Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Дамы лизались. Жерар томился. Я допивал четвёртый стакан сока.

«Опустошение – это то, что приносит пользу»…

Пока что не приносило. Может, опустошаю не то, что следует?

– Останься, – шепнул я бесу. – В случае чего знаешь, где меня искать.

Он кивнул.

В туалете я решительно направился к знакомой кабинке, заперся в ней и вытащил из карманов пакет, скотч, листок бумаги. Пакет я оставил внутри (он мне пригодится позже), а сам вышел. Кабинку запер. Скотчем надёжно залепил задвижку и приклеил к дверце листок. На листке было крупно отпечатано «НЕ РАБОТАЕТ!». Надеюсь, этого достаточно. В будущем мне понадобиться именно эта кабинка и не хотелось бы, чтобы какой-нибудь посетитель занял её для своих нужд в самое неподходящее время.

К моменту моего возвращения факир со сцены успел испариться вместе с безголовым гусём и распиленной ассистенткой. За опущенным занавесом таскали что-то громоздкое. По потолку метались цветные кольца, кудрявые арабские буквы – это осветители, тактично направив прожектора вверх, пробовали фильтры.

Занавес всколыхнулся, и появился Джулия с микрофоном.

Он ослепительно улыбался.

У меня немедленно возникло страстное желание срочным порядком вернуться в сортир. Кишки мои помнили, оказывается, всё: и Сю Линя, и грот с черепахами, и ласковое змеиное «кто там?». Завертело их так, что караул. Я прислонился к стеночке, глубоко вдохнул, сосчитал до десяти, выдохнул. Спокойно, Паша. Обосраться сегодня ты ещё успеешь. И, может быть, даже неоднократно. Спешить некуда. Вдох-выдох. Ты знал, на что идёшь. Вдох-выдох. У тебя здесь куча сообщников. Вдох-выдох. А задание – пустяк. Вдох-выдох. Выполнишь – и спи, отдыхай.

В животе побулькало-побулькало да и успокоилось.

Вот какой я волевой человек.

Соседки забавлялись метанием в Жерара бумажных комочков, сооруженных из салфеток. Жерар (он забрался или был посажен на столик) ловко ловил комочки зубами и сплёвывал в тарелочки и бокалы поэтесс. Поэтессы хохотали.

Кэтрин попыталась угодить очередным шариком и в мой рот, но не добросила.

Холодно улыбнувшись, я подхватил беса, после чего осведомился, известно ли дамам, насколько мерзок бывает ликёр, когда проливается на одежду? Мне-то отлично известно. Ибо я катастрофически неуклюж, постоянно за столом что-нибудь опрокидываю.

– И хоть бы раз на себя, – посетовал я, садясь.

Дамы оказались не настолько пьяны, чтобы не понять намёка. Скривили уничтожающие гримасы. Отлично слышимым презрительным шёпотом назвали меня хамом, свиньёй, а ещё скопцом и кобелем. Отвернулись. Лесбиянки, подумал я в отместку. И стихи у них наверняка бездарные.

Настроение испортилось окончательно.

Скорей бы Лейла появилась, что ли.

–…История восхождения нашей сегодняшней гостьи на эстрадный Олимп вполне заслуживает отдельного повествования, – заливался между тем Джулия. – Вы возразите мне, что много раз слышали её, читали в журналах, однако уверяю – ни разу не была она рассказана полностью. Мы же не утаим от вас ничего! Вы, господа, станете первыми, кто узнает новые, поистине интимные подробности этой авантюрной и одновременно трогательной сказки. Да-да, сказки! Итак, всё началось более пяти лет назад, когда господина Аскерова взорвали в собственном автомобиле. К счастью, машина была бронированной, поэтому владелец приличного числа уральских и сибирских заводов по производству «крылатого металла» уцелел. Хоть и был крепко контужен. Пролежал он в коме года три с половиной. За это время капитал его мало не удесятерился; кроме того, вошла в возраст прекрасная племянница, обладательница чарующего голоса. Со всем пылом юности девушка мечтала о славе. Однако была барышней не только хорошенькой, но и умненькой. Она понимала, что слава – это в первую очередь деньги, во вторую и третью тоже деньги и только в пятую-десятую – талант. Деньги были у дядюшки, который, клятвенно обещали врачи, вот-вот восстанет от летаргии. Лейла решила действовать. Первым, что увидел очнувшийся от трехлетнего беспамятства «алюминиевый герцог», были её огромные заплаканные от радости глаза. Дальше – ясно. Сердце господина Аскерова наполнила любовь. Отцовская или (мы же с вами взрослые люди) не совсем. Не важно. Важно, что была она искренней и горячей. Хочешь, я куплю тебе корону «мисс Мира»? – спросил Аскеров. Моё призвание – петь, скромно сказала дядюшке Лейла и в мгновение ока стала звездой.

