Текст книги "Война кротов"

Глава 21
Лезвие бритвы

Сайгон включил фонарь.

Последний комплект батареек в деле. Если погаснет, то…

Но об этом сейчас думать не хотелось. Сейчас вообще нельзя думать, надо живее шевелить булками. Живее – чтобы выжить.

Потому что за ними опять погоня. Опять убегать.

Папуасы дали спасателям фору: собирали карательный отряд, запасались стрелами и факелами. Фидель и Че форой воспользовались – они где-то далеко впереди, а вот Сайгон… Ну не мог же он бросить Павла Терентьевича, чтобы догнать старших товарищей?

Или мог?!

Потому что жена Светка, сынок Андрюшка, новые туннели, спасение метро… Брось старика, Серёженька, он своё уже отбегал, а ты ещё молодой, тебе жить и жить, сестричку для Андрюшки ещё надо сделать… Бросить? Так зачем же ты выдернул его со станции, где у старика, может быть, все еще и обошлось бы?

– Ну уж нет! – Сайгон покрепче перехватил безвольное тело метростроевца.

Ну как же нет, Серёженька, если да? Вспомни: ты же хотел спасти метро от войны, в которой кроты будут убивать кротов. А если тебя, как Мышку, нашпигуют стрелами, кому от этого станет лучше? Очень тяжело, Серёжа, кого-то спасать, когда в тебе полтора десятка отравленных наконечников. Что сталось с телом Мышки? Ему отрубили голову и нанизали ее на шест, установленный посреди станции. Сейчас вокруг того шеста голые бабы пляшут и плюют в мёртвое лицо, дёргают за уши, бьют по щекам. Ты хочешь, чтобы и вокруг твоей глупой башки водили хороводы, как вокруг ёлки на Святошине? Это предел твоих мечтаний?

– Нет!

Тогда брось старика и беги!

Сайгон обернулся. Факелы уже рядом. Охотники в азарте вопили, преследуя жертву. Они знали, что тому, кто подсвечивает себе путь фонарём, точно не уйти.

Брось!

Беги!

– Нет! – Сайгон так обнял метростроевца, что чуть не сломал ему рёбра.

Что ж, тогда умри…

Сайгон остановился. Толпа позади взорвалась криками.

– Извините, Павел Терентьевич, что втравил вас в это. Похоже, до Днепра мы с вами не дойдём.

Метростроевец сунул руку под плащ и помял левый бок – в который раз уже. Он слишком стар для таких пробежек и волнений. Он-то стар, верно. А вот Сайгон слишком молод, чтобы умереть…

Отставить! Решение принято! Как спасти всё метро, если нельзя помочь одному старику?

Сайгон перезарядил автомат и повернулся лицом к преследователям.

Он примет бой.

Свой последний бой.

* * *

Вдруг что-то острое кольнуло Сайгона в шею.

– Я мог бы убить тебя, – услышал он шёпот.

Факелы впереди, совсем рядом, надо стрелять, иначе будет поздно, ну же, ну!.. Руки опустились сами собой. Холодок вдоль хребта. Сайгон чувствовал чужое дыхание на затылке. Неведомая опасность за спиной… Неужто сама Смерть пришла за ним? Бесшумно подкралась, ни разу не бряцнув костями, и угрожает заточенной сталью…

Косой, что ли?

Сайгону вдруг стало смешно. Хозяин Туннелей, который всё это время хранил его, таки устал это делать и попросту отдал своего протеже на растерзание. А раз двум смертям не бывать, а одной не миновать, так чего дёргаться-то?

Сайгон резко присел и ударил локтём назад. В пустоту.

По инерции его развернуло, он упал на бок, но автомат не выпустил, ведь к нему был привязан фонарь, без которого святошинец был бы слеп, как крот.

– Тише ты! А то ещё в меня попадёшь. Я этого не люблю.

Луч света выхватил из темноты фигуру растамана. На плече у него висел автомат. В руке, примирительно поднятой, Че держал штык-нож.

– Всё-всё-всё! Я пошутил!

Стрела ударила в приклад его автомата.

– А вот они не шутят, – буркнул Сайгон.

Че достал из-за пазухи гранату, ту самую, что берёг для особого случая:

– Не трать патроны. Они тебе ещё пригодятся.

Ещё одна стрела едва не проткнула растаману ногу. Выдернув чеку и подождав секунду-две, он швырнул гранату под ноги преследователям.

