Текст книги "Рожденный Богом"

– 10 —

Луч солнца прошелся по векам, заставляя зажмуриться и повернуться на другой бок. Однако яркий шарик, словно, за него решил, что хватит валяться в кровати, никак не унимался. Илья лег на живот, но не по ноябрьски теплое солнце начало нагревать спину. Волосов пытался вернуться в сон, узнать, чем же все закончилось, но… уже понимал, что это не возможно – придется вставать.

– Вот так всегда, пяти минут подождать не могло, – обратился он к огненному шарику за окном.

Как бы отвечая ему, пробежался по стене луч и, подмигнув напоследок, исчез, оставляю юношу сидящим на кровати. Илья помотал головой, прогоняя остатки сна, что упорно напоминал о себе, словами, образами и ощущением, что он упускает что-то важное.

– Бред, какой-то, – вновь потряс головой Волосов. – Приснится же такое.

Душ, довольно быстро остудил его сознание и тело. Привести себя в порядок, позавтракать, навестить дедушку – опять он засиживается допоздна, вон какие мешки под красными глазами.

– Опять всю ночь сидел?

– Доброе утро, внучек, – зевнул Власий. – Как спалось?

– Какой-то дурацкий сон приснился, – признался Илья, присаживаясь в кресло. Он рассказал деду, что видел совсем недавно. – Ну не бред?

– Да… Да, конечно, – после некоторого молчания, словно проснувшись, ответил старик. – Меньше надо на ночь телевизор смотреть, – сказал он наставительно.

– Я и не смотрел, – пожал плечами Илья. – Ладно, мне в институт собираться надо, – хлопнул он по подлокотникам, поднимаясь.

– А я еще поработаю, – зевнул Власий. – Ты там осторожней, Илейка, – подмигнул он на прощание.

Парень закрывал за собой дверь, когда вдруг с удивлением понял, что видит того самого старика из сна, в кресле дедушки: коричневые одежды, деревянный посох облокотился на стол, седые волосы рассыпаны по плечам, а ведь дед их носит в»«конском хвосте»». Но в ту же секунду дедушка Власий вновь стал собой. Дверь тихо закрылась, и Илья уже не мог видеть небольшую улыбку на лице Волосова-старшего.

– Гошка, по-моему, я схожу с ума, – и это вместо приветствия.

– Не удивительно – так головой приложиться. Странно, что ты вообще соображаешь. Хотя… учитывая, что в этом котелке ничего не вариться, то и расплескиваться там особо нечему, – улыбнулся приятель, уворачиваясь от шутливого удара.

– Я у тебя совета спрашиваю, а ты хохочешь, – притворно обиделся Илья.

– Хочет услышать мой совет?.. Ты хоть скажи наперед, что тебя так мучает, что ты уже на друзей бросаешься? – стал»«серьезным»» Георгий, поправляя невидимый галстук и очки, к тому же еще и откашлялся, словно готов был произнести монолог минут на сорок.

Волосов закатил глаза, думая, за что ему достался такой друг.

– Да понимаешь, сны мне какие-то странные сняться и, по-моему, глюки начинают преследовать, – заговорщицким голосом прошептал он. – Стало казаться, что люди выглядят не так… как обычно.

– А как? – не понял Веснов. – Неужели у них по две головы и шесть рук… Да еще они такие маленькие, зеленные с перепонками на пальцах, – хохотнул парень.

– Все бы тебе шутить. Нет, вы выглядите как люди, но…

– Мы?

Пришлось Илье во второй раз за сегодняшний день рассказывать сон, да и поведать о некоторых видениях до этого.

– Михайловну это ты круто увидел. Слушай, может мне тоже так… головой приложиться? Больно, конечно, но если обещают такие видения, то согласен потерпеть, – задумчиво спросил Гоша.

– Да я тебя сейчас сам ударю. Я ему тут про свои дела рассказываю, а он только о… бабах голых думает, – взвился Иля.

– О чем спор, пацаны? – раздалось сзади.

– Привет, Сань. Да вот понимаешь, его, – кивок на друга, – после удара довольно интересные глюки преследуют. Я вот думаю, может мне тоже черепушкой приложиться, а он предлагает свои услуги.

– Сань, подержи этого хохмача, пока я камень потяжелее найду, – попросил Илья, озираясь в поисках булыжника.