Джулия на миг умолк. Зал ждал продолжения. Джулия вцепился в микрофон, как в шею врага, подтянул его к размалёванной пасти и проговорил:

– Вы думаете – и это сказка? Вы думаете – и в чём тут сказка? Вы думаете – да она же хищница! Проза, думаете вы раздражённо, а Джулия, обещавший нам чудеса – лжец. Если так, сладенькие мои, вы не правы! Сказка уже начиналась. Она подкралась к нашим героям как рысь, улыбнулась как Чеширский кот и… И Лейла по-настоящему полюбила дядюшку. Дочерние те чувства или (мы же с вами взрослые люди) не совсем. Не важно. Важно, что они пламенны. Помните Библию? «Стрелы её – стрелы огненные…» Пламя это сжигает наших героев, а сейчас, коснувшись, поглотит и вас! Итак, встречайте! Звезда востока! Шемаханская царица! Лейла!!!

Джулия, аплодируя, удалился за кулисы. Занавес разошёлся, четверо мускулистых невольников вынесли на сцену открытые носилки с Шемаханской царицей.

Шоу началось.

Я снова приник к орхидее.

– Здесь Сизиф. Вышла. Отсчёт.

Посмотрел на часы. 22.17. Плюс пятнадцать минут. 22.32. Успеет ли стемнеть по-настоящему? Пол-одиннадцатого… Нет, не помню. Ну ладно, зритель-то за четверть часа точно успеет весь подтянуться. И втянуться. Так что праздношатающихся на моём пути быть не должно. Надеюсь, бёдра Лейлы заинтересуют и часть секьюрити.

Десять минут закончились удивительно быстро. Оставалось пять. В самый раз.

Я поднялся.

Зал был околдован. Лейла безо всяких факирских штучек выдавала такое, что даже официанты забыли о своих обязанностях, даже поэтессы разинули рты – и, забрось я им сейчас туда по бумажному шарику, вряд ли заметили бы.

Умница Кракен рассчитал верно, на мой уход действительно никто не обратил внимания.

Путь до сортира занял ещё две минуты.

Возле двери, ведущей в закрытую для публики часть заведения, торчали знакомые мне акромегалики. Долг и любопытство почти зримо разрывали гигантов надвое. Отходить от двери более чем на пару шагов им, видимо, запрещалось категорически. Однако и пропустить выступление такой знойной и фигуристой девицы казалось им непозволительной глупостью. Страдальцы вставали на цыпочки, тянули бычьи шеи, чтобы увидеть сцену и, должно быть, что-то всё-таки видели. Гоготали.

Очень хорошо. Наслаждайтесь, ребята. Две с половиной минуты вам на это.

– Вряд ли такую же любовь к музыке имеют сторожевые змеи, – резонно заметил Жерар. – А жаль. Правда, Паша?

«А мне-то как жаль», – подумал я, но не ответил. Я настраивался на действие.

– Как условились, – деловито напоминал я бесу ещё через минуту, раздеваясь. – Сидишь здесь, слушаешь, нюхаешь. В темноте видишь?

– Глупо было бы…

– Смотришь. Запоминаешь. Потом обо всём доложишь Сулейману.

– Как Сулейману? Мы же…

Я поднял его до уровня глаз. Таяли последние секунды.

– Напарник, – сказал я решительно. Нелегко далась мне эта решительность. – Ты. Здесь. Потеряешься. Суматоха и прочее… – Я заставил себя бодро улыбнуться: – Мне будет очень горько. И это увидят все, кому следует.

– Но Паша…

– Слушай, – встряхнул я его. – Нет никакой уверенности, что кракены выполнят своё обещание. И даже если меня не ликвидируют, а действительно переправят в нейтральную страну. Всё равно я буду там под наблюдением. Пожизненно. Сулейман – единственный, кто реально способен вытащить меня из любой задницы и спрятать так, что ни одна собака… Ни чужие, никто… – Я опустил беса на крышку сливного бачка, погрузил плечо в стену и проревел: – Заставь его это сделать, напарник! Или хотя бы отомстить.

