Текст книги "Рожденный Богом"

– 17 —

««А той ты еси, люд людской. Да поди ты, да воззри на Солнце наше красное, да приклонися пред очами его.

Да воздаси вы люди мирные, работнички славные, девки пригожие, да парни холенные Небу синему, да Владыке его. Да прибудет свет-огонь в домах ваших. Да будет Его жар да во кузницах наших, перезвоном да перестуком молоточков восхваляющих Отца нашего. Да не затухнет воля Его в сердцах наших, дабы возносили мы имя Огня да к небесам синим. Так поклонимся, братья и сестры, в пояс – да не прихватит вас хворь спинная – и вознесем благословение к имени Его!»»

Странная речь. Я бы даже сказал очень странная, особенно для человека, который живет в эпоху электроники и «когда космические корабли…» ходят в Большой театр. Нет, это не постановка, не игра на публику, это не какие-то неоязычники развлекаются и это даже не очередной бред. Все гораздо сложнее – это реальность.

Илья стоял на большой площади. На высоком помосте сооруженным вокруг большой деревянной фигуры обитой железом ходил из стороны в сторону мужичок. Подле фигуры лежал металлический лом, стояла небольшая наковальня, на которой лежал… кажется, творог. Сам мужичок был небольшого роста, в лохмотьях, на голове рваный платок, из-под которого выбиваются пряди взъерошенных волос. Рот щербат, да тело худое в тряпках, на ногах только грязные ногти.

«Юродивый», – почему-то подумалось Илье. Оборванец вещал с таким напором, яростью и вдохновением, что его хотелось слушать. Он явно говорил о каком-то Боге, просил вознести ему славу и поклониться ниже пояса. Вот только Иля не совсем понимал, о каком Боге идет речь и:

– Где я? – удивленно осмотрелся он по сторонам.

Это явно была какая-то деревня. Вряд ли деревянные дома максимум двухэтажные, вместо асфальта – грязь, да и народ одетый по моде а-ля»«я одеваю у ближайшей помойки»» можно отнести к городу. Да, еще всякая домашняя живность ходит туда-сюда, словно у себя в загоне.

– Деревня, – вслух подтвердил свою догадку юноша, с таким вздохом, что рядом стоящий мужичок обратил на него внимание.

– Волож, – уважительно кивнул он.

– Что, простите?

– Говорю, это Волож, – обвел руками пространство перед собой мужичок.

На вид ему было от тридцати до семидесяти. Небольшого роста, чуть сгорблен, узкое лицо, бесцветные глаза и губы-ниточки. Худой как жердь, тряпки, что служат ему одеждой, болтаются, словно он чехол от дирижабля на себя нацепил. Босые ноги покрыты таким слоем грязи, что его можно спокойно принять за мятую обувь.

– Ты, я смотрю не местный? – прищурившись, поинтересовался местный житель.

– Да… наверное, – довольно, невнятно, но Илья и сам не знает отсюда он или нет.

То, что это галлюцинация, он уже понял. Вот только странная она какая-то: ранее таких видений у него не было, а какой элемент присутствия, словно действительно находишься здесь. Запах, грязь, надвигающиеся серые тучи, галдящий народ и мычаще-гагочаще-кудахчущие животные – такое с ним впервые.

– А ты сам-то, чьих будешь? – вновь поинтересовался абориген.

– Что, простите?

– Ты че сын ни бэ, ни мэ? – усмехнулся мужичок.

– Что? – в который раз не понял Илья. Он что издевается над ним? Задает какие-то дурацкие вопросы.

– Глухой что ль?! – прокричал, чуть ли не в ухо мужик.

Волосов даже отпрянул от него.

– Не ори – не глухой, – попросил он, прочистив ухо.

– Тогда чего заталдычил как дятел «что, что»?

– Ничего. Извините, мне идти надо, – неуверенно сделал назад несколько шагов Илья.

– А звать-то тебя как?

– Э… Миша, – соврал он.

– Уж не Мишка ли ты с Проречья? – подозрительно осведомился незнакомец.

Так как кто такой «Мишка с Проречья» Волосов не знал, но если его знает этот субъект, то почему бы:

– Да, – кивнул Илья, мало представляя, что за этим последует.

А дальше произошло то, что мужичок вдруг заорал дурным голосом.