– Ей, двое на одного, нечестно, – завопил Веснов, прикрываясь от друзей пакетом с тетрадями. – Насилуют! – завопил он вдруг и рванул на автобусную остановку, к которой уже подходил нужный автобус.

– Ах, так, – переглянулись Александр и Илья, и бросились вдогонку.

Они успели запрыгнуть в автобус в последнюю секунду, перед тем как двери за их спинами закрылись.

– Где этот хохотун? Сейчас я ему пропишу лекарство против шила в заднице, – угрожающе-шутливо спросил Иля, осматривая переполненный автобус.

– Вон, – указал Саша почти на самый конец. На одном из сидений, прячась за какой-то дородной женщиной, рассматривал их хитрющим взглядом Георгий Веснов.

Илья погрозил кулаком и пройдя через турникет, стал пробираться к нему. Петровский последовал за ним.

– Привет, – как ни в чем не бывало, поздоровался с приятелями юноша. – А что вы тут делаете?

– Да понимаешь, ищем одного, чтобы на голове орехи поколоть. Рыжий такой, хохмач. Ты его случайно не видел? – навис Илья.

– Нет, – сжался Гошка, щурясь, посматривая на друзей, – не видел. Может вы автобусом ошиблись?.. Тетенька, они меня побить хотят! – заверещал он, когда Сашка протянул к нему руку.

Тетенька очень возмущалась таким поведением и тем, что Георгий вцепился в нее от»«страха»». Это ладно, но вот когда они втроем покатились со смеху, заставляя весь салон обратить на себя внимание, тетенька этого уже не могла выдержать и, обозвав ребят, вышла на остановке. Друзья плюхнулись на сидения.

– Гошка, ты дурак, – вынес вердикт Илья. – Зачем так орать? Ну побили бы мы тебя немного, потерпел бы.

– Спасибо, друг, а я-то думаю, кто я такой: то ли человек; то ли гомо сапиенс, какой-то; а оказывается»«дурак»», – улыбнулся Веснов. – Сань, как у тебя важная встреча прошла? – тут же поинтересовался он у Петровского.

– Нормально, – махнул тот рукой. – Тетку встречал. Она у меня из Саратова приехала. Пока в такси до дома вез, она все уши прожужжала, как я вырос, возмужал и вообще из меня мужчина хоть куда и пора бы жениться, – скривился от воспоминаний Александр. – Хорошо хоть ехать не далеко, а то я бы у водителя веревку потребовал. – Он изобразил затягивающуюся петлю и высунул язык, словно повешенный.

Илья улыбался, слушая рассказа Петровского, но тут автобус тряхнуло на очередной колдобине, и он услышал заливистый девичий смех. Оглянулся и наткнулся на четверку девушек, что щебетали в»«хвосте»» автобуса. Все бы ничего – они сами чуть ли не ржали минуту назад, – но девушки были почти полностью обнажены. Лишь прозрачные туники скрывали… нет, подчеркивали их развитые тела. На головах их были венки: у одной из ромашек, у другой из хвойных веточек, третья запрокидывала головку с венком из одуванчиков.

– Опять, – мгновенно севшим голосом произнес Илья – друзья его даже не сразу услышали.

– Что»«опять»»? – не понял Петровский.

– Галлюцинации опять, – пояснил Волосов. – Девчонок видишь?.. Так вот они сейчас почти голые и с цветами на головах, – проглотил он застрявший комок в горле.

– Где? – встрепенулся Гошка, чуть ли не в упор, рассматривая девушек. – Чего гонишь? Нормальные они, – расстроившись, посмотрел он на Илью.

Юноша мотнул пару раз головой.

– Действительно, – согласился он. Теперь девушек и можно было назвать голыми, но с большой натяжкой: все, же куртки, а на одной так вообще полушубок, мало похожи на прозрачные туники. – Бред, – тихо выдохнул Волосов и уставился на Георгия: венок из полевых цветов, расшитая красными нитями рубаха с цветами и босые пятки.

Кира Кирилловна с утра была тихой, что очень непривычно для столь шумной особы. И даже вместо своего утреннего спора, «что приготовить и почему не»«Геркулес»»?», она согласилась с единственным доводом Маруси «есть хочу» и ушла готовить. Девочка недоуменно смотрела в след старушки мало что, понимая в таком ее поведении. С этим надо было разобраться.