– Ложись!

Че распластался рядом с Сайгоном.

Несколько долгих мгновений казалось, что граната за долгие годы хранения в сырости метро «протухла», и вот-вот – пока спасатели отдыхают в нелепых позах – появятся папуасы, чтобы вершить свой скорый суд…

Вспышка.

Грохот.

Дикие вопли.

– Теперь они за нами не сунутся. – Че поднялся и побежал по направлению к Арсенальной.

– Но ведь граната у тебя одна! – крикнул ему в спину Сайгон, помогая встать метростроевцу.

Растаман оглянулся:

– Точно. Но они-то об этом не знают.

* * *

Фидель ждал их метрах в ста от поля боя. Точнее – от места побоища. В туннеле граната Ф-1 способна творить чудеса. Если чудесами можно назвать бесчисленные увечья и раны, не совместимые с жизнью.

И всё равно, вопреки протестам Че они выждали еще с полчаса, чтобы увериться: аборигены Крещатика отказались от дальнейшего преследования. Разумно. По правде говоря, папуасам вообще не следовало соваться в туннель. Спасатели даже в урезанном составе – сила грозная, способная изменить судьбу всего киевского метро. У команды Фиделя на пути не становись. И уж тем более не стоит за ней гнаться.

– Нас не догонят!

– Мышка погиб. – Сайгон схватил растамана за плечо и попытался развернуть лицом к себе, но тот сбросил руку.

– И что? Устроим поминки? Напьёмся и порыдаем всласть?

Сайгон оторопел:

– Мышка… Он погиб, он… Он ведь был одним из нас!

Фидель поправил рюкзак, затем проверил, как закреплён свёрток с противорадиационным комплектом, и, глядя мимо Сайгона, сказал:

– Он всё ещё один из нас, малыш. До сих пор и навсегда.

Че кивнул, соглашаясь с команданте. Сайгону показалось, что в глазах его блеснули слёзы. И тут же, словно смутившись своей слабости, растаман спросил:

– Вода у кого-нибудь есть?

Выяснилось, что у них одна фляга на всех. Когда началась заварушка на станции, как-то не до того было.

– Негусто. Ирония судьбы: там, куда мы идём, воды хоть залейся. А пить нельзя…

* * *

Долго шли молча, до звона в ушах вслушиваясь в тишину.

Вода, вода, вода… Где её взять? Во рту сухо. С продуктами тоже напряг. Нет продуктов. Кое-кто перекусил на Крещатике, а Сайгону и жабьей косточки не обломилось. Ещё немного – и он продаст душу за кожуру «банана». Только некому тут покупать Сайгонову душу…

Здесь, похоже, вообще никого нет.

Даже крысы куда-то подевались. И мокриц нет, хотя стены влажные. Если совсем замучит жажда, их можно облизывать. Не мокриц, конечно, а стены.

Из туннеля от Арсенальной тянуло холодом. А с Крещатика – жаркой духотой. Горячий, насыщенный парами воздух смешивается с холодным, потому и конденсат на стенах. Всё просто…

Сайгон вдруг вспомнил, что ему давно не мерещилось небо над головой. Давно? Всего-то несколько дней прошло с тех пор, как он покинул Святошин, а кажется – вечность.

Сайгон первым заговорил:

– Фидель, я хотел спросить… Что случилось на Крещатике? Почему тот папуас так возбудился, увидев тебя?

Команданте на ходу пожал плечами, что было не очень-то просто сделать, учитывая, что в плечи ему впивались лямки рюкзака:

– Знаешь, малыш, Христа тоже плохо приняли в своё время. Всегда приходится чем-то жертвовать: своей жизнью, чужой… совестью и моралью… Добро из зла, помнишь? А уж материала у нас с избытком. Да и мало ли что бормотал тот полоумный…

И то верно. Сайгон уже забыл, что именно сказал папуас перед смертью. Кажется, он произнёс лишь одно слово… Точно! И слово это «пулемёты». Интересно, что он имел в виду? И при чём здесь Фидель?

– Я ещё спрошу, можно?

– Валяй, малыш, не стесняйся.

– Нам ведь просто повезло, что у коммунаров целый мешок жетонов оказался. А если б нет, как бы тогда патроны добывали?

