Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Он дал мне повод гордиться собой – ишь, как могу: в одиночку против многих! Но не только. Я начал ещё и бояться себя. Столько, оказывается, тёмного, дикого и необузданного скрывалось в этом знакомом теле.

* * *

Переход был мгновенным. Только что я скучал в стене, тупо путешествуя взглядом от койки до потолка и обратно – а вот уже лежу в той самой койке. Голова совершенно угорелая. В лоб и темя словно бешено колотят клювами поселившиеся внутри черепа дятлы. Тра-та-та-та! Целая стая больших лесных дятлов. Тра-та-та-та! Бока и спина, накануне обмятые дубинками, побаливают. Разбитая, опухшая нижняя губа тяжело отвисла, дотрагиваться до неё языком больно. И ещё нестерпимо хочется «до ветру».

Первым делом я слетал, куда следовало, а уж потом, поминутно морщась от головной боли, взялся ощупывать себя и осматривать. Это был, безусловно, я. Тот самый Павел Дезире – полная комплектация. Тело подчинялось безукоризненно, не смотри, что почти неделю водилось исключительно спинным мозгом. Вот только дятлы (Тра-та-та-та!) да губа…

Я попробовал толкнуть входную дверь. Была она стальной и, ясно, запертой. Лезть в стену нечего было и думать. Насиделся досыта. Одна мысль об этом вызывала отчаянное коловращение в брюхе и слабость в нижних конечностях. Преодолевая себя, я всё-таки произвёл разведку мизинчиком, заранее примерно представляя, какой ждёт результат.

Действительность превзошла самые мрачные ожидания. Под пенопленом пролегал слой рыхлого, влажного гипсокартона, положенного на толстые доски. Дальше – непроницаемая преграда в виде рифлёного железного листа, из которого обычно строят складские или фабричные помещения и домики-времянки. Но не это было самым скверным. В гипсокартон предусмотрительные строители заложили сеточку из алюминиевой проволоки. Видимо, как арматуру. Она меня, конечно, слегка насторожила, живо напомнив защитную решётку «Серендиба», но, поскольку током не щипалась, я её хладнокровно проигнорировал. Тем более касаться её не пришлось, рука в ячейку сетки проходила запросто. Я как раз потянул кисть назад, когда по проволоке пустили электричество. Влажный гипс оказался превосходным проводником. Меня шарахнуло, будто разрядом вольт этак в тысячу, руку отбросило, а ноготь испарился до половины. Бесследно и жутко болезненно. По-настоящему приятным дополнением явилось то, что враз смолкли дятлы внутри черепушки. Наверное, изжарились живьем. Но дальше экспериментировать я не захотел.

Тем более, в замке как раз щёлкнуло, и дверь начала отворяться.

Сердце предательски ёкнуло и рвануло галопом. Душа заметалась, как напуганный малёк в банке, и устремилась по направлению к пяткам. Чертовски хотелось куда-нибудь спрятаться, хотя бы под кровать, но я напряжением воли придал лицу отчуждённое выражение и сложил руки на груди.

В комнату неповоротливо лезло грузное существо в бело-жёлтом спортивном костюме и огромных туристических ботинках. Существо было неимоверно жирным, чудовищно носатым и походило на облезлого попугая, отожравшегося до размеров карликового бегемота (а это, если хотите знать, 250 кг веса и под два метра длины!). Именно это чучело трясло давеча собственным салом и «мерсюковскими» ключами в «FIVE-O’CLOCK»-е перед куколкой моей Аннушкой. Именно ему я мечтал хорошенько врезать по темечку. Между прочим, изуверское это желание вспыхнуло при виде его гнусной рожи с новой силой.

В этот раз золотой ключик он где-то оставил, зато волок на поводке тощую левретку с пышным розовым бантом на шее. Бедное животное, несмотря на бант, выглядело далеко не лучшим образом. Короткая шёрсть цвета кофе с молоком была на удивление реденькой. Кое-где просвечивала серовато-розовая кожа. «Да ведь у неё лишай», – с брезгливостью подумал я. Собачонка мелко дрожала, прятала куцый хвостик между ног и определённо не понимала, зачем она здесь находится. Не понимал этого и я. Мелькнула мысль, что попугай, насмотревшись, как я охмуряю девиц с помощью дрессированного животного, решил взять мой опыт на вооружение. Только кого он собирался здесь клеить? Смазливого пленника?