– Бабушка, с тобой все в порядке?

– Да, – слишком быстро это прозвучало. – Все хорошо, скоро будем есть.

– Точно все хорошо? – попыталась уточнить Маруся.

– Да, – слишком однообразный ответ, для человека, который еще вчера бы ответил на такой вопрос тирадой минут на – дцать.

– Хорошо. Если тебе больше нечего сказать, – недоуменно пожала плечиками шестилетка и вышла из кухни.

– Мария, – тут же донеслось ей в след.

А вот это уже настораживало. Кира последний раз называла девочку полным именем… Да никогда не называла – это впервые.

– Бабушка, – не по-детски строгий взгляд на встревоженное лицо старушки.

– Ничего. Скоро будем завтракать, – выдохнула она, хотя явно намеревалась сказать нечто другое.

Марька ушла, а вот тревожные мысли все никак не могут покинуть ее. Тот звонок от Него… не то чтобы напугал, все же она в какой-то мере принадлежит ему. Заставил очень сильно взволноваться, и она совершила глупость, рассказав все Волосову и Родову. Он так и сказал, что она «дура, раз думала, что он ничего не узнает».

– Неужели ты думала, что вот так просто пойдешь и расскажешь им о моем звонке?

– Нет, – с трудом пролепетала она.

Звонок прозвенел через минуту, после того как она вернулась от соседа. Он заставил ее сердце замереть, а потом быстро-быстро забиться, принуждая дышать с неприятным хрипом. Все же она боялась – хотя и волнения хватало.

– Запомни, кикимора ты старая, любое твое движение Я вижу. Любые твои слова Я слышу. Даже мысли твои Я знаю, – голос был спокоен и безразличен, словно говорил робот. – Еще подобное сделаешь, и кое-что другое исчезнет из твоей жизни. Поняла?

Ну что она могла сказать, если даже пошевелиться боится.

– Угу, – только и промычала в ответ.

– Вот и хорошо, – милостиво ответил голос. – Скоро я избавлю тебя от твоей обузы.

– О чем вы говорите? – никак не могла понять Кира Кирилловна. – О чем? – но телефон уже отвечал длинным протяжным гудком.

И вот теперь она мучается, пытаясь понять, о чем же Он говорил. Да еще этот запах, залезает в нос и заставляет отвлечься от тяжких раздумий.

– Ах ты крысиное отродье, – очнулась она от запаха гари – оладьи подгорели окончательно. Теперь ими можно было только травиться, но этого в ее планах пока не было. Пришлось срочно проветривать кухню и готовить по-новому, благо не так много успело подгореть.

– Марька, иди кушать, – позвала Кирилловна, накрывая небольшой столик. – Марька! – вновь позвала она, минуту спустя, когда ребенок не появился. – Да где же эта мелочь? – проворчала она.

В детской ее не было, в гостиной тоже, в ванне и туалете пусто – Кира уже начала волноваться.

– Маруся, – осторожно позвала она, подходя к своей комнате.

Дверь с небольшим скрипом открылась.

– Маша, – только и смогла выдохнуть старуха.

Рог прятался почти на самой окраине леса – здесь его вряд ли кто будет искать: слишком далеко от центра и Лешего. Как бы там ни было, но лесные жители старались держаться царя, пусть порой он и был строг… даже слишком. Все же все понимали, что если что-то произойдет, то своих детей он не даст в обиду.

Все пошло не так, как он думал. Злыдни оказались слишком трусливыми и они не чтили закон. А ведь он говорит, что человек должен умереть, но нет, они решили, что выше закона.

– Уроды, – выплюнул тать. – Трусливые бараны, сосунки недоразвитые, – ругался он. – Я вам всем покажу, что значит закон в этом лесу. Вы все узнаете, на что способен Рог, когда зол.

– Ты с кем разговариваешь?

Существо вздрогнуло, обернулось:

– А это ты, – испуг сменился безразличием. – Зачем пришел?

– С тобой поговорить.

– Я тебе уже все сказал. Или ты хочешь, чтобы я повторил это в другом тоне, Жык? – голос стал холодным и угрожающим.

– Нет, Рог, – тяжело вздохнул тать. – Я помню, что ты говорил, но и ты вспомни, кто ты есть, – голос был умоляющим.