– Думаю, ты чересчур обольщаешься насчёт Сулеймана, – печально сказал Жерар мне вдогонку. – Он на нас член положил, это же яс…

В этот момент погас свет.

* * *

Древнейшие знания. Наследие исчезнувших цивилизаций. Сакральные и магические тексты на мёртвых языках. И прочая и прочая. Человечеству доступна лишь ничтожная, наименее ценная часть из громадного количества сохранившихся (бережно сохранённых) памятников истории. Сгорают и теряются библиотеки, уходят в океанскую пучину корабли и острова, взрываются вулканы. Однако даже тот мизер, что остался, часто не поддаётся расшифровке.

Раз так, путь у исследователей один. Идти на поклон к истинным владельцам пресловутых библиотек. Отнюдь, уверяю вас, не сгоревших, не утонувших, не пропавших. Нужна лишь малость: знать о существовании этих владельцев. Обычно не имеющих склонности выставлять на обозрение широкой публике собственные коллекции. А иногда уничтожающих слишком уж назойливых исследователей. Сю Линь тому яркий пример. Он, конечно, не был полным идиотом, коего изображал. Не был он также и родственником лису-оборотню. («Он такой же племянник старого лиса Мяо, как я – испанский лётчик», – образно выразился по поводу Сю Линя мсье Кракен. «А разве вы не?..» – спросил я невинно. Он с интересом посмотрел на меня и покачал головой. «Ах, какая версия пропала», – в отчаянии воскликнул я.) Сю Линь работал на китайскую разведку, чьим добровольным агентом в Императрицыне являлся господин Мяо. Добровольным или невольным. Согласия его на сотрудничество никто, понятно, не спрашивал. У спецслужб Поднебесной длинные руки и собственные понятия о долге китайских граждан перед исторической Родиной. Китайское гражданство бывшим не бывает.

Случилось так, что именно в хранилище здешних ламий находится манускрипт, важность которого в последнее время стала почему-то просто колоссальной. Сами по себе содержащиеся в нём сведения не представляют особого интереса. Однако, как в известном случае с Розетским камнем, они выполнены на двух языках, причём являются абсолютно идентичными. Один язык – койн древних греков. Другой – неизвестный, принадлежащий исчезнувшей цивилизации (возможно нечеловеческой), чьи знания сравнимы со знаниями атлантов. А то и превосходят. Превосходили.

Какие события заставили китайских товарищей пойти на прямой и конфликтный контакт с российскими людьми-змеями, я мог только догадываться. Сообщить мне об этом мсье Кракен не посчитал нужным. Хотя предположить, что таким экстраординарным событием стало появление на арене нашего цирка клоунов со щупальцами на торсе и «Гуголом» в кармане способен любой школьник. Особенно после того, как узнает, чем вышеназванные чуды-юды озадачили пленённого комбинатора Дезире.

Кракенов интересовала отнюдь не целость манускрипта, за интерес к которому отдали жизнь храбрый разведчик Сю Линь и излишне любопытный до чужих секретов лис-оборотень Мяо. Напротив. Желали они как раз не вытащить этот каштан из огня, а засунуть его поглубже в самое пекло. Уничтожить моими ручками. Во избежание прочтения.

* * *

Диверсия с электричеством была произведена основательная, на районной подстанции, так что времени у меня имелось достаточно. Дорога до хранилища, расположенного в подвале, была заучена твёрдо, а ориентироваться в темноте я умел всегда. Да, в общем-то, и не была темнота абсолютной, контуры предметов угадывались без труда. Я быстро и, надеюсь, вполне бесшумно крался вперёд, стараясь держаться ближе к левой стене – вдоль неё располагались комнаты для уединённых свиданий. Во время концерта, по идее, должны они пустовать. Есть куда ретироваться.

Фигня, Паша, думал я, подбадривая себя, прорвёмся. Охранникам, да и всем прочим сотрудникам «Скарапеи» сейчас явно не до того, чтобы инспектировать тылы и задворки. Представляю, какой ад творится в залах! Охрана Лейлы стоит на ушах, подозревая злой умысел, публика сходит с ума от страха, администрация в панике. Вот-вот должны начать рваться хлопушки с раздражающим газом.