При виде его нелепой желеобразной фигуры у меня родился сумасшедший план. План был так себе, но в силу внезапности вполне мог сработать. Выполнение первого его пункта зависело только от самоуверенности попугая, всех остальных – от везения. Моего везения. Но, в конце концов, «человек, которому повезло, – это человек, который делал то, что другие только собирались сделать». И вообще, удача сопутствует храбрецам.

Самоуверенности толстяку было не занимать. Хозяин жизни – куды с добром!.. Охраной он, понятно, пренебрёг, и я решился. «Организм» мой устроил весёлую жизнь четвёрке крепких кормильцев. Стало быть, размазать этот ходячий пудинг по полу и стенам я просто-таки обязан.

Опыта драк у меня было не так чтобы много, но юность, проведённая в деревне, всё-таки научила кое-чему. Далеко не вдруг выяснилось, что «Паха Дизер – нормальный парень». Первое время у тамошних заводил считалось хорошим тоном подстеречь городского отличника после уроков, поинтересоваться для затравки, правда ли его дед – француз и лётчик-истребитель, а после со вкусом «разукрасить таблище». Уважение пришло, когда оказалось, что французик – «чувак вообще-то ничо, ёмкий, и в махачке не очкует», а у некоторых наиболее ретивых художников у самих стали переливаться на физиономиях подобия палитры.

Классическую серию: кулаком под дых, рожей об колено и добивающий локтем по шее я счёл самой подходящей для укрощения попугая. Трудности могли возникнуть лишь с пробиванием жирового слоя на пузе, но я возлагал надежду на небольшой размер собственного кулака. Меньше площадь – больше удельное давление. Физика, школьный курс. В крайнем случае засажу ногой по колокольцам. Шавку, чтобы не подняла шум, придётся кончить, подумал я жестоко. Только бы лишай не подхватить.

Безмятежно улыбаясь, толстяк вышагивал вперевалку навстречу пламенному приёму, которого явно не ждал. Зато левретка, должно быть, учуяла исходящий от меня запах опасности: засунула хвост ещё глубже под брюшко, начала упираться и даже тихонько предупредительно гавкнула.

Хозяин, однако, не внял.

Он остановился в шаге от меня, развёл руки как бы для объятия и начал открывать пасть, чтобы чего-то там хрюкнуть. Какая, дескать, неожиданная встреча.

Я коротко втянул сквозь зубы воздух и чуть подал правое плечо назад.

Серия удалась на славу. Не было лишь добивающего по шее. Вполне возможно, не было его только пока. Я корчился на полу, размазывая по линолеуму кровь, хлещущую из разбитого рта и носа; в ушах гремело.

– Добавить по яйцам, что ли? – спросил толстяк сам себя и вдруг отрывисто приказал: – Встать, сучонок! Живо!

В голосе его слышалась готовность убить, если не подчинюсь. Позабыв о боли, я заскрёб конечностями, подбирая их к животу. Встал на четвереньки. Сильная рука схватила меня за шкирку, вздёрнула вверх. Мне осталось только опустить ноги на пол. Кое-как утвердившись, я начал медленно-медленно распрямляться. Распрямился.

Хотелось блевануть.

Он сел на койку, широко расставив толстые ноги, уперев в колени кисти и выпятив живот. На попугая он походил сейчас очень мало. Разве что нечеловечески большим носом да перистыми волосиками над круглыми, плотно прижатыми к черепу ушками. На бегемота же… Помнится, нет для лесных африканских племён зверя страшнее гиппопотама.

– Ко мне обращаться: товарищ Жухрай, – сказал он резко. – Ясно тебе, Корчагин?

«Корчагин… – мучительно задумался я. – Корчагин… Кто это?» Голова соображала плохо. Вытирая кровь с разбитых губ, я спросил:

– Почему Корчагин? Моя фамилия…

– Потому что я – Жухрай, – оборвал он. – И запомни, пасть открывать ты имеешь право, только когда я разрешу. Уяснил? Кивни.