Фидель подмигнул святошинцу:

– Да просто повезло папуасам, что тут скажешь. В рубашках родились.

Помимо воли Сайгон улыбнулся, вспомнив обнажённые тела аборигенов Крещатика. В рубашке, значит. Ну-ну. Фидель и Че вели себя так, будто ничего из ряда вон не случилось: подумаешь, мы кого-то убили и грохнули кого-то из нас. Сайгона бесило такое отношение. Ему вновь захотелось разобраться с Фиделем – благо тому в помощь нынче один лишь Че. Хорошо бы от души наподдать команданте, а затем вытрясти из него историю губной гармошки. Хотя, конечно, не в инструменте дело. Просто надо выпустить пар. Слишком много напряжения, адреналин зашкаливает. И жрать хочется, и в горле пересохло. В общем, всё к одному…

– Здравствуй, папа! – Прямо в луче света впереди стоял Андрюшка, жмурился и прикрывал лицо ладонью.

Сайгон кинулся к нему, упал на колени, обнял:

– Ты как здесь очутился?! Ты цел?! Всё в порядке?! Как мама?! Мама где?! Ты почему здесь?!

Он вертел сына, осматривал, всё ли хорошо, нет ли ран, с тревогой заглядывал в голубые смеющиеся глаза, ерошил светлые волосы.

– Папа, нам нужна твоя помощь.

– Помощь? Что случилось?!

– Очень нужно. Идём. Быстрей! – Андрюшка потащил Сайгона за собой в темноту.

– Я скоро вернусь! – не оглядываясь, крикнул спасателям Сайгон. – Я скоро!..

А вокруг всё заволокло дымом. Першило в горле, Сайгон закашлялся, ладошка сына вдруг выскользнула. И тут же рядом что-то взорвалось, фермера отбросило ударной волной. Он упал, но тут же вскочил и принялся звать Андрюшку.

Нет ответа.

Всё в дыму…

Отчаяние охватило Сайгона. Он должен найти сына, должен!

Прямо на него вдруг выскочил обнажённый по пояс казак. В одной руке он держал окровавленный топор, второй зажимал рану в боку. Увернувшись от удара, Сайгон обнял казака и несколько раз воткнул в его тело нож – чтобы наверняка, хотя хватило бы и одного удара. Понадобилось несколько секунд, чтобы разжать пальцы мертвеца и завладеть топором. И сразу – швырнуть трофейное оружие в здоровенного бандита в кожаной куртке, что вынырнул из дыма.

Напевая что-то о широкой тундре и молодом пареньке, урка приближался к Сайгону развинченной походкой. Заточка порхала меж пальцев в нарисованных перстнях. Ближний бой с таким бойцом – гарантированная смерть. Ещё пару шагов, выпад – и тонкое остриё проткнёт сердце фермера.

Ну уж нет, не в этой жизни!

Топор рассёк бедро бандита чуть выше колена. Если хорошо подлатать, товарищ с Вокзальной, со временем опять научишься ходить. И завязывай с этой травмо-опасной работой!

Добивать урку Сайгон не стал. Сын. Найти сына – это сейчас самое главное!

– Андрюша, ты где?! Сынок, отзовись!!!

И вдруг…

…Сначала Сайгон даже не понял, что случилось. Ведь боли не было, просто лицо вдруг стало мокрым. Нашёл время плакать, да? А место для того, чтобы распустить нюни, самое подходящее?

Вот только слёзы оказались ни при чём. Сайгон провёл ладонью по лицу и… порезался. Под левым глазом торчало что-то острое! Взять кончиками пальцев, аккуратно потянуть… Он уставился на кусок лезвия для безопасной бритвы. Тонкая, заточенная пластина. Откуда она взялась под глазом? Чуть выше бы – и всё, прицеливаясь, не надо больше щуриться…

Бандит с топором в ноге, его работа. Боевое искусство Вокзальной – таскать во рту пару-тройку лезвий марки «Ленинград» и по мере необходимости плевать ими в противника. Причём довольно метко плевать. Сайгону просто повезло: прицел у врага сбился от боли, а не то…

От следующего лезвия он уклонился чудом.

Впереди, за спиной бандита, в дыму мелькнуло лицо Андрюшки.

С рёвом Сайгон протаранил бандюгу, сшиб его и яростно замолотил кулаками по роже. Не хватало только, чтобы тот отчебучил ещё что-нибудь в спину святошинцу.