– Люди добрые, держите вора-проходимца! Он у меня давеча табун коней увел, детишек голодными оставил, меня по миру пустил! Ах, да ловите его, вяжите путами крепкими, да сажайте под засовы железные!

Во, как запел. Его бы слушать, да слушать, но если оглянуться и посмотреть на застывший народ, наблюдающий за спектаклем, то можно увидеть, как с каждым словом лица у них становятся все злее и злее. Кое-где в толпе уже блеснули лезвия топоров и ножей. Представление обещало закончиться трагедией, если Волосов отсюда быстро ноги не сделает. Вот только куда бежать? Эту деревню, он видит впервые.

Илья даже шага сделать не успел, как его сбило с ног нечто большое и сильное. Земля с радостью приняла участие в захвате, больно врезав по спине, а сверху наподдала туша какого-то бугая, что ухватил его поперек тела.

– Отпусти, я ни в чем не виноват! – пытался вывернуться из жестких объятий Волосов, но не тут-то было. На него сверху набросилось еще несколько человек, и начали банально избивать.

Его валяли по грязи, били просто кулаками, а потом кто-то врезал под ребра цепью намотанной на руку. Илья взвыл, за что получил по зубам – кровь быстро наполнила рот.

– Мочи его, – скакал вокруг кучи мужичок, который и затеял все это. Скакал и подзуживал остальных.

И вот попробуй теперь доказать, что ты не тот за кого тебя приняли. Тут даже рот открыть нельзя, чтобы кто-нибудь не влез туда пальцами – Илья уже несколько раз кусал кого-то. Тело ныло от боли, а ведь в ответ ничего не сделаешь. На каждую руку и ногу казалось приходиться человек по десять, который висят на них и не дают пошевелиться.

– Вяжите его. Надо жертву Отцу принести, дабы другим неповадно было! – надрывался мужик.

Илье каким-то чудом удалось освободить руку, и когда оборванец в очередной раз проскакивал мимо, схватить его за ногу и повалить на землю. Крику было столько, что на миг все замерли, чтобы посмотреть, кто это там режет гигантскую свинью. Когда поняли, что произошло…

– Уроды! – взвыл Илья, когда кто-то воткнул ему нож в ногу. – Убью, твари!

Он чувствовал, как гнев наполняет его. Адреналин взлетел до таких высот, что и орел позавидует, а если еще немного то сердце остановится. Мышцы буквально раздирало от напряжения, но Илья шокировано ощущал, что толпа над ним начинает подниматься… и это его рук дело.

Небо над головой затянуло тучами. Свинцово-черный цвет заполонил все пространство, погружая деревню в ночь. Красными, ярко-желтыми и белыми всполохами небосвод раздирали молнии.

Одна из посланниц небес ударила прямо в деревянную фигуру, вокруг которой вещал юродивый. Она моментально вспыхнула, расколовшись надвое. Местный оратор успел только ошарашено отступить на шаг, но жадно-ревущее пламя ухватило его за развевающиеся одежды и притянуло к себе, захватив в жаркие объятия. Оглушающий крик пронесся над деревней, а ему вторил поражающей своей силой гром. Раскат был таким оглушающим, что несколько человек упали на колени и начали, то бить головой об землю, а то вздымать руки к небу, что-то выкрикивая. Куры начали носиться кругами, а одна из коров замертво рухнула.

«Молитесь? – злорадно подумал Илья. – Ну молитесь, молитесь». Мышцы разрывало от той силы, что он чувствовал в них. Навалившиеся на него мужики медленно поднимались в воздух – еще немного и он попросту откинет их в сторону. Но тут краем глаза Волосов заметил широкое лезвие ножа, и в следующую секунду в бок врезалась холодная сталь. Вгрызаясь в плоть, она уткнулась в ребра, и сломало одно из них.

Следующей минуты словно и не было. Деревня погрузилась в глубокую тишину. Даже молнии не могли нарушить ее, а громогласные раскаты грома скорее ощущались, нежели слышались. В тишину погрузилось все… кроме яростно стучащего сердца.

Боль… Всегда отправной точкой была боль. Она как механизм запуска, раскрывала скрытые резервы организма, и делало невозможное. И уж поверьте, у Ильи было что раскрывать.