– Я – тать, – привстало существо. – Тать, который готов мстить за оскорбление.

– Стык и Стах ждут тебя. Они хотят, чтобы ты вернулся в нашу общину. Подумай, Рог, нас осталось и так слишком мало, чтобы рисковать ради дурацкой мести.

– Дурацкой? – раздражительно бросил тать. – Значит для тебя чтение законов – дурацкое?

– Я не это хотел сказать, – пошел на попятную Жык. – Я хотел…

– Оставь свое лебезенье Лешему, – отмахнулось существо. – Знаю, что ты хочешь: чтобы я забыл этого мальчишку. Вот что я тебе скажу, – Рог вплотную приблизился к собрату, – он умрет, либо я никогда не отступлюсь. И мне никто не помешает: ни Леший, не трусливые злыдни, ни ты Жык, – тихо проговорил Рог и в ту же секунду вцепился в горло татя.

Жык пытался оторвать пальцы от горла, чтобы хоть немного глотнуть воздуха, но тать только сильнее сжимал пальцы, скривив в злобной ухмылке рот, а в глазах стояло безумство.

– Рог, – с трудом прохрипел Жык. – От… пус… ти.

– Я же говорил, чтобы ты сюда больше не приходил. Я говорил, что можешь засунуть свои уговоры в задницу и, что мне начхать на Стыка и Стаха. Говорил? – голос был мерзким и безумным.

– Ро… – слова потерялись, Жык только открывал рот, но не единого звука больше не смог произнести.

«Воздух… Как мало воздуха… Хочу пить… воздух… Мало… воз…», – черное настигло его разум и заволокло собой.

– Умри. Умри. Умри, – все приговаривал Рог, впиваясь когтями в горло некогда друга.

Тать уже повис в лапах убийцы, а существо все никак не могло остановиться, пока не раздался хруст и голова Жыка безвольно опала. Только после этого когтистые руки разомкнулись, и тело мешком упало на земляной пол небольшой пещерки, что пряталась под корнями большого дуба.

– Так все кончат, кто посмеет встать у меня на пути, – осипшим от накатившего возбуждения и осознания, что только что сотворил, голосом сказал Рог.

В ту же секунду яростный порыв ветра заставил старые деревья заскрипеть, а молодые пригнуться чуть ли не к самой земле. Птицы огромным роем встрепенулись с веток, поднимаясь в небо черной тучей. Звери спрятались по своим норам и старались даже не дышать. По лесу пронесся крик полный ярости и боли, сбивая позднюю листву и хвою с веток. Леший горевал о потере своего ребенка. Так было всегда, когда кто-то из лесных жителей умирал или… был убит.

– Дорогая, ты ведь понимаешь, что мы не можем ее всю жизнь охранять?

– Я все понимаю, Петр, но не могу смириться с тем, что кто-то пытается ей угрожать. Заметь, что это уже во второй раз происходит. Куда Леший смотрит? – возмущалась Лада Васильевна.

– Леля уже взрослая и может за себя постоять, – напомнил Родов жене. – К тому же Илья был рядом.

– Ты же знаешь, что я за нее беспокоюсь. Какой бы взрослой не была, для меня она всегда будет маленькой девочкой. Ты помнишь, какая она была? – голос стал сентиментальным.

– Да. Голопятая кроха со съехавшим на бок венком из первых одуванчиков. А как она не хотела снимать то платье. Помнишь, зеленое такое, легкое как пух? – Петр Михайлович и сам с удовольствием вспомнил маленькую девочку, которую он так любил баловать и качать на руках, когда она не могла заснуть.

– Я боюсь за нее.

– Не волнуйся. Скоро все кончиться, осталось всего несколько дней.

– Поскорей бы. Я так хочу, чтобы она была счастлива, я все усилия приложу для этого.

– Я верю, дорогая. Ты в этом специалист, – поцеловал доктор жену. – Все будет хорошо.

– Илюха, ты чего? – Веснов был взволнован. Илья уже несколько минут смотрит на него так, словно увидел зеленого человечка.

– Илья Николаевич, что с тобой? – это уже Петровский не на шутку взволновался.