Всё. Готов.

А теперь, Серёженька, поднимись, возьми топор, ты добыл его в честном бою, и топай за сыном. Мальчик испуган, растерян, и потому беспорядочно мечется в дыму, в котором бродят убийцы.

– Андрюшка! Андрей!!!

Сайгон поскользнулся. Алая лужа под ногой. Липкая, чёрт, и слишком большая. Значит, где-то рядом тело, не зацепиться бы, не упасть…

Крики, мольбы о снисхождении, плач. Отрывистый приказ – мгновение тишины – и сразу грохот выстрелов.

Что здесь происходит?! Массовые расстрелы? И где это – здесь? И почему здесь Андрюшка? Ну же, хотя бы один ответ получить! Что происходит?! Ответь, Серега!

И всё закончится. Кошмар прекратится.

И твой сын будет спасён!

Тогда вот он, ответ: где – это станция Святошин. Когда? Уже скоро.

Наваждение сгинуло.

Сайгона трясло. Или же это мерцал фонарь, привязанный к автомату? Конец батарейкам? Можно их, конечно, обмять, покусать, нагреть на огне, но… Это всё равно что заниматься реанимацией трупа через месяц после смерти. Надо быть настоящим некромантом, чтобы вернуть батарейки к жизни.

– До Арсенальной далеко? – Сайгон не узнал своего голоса, так хрипло он прозвучал.

– Ты чего, спишь на ходу, что ли? – обернулся Фидель. – Очнись, малыш! Мы уже на Арсенальной! Ну, почти. Метров полста ещё, не больше.

Вот как? Протопал весь туннель и не заметил, надо же… Ну и пусть! Если есть шанс предотвратить резню, которая ждёт метро, Сайгон им воспользуется! И не ради профессоров с Университета или феминисток с Нивок, нет. Ему плевать на все станции вместе взятые. Но он готов глотки рвать за сына. Мальчику ещё жить и жить в подземке. А значит, надо поторопиться. Кто знает, вдруг война уже началась…

Глава 22
Арсенальная

На Арсенальной жизни не было.

Мерцали немногие уцелевшие лампы, слышался странный глухой гул. То есть поначалу никакого гула не было, а потом…

– Сто пять метров. – Фидель снял автомат с предохранителя ещё на подходе к станции.

– Что? – не понял Сайгон; ему не нравилось то, как нервничали старшие товарищи.

– До поверхности сто пять метров, – вместо команданте ответил Че. Сипло ответил, будто простыл. Он тихонько прокашлялся и продолжил: – Это одна из самых глубоких станций в мире.

– Неуютно здесь… – Сайгон вертел головой по сторонам, подсвечивая себе фонарём. Он не доверял местному освещению, вспыхивающему и гаснущему, и вспыхивающему снова.

Стены, облицованные мрамором, и трапециевидный потолок были сплошь разрисованы пентаграммами, рунами и ещё какими-то заковыристыми знаками.

Руны Сайгону когда-то давно, через пару дней после войны, показал Болт. У него родители – они остались наверху – увлекались ролевыми играми: корчили из себя эльфов, конунгов и ведьмаков. Болт говорил, что руны обладают магической силой. Если правильно нарисовать знаки, то можно воскресить папу и маму, и даже отменить войну! Сайгон тогда посмеялся над Болтом. С тех пор между ними кошка пробежала: у Болта родители умерли от облучения, и на руны у него была вся надежда. Что-то подсказывало святошинцу, что руны на Арсенальной начертаны неспроста. Раз уж спасатели хотят предотвратить войну, то, может, неведомый чародей хотел того же и потому так обильно замарал всё вокруг?

Жаль, чутьё подсказывало Сайгону, что цели у чародея были совсем иные. Да и вообще от всей этой станции – сто пять метров под землей! – у него мурашки бежали по коже.

Рядом тяжело дышал Павел Терентьевич. Пальцы Фиделя побелели от напряжения на рукоятке АК. Че, настороженный, кружил на месте, вскинув автомат к плечу.

И вот тогда появился гул. Да-да, именно тогда.

– Что это? Вы слышите?

Сайгону не ответили. Спасатели были слишком заняты собой, на товарища по оружию они попросту не обратили внимания.

Чтобы обуздать панику, охватившую его, Сайгон принялся считать вспышки ламп. Одна, две, три, четыре. Пауза. Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Пауза. Одна, две, три. Пауза. Похоже, никакой системы.