Сегодня что-то слишком много кричат. Вот и Волосов разорвал криком небо. Криком ярости и злости, страха и боли, мести и… созидания.

Та куча-мала, что наседала на него, была отброшена в одно мгновение. Из опавших тел… медленно… в свете разбегающихся по черному небосводу молний… в тиши надрывающегося грома… поднимался не юнец. Вместо него, расправляя плечи и откидывая назад длинные волосы цвета вороньего крыла, вставал муж. Широкоплечий, с длинными мускулистыми руками, густой бородой, сжатыми губами и праведной яростью в глазах.

– Отец, – вышептал кто-то и по толпе пронеслось: «Отец, Отец, Отец, Отец».

– ОТЕЦ!!! – завопил кто-то, и земля содрогнулась от одновременно рухнувших на колени людей.

– Я – Отец ваш… Я – Бог ваш… Я – ваше Небо… Я – ваша жизнь, – голос был чуть хрипловат, но громкий и страшный. – Вы посмели нарушить МОЙ закон!!!.. За это Я покараю вас, – закончил он тихо, но все услышали.

Никто не посмел даже глаз поднять, не то, что слова молвить, когда Илья подошел к одному из тех, кто напал на него и, поднял. На него испуганно смотрел молодой парень, лет может двадцати: соломенные волосы спутаны, из носа разбитого в драке тонкой струйкой течет кровь, он высокого роста и хорошо сложен… но дурак.

– Пощади, Отец, – только и успел вымолвить он, как сильные руки схватили его поперек тела и сдавили с невероятной силой. Словно многотонный блоки накинулись на парня.

Он вскрикнул, но тут, же захлебнулся собственной кровью. Было слышно, как затрещали, а потом и хрустнули ребра. Парень закатил глаза, обнажая налитый кровью белок. Икнул, выплюнув небольшой фонтанчик крови, и рухнул замертво, отпущенный из могучих рук Ильи.

Какая-то баба не выдержала и закричала в голос. Ее подхватили еще несколько женщин, а потом народ вскочил и начал разбегаться, стараясь как можно дальше убежать от гнева Отца. Вот только напрасно все это.

– Призываю тебя Огонь Небесный, властью своей, волей своей! – возвысился голос, и небо ответило.

Сотни молний одновременно упали, поджигая дома, людей, животных, саму землю. Жадный огонь вгрызался в жертву, и ему было все равно дерево это или плоть – он был голоден. Живые факелы кричали, рыдали и плакали, стараясь погасить пламя. Но все было тщетно.

А посреди горящей деревни, среди криков и стонов, запаха горелой плоти стоял могучий мужчина и бесстрастно взирал на все это.

Злыдни до сих пор не могли поверить, что они сделали ЭТО и остались в живых. Вола так трясло от напряжения и одновременного наслаждения от осознания, что Убийца мертв (!), что его пришлось удерживать и с силой вливать водку – это хоть немного успокоит.

Из больницы Ирод и Вол буквально вылетели и, петляя по району, скрылись в лесу. Однако и там они не остановились и продолжали бежать, пока не достигли заброшенного поселка, в котором было их убежище. Только здесь они перешли на шаг, но любой шум заставлял напрягаться и идти быстрее. Лишь большим усилием воли они не срывались на панический бег – они еще не полностью осознали, что опасности больше нет.

В убежище их уже ждали притихшие отморозки с зажатыми в руках ножами. Они тоже были все на нервах, потому что Толстяк рассказал зачем, на самом деле, им понадобился парень в больнице. Вот теперь и они сидели»«на иголках»», ожидая, когда вернутся… Вернуться ли Вол и Ирод?

Когда те постучали, напрочь забыв про условный стук, Негру, Коготь и Брыс готовы были выломать дверь и изрубить любого кто за ней находится. Остальные были не так серьезно настроены, поэтому темный лес растворил в себе несколько фигур.

Пронесло. За дверь были те, кого и ждали – негромкий вздох облегчения пронесся по разрушенному зданию.

– Убили, – тихо произнес Вол, медленно опуская на пол. – Вот этими вот руками, – он показал окровавленные ладони, в одной из которых до сих пор сжимал нож.