Операция по уничтожению негодного документа была подготовлена с размахом. Расхваленная мсье Кракеном система работала пока что отменно. И всё-таки…

Больше всего тревожили меня змеи. Прошлая встреча с гюрзой никак не шла из памяти. К тому же пресмыкающиеся лучше всего чувствуют себя как раз ночами – это я помнил твёрдо. Время охоты. Нарваться на какую-нибудь южноамериканскую фер-де-ланс подобно покойному господину Мяо мне вовсе не улыбалось.

Впереди, метрах в десяти, приоткрылась дверь. Кто-то задвигался, быстрый, тонкий, чёрный. Кажется, высокий. Кажется, голый. Почему-то без фонарика или хотя бы зажигалки. Зато в районе шевелюры тускло мерцает что-то вроде венчика из десятка рубиновых бусин. Негритянка-наложница вышла узнать для встревоженного клиента, что случилось? – гадал я. Нет, не разглядеть. Я вжался в стену. Проклятье! Как не вовремя. До подвала осталось совсем чуть-чуть.

Со стороны «негритянки» донёсся сухой дробный перестук, словно деревянной палочкой о палочку. Пауза. Опять. Приближается. Что за ерунда? Уж не специальный ли звук, отпугивающий змей? – осенило меня вдруг. Надо будет взять на заметку. Я ушёл в стену целиком. Сосчитал до шестидесяти. Осторожно высунулся. Никого.

Я рывком переместился к входу в подвал, замаскированному под обычную с виду дверцу. По периметру дверцы лежал рельефный орнамент с игривым сюжетом. Лингамы с крылышками да йони на ножках. Любезничают между собой. Позолоченная ручка в виде всё того же крылатого органа. Непосвящённому и в голову не придёт, что за дверцей не альков с сексодромом, а спуск под землю. К сейфу с бесценными сокровищами.

Я тронул задорно торчащую ручку-фаллос. Если я правильно понимаю, её следует не вращать или нажимать, а двигать взад-вперёд. Неужели это может кому-то показаться забавным? Борясь с подступившей брезгливостью, подвигал. Крылышки встрепенулись, но с места не сдвинулись. Заперто, конечно. А каков материал двери?

Материалом было дерево. Плотное, очень плотное и непривычно холодное. Знаменитое железное? Может быть. Ну и как оно воспримет попытку транспозиции?

Железное дерево пропустило меня без проблем.

А вот в подвале свет горел. Тусклые лампы под пыльными плафонами из толстого ребристого стекла. Электрическая сеть хранилища не зависела от общегородской. Дизель.

Гудела вентиляция.

Четвёртую сверху ступеньку занимала покачивающаяся на хвосте королевская кобра. Капюшон её был раздут. Смотрела она на меня. Неотрывно. Если бы её морда была способна выражать чувства, она выражала бы ненависть пополам со страхом.

Потому что я сейчас был мангустом. Огромным голодным мангустом с острыми зубами и когтями как у хищной птицы. Скорей всего, я не был столь же быстр, как настоящий зверёк, гроза змей, зато во мне был кураж. И отчаяние. Я сделал обманное движение передней лапой, кобра ударила навстречу, не попала, провалилась в пустоту… и тогда я коротко махнул другой лапой – снизу вверх. Наискось.

Тело кобры, бешено извиваясь и отставляя дорожку из капелек крови, заструилось по лестнице вниз. Следом прыгала оторванная голова.

Вторую гадину, поджидавшую меня в самом низу, я просто придавил лапой к полу, после чего перекусил пополам. И насилу удержался от острого желания сожрать побеждённого врага.

Нельзя так глубоко входить в роль, подумал я, ожесточённо отплёвываясь.

Ламии люто ненавидят металл. Фобия поголовная. Поэтому сейф, предмет моей атаки, представлял собой трёхметровое яйцо, вытесанное из цельного куска гранита, каким-то чудом втиснутого много, очень много лет назад в подземную полость. Сверху гранит покрывал ещё один слой, нанесённый совсем недавно.