Подтверждая его догадку, станция в очередной раз погрузилась во тьму.

И надолго.

Вспышка, ну же! Давай! Давай! Вспышка! Лампы! Сайгон молил Хозяина Туннелей, чтобы свет вновь загорелся, но…

Сдали нервы у Фиделя:

– Твари!!! Ненавижу!!!

Открыв огонь из автомата, он побежал по платформе.

Кружа на месте, Че вдавил спуск.

Пауза закончилась. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… После тридцатой вспышки подряд Сайгон перестал считать. В глазах рябило, гул стал невыносимым, превратившись в рёв взлетающего самолёта. Кто в детстве не мечтал стать лётчиком? И не каким-нибудь из Борисполя, но самым настоящим истребителем в ужасно крутом разгрузочном комбинезоне!.. Кто не мечтал… Тот, кто родился под землей.

И Сайгон не мечтал. В детстве он хотел разводить кроликов на даче. А попав в метро, вдруг безумно затосковал по небу, но было уже поздно. Лишь годы спустя Сайгон сумел избавиться от этой тоски. Кроты не летают, потому что самолётам не место в норах.

Автомат Че замолчал – закончились патроны в рожке. Но растаман продолжал давить на спуск. Затих АК Фиделя. Команданте добежал до середины платформы – во вспышках его хорошо было видно – и вдруг оказался на полу. И что-то было рядом с ним. Что-то массивное.

Что, а?!

И вот тут заговорил автомат Павла Терентьевича.

Старик долбил с остервенением. Сайгон проследил за тем, куда он стреляет, – и не обнаружил ничего, достойного внимания. Но ведь метростроевец целился!..

Че таки догадался перезарядиться и вновь принялся палить по сторонам. Очереди он перемежал криками:

– Не убоюсь я вновь!!! Выходи!!! Покажись, Хозяин Туннелей!!! Тебе не отвратить меня с пути моего!!!

И прочее в таком же духе.

Неужели один лишь Сайгон не сошёл с ума? Но почему? Что здесь происходит?!

Метростроевец упал на платформу и зажал уши руками. Он что-то мычал, привставая и вновь падая. Че аккуратно положил автомат и, свернувшись калачиком, лёг рядом. Фидель же, рухнув, так и не поднялся. На ногах остался только Сайгон.

Вспышки. Одна, две, три…

Самолётный рёв наполнил собой воздух станции, стал плотным, осязаемым. Разве звук может быть плотным?!

А как же, Серёженька, здесь всё возможно. Твои приятели отдыхают, а ты что? Чем ты хуже? Приляг, соберись с мыслями и потом, на свежую голову…

Нет!!!

Пентаграммы, руны. Эта станция заколдована, Серёженька!

Её не пройти.

Но ведь она на пути к Днепру…

Да хоть куда, Серёженька. Хоть к Днепру, хоть в ад, а не пройти!

Сайгон шагнул к Павлу Терентьевичу. Ему казалось, что платформа превратилась в расплавленную смолу, и стоит только опустить ногу, как он провалится и плоть его обуглится до костей. Ещё шаг. Стало чуть легче. Нет тут никакой смолы, и звук вроде прикрутили. Вспышка, ещё, ещё… Чётче видны пигментные пятна на лице старика, искажённом от страха. Такие же пятна были у Майора на щеках, когда он поучал Сайгона: «Никогда – слышишь! – никогда не поддавайся страху! Ощущай его, но не верь ему. Страх – плохой советчик!»

– Павел Терентьевич, вставайте! Потом отдохнёте! – Сайгон хотел ещё сказать «Не бойтесь», но осёкся. – Нечего вам тут делать, Павел Терентьевич. Вы на Днепре нужны, это следующая станция, это не здесь… Да что же это, а?! Эй, старик, ты меня слышишь?!

Старик открыл глаза и едва заметно – вспышка – кивнул.

– Ну и отлично. Поднимайтесь, я помогу… Нет, автомат мне отдайте. Тяжёлый, понесу. Отдайте! – Сайгон буквально вырвал АК из рук метростроевца. Ещё не хватало, чтобы старик в приступе паники продырявил благодетелю череп.

Самолёт вознёсся на сто пять метров. Белая полоса инверсионного следа и едва слышный гул. А значит, верной дорогой идёте, товарищ Ким. Так держать.