Чувствовал ли он в это время удовлетворение от проделанного? Конечно… Радость? Еще бы… Возбуждение? Ну-у, это даже описать невозможно. Ведь никому ранее не удавалось уничтожить Убийцу. Никому из низшего пантеона. Отцы могли это сделать и делали, но теперь:

– Мы убили его! – возбужденно закричал Вол, вскакивая с пола.

Несколько рук взмылись вверх и подхватили крик главаря: «Убили, убили, убили!»

– Вол, у нас тут небольшой подарочек заныкан, – улыбаясь, сообщил Толстяк.

– Какой?

– Братва, выноси, – кивнул злыдень и Мрак с Жестью, быстро скрывшись в лесу, через минуту привели оттуда… пытавшегося вырваться Рога.

– Тать? – приятно удивился отморозок.

– Тать, – хищно улыбнулся Ирод и, подойдя ближе, наотмашь врезал ему в челюсть. – Вот мы и встретились.

Рогу не повезло – причем очень крупно. Для начала он так и не смог удовлетворить свою месть, и она до сих пор пожирает его изнутри. Мальчишка остался жив и во всем виноваты – злыдни! Они ведь пришли за ним. Русалка – тварь – предала его, он знал это, но, никак не мог подумать, что отморозки прознают, когда он решиться наведаться в больницу. Не вовремя они появились: еще бы минуту и сучонок выл бы от страха, моля о прощении.

Ему повезло, что смог огорошить злыдней настолько, что проскочил сквозь них, словно ласка в беличье дупло. Рог хорошо запомнил дорогу наверх, поэтому тут же рванул к лестнице и скатился с нее прежде, чем сверху послышался быстро приближающейся топот ног. Он был уже почти на первом этаже, когда взвыла пожарная тревога. Это настолько огорошило и напугало татя, что он замер на несколько секунд. В ушах звенело непомерно громко, а он старался закрыть их, чтобы хоть немного приглушить надрывные завывания «какого-то чудовища».

Этот ступор сыграл с ним плохую шутку. Единственный шанс оторваться от отморозков – добраться до леса. Там он имеет огромную фору, так как умеет, лазит по деревьям, но… Больница стала его тюрьмой. Злыдни налетели гурьбой и, прежде чем он успел что-то сделать, скрутили руки за спиной и затянули на них ремень. Повезло в одном – отделался всего двумя ударами по ребрам и одним, но очень болезненным, в живот. Рог согнулся пополам и начал хватать ртом воздух, который словно выкачали из легких.

– Попался, сука, – прошипело в ухо и его, подхватив, поволокли наружу. Он пробовал сопротивляться, но каждый раз тяжелый удар обрушивался на ребра, или живот, челюсть, спину. Порой все сразу.

Впереди черной стеной вырастал лес, вот только назвать его «дом родной» язык не поворачивается. У него теперь вообще мало, что поворачивается. Его тащили быстро и яростно, подгоняя пинками и тычками. Вскоре деревья сомкнулись за ним и вот тут-то злыдни оторвались по-полной. Его повалили на землю и начали избивать. Били осторожно, чтобы не попасть в голову, и в тоже время очень сильно и безжалостно. В лунном свете, что еле проникал через тучи и густую крону деревьев блеснули лезвия ножей. Горлу сразу стало холодно и Рогу пришлось вздернуть голову, только клинок еще больше вдавился.

– Конец тебе, тать, – прохрипело над ухом. – Мы тебя выпотрошим, как ты Вода.

– Это не я, – прохрипел Рог.

– В другом месте заливать будешь, – по ребрам больно ударило.

– Вод был нашим братом, а ты его… – по шее побежал тонкий липкий ручеек.

– Оставь, Коготь. Надо его Волу и остальным привести, – голос был хищный.

– Ладно, – нехотя согласился злыдень и убрал от горла нож. – Тащи его, ребята. Дома повеселимся.

Вот теперь Рог «дома» и его окружают отморозки, которые настроены очень враждебно: лица ухмыляющиеся, в руках ножи, а в глазах жажда крови и дикий смех. Дело тут уже не в мести – он слышал, как Толстяк рассказывал, что тать не виноват в смерти Вода, но это вряд ли остановит их.

– Чудесный сегодня день. Сначала Убийца, теперь ты. За что нас так любят Отцы? – присев рядом на корточки, усмехнулся Вол.