Пещера, служившая каменному яичку гнездом, несмотря на явно карстовое происхождение, была идеально сухой и довольно тёплой. Никакой затхлости. Пол покрывал слой белоснежного мелкого песка. Впрочем, на этом дизайнер, благоустраивавший хранилище, свою фантазию исчерпал до дна. Стены и потолок украшали фестоны вековой копоти (электрическое освещение имелось здесь, понятно, не всегда), а также толстые и неопрятные, будто побитая молью кошма, пласты пыльной паутины. И какие-то многослойные натёки неприятного вида. Засохший помёт летучих мышей? Бр-р-р!

Зато абсолютно новой была наружная броня сейфа. Красота сверхпрочной керамики радовала глаз. Гладкая, розовато-перламутровая, точно средневековый японский фарфор. И такая же дорогая. А, может статься, и подороже. Но тоже японская. Контр-диффузная решётка, заключённая внутри этой хай-тековской скорлупы, была многорядной, состоящей из тонких графитовых стержней. По сути, всю десятисантиметровую толщу защитного слоя пронизывали канальцы толщиной со швейную иглу, заполненные идеально проводящим электричество составом на основе графита. Сама керамика была способна выдержать прямое попадание стадвадцатимиллиметрового кумулятивного снаряда. Так утверждал Арест Всезнаевич, известный в том числе как мсье Кракен, и у меня не было оснований ему не доверять.

Графит, конечно, упрощал мою задачу. Значительно упрощал. Обыкновенная сеточка из медной или алюминиевой проволоки могла меня остановить даже при отсутствии напряжения в сети. Одолеть-то её одолеешь, да только изувечиться при этом или какую-нибудь гнусную долгоиграющую болячку вроде язвы заработать – легче лёгкого. Поэтому низкий вам поклон, аспиды ползучие, за вашу антипатию к металлам!

Одна беда, электропитание у защитного слоя автономное. Мне было обещано, что дизель будет отключен. Пока он работал.

Что ж, подожду. Главный признак удачливого вора или шпиона – великое умение безропотно терпеть ровно столько, сколько потребуется. Хоть сутки. Хоть неделю.

И, безусловно, осторожность.

Я обежал пещеру по периметру, заглянул в каждую трещинку и в каждый уголок, но змей более не отыскал. Лишь в самом дальнем закутке выставлялся из песка легчайший полупрозрачный кусочек давно высохшей шкуры.

Поднялся к двери, прислушался. Тишина.

Тогда я вернул себе привычный облик, сел подле сейфа на корточки и задумался.

Справлюсь я с заданием или провалю его напрочь – в любом случае никакой уверенности, что кракены меня оставят в живых, не было. Выждут недельку, удостоверятся, что манускрипт уничтожен, и прикончат. Очень просто. Будет мне нейтральная территория. В трёх аршинах под землёй. Там таких нейтралов, пребывающих в лежачем положении, тьмы и тьмы. Один другого нейтральнее. Сдаться на милость ламий? Эти спрячут, пожалуй! От кого угодно. Так спрячут, что и следов не останется. Кроме странгуляционных[21]21
  Характерные следы удушения.


[Закрыть] на ещё одном трупе «наркомана, скончавшегося от передозировки», которого завтра обнаружат за кухней «Скарапеи». Бежать с помощью седенького востроглазого очкарика? Могло бы пройти до начала переполоха, а сейчас – как знать. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Поэтому остаётся положиться на слово мсье Кракена и на расторопность Жерара.

Думать о том, что осторожный Сулейман во имя собственной безопасности решит мною пожертвовать, решительно не хотелось.

Лампы мигнули, медленно, словно в кинотеатре перед началом сеанса стали краснеть, теряя накал. Наконец вовсе погасли. Я выждал минуту и попробовал ладонью скорлупу сейфа. Не такая уж она была ровная. Крошечные выглаженные щербинки покрывали её сплошь: каждая будто отпечаток кончика пальца. Двинул руку вглубь оболочки. Пошла сравнительно легко, будто сквозь силикатный огнеупорный кирпич. Графитовые стержни ощущались, как струйки пущенного во всю мощь душа – упруго толкали вниз, холодили, покалывали.

– Кривая, вывези! – взмолился я как никогда прежде, и подался вперёд.