Я кивнул.

– Вот так, молодец, – одобрил он. – Продолжаем знакомство. Раз я – товарищ Жухрай, ты – Павка Корчагин, я буду отныне давать тебе разные невыполнимые поручения, а ты их будешь с пламенным энтузиазмом выполнять. До тех пор, пока не ослепнешь, и ноги не отнимутся. Но может, тебе посчастливится отбросить копыта раньше. В таком случае я буду очень горевать по тебе, – добавил он с насмешкой.

– Всё равно не понимаю, почему какой-то Корчагин, – упрямо сказал я.

– А хлопчик-то тупенький попался, – взгрустнул он, обращаясь к левретке. – Ты, Корчагин, в школе Островского изучал?

– «Грозу»?

– «Бесприданницу», мля, – рассердился он. – Николая Островского. «Как закалялась сталь».

– Нет.

– А, ну понятно, – скривился он. – Вам, как бы, незачем. Поколение Next. Жвачка, пепси, MTV. Yes? Кивни, если не ссышь.

Я с вызовом кивнул.

– Быстро оклемался, – похвалил он и ласково добавил: – Херня, пельмень, жвачку ты у меня скоро забудешь. Пепси забудешь. Будешь помнить только то, что товарищ Жухрай велел. Я ещё сделаю из тебя настоящего человека. Ну, что поскучнел? Не хочешь закалиться, как сталь?

– Не хочу.

– А ведь придётся, – усмехнулся он. – Придётся, Павка. – Он хлопнул по жирной ляжке широкой, как килограммовый палтус, ладонью. – Сейчас можешь что-нибудь вякнуть. Например: «госс-споди, но как?».

– Мне нужно умыться, – сказал я. – Кровь.

– Умыться ему… Крови испугался. Обойдёшься. А то, понимаешь, рожа станет чистая, а сам – гордый. Мне гордые ни к чему. Мне покорные нужны и беззаветно преданные. Так ведь, Жужу? – спросил он у левретки и огромным башмаком легонько наступил ей на лапу. А может, не совсем легонько: собачонка взвыла. – Так! – прокомментировал Жухрай её болезненный крик.

– Ну и что будет, если я откажусь покориться?

– Откажешься? Эвона! Тогда я, конешно, умилюся твоему категорическому бесстрашию и отпущу на волю с тысячей извинений, – ехидно проговорил толстяк. Потом поднял на меня злые глаза: – Ежели ты откажешься, суслик, то я начну тебя избивать. Неделю. Две. В перерывах же буду насиловать. С особым зверством. Но если ты и после того будешь вставать в несгибаемую позу, велю посадить тебя назад. Уже навсегда. – Он мотнул головой, показывая на что-то за моей спиной. – Тебе там сильно понравилось, Корчагин?

Я обернулся. Из косяка над входной дверью торчал поворотный штатив. На нём – простенькая видеокамера. Ограниченные углы обзора, жужжащие сервомоторы перемещения объектива, мерцание строчной развёртки и чёрно-белое изображение, разбитое на пиксели – всё вмиг получило объяснение. Я был заперт вовсе не в стене.

– Только не спрашивай, каким образом это возможно, – сказал Жухрай. – Как говаривали в годы моей бесшабашной юности, «наука на марше» и ещё, помнится: «наука имеет много гитик». Кому интересно, пускай разбирается, кто такие гитики и как она их имеет. Гы! А меня это не волнует, я сызмальства по другой части. – Он выпятил жирный подбородок и прогудел замогильным голосом: – «Вы знаете, каким он скифом был? С таким-то кочаном, с такой-то репой! Он жеребцам крестцы ломать любил, он с упоеньем буйным крыл кобыл, а как он жеребят треножил пресвирепо!» Считай, что это обо мне. Ну, ты, Павка, пока не жеребец. До кобыл тебе тоже дела нету, зато насчёт жеребят уже в курсе, да? Так вот, возвращаясь к перспективе коротать век в камере… В видеокамере… Каламбур, а?