Вспышка.

Вспышка.

И две подряд, почти без промежутка.

Растаман. Это не старик, так просто автомат не отберёшь. И мало ли, что Че свернулся в позу зародыша, это ещё ничего не значит. Все мышцы его напряжены – вспышка! – он готов в любой момент вскочить и стрелять во всё, что движется и в состоянии покоя. Стрелять ради того, чтобы стрелять. Так велит его страх, его ненависть к Хозяину Туннелей.

И вдруг подумалось: эти знаки, эти пентаграммы – вспышка, вспышка, – их начертал Хозяин Туннелей. Не суть всего метро, но конкретный персонаж, как считают людишки. Эдакий мутант с рогами во лбу и слюнявыми клыками в оскаленной хищной пасти.

– Че, надо идти. Вставай. Ты должен, Че.

Тело растамана конвульсивно задёргалось и замерло.

– Ты должен, Че! Должен!

Никакой реакции. Вообще.

– Или Хозяин Туннелей тебя победит, Че. Да уже победил! Ты жертва! Ты, человек, – ноль, ничтожество! Кроты – вершина эволюции. Я, крот, стою над тобой, ты валяешься у моих ног!!! – Последние слова Сайгон выкрикнул с неожиданной для него самого яростью.

Тело растамана выгнулось дугой. Он буквально ломал себя, чтобы подняться – для начала хотя бы на колени. В глазах его сверкали молнии. Че хотел убить Сайгона.

Но пока он только хотел, Сайгон уже действовал.

Хана обуви, Светка ругать будет – он, словно мяч, буцнул автомат растамана. Оружие заскользило по мрамору платформы и утонуло в тени портала. Штанга? Не-а, гол.

– Очнулся, хлюпик? Ну и отлично. Вставай, Че. Пора будить команданте.

Страх по-прежнему владел растаманом, но теперь его почти что вытеснила ненависть к Сайгону. Плюс обида. И недоумение: с каких это пор мальцы поучают ветеранов метро, родившихся ещё в Советском Союзе?!

В черепушке есть ограниченное пространство, в которое сбрасываются чувства. Тот же страх, к примеру. И в какой-то момент оказывается, что объём заполнен под завязку, больше места нет. А тут – ненависть, и девать её некуда, черепушка-то не резиновая. А ненависть прёт и прёт. Тогда срабатывает защита: открывается выпускной клапан, стравливает страх. Место страха занимает ненависть. А потом прёт недоумение – и вытесняет смесь из страха и ненависти. В общем, процесс понятен.

Главное, чтобы защита не сбоила.

Иначе – безумие.

– Подъём, значит? – Че посмотрел в сторону портала и резко отвёл взгляд. Сайгону тоже показалось, что там кто-то притаился и ждёт, когда люди подойдут поближе. – Обещаю, только мы выберемся с этой проклятой станции, тебя ожидает взбучка!

Сайгон хотел похлопать его по плечу, но вовремя отдёрнул руку. Еще откусит.

Че первым двинул к Фиделю. Негласно было решено его сто третий калаш оставить на станции. Кто-то бросает жетоны, чтобы вернуться, а настоящие растаманы поступают иначе.

И тут накрыло Сайгона.

Ему вдруг показалось, что к нему сзади подкралась злобная тварь, вот-вот слюнявые клыки сломают шею. А тварь эта – Хозяин Туннелей, самое страшное чудовище в киевском метро.

Вспышка.

Ещё.

Бесконечная череда вспышек.

Кабина самолёта, летящего прямо на святошинца. За фонарём лица испуганных пилотов. Столкновения не избежать. И оглушительный рёв – массивная глыба, и, кроме неё, ничего уже нет. Ни самолёта, ни Арсенальной – ничего! А Сайгон – словно жук в янтаре. Вроде и вот он, цел и невредим пока что, но даже пальцем ноги пошевелить не может. А так хочется развернуться и плюнуть в глаза Хозяину Туннелей, хищному рогачу, от которого зависит вся жизнь в метро. Он – Зверь. И номер его…

Сайгон привык встречать опасность лицом к лицу. Или лицом к морде. Но если знаешь, что опасность – это ты, твой страх, твоё безумие, в кого тогда стрелять? Кого резать ножом?

Вспышка.