– Я не убивал, – еле слышно произнес Рог и то, это далось с трудом: губы разбиты, а в горле саднит и ужасно хочется пить.

– Мы знаем, – спокойно ответил Ирод и пнул татя.

– За что?

– Злыдни ненавидят татей. Вас надо уничтожать как надоедливых комаров. Почему бы тебе не стать первым, – прошипел Вол.

– Ты посмел ударить Марьяну, – рывком поднял его Толстяк. – Этого хватит, чтобы замочить тебя прямо сейчас.

– Сначала Убийца помер, теперь вот ты, – ухмыльнулся Негру, проводя лезвие ножа по ладони, словно точа его.

– Убийца мертв? – ошарашено уставился Рог на злыдней, на время, забыв, что боль стала его вторым»«Я»».

– Да, – гордо заявил Вол. – Ты не успел убить его, зато мы сумели.

– Что, думал, сам порубать его? – оскалился Ирод. – А мы спугнули тебя. Догадались, что тот парень и есть волколак… Теперь он никого не тронет.

– Да. Потому что порублен в капусту, – расхохотались отморозки.

– Дураки. Парень не Убийца – я ведь говорил правду. Он должен был умереть по закону, как нанесший оскорбление. Вы убили не того! – Рог попытался посмеяться, но только закашлялся и выплюнул на пол сгусток крови.

– Ты гонишь, – с трудом вымолвил Вол.

– Нет – не гонит, – раздался незнакомый голос и все разом повернулись на него.

В дверном проеме стоял парень лет двадцати-двадцати пяти: ежик темных волос, поднятый воротник пальто; убаюкивающий взгляд из-под бровей, тем не менее, хранил в себе ледяную стужу; прямой нос и губы в небольшой ухмылке. В правой руке он неспешно перебирал черные четки.

– Кто-нибудь мне ответит:»«Сколько»»? – покачал он в воздухе шариками, сделав несколько шагов к злыдням.

Все сразу поняли кто перед ними. Кажется, первым закричал Брыс, а Рог повалился на пол, где заходился то глухим смехом, то кровавым кашлем.

– Дураки. Вы не того убили, – прошептал он.

Сегодняшней ночью лес молчал, как никогда раньше. Словно неведомая чума прошлась по нему, выкосив все живое. И долго еще по его дебрям, отскакивая от стволов деревьев и путаясь в кустах, гуляли крики: испуганные, надрывные… последние.

Он зажмурил глаза, но настырное солнце старалось прокрасться под веки. Пришлось заворчать и закрыть их рукой. Осторожно открыл сначала один глаз, потом второй. Вокруг только высокая изумрудная трава и где-то в ней стрекочут кузнечики. Один сидел почти рядом, и он видел его настолько четко, словно под микроскопом. Это удлиненное тельце зеленого цвета, что делает кузнечика неотличимым от травы. Маленькие темно-красные, почти бурые, бусинки глаз. Длинные усики все время в движении, словно пытаются уловить какой-то сигнал. Вдруг он раздвинул надкрылья и завибрировал ими из стороны в сторону – раздалось стрекотание.

Илья осторожно отвел руку от глаз, но этого хватило, чтобы травяной скрипач, подобрав задние ножки, взмыл в воздух и исчез, оставив после себя только чуть покачивающуюся травинку. Волосов улыбнулся и, вновь зажмурившись от солнца, поднялся.

Он стоял посреди большого поля. Высокая трава, что доходила до пояса, колыхалась от теплого ветра, и казалось, что он стоит посреди зеленого моря. К чистому голубому небу поднимался еле видимый дымок, который шел из трубы, что возвышалась над травой всего на пару сантиметров. Илья огляделся кругом и вспомнил, что он уже здесь был… Тогда, во сне. Вон там дом – это его труба, а в нем:

– Леля, – ласково произнес он и добавил. – У меня есть сын.

Ноги сами понесли его к дому, что начал вырастать казалось из зеленого»«моря»». Высокий, добротный, сложенный из толстых бревен, светлый и такой родной – дом.

Сначала он услышал веселые голоса и детский смех. Он уже бежал, рассекая траву как ледокол тонкий наст, голоса становились ближе, пока он не взобрался на небольшой пригорок.