Если бы друзья могли видеть то, что сейчас видит Волосов, то и они бы застыли с непроницаемыми лицами и ошарашенными глазами. Девушки в»«хвосте»» и Георгий – лишь начало, точнее малая кучка из того, что открылось Илье. Не меньше половины автобуса – а он почти заполнен – были… Трудно объяснить кем, но как минимум треть из… этих была не людьми. Бородатые, козлоногие, круторогие, с выпученными глазами, покрытые шерстью, с пятачками вместо носа, с хвостами и даже без ног – рыбьи хвосты их заменяли. Полуобнаженные девушки, юноши и совсем уж подростки в длинных рубашках, подпоясанных и нет, с посохами в руках и оружием, лютнями и кувшинами, красавцы и откровенные уроды, высокие и маленькие, худые и толстые. Они сидели, стояли, болтали о чем-то между собой и другими людьми… нормальными людьми, которые даже не видят, кто с ними рядом. Совсем уж его добили два голых карапуза, что весело летали (!) под потолком с маленькими луками и стрелами, трепеща белыми крыльями за спиной.

– Кажется, я схожу с ума, – наконец сумел отойти от такого зрелища юноша. – Вы это видите?

– Что? – не поняли друзья, и посмотрели в салон.

Ну что, салон, как салон, такой в любом автобусе имеется. Кресла, на которых поровну расположились старики и молодежь. Стоящие места, где парочкам так удобно, а главное незаметно обниматься… Хотя о чем я говорю, сейчас даже целуются в общественном транспорте без стеснения. Кто-то слушает музыку, кто-то молчит, у кого-то ведется общение: активное и не очень. Перед Георгием и Александром был САМЫЙ нормальный автобусный салон.

– Если это шутка – то не смешно, – довольно прохладно произнес Веснов.

– Илюха, ты, действительно, что-то видишь? – более спокойно спросил Петровский.

Волосов явно тушевался, потому что пару секунд спустя все эти нелюди исчезли, оставив после себя обычных пассажиров автобуса. Ну как тут не сойти с ума и не поверить, что галлюцинации это серьезно и надолго?

– Показалось, – с трудом и вынужденно признался Илья, хотя мозг отчаянно долбил, что это не глюк, а все по-настоящему.

– Иля, ты меня пугаешь, – совершенно серьезно произнес Веснов, глядя на друга. – Может, не стоит сегодня в институт ехать? Поедем к врачу, рентген сделаем, голову проверим, – участливо поинтересовался он.

– Себе голову проверь, – беззлобно огрызнулся Волосов. – Наша остановка.

– Ну здравствуй, Гамаюн-птица. Долго же ты летала. Расскажи мне, что видела?

– Внимай слушающий и слышащий. Ведаю, что происходит над миром, под миром и впереди мира, ибо то, что позади уже прошло.

И вновь голос звучал отовсюду, окружая Власия своим величием.

– Поведай умная птица, что творится впереди мира, – кусок мяса, цветы и плошка вина, заняли свое место.

Ритуал всегда был один и тот же, только вопросы менялись. Баюн проглотил мясо и цветы, разлил вино и потоптался в нем.

– Внемли, слушающий, ибо вижу я. Внемли, слышащий, ибо говорю я. Впереди мира тучами накрывается небо. Земля дрожит от ударов могучих, поступи твердой. Народ твой плачет гадами земными и подземными кусаемый. Реки кровью наполняются, что льется с небес днями и ночами. Горе вижу. Горе слышу… Смерть чую, – на последних словах Баюн встрепенулся, словно все это время спал. Потом отряхнув лапы от вина, взлетел на свое место, где спрятал голову под крыло.

– Петр, Баюн вернулся, – связался с Родовым Власий. – Да, уже спрашивал… Перспективы не очень радужные… Да, все настолько плохо… Он смерть чует… Гамаюн редко ошибается… Хорошо, согласен, что бывали и промахи, но все же… Я понимаю, что времени очень мало, но мы пока не можем… Нет, Петр, Илья должен сам понять кто он. Ты ведь помнишь, что случилось с остальными… Пойми, мы не должны упустить этот шанс, следующий может преставиться только через сотню-другую лет… Да, ЕГО давно с нами не было… Скажи своим, чтобы не проболтались, особенно Леля… Она понимает и все же… Она слишком любит его и может не сдержаться, – пытался втолковать он по телефону. – Да… спасибо, что предупредишь их. Я буду держать тебя в курсе дела.