* * *

Внутри сейфа было тесно, но отнюдь не темно. Гнилым зеленоватым светом сочились бугристые желваки величиной с кулак, в два ряда рассаженные по куполу камеры. Идущие кольцами широкие полки занимали свитки, упакованные в кожаные тубусы; тяжёлые книги, запертые на замки; глиняные таблички, бережно залитые не то в прозрачный лак, не то в пластик; сосуды, покрытые странными значками. Под куполом, растянутое за конечности, висело чучело кошмарного существа, величиной с двухлетнего ребёнка. Впрочем, размерами сходство с ребёнком ограничивалось. У карлика было искажённое яростью худое лицо, удивительно похожее на лицо Петра Первого и угрожающе растопыренные узловатые пальцы. В соски продёрнуты тонкие колечки с жёлтыми камешками. Поджарый торс от цыплячьей шейки до вполне взрослых гениталий пересекал грубо зашитый большими стежками разрез, из которого кое-где торчали соломинки. Широкие ступни со сбитыми пальцами были поддёрнуты к самому потолку, отчего казалось, что этот злой гном вот-вот оттолкнётся и спикирует прямиком на меня. Будто год за годом он дожидался именно моего прибытия, и сейчас только верёвки сдерживают его от того, чтобы с диким воем вспрыгнуть мне на плечи.

Я поёжился и отвёл взгляд. Нашёл время себя накручивать.

Ну-с, что у нас тут ещё имеется? На полу стояла пара приземистых сундуков. Сердце почему-то заполошно дрогнуло. Золото? Я сунул в один руку. Не золото. Не презренный и отвратительный людям-змеям металл. Камни. И весьма крупные. Должно быть, самоцветы. Сколько же их тут? Центнеры? Наверно, весь Императрицын купить хватит, вместе с пригородами.

Однако самоцветы меня интересовали в самую последнюю очередь, да и то больше из любопытства. Так же, собственно, как свитки, клинописные таблички, инкунабулы и миниатюрная шаржированная копия Великого государя Российского во гневе. Требовался мне тридцатисантиметровый футляр из туфа. Слегка сдавленный цилиндр с закруглёнными торцами и неглубокой опоясывающей бороздкой в виде спирали, проходящей по всей длине. Толщина такая, что можно без труда обхватить кольцом из пальцев обеих рук. Довольно тяжёлый и на первый взгляд монолитный. Описание, данное мсье Кракеном, было исчерпывающим. Я взялся за поиски. Времени оставалось мало. Дизели, основной и вспомогательный, вряд ли будут налаживаться скарапеевским электриком дольше семи – максимум десяти минут. На большее эта продажная скотина не соглашался ни за какие самые соблазнительные коврижки.

Сундуки вожделенного футляра не содержали. Отбросив священный трепет, я торопливо рылся на полках, среди бесценных раритетов, во все корки кроя ламий, накопивших такую груду хлама. Управился за рекордное время. Футляра не было. Сейчас же, без задержки я пошёл на второй круг. Древности, возмущённо шурша страницами и перестукиваясь боками, полетели на пол. Полки опустели за считанные секунды.

Футляра не было! Меня начало колотить. От холода. От страха.

Я закрутил головой. Где? Где же, чёрт возьми!

Наткнулся взглядом на чучело. Вот кто знает.

– Ты, засранец, признавайся, где эта трёпаная рукопись? – в исступлении заорал я, обращаясь к карлику.

Тот дерзко молчал, сволочуга.

Почти не соображая, что делаю, я подпрыгнул, вцепился ему в плечи, повис, подогнув ноги, и рванул. Раз, другой. Выламываемые суставы захрустели, однако выдержали. Зато лопнули верёвки, привязанные к рукам уродца, и он тяжело закачался книзу головой.

Слишком тяжело для набитого соломой чучела.

Слишком.

Я осклабился и принялся рвать шов на его груди. Прочный он был, зараза. По-волчьи рыча, я вцепился в толстую гладкую леску (или то была воловья жила?) зубами. Просунул пальцы в золотые кольца на сосках. Дёрнул. Одно колечко подалось. Отплёвываясь и подвывая от нетерпения, я потянул за него. Захохотал торжествующе: шов мгновенно расшнуровался. Из разъятой гномовой утробы посыпалась сенная труха, потемневшая от времени древесная стружка, пенопластовые шарики. Я просунул руки внутрь. Футляр был там.

Вынул, примостил на полку, сконцентрировался и погрузил в пористый камень кисти.