Возле дома копошилась ребятня: мальчик лет восьми и девочка лет пяти. Они гонялись друг за другом, а когда паренек догонял сестру – даже с такого расстояния он видел, как они поразительно похожи – он хватал ее и поднимал в воздух, который тут же наполнялся радостным детским визгом: «Еще, еще! Выше! Я хочу взлететь как папа!» Мальчуган подбрасывал ее, а она, раскинув руки в стороны, как будто птица, заливисто смеялась.

– Дети, обедать пора! – донеслось из открытого окна.

Ребятня тут же устремилась в дом, из которого уже доносились запахи гречневой каши, парного молока, жареного мяса и свежеиспеченного хлеба. Илья непроизвольно сглотнул и широким шагом начал спускаться с пригорка. С каждой секундой дом приближался, а его сердце стучало все сильнее и сильнее, будто он поднимался по отвесной стене.

Перед самой дверью он остановился. Сердце заходилось как бешенное, а в горле пересохло, руки мелко подрагивали, и он все никак не мог решиться открыть дверь. Медленно поднял руку и осторожно толкнул толстые доски, которые с легкостью ответили на прикосновение, отойдя от косяка на смазанных петлях. Илья сделал осторожный шаг… Потом еще… еще и еще. Широкая горница пропустила его в не менее большую комнату, посреди которой стоял дубовый стол. Красная скатерть покрывала его, а на ней стоял горшок исходящий паром. Крынка с широким горлом, от ароматного хлеба была отрезана краюха, которую с радостью уплетают за обе щеки:

– Дети, – вымолвил он на выдохе.

– Папа, папа! – радостно закричала девочка и первой бросилась к нему.

Илья поймал ее и прижал к широкой груди, а она, уткнулась в его густую бороду и попыталась обнять маленькими ручками. Сын уткнулся ему в живот, он приобнял его второй рукой, а в глазах вдруг так неистово защипало, что он несколько раз моргнул.

– Папа, ты чего – плачешь? – раздался удивленный детский голосок, и по щеке прошлась мягкая ладошка.

– Нет… – сглотнул Илья, вставший в горле комок. – Нет, просто пылинка в глаз попала.

– Мама, мама – папа пришел! – закричала девчушка и, выскользнув из его объятий, побежала куда-то вглубь дома.

– Отец, – поднял голову сын и взглянул на него.

– Перун, – в голосе гордость и радость, – как же ты подрос.

– Здравствуй, дорогой, – прозвучал медовый голос, и сердце Илья остановилось.

Она стояла в проеме. Ее золотистые волосы были собраны в конский хвост и подвязаны алой лентой. Легкое платье светло-зеленого цвета струилось по ней, словно волна вышедшая из берегов. В руках у нее была крынка, а в глазах такая любовь, что… сердце вновь забилось учащено.

– Леля, – дрогнул голос.

Она только улыбнулась в ответ и протянула кувшин.

– Поди устал с дороги. На, выпей молочка парного, прохладного.

Не отрывая от нее глаз, он взял крынку и припал к ней, чувствуя, как в горло потекла живительная влага. Молоко сбегала по бороде, капала на рубашку, но он смотрел и пил, пока кувшин не опрокинулся донышком в потолок.

– А теперь за стол, – улыбнулась Леля и хлопнула по попке дочку, которая тут же забралась на лавку и взялась за большую ложку, преданно глядя отцу в глаза.

– Кушай, – улыбнулся ей Илья.

Перун тоже вскочил за стол и уткнулся в тарелку, где горкой возвышалась гречневая каша, а на ней лежал кусок мяса.

– И тебя прошу с нами отобедать, – подошла к Илье Леля. – С сыном, – легкая рука легла на плечо. – С дочкой, – соскользнула на грудь. – С… женой, – заглянула она в глаза.

Не удержался Волосов. Притянул девушку… нет – жену, к себе и, как это говориться, «припал к устам сахарным».

– Папа, фу, – скорчила рожицу дочка и отвернулась.

А они стояли и целовались. Хотя это неправильно звучит: они наслаждались друг другом, каждой клеточкой тела ощущали свою любовь, секунда для них стала вечностью, а вечность секундой. Они не могли разомкнуть губ, потому что это значило разделить тело, сердце, душу… любовь, напополам.

– Остынет все, – негромко произнесла Леля, улучшив момент.

