем и под меншими своими детьми», и добивается по возможности от младших князей, чтобы они признали не только его, князя великого, старейшим братом, но сыновей – Ивана и Юрия и меньших детей его «имели себе братьею старейшею» и держали их «честно и грозно»479. Победу над удельным дроблением власти предстояло завершить в недрах самой великокняжеской семьи.

II

В правительственной деятельности московской великокняжеской власти смена Василия Темного Иваном III только внешний момент, не менявший, по существу, ее течения в принятом направлении. В. к. Иван Васильевич завершает собирание власти и перестройку внутренних отношений Московского государства на новых основаниях, завершает и политическое объединение Великороссии, оставляет преемников вотчичами на всех государствах Московского царства.

Начал Иван III с пересмотра положения Верейского и Ярославского княжений, но повел его с неспешной постепенностью. На первых порах он возобновил с двоюродным дядей, князем Михаилом Андреевичем, договор, утверждавший за ним то положение, какое определено соглашениями Василия. В этой грамоте Михаил признал старейшими себя двух племянников, в. к. Ивана и князя Юрия, а равным – третьего Васильевича Андрея; утверждены за ним его вотчина Верея и Белоозеро и великокняжеское пожалование Вышгород с придачей от в. к. Ивана нескольких волостей. Весьма характерно, что деловая сторона этой грамоты тем определена в надписи на ее обороте, что она «была дана ему после живота великого князя Василия Василиевича на Вышегород», т. е. назначение такой «грамоты докончальной» служить жалованной грамотой. Но она вскоре подверглась пересмотру. Михаил Андреевич вынужден «отступиться» в. к. Ивану Вышгорода со всеми волостями, вышегородскими и приданными к нему по первой грамоте, всего того, что великие князья пожаловали из «своей отчины» ему «в вотчину и в удел»480. Но и этот второй договор не замедлил подвергнуться замене новым, в котором положение князя Михаила значительно понижено: теперь он «под всею братьею великого князя в молодших»481. Затем лет на двадцать князя Михаила оставили в покое. Но в 1482 году у него снова взяли обратно последнюю договорную грамоту482. Настала пора новых решительных шагов к ликвидации остатков удельно-вотчинного строя; настало время определить положение младшего поколения. Рядом с отцом выступает великим князем Иван Молодой; рядом с князем Михаилом его сын Василий. Новый договор сообщает, что князь Михаил отдал великому князю свою отчину Белоозеро «и грамоту свою на то ему дал», но сохранил пожизненное владение Белоозером; по смерти Михаила Белоозеро переходит к великому князю или его сыну, кому великий князь его отдаст, а князю Василию Михайловичу в эту вотчину не вступаться, не подыскивать ее некоторою хитростью483. В 1484 году князь Василий Михайлович бежал в Литву: великокняжеская опала постигла его в связи с осложнениями дворцовых отношений после второго брака в. к. Ивана, а князь Василий был в них запутан по своей женитьбе на Марье Андреевне Палеолог, племяннице в. к. Софьи Витовтовны484. Иван Васильевич взял на свое имя Верею, которую отец, надо полагать, отдал кн. Василию после его женитьбы, и хоть отдал ее Михаилу Андреевичу, однако уже как свою, а не его отчину, в пожалование и притом лишь пожизненно; уничтожено и вотчинное право князя Василия на остальные владения князя Михаила, на долю в Москве и на Ярославец – тем, что Михаил «после своего живота ту свою вотчину всю дал великому князю». Так обеспечена к моменту кончины князя Михаила инкорпорация всего его удела-вотчины в составе непосредственных великокняжеских владений485.

Перед кончиной, которая последовала 9 апреля 1486 года, князь Михаил Андреевич приказал составить духовную грамоту и прописать в ней, что благословляет господина своего, в. к. Ивана Васильевича, своею отчиною-жребьем в Москве и Белым озером, а также Ярославцем с селами и слободами, кроме тех, какие дал в церковь на помин души или раздал в куплю своим боярам, а про Верею не счел нужным упомянуть. Грамота эта была представлена ближним боярином князя Михаила князем Василием Ромодановским в. к. Ивану и подверглась по его приказу переделке. Князь Ромодановский вернулся к Михаилу Андреевичу с другим «списком», какой составили московские дьяки, и повелением «по тому духовная писати». Тут о Белоозере сказано не «благословляю своею отчиною», а «благословил дал семи ту свою отчину… при своем животе»; о московском жребии и Ярославце также: «Благословил дал ту свою отчину всю после своего живота» и добавлено подтверждение о Верее, что ею великий князь пожаловал князя Михаила как «своею вотчиною» в пожизненное держание, а по его смерти та вотчина великого князя «со всем его и есть»486.