«Открыть коробочку тебе вряд ли удастся, – сказал Кракен. – Да это и ни к чему. Просто изорви в мелкие клочки рукопись, содержащуюся внутри. Сотри в порошок. При её более чем почтенном возрасте она должна быть жутко дряхлой, и проблемы вряд ли возникнут».

Вызвавший беспокойство кракенов документ хранился в виде свитка из странного на ощупь материала, покрытого плотной, слегка колючей чешуёй. Кое-где чешуйки выкрошились – целыми участками, точно от лишая. Материал проплешин ощущался как рыхловатая, но сухая бумага или ткань. А может, пергамент.

Чувствуя себя сущим вандалом и Геростратом, я начал сжимать пальцы.

* * *

Успел буквально в последний момент. Какая-нибудь секунда задержки и пиши пропало. Кожа спины ещё помнила упругие толчки графитовых струн, ещё холодила голые ягодицы скорлупа сейфа, а лампы так же неспешно, как давеча гасли, начали разгораться. Зафыркала вентиляция. Я взбежал по лестнице, приник к двери ухом. Как будто кто-то есть. Или только кажется? Вскипячённая адреналином кровь шумит в ушах?

Я слился с деревом, потёк сквозь него живым соком.

Снаружи было всё ещё темно. Откуда-то доносился знакомый деревянный перестук – бедная негритянка плутала по чёрным коридорам в поисках чего-то неведомого.

Я сделал всего пару шагов, когда на мне скрестились лучи двух мощных фонарей. Оба – в лицо. Глаза полоснуло болью. Я моментально зажмурился, отгородился от света обеими ладонями, но резь осталась надолго.

Пронзительный мужской голос весело сказал:

– Опа, глянь, кто тут у нас. Пупс какой-то.

– А перец-то как торчит! Он что, драл тут кого-то? Пупс, ты с кем в доктора играл? – Владелец второго фонаря слегка сипел, будто надорвал глотку на стадионе.

Я поспешно отнял одну руку от лица и прикрыл причиндалы. Железное дерево в плане возбуждения нервных окончаний оказалось весьма сходным с памятной по отроческим годам липой или берёзой.

– В чём дело? Вы кто такие? – заносчиво спросил я. Спасти меня сейчас могла только та самая наглость, которой я похвалялся вчера перед Кракеном. Я повысил голос: – Охрана, не так ли? Давненько вас жду. А ну-ка, уберите свет!

– А не уберу, – по-прежнему весело сказал первый.

– Такая же фигня, – поддержал его второй.

– Какого дьявола! – К сожалению, вместо грозного рыка получилось жалкое блеяние. Но я не сдавался: – Сначала темища наступает, потом девчонка уходит, а сейчас ещё какие-то весельчаки припёрлись. – Голос наконец-то начал приобретать требуемую свирепость: – Место не дорого? Да если я предъяву за такую борзоту выставлю, с вас кожу лентами сдерут! Убрали живо фонарики, уроды!

– Оцени, пупс знает слово предъява, – пуще прежнего обрадовался весёлый. – Наверно, жутко авторитетный крендель. Эй, пупс, обзовись. Погоняло твоё какое?

– Ладно, – сказал сиплый. – Ты смотри за ним, а я папу вызову. Вдруг это и вправду гость.

– Да ну… – не слишком уверенно протянул весёлый.

Сиплый сказал «умолкни пока».

Проморгавшись, я попробовал приоткрыть веки. Один луч бил сейчас в потолок (фонарь поставили на пол, рефлектором вверх), второй всё ещё упирался в меня, сместившись на подбородок и грудь. Увы, видимость от этого не улучшилась. Разве что самую малость.

Судя по размерам владельцев фонарей (фигуры их кое-как можно было разобрать), меня угораздило нарваться на старых знакомцев, сторожевых акромегаликов. Удирать, хоть бы и сквозь стену, было глупо. Всё равно, что гусей дразнить. Вступать в сражение – тем более безнадёжно. Накачанные стероидами под завязку и покрытые чудовищными мускулами, громилы даже не почувствуют моих наскоков. Оставалось уповать на счастливый случай. Например, на то, что неведомый папа из-за общей суматохи лично прийти не сможет, и велит разобраться с подозрительным гражданином на месте. Тут-то я их и попытаюсь облапошить. Гормоны роста и прочие стимуляторы, особенно употребляемые в огромных количествах, не самым благотворным образом влияют на высшую нервную деятельность. Не зря великаны в сказках – кретины поголовно.