Как же ему не хотелось отпускать ее из объятий. Как хотелось вновь поцеловать и стоять вот так – вечность. Но она вышла из его рук, лукаво улыбнулась и села напротив детей. Его же место было во главе стола, где сейчас стоит большая миска исходящая паром, крынка молока и ломоть хлеба.

Темный стул даже не пискнул, когда он сел на него. Большая ложка казалась игрушечной в его ладони. От каши с мясом шел такой одуряющий запах, что желудок весь извелся, напоминая о себе урчанием.

Вот теперь Илья счастлив: рядом сидят любимые дети и любимая жена – ему больше ничего не надо, только бы они были рядом.

– Жива, не балуйся с кашей, – напущено строго сказала Леля, глядя на игравшуюся девочку.

– Папа, смотри, – не обратила никакого внимания она на мать. Дочка зачерпнула ложкой кашу и невысоко подбросила ее. Гречка рассыпалась на крупицы и осыпалась обратно в тарелку, не единым зернышком не коснувшись стола.

– Жива, слушайся маму, – шутливо погрозил пальцем Илья. – Скажи мне, дорогая, как меня зовут? – вдруг поинтересовался он.

– Странный вопрос, – удивилась Леля.

– Я знаю, я знаю! – потянула кверху руку Жива.

– Как?

– Тебя зовут «Папа», – улыбнулась она.

– Правильно, дочка. А как меня зовут остальные? – теперь уже руку тянул сын.

– Отец, – гордо произнес он и даже встал. – Остальные тебя зовут – Отец.

– А ты что скажешь? – посмотрел он на жену.

– Скажу, что тебя зовут…

Договорить она не успела. Неожиданно задрожала земля, да так сильно, что посуда на столе запрыгала и свалилась на пол, разлетевшись на крупные осколки. Небо за окном наливалось багрянцем, словно наступал закат, но солнце все еще высоко на небосклоне. Тяжелые тучи надвигались на него, протягивая длинные корявые пальцы и стараясь закрыть собой. Шарик стал белым от натуги, стараясь светить еще ярче, чтобы прогнать черные их, но словно саранча они наступали, поглощая каждый лучик, пока на землю не напала темень.

– Папа, я боюсь, – прижалась к Илье Жива.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – погладил он ее по головке. – Что это? – обеспокоенно взгляну на Леля. Та словно с лица спала: побледнела, губы стали не толще ниточки, а в глазах – страх.

– Скипер-зверь, – прошептала она бескровными губами.

Мало, что это сказало Илье, но достаточно того, что он видит собственными глазами. Волосов медленно поднялся из-за стола: грозный, свирепый, в глазах ярость, а руки сжимаются в огромные кулаки. Он буквально кожей чувствовал, что к ним приближается беда и если он ее не остановит…

– Оставайтесь здесь, – приказал он, а сам быстрым шагом вышел из дома.

– Отец, я с тобой, – тут же рядом оказался Перун, прежде чем Леля успела его остановить. В руках маленькая палица, с железным набалдашником, ощерившимся острыми шипами.

– Хорошо, – кивнул Илья и широким шагом направился к пригорку.

Однако прежде чем он дошел до него, из-за высокой травы выросли войны. Хотя трудно их так назвать: каждый был на небольшой лошадке, может чуть выше пони; черные халаты выбивались из-под кольчуг, а на головах намотаны отливающие золотом чалмы, с эмблемой ощерившегося скорпиона. Вытянутые лица, узкие глаза, смотрящие с ненавистью, короткие руки которые нетерпеливо взмахивают кривыми саблями. Их было немного… сначала. Десять… двадцать… еще несколько десятков. Вскоре весь пригорок был заполонен темными всадниками и среди них развивался штандарт, на котором был изображен атакующий скорпион.

– Дети зверя, – произнес Илья. Почему-то это фраза мелькнула у него в голове.

Всадники молчали и лишь нетерпеливые лошадки переступали с ноги на ногу, всхрапывая и вскидывая морды, словно хотели ринуться в бой, быстрее, чем хозяева. Небосвод был черен как одежда узколицых. Однако среди туч проскакивали короткие молнии.

– Разреши, отец, – попросил Перун. Волосов, каким-то внутренним чувством понял, что стоит это сделать.