Я промолчал. Жухрай хмыкнул и перевёл требовательный взгляд на Жужу.

– Каламбур?

Жужу в ужасе заскулила.

– Во! Скотина, а чувство юмора отменное. Мозги работают. Не то, что у некоторых. Учти, Корчагин, – он ткнул в мою сторону пальцем, – ты проведёшь годы, унылые серые годы внутри электроприбора, наблюдая за своим безмозглым телом, которое будет здесь стареть и дряхлеть. Потом машинка, конечно, перегорит… Кста-ати, я вот что придумал! Для того чтобы ты совсем там не заскучал, мы можем поселить в этих уютных апартаментах кого-нибудь ещё, чья жизнь тебе не совсем безразлична. Например, твою красавицу мамочку. Кажется, она решилась-таки завести второго ребёнка?

Я задохнулся.

– Думаю, тебе будет любопытно проследить за появлением на свет братика или сестрички. Жаль, медицинской помощи обещать не могу. Сам подумай, какие здесь акушерки? Грубые мужики с большущими елдами… Любопытно, как отреагирует на присутствие женщины твоё, оставленное без присмотра, тело? Боюсь даже представить. Вряд ли в нём отыщется хоть капля сыновней любви. Зато уж любви скотской…

– Сука, – сказал я сквозь зубы.

– Не нужно так о маме, Корчагин, – издевательски попросил толстяк. – Даже из ревности. Тем более обо мне, – добавил он, пристально изучая собственный кулак. Кулак был огромен. – А то ведь я могу топку-то тебе прямо сейчас прочистить. В порядке эксперимента и ради профилактики. Короче, так. – Он, пыхтя, поднялся с койки. – Ты тут посиди, подумай, прикинь хрен к носу. Что лучше, честно служить красному банкиру товарищу Жухраю и иметь румяный вид… – он сделал паузу, – или же потерять анальную девственность, зубы, рёбра, а напоследок и тело. Шавку, – он поддел носком Жужу, – оставляю тебе. Чтобы тоскливо не было. Ты, я помню, любишь маленьких собачек. В какой, кстати, позе? – Толстяк хрюкнул. – Только учти, хлопец, если эта сучка испачкает пол, убирать будешь сам. А вообще-то она умная. И послушная. Жужу, ну-ка служить!

Левретка послушно села столбиком, искательно глядя толстяку в лицо и подёргивая согнутыми передними лапками.

– Бери пример, Павка, – посоветовал Жухрай и удалился, довольно гогоча.

– Тварь ты ничтожная, – с горечью сказал я левретке, продолжающей «служить». – На что ты мне сдалась? Вот у меня был пёс, так пёс. Крошечный, вроде тебя. Но зато у него было самолюбие…

– Что ж, я удовлетворён. Тебя, по крайней мере, терзает безжалостная совесть за то, что ты его утопил, – сварливо прогавкала левретка голосом Жерара и опустилась на четыре лапы.

Глава шестая
ЗА ЖАБРЫ

Подлинной освящённой батюшкой воды в бутылке было – кот наплакал. С напёрсток, не более. Остальное (сосед проявил редкостную находчивость, отягчённую остроумием) – дрянненький «Святой источник» из ближайшей круглосуточной палатки. Однако и этого с лихвой хватило, чтобы сжечь Жерару всю шерсть, а вдобавок ошпарить нос, нежную кожу внутри ушей, под мышками и под хвостом. От невыносимой боли, а паче того от страха, бес на некоторое время совершенно ошалел и вообще выпал в осадок. К счастью, не окончательно. Очухавшись, понял, что едкая жидкость из ванной ушла; он уцелел.

Знобило. Оголившуюся кожу противно пощипывало, в горле стоял комок. Во рту точно дневал коровий табун голов этак под сотню, оставивший после себя истоптанную вдрызг поверхность и горы навоза. Несколько бойких телушек продолжали резвиться и скакать где-то между ушами. Копытца у них были острые, как копья.

Надрывно грохотало радио.