Власий выключил трубку и медленно положил ее на стол. События развиваются в очень нехорошем направлении. Гамаюн предсказывает смерть, а значит… Значит, что чаши весов пока в зыбком равновесии и достаточно одной песчинки, чтобы они упали в ту или иную сторону. Баюн слишком часто прав, чтобы сомневаться в его словах. До Всхождения оставались чуть меньше двух недель, и с каждым днем Илья находится во все большей опасности. И, черт возьми, они ничего не могут сделать, чтобы вступиться за него. Не имеется виду физическая защита, тут его охраняют днем и ночью, но психологическая. Мозг Ильи еще не готов принять, кто он есть на самом деле. Только за день, а то и несколько часов он должен узнать – если же это произойдет раньше.

Дед не хотел об этом даже думать. Все прошлые бесплодные попытки научили их быть осторожными. Главное довести его до времени Всхождения и на ближайшие полтысячи лет можно свободно вздохнуть.

Маруся сидела на кровати Киры Кирилловны и пристально всматривалась в зеркало старого трюмо. Что она там видела только ей известно. Однако старуха хорошо знала, что ничего хорошего Мария там видеть не могла. Скажем так, специфика ее деятельности не предполагала удачного исхода, хотя… Смотря с какого бока на это посмотреть. Для кого-то она благо, а для кого-то проклятье. Марька единственная в своем роде, но она имеет тысячи лиц, и мы никогда не знаем, как она будет выглядеть в следующую секунду.

– Маша, – только и смогла выдохнуть старуха.

– Тихо, – попросила девочка, немигающим взглядом всматриваясь в неровную поверхность зеркала.

Там для нее сейчас было ничто и все, свет и тьма, жизнь и смерть, радость и горе, любовь и…

Любовь – самая большая радость и самое страшное проклятье, которое только можно себе вообразить. Такое безумство мы не испытываем даже если находимся под кайфом: первый поцелуй, объятия, секс и разговор ни о чем после. Мы горы готовы свернуть, повернуть и водрузить на место, чтобы потом пройти через них и все ради нее. Любовь – слепота для зрячего, глухота для слышащего, ампутация для ходячего.

Проклятие и радость сейчас видела в пустом зеркале Мария. Ей всегда нравилось наблюдать за влюбленными – они порой такие смешные. Но вот картинка сменилась: большая аудитория заполнена лишь на половину; длинные ряды скамеек ступенчато уходят вверх, а на них нестройными рядами сидят студенты; что-то говорит преподаватель, но не все его слушают, некоторые предпочитают слушать соседей или музыку.

Мария легонько – подушечкой указательного пальца – притронулась к зеркалу и по нему, словно по воде, пошли круги. Зеркало начало дрожать от волн, с каждой секундой увеличивая амплитуду. Девочка еще раз прикоснулась к зеркалу. Волны на мгновение остановились, замерло и зеркало, чтобы в следующую секунду треснуть, разбежавшись по всей поверхности мелкими тропками, разделяющими ее на мелкие кусочки.

– Началось, – повернулась Маруся к бабушке и улыбнулась.

Кира Кирилловна впервые в жизни перекрестилась. Улыбка девочки была хищнической, а глаза были непроглядно-черными.

Илья явно был не в порядке. С ним определенно что-то происходило. Ведения или галлюцинации то исчезали, то появлялись, как будто волны накатывали на каменный утес, который вот-вот рухнет под натиском мягкой, но столь настойчивой воды.

Стоило только войти в институт, как его окружило разнонародье: люди, полулюди, откровенные нелюди. Одно радовало, почти все учителя женского пол, были обнажены, ну не считая той прозрачной туники, что только будоражила воображение… и не только. Всем поголовно не было и двадцати лет, даже тем, кому в нормальном виде было далеко за сорок.

Сейчас Волосов сидит на третьем ряду и силиться, ни сколько услышать учителя, сколько прогнать прочь голоса, что пытаются внедриться в его сознание. Это началось несколько минут назад, прямо перед лекцией. Ему вдруг показалось, что кто-то разговаривает рядом, причем довольно громко. Юноша обернулся, но в туалете он был один, только плохо закрытый кран навязчиво капал, раздражая и без того натянутые нервы. Голосов стало больше, словно он неожиданно попал на вокзал или в аэропорт: шум, гам, крики, шепот, хохот и хихиканье – взобрались к нему в голову.