– Хорошо, сын, – отошел он чуть назад, давая простор.

Мальчик сделал два шага вперед и расставил ноги. Крепко, до белых костяшек сжал палицу. Хрупкая спинка напряглась, когда он поднял оружие вверх… и с силой опустил его на землю. Раздался страшный гром, и небо раскололось от раздирающих его молний. Они сверкали огненными стрелами, падали на землю и вгрызались в нее. Гром нарастал, пока не слился в одноголосье и тут с неба упали разом сотни молний, что устремились к всадникам и поразили их, словно копья титанов. Крики боли, дикое ржание лошадей, запах горелого мяса заставил строй дрогнуть… но только на несколько секунд. Вскоре он вновь сомкнулся, и место павших заняли новые войны, такие же черные, с непроницаемыми лицами и жаждущими глазами.

Перун вновь поднял и опустил палицу. И вновь небосвод разверзся сотнями молний, пронзающих неподвижно стоящих всадников. И снова строй сомкнулся, закрыв образовавшуюся брешь, как будто ее и не было.

– Их слишком много, отец. Я не могу, – повернулся к Илье сын.

В его глазах беспокойство, руки дрожат от усталости, да и ноги держат на последнем издыхании. Иля поймал его, прежде чем он совсем ослаб и упал.

– Ничего, сынок, отдохни, – погладил он его по взмокшей голове. – Ты еще слишком слаб. Я сам разберусь, – поцеловал его в лоб.

Войны были все так же неподвижны, но Волосов чувствовал, что это продлиться недолго. Вдруг строй дрогнул, пошел волнами и рассыпался, освобождая середину.

– А … – чудовище точно произнесло имя Ильи – настоящее имя, но он его не услышал, словно кто-то резко отключил звук.

– Как ты меня назвал? – прищурился он, вглядываясь в темную фигуру.

– … – и снова лишь невнятная артикуляция губ, по которой даже нельзя понять, что произносят.

Перед Ильей, на пригорке, в окружении мелких воинов стояло чудище. Высокое, не менее двух с половиной метров ростом. Лысая голова с нанесенными на нее какими-то знаками и символами. Большие фасеточные глаза, отражали ночь, крики, страх и боль, подпитанную жаждой крови. Вместо носа две небольшие дырочки, а безгубый рот распирает от клыков, что еле-еле помещаются в него. Голый торс также покрыт непонятными татуировками, но видно, что со спины, прикрывая плечи и немного грудь на нем словно панцирь. Оно имеет мощные длинные руки, одна из которых оканчивается щелкающей клешней, с зазубренными краями. Ниже пояса Скипер-зверь – а это точно он – имеет туловище насекомого, покрытого черной непроницаемой броней. Четыре пары изогнутых ног, держали тело, чуть покачивая его из стороны в сторону. Все это кончалось большим и длинным хвостом, который словно состоял из пяти сегментов, каждый из которых казалось, двигался независимо от другого. Грушевидный набалдашник оканчивался изогнутой иглой, что больше напоминала ятаган.

– Я пришел за твоим сыном, – заревело чудовище. – И твоей дочерью… И женой – она будет моей рабыней, – вскинул Скипер руки. – Отдай их мне … – опять беззвучно прозвучало его имя, – иначе умрешь страшной смертью.

– ИЛЬЯ!!! – раздался испуганный крик за спиной. – НЕТ!!!

Леля упала на колени и заплакала, обхватив и прижав к себе сына.

– Все будет хорошо… Не волнуйся, любимая… Я с тобой… Я всегда буду с тобой, – не поворачиваясь, спокойно, с утешением ответил Илья. – Ни тебе решать, урод, какой смертью я умру. Не ведать тебя детей моих и жены моей, – прорычал он в ответ зверю, чувствуя, что начинает распаляться. – Я Небесный Отец говорю тебе, Скипер-зверь – уходи! Иначе я вырву твое ядовитое жало, – закончил зло.

Дальше как всегда пошла банальная словесная перепалка. Скипер послал Илью, пообещав скормить того своим детям. Волосов в ответ заслал зверя, да так далеко, что тот даже удивился такому адресу – видимо впервые слышал. Оскорбления перешли на личностный уровень, с захватом родственников до седьмого колена, особенно по женской линии.