– Папа сейчас будет, – убил мою надежду сиплый. – Говорит, по билетам проверку закончили. Как раз из VIP-а одного мэна не хватает. По описанию вроде этот.

– Так, может, он тут правда кого-то натягивал? Я, например, Коко в зале не видал.

– Не-а! Ему не положено. То есть может, он и натягивал Коко, только на халяву. Под шумок решил сладенького попробовать.

– А вдруг шпион?

– Ну, разве, журналюга какой.

– Слышь, крендель! – прикрикнул весёлый. – Ты журналист, да? Из какой газеты? Если папа тебя отпустит, напиши про нас, ладно? Мол, знаком с самыми здоровыми парнями Императрицына. Точно, точно, мы такие! В боях без правил участвовали, в Японию ездили, на Осаку. И ещё в Чехию. Я в Праге ещё такую тату рулёвую сделал. На лбу. «Змет», понял! Это как у одного чешского монстра. Голем называется. Только он глиняный был, а я из камня. Не веришь? Бицуху потрогай. – Он напряг руку, демонстрируя безобразно вздувшийся, оплетённый венами бицепс. – Во, иди, потрогай!

– Не педик мужиков трогать, – зло прошипел я.

– Ладно, верю, – отступился с готовностью весёлый. Очень уж ему хотелось в журнал попасть. – У меня, между прочим, и сценическое имя Русский Голем. А у него – Т-34.

– Кончай, – оборвал сиплый.

– А чего кончай? Такая пруха подвалила. Япошки про нас писали, чехи тоже писали, а на родине никто не знает. Сам спасибо скажешь потом.

– Не знают, значит не надо. Да и не из газеты он. Чего бы газетчику с голой жопой тут делать? И как он, кстати, сюда попал без грин-карты? От дверей мы не отходили, даже когда свет погас. Потом вообще закрыли на ключ. Не, тут какие-то непонятки…

Совсем близко застучали деревянные палочки. Громче, громче. Чаще, чаще.

– Папа? – крикнул Русский Голем, оборачиваясь. – Ты прикалываешься? Па…

Голос его сорвался.

– Он на мне! – внезапно заорал сиплый Т-34. – Стреляй!

Лучи света заметались беспорядочно. Голем отпрыгнул, въехав плечом мне в лицо. Я как стоял, так и сел. Сразу стало нехорошо.

Дважды громко хлопнуло.

– Я его сшиб! – торжествующе крикнул Голем. – Уйди, Танкист, закрываешь. Отойди, твою мать, добью!

Слышалась отчаянная возня, топот. В луче света что-то мелькало, похожее на толстое колено бамбукового удилища. Деревянный перестук превратился в бешеный треск, будто гигантский, с медведя размером жук разминал перед взлетом жёсткие крылья. Т-34, видимо, всё не отходил, потому что Голем, свирепо матерясь, пробежал по моим ногам в сторону возни.

Происходило что-то по-настоящему жуткое, одинаково неожиданное как для меня, так и для охранников. И если даже это была подстраховка кракенов, то помочь она мне всё равно не могла. Конечности были вялыми, в голове бренчал колокол. Я попытался одновременно сжаться в комочек и убраться ползком подальше. Уткнулся в стену, да так и замер.

Голем опять начал стрелять. Потом у него, наверно, кончились патроны. Т-34 сдавленно прохрипел: «У него молоток!» И ещё: «Я больше не…»

В колено мне ударился отлетевший фонарь. Машинально я направил луч от себя.

На сиплого Танкиста наседала безобразная тварь. Из-под чёрно-коричневого, размером со стиральный таз купола, похожего на кембрийского трилобита, обзаведшегося кучерявой тонзурой и десятком кроваво-красных глазков, торчали двухметровые членистые конечности. В суставах лапы поросли редкой шёрсткой, было их штук шесть или восемь, не разобрать – настолько быстро они двигались, издавая тот самый деревянный треск. Пара конечностей упиралась в пол, приплясывая и подпрыгивая, несколько стегало по сторонам (на концах – страшные, опушённые короткой жёсткой щетиной крючья), держа на расстоянии Голема с разряженным пистолетом. Ещё одна лапа размахивала впечатляющим, вроде кузнечного, молотом.