Злющий, как свора некормленых бультерьеров, Жерар в мгновение ока избавился от верёвок. Он был абсолютно уверен, что искусает сейчас подонка Пашку до крови, до костей. Достанется и мерзавке гостье, которую он, возможно, вообще загрызёт. Насмерть. Его переполняла бешеная энергия и жажда мести. Пробуя силы, он подпрыгнул. Оказалось, до горла достанет без особенных усилий. Пролаяв «Банзай!», он сорвался с места.

Однако, увидев предателя, понял, что грызть его жалко. И совершенно бессмысленно. Потому что выглядел предатель в точности как лунатик или зомби из комикса. Руки вытянуты вперёд, глаза мёртвенно-тусклые, рот приоткрыт, кончик языка высовывается наружу. Дверь стояла нараспашку, на лестничной площадке топтались две подозрительные личности с неясными лицами и фигурами тяжелоатлетов. Входить личности не спешили, словно были они сатанинского семени, причём из самых лютых конформистов. Из тех, что без приглашения через порог нипочём не переступят. Впрочем, родственного запаха Жерар не уловил, аура у подозрительных тоже была какая-то мутная, невразумительная. Ох, как не понравились они Жерару!

Компрачикосы, мать их! Похитители детей.

Новоиспечённый же сомнамбула между тем направлялся прямиком компрачикосам в лапы. Дело было плохо. Жерар, забыв обиды, заорал «стой!» и вцепился сдуревшему напарнику в джинсы. Прихватил и ногу. Решил, что так даже лучше, рванул. Ткань треснула, на языке появился вкус человеческой крови. Напарнику было хоть бы хны. Продолжая изображать зомби, перешагнул порог, неся Жерара на штанине. Подозрительные с лестницы вмиг оказались рядом, молча стали отдирать беса и запихивать в объёмистый кожаный портфель. Портфель был дорогой, «Самсонайт» с позолоченными замками и уголками. В него были натолканы какие-то трусы и майки.

Жерар кусался. Ах, как он кусался! Как он орудовал лапами! Одному из подозрительных он успел перекусить палец: косточки хрустнули – музыка! Другому, кажется, прилично расцарапал рожу. Но силы были слишком уж неравными. Сражение закончилось в секунду. Его попросту смяли, задавили массой. Замки щёлкнули, портфелем дважды приложились об стену. Били яростно – один шов сразу разошёлся, образовалась прореха. Что-то звенело по полу. Должно быть, отвалились металлические уголки. Замки напротив, почему-то уцелели. Жерара, если бы не комок трусов, наверняка расплющило бы. А так – обошлось лёгкой контузией. Два дня после этого кружилась голова, да пошаливали мочеточники. Шалить они начали сразу после удара, вследствие чего всё бельё пришло в негодность.

Потом его долго несли, затем ещё дольше везли. Машина, кажется, была очень приличная. Мотор литров шесть, гадом быть, и девяносто восьмой бензин: урчало сыто, еле слышно; не трясло. Пассажиры переговаривались. Трое минимум. Мужчины. Пахло дорогим табаком и «Эгоистом». Жерару, однако, на комфорт и запахи было по большому-то счёту насрать. В переносном и отчасти даже прямом смысле. Он практически не соображал, всю дорогу мочился с кровью (что с кровью – выяснилось позже) и блевал остатками «Святого источника».

Приехали. Его ещё немного пронесли, вытряхнули на мягкое, пахнущее древесными стружками. Без задора обругали за испачканную одежду. По всему чувствовалось, что компрачикосы считают Жерара обыкновенной собакой. Хмырь с перекушенным пальцем пообещал удавить, но тоже как-то вяло. Вообще, эти громилы, несмотря на проворство в движениях, эмоционально были какие-то заторможенные. Сонные. Больше всего поражали их лица. Плоские, бесцветные, начисто лишённые индивидуальности. Точно афиши с утрированной до предела мордой героя фильма, какие встречаются перед заштатными кинотеатрами. И вот ещё на что обратил внимание Жерар: «рисовали афиши» явно с одного оригинала. С «делового партнёра» Софьи Романовны.

– Так ты тоже заметил! – воскликнул я.