Так московские дьяки, по указанию своего великого князя, тщательно вытравили из духовной князя Михаила даже внешние черты «свободного» завещательного распоряжения, которые и так не соответствовали подлинному положению дел и отношений. Князь Михаил в форме духовной грамоты лишь закрепляет акт передачи всех своих владельческих прав великому князю, который, по существу, произошел в полной мере по прежним их договорам. И передача этих прав по договорам, вынужденная великокняжеской властью, такова, что ставить в крайне непрочное положение все пожалования и отчуждения князя Михаила; перечисляя их в своей духовной он сопровождает перечень оговорками: «А будут те села и деревни надобны моему господину великому князю», великий князь даст за них пожалованным деньгами или даст «в тех земель место свои земли». Усиление великокняжеской власти все углубляло ее землевладельческую политику, к которой только и применимо по-настоящему выражение о «собирании земли». Прием округления непосредственных владений великого князя по отношению к мелким земельным единицам – селам и деревням – путем обмена и купли был весьма обычен. Великий князь «менял» села с митрополитом и младшими князьями по своему усмотрению, придававшему обмену характер принудительного; так и в духовной Василия Темного читаем: «А восхочет мой сын Иван у своего брата у Юрья выменять Коломенские села, и сын мой Юрьи те села ему променит, а Иван сын выменит у своего брата те села, а его не изобидит». Вырождение «удельного» владения – во времена Василия Темного и Ивана III – в обладание пожалованиями на всей воле великого князя ставило ребром вопрос о том, насколько сохранится при смене местной вотчинной княжой власти столь же вотчинной непосредственной великокняжеской властью устойчивое преемство их распоряжений и уцелеют ли от ломки правовые акты, совершенные первой из них. Князь Михаил Андреевич заботится о том, чтобы князь великий «судов его не посудил» и в его данья и пожалования земельные «не вступался» и их «не порушил», но плохо надеется на добрую волю новой власти, от усмотрения которой всецело зависит решение этих вопросов.

На местные вотчинные княжества надвигалась подлинно грозная власть. Ее приемы и свойства ярко сказались в 60-х годах на ликвидации вотчинных владений ярославских князей. О ней мы узнаем, к сожалению, только по горькой записи местного книжника-летописца, который – под 1468 годом – приписал к известию об обретении мощей ярославских князей – чудотворцев: «Сии бо чудотворцы явигиася не на добро всем князем ярославским, просталися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь великий против их отчины подавал им волости и села, а из старины печаловался о них князю великому старому (т. е. Василию Темному) Алексей Полуектович, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была». Сняв таким приемом, который близко напоминает «пересмотр земель и людей» Иваном Грозным, верхний слой местной «старины», великокняжеская власть глубже вступает в перестройку местных порядков и отношений: «А после того в том же граде Ярославле явися новый чудотворец Иоанн Агафонович Сущей, созиратай Ярославской земли, у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя, а кто будет сам добр, боярин или сын боярский, ин его самого записал». Круто берется московская власть за подчинение своим потребностям землевладения и личных сил годного в службу населения. И местный обыватель-книжник доходит до кощунственной гневной иронии по адресу московского боярина-наместника: «А иных его чудес множество не можно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще дьявол»487.

В 70-х годах пришел черед ростовских князей. Они, подобно князьям ярославским, давно сошли на положение служилых князей, бывали великокняжескими воеводами и наместниками, но еще княжили на вотчинной своей «половине Ростова»; в 1474 году они продали ее «со всем» в. к. Ивану, а он продал новый свой примысел матери, которая владела другой половиной Ростова по духовной Василия Темного488.

Растет вотчина великого князя, поглощая мелкие вотчины удельного княжья. Крепнет и обобщается непосредственная его власть над территорией и населением Московско-Владимирского великого княжества; строится Московское государство. Но в самой великокняжеской семье еще живы удельно-вотчинные воззрения и отношения.

С братьями Иван III, по-видимому, не заключал договоров «у отня гроба». Но в сентябре 1472 года умер кн. Юрий Дмитровский – без потомства (он и женат не был). Вопрос о судьбе его удела поднял острые разногласия. Впрочем, возникли они еще при жизни Юрия. До нас дошла духовная этого князя; он в ней, понятно, не упоминает о своем уделе, который не подлежал завещательному распоряжению, а распределяет села и деревни и движимость свою между матерью, братьями и сестрой, назначает раздачу в монастыри и боярам, перечисляет подлежащие уплате долги489. Ко времени перед кончиной Юрия относится текст договора Андрея Большого с в. к. Иваном; в его тексте обращено особое внимание на условия владения московскими третями, на отношение к городскому населению и к «численным» людям. По духовной Василия Темного одна из московских третей дана была князю Андрею Большому совместно с Юрием. В договоре видим подтверждение порядков ведания городом с преобладанием великокняжеского управления, при охране прав младшего брата на долю дохода; видим «блюденье с единого» торговых и всех городских людей; и тут же восстановление «блюденья с единого» всех численных людей с запретом покупать их земли, а кто из князей произвел такие покупки у черных людей, а также у слуг, которые под дворским, не имея на то особых великокняжеских грамот, должен их вернуть в тягло по старине490. Эти черты договорной грамоты свидетельствуют о недоразумениях между князьями по совладению Москвой и по делам служилых и тяглых людей; составлен текст договора «по слову» вдовствующей княгини-матери, т. е. при ее посредничестве между сыновьями. В 1473 году в. к. Иван уже заключает договоры с братьями по поводу удела князя Юрия – в феврале с Борисом, в сентябре с Андреем Большим491, которыми этот удел укрепляется в нераздельном владении великого князя. Такой результат был достигнут не без труда, летописи отметили гнев братьев на великого князя, «что им не дал в уделе жребия в братне во княж Юрьеве», и домогательства, такого раздела не закончились с их стороны на договорах 1473 года, несмотря на то что некоторую компенсацию они все-таки тогда же получили: за князем Борисом утверждено великокняжеское пожалование на Вышгород, «как было за князем за Михаилом», а великая княгиня Мария дала Андрею Большому свои купли – городок Романов да земли в устьях Шексны и «колодезь соленый» в Ростове.

Вопрос о «княжь Юрьевой вотчине» приобрел особую остроту в связи с рядом других, точнее с общим пересмотром положения великокняжеских братьев в созидавшемся Московском государстве. Одолевая ряд внутренних сопротивлений, великокняжеская власть все более выделяет своего носителя из семейных связей, «возносит» его над членами семьи, над братьями, над матерью.