Ещё минута-две на Арсенальной – и всё, Сайгон превратится в слюнявого идиота, который обделывается при виде собственной тени.

– Ты чего? – Голос растамана, болезненный тычок в рёбра. – Погоди, у нас ещё будет с тобой отдельный разговор.

Удар. И пощёчина. И попытка вырвать у Сайгона автомат. Не надо, этот номер не пройдёт. Сайгон заставил себя сконцентрироваться на оружии – и физически, и мысленно.

– Отпусти, – сказал он Че. – Не отдам.

Хватка сразу ослабла.

– Фидель. Мы должны увести отсюда Фиделя.

Какая похвальная забота о товарище.

Рёв опять превратился лишь в гул, который то затихал, то становился громче. Надо побыстрее уматывать отсюда. Тем более, что жук вырвался из янтаря и может пошевелить не только пальцем.

– Вставай, Фидель! – Че склонился над команданте и потянул его на себя. Тот повис на руках растамана.

Че потащил тело к порталу, освещаемому вспышками. Ни ему, ни Сайгону больше не казалось, что там их кто-то поджидает. Срочно нужно спуститься на рельсы, а дальше – туннель к Днепру. И зачем они поднимались на платформу? Кому это было нужно?..

Кажется, Фиделю.

– Стой! – крикнул Сайгон.

Че обернулся.

– Это нужно сделать здесь. Иначе его не вернуть. Таким и останется.

Че посмотрел на нить слюны, провисшей из открытого рта команданте, – и кивнул.

– Помоги нашему аксакалу. Вместе уходите. А я… а мы…

Че понял Сайгона без слов. Аккуратно уложил Фиделя, затем, поддерживая метростроевца, скрылся в портале. Напоследок он поднял сжатый кулак – на удачу. Вот и всё, хоть кому-то удалось спастись…

Отсчёт на секунды.

Сайгона и Фиделя разделяли считаные шаги, но Сайгон всё шёл и шёл, словно преодолевая годы и тысячи километров. На платформе между ним и команданте стояли два зенитных пулемёта – НСВТ на самодельных станках, сваренных из обрезков вагонных поручней.

Как они здесь очутились? Четверть центнера сам пулемёт плюс одиннадцать кэгэ лента на полста патронов. Нешуточная масса.

Сайгон оглянулся: потолок, стены, всё кругом было исклёвано пулями. Тут одной лентой не обошлось, потому и гильзы под ногами, много гильз, большие, калибр нешуточный… Что-то забрезжило на краю сознания Сайгона и сгинуло без следа. Не до того сейчас, потом будем ребусы разгадывать. Фидель. Надо спасти Фиделя.

– Вставай! – Сайгон – время дорого, вспышка – врезал команданте ногой в живот. Удар был ощутимый. – Вставай!

Команданте знает, где искать проходческий комплекс. С его помощью можно спасти метро. Кроме того, ему известна судьба губной гармошки Кима-старшего. А значит, Ким-младший просто обязан вытащить Фиделя с Арсенальной. Причём вытащить так, чтобы тот не повредился рассудком, – пусть сработает защита и выпускной клапан откроется.

– Вставай!!!

Слюнявый рот, бессмысленный взгляд.

Гул в ушах всё сильнее и сильнее. Скоро он превратится в рёв авиалайнера, зависшего в каких-то метрах от бетонки. И растамана рядом нет, некому привести Сайгона в чувство.

– Вставай!!! – заорал святошинец, не слыша собственного голоса.

Рёв.

Сайгон упал на колени перед телом команданте. Слюнявый рот, пустые глаза. И этот человек провёл спасателей почти через всё метро? Как можно было доверить свою жизнь, свою судьбу этому куску мяса?!

Вспышка.

Руки Сайгона шарили по телу команданте, проскальзывая под одежду. Сайгон не вор, он даже не стал мародёром. Руки – это ещё не он. Он – сам по себе, они – сами.

Вспышка.

Чужие руки поднесли гармошку к губам.

Вспышка, вспышка, ещё, и ещё, и…

Сайгон так и не научился играть ни на одном музыкальном инструменте. Ему медведь на ухо наступил. Как, интересно, сейчас медведи выглядят?..

Сайгон поглубже вдохнул – и выдул из губной гармошки протяжный тоскливый звук. Этот звук пробил дыру в монолите самолётного рёва.

И станция погрузилась во мглу.