Он не понимал языка, на котором разговаривают у него в голове, но что-то неуловимое внутри испытывало чувство»«де жавю»», как будто он знает этот диалект, но никак не может вспомнить.

Полчаса!.. Полчаса голоса не дают ему покоя, заглушая собственные мысли. Полчаса голоса заставляют его вслушиваться в них, а не в то, что говорят друзья или преподаватель. Полчаса и голова раскалывает от боли, готовая лопнуть как переспелая ягода. Но видимо кому-то сверху это показалось мало и слуховые галлюцинации дополнились зрительными. Лектор неожиданно предстал седым стариком в белой хламиде, с белыми, как лунь волосами, что опускали ниже плеч, а борода заткнута за пояс. Говорит все на том же непонятном языке, что отдается в голове Ильи. И как его остальные понимают?

– Кого понимают? – вопросительно посмотрел Веснов на друга.

– Ты о чем?

– Ну ты сейчас сказал:»«И как его остальные понимают?»» Кого – его?

– Так это я сейчас вслух говорил?.. Гошка, кажись мне очень худо, – юноша потрогал лоб, он был горячим и мокрым от пота. – Это что-то серьезнее галлюцинаций.

– Третий ряд… Волосов, о чем вы там разговариваете? – вдруг обратился к друзьям преподаватель.

– Ни о чем серьезном, Николай Трофимович, стараемся понять природу галлюцинаций, – тут же отозвался Георгий.

– Это, конечно, похвально, но тема несколько другая и я бы вас попросил слушать ее.

– Да, конечно, Николай Трофимович, будем слушать ее всеми фибрами своего тела. Знание – штука важная, особенно, когда ничего не знаешь.

– Молодец, – крякнул преподаватель, поглядывая на Веснова. – А вы что скажите, Илья?

А что мог сказать Волосов-младший? Да ничего. Он вдруг закричал и рухнул под стол.

Странная реакция на обычный вопрос, не правда ли? Вот только заметим, что у него совсем необычное восприятие реальности. И напугали его так не слова, а тот, кто их произнес. Учитель на какое-то мгновение принял свое нормальный облик, но скоро вновь изменился. Вот только теперь он не был тем благообразным старичком в белой хламиде. Нет, теперь он был маленьким, весь покрытый черной густой шерстью, с близко посаженными глазами красного цвета, с выпирающими из-под нижней губы клыками и из одежды на нем только набедренная повязка. Кстати маленьким он был, только, несколько секунд, потом стал быстро расти, почти достигая потолка, а на последних аккордах вопроса, он протянул огромную лапу к Волосову.

Вы бы не закричали?.. Вот и Илья завопил, да еще и под стол спрятался.

– Илюха, ты чего? – в следующую секунду рядом оказался Веснов. Петровский в это время – наверху – пытался втолковать всем любопытствующим, а это весь поток, что «человек еще не восстановился после недавнего падения».

– Гошка, мне нужно срочно в больницу – я с ума схожу, – шепотом отозвался Иля. – Ты бы видел препода моими глазами – ужас.

Веснов некоторое время изучал лицо друга, стараясь понять, не шутит ли он, но за все время, что они были знакомы, Илья себе не позволял ТАКИХ шуток – это его прерогатива. Значит все на самом деле серьезно.

– Я позвоню твоему деду.

– Хорошо.

Они медленно поднялись из-под стола. Народ с любопытством рассматривал их, кто-то переговаривался между собой, кивая на них, а некоторые даже чуть посмеивались, откровенно крутя пальцем у виска.

– Николай Трофимович, нам надо срочно уйти, – быстро выпалил Георгий, складывая вещи.

– Да, я понимаю. Надеюсь, у вас все будет хорошо, Волосов?

– Непременно, – отозвался Веснов. – Мы готовы, – выпрямился он, с сумкой и пакетом в руках.

– Вот и хорошо, – улыбнулся учитель.

Вот только Илья услышал и увидел совсем другое:

– Ты мой, – коротко взвизгнуло существо, что стояло вместо преподавателя и бросилось на него. Последнее что запомнил Илья короткий, но сильный удар.

Волосов вдруг покачнулся, дернул головой и завалился на парту – он был без сознания.