– Глупо было бы… – затянул он свою волынку обиженным тоном, но я скорчил покаянную гримасу, и он унялся.

Бесы народ живучий. Часов через шесть Жерар уже ходил, к концу второго дня был как огурчик. Шерсть понемногу начала отрастать. Посадили его в помещение, где в недалёком прошлом стояли деревообрабатывающие станки. Что-то вроде школьного класса, в котором обучают мальчиков столярному делу. Кругом были горы щепок и опилок, валялись недоделанные деревянные безделушки: скалки для теста, шахматные фигуры, рукоятки для инструмента. Главным украшением комнаты являлись древние плакаты, рассказывающие о том, как правильно пользоваться рубанком и стамеской, как держать резец, работая на токарном станке и тому подобное. Стены (Жерар по привычке оценил помещение с точки зрения комбинатора: возможна ли транспозиция?) были из ребристого оцинкованного железного листа. Как, впрочем, и повсюду здесь, что выяснилось несколько позже. Окна забраны толстой жестью. Дверь другому, может, и показалась бы хиловатой, однако не с его клыками и когтями такую дверь ломать.

Визитами Жерару не досаждали, как оставили одного, так и забыли. Жратвы было много, но именно что жратвы. Бросили разодранный надвое мешок «Чаппи». У них, у бесов, собственная гордость, и Жерар предпочёл голодать. Пить предлагалось из какой-то вонючей, грязной миски опять же «Святой источник» (ополовиненная бутылка валялась рядом). Это тянуло на явное издевательство со стороны то ли судьбы, то ли тюремщиков. Правда, при ближайшем рассмотрении стало ясно, что набирали воду из-под крана, так что хотя бы жажда его не мучила. Брезгливость – да, была поначалу. Но брезгливость легко отступает, когда в пасти и глотке образуется подобие пустыни Гоби.

На третий день пожаловал Жухрай в сопровождении сонного громилы с загипсованным пальцем. Бес сначала обрадовался, как-никак старого знакомца встретил, бросился к толстяку здороваться. По-собачьи, разумеется. Тот вытащил поводок, рассчитанный самое малое на ньюфаундленда, и принялся охаживать Жерара по голеньким бокам, приговаривая: «Не смей ко мне лезть, повеса, пока сам не позову».

Воздав должное памяти маркиза де Сада, он сделался гораздо спокойней. Обозвал беса оскорбительной сучьей кличкой Жужу и объявил, что собирается забрать к себе – затем, чтобы заняться дрессировкой. Во-первых, скучно, во-вторых, чувствует в себе талант большого друга зверей Дурова. Или всё-таки, недобро рассмеялся он, великого академика Павлова? Ну, как получится. Разберёмся со временем.

Жерар лихорадочно соображал, как поступить. Открыться? А вдруг толстяк верующий? Живо спровадит на казнь своему духовнику. Поди, доказывай потом, что не всякий бес пособник Сатаны!

– Не всякий? – удивился я. – Растолкуй тогда мне, глупому, какого рожна тебя от животворящей молитвы, крестного знамения и святых предметов по полной колбасит? Духовника, как палача, боишься.

– Эх, чувачок… – помрачнел Жерар. – Многого же ты не знаешь. А объяснять долго. Давай потом когда-нибудь? Сейчас просто поверь, ладно?

– Ладно, – согласился я.

Ему, однако, мой тон не понравился. Он воинственно встопорщил усики:

– Помнишь, Паша, кого нафталином в основном травят? Ну вот. А накорми им тебя, тоже загнёшься в момент. Хоть и не моль вроде. Примерно та же история и со мной. Усёк?

– Да, – сказал я.

В общем, бес решил покамест прикидываться послушной собачкой. Охотно поддаваться дрессуре и, главное, помалкивать. Вдруг повезёт узнать какие-нибудь секреты? Громила с гипсом повязал Жерару на шею бантик, прицепил поданный толстяком поводок, и они отправились куда-то. Вышли в большой ангар или склад. Или может быть, заводской цех. До потолка было метров двадцать. Во многих местах над головой пролегали эстакады из просечного металлического листа. Громоздились ящики, обтянутые рубероидом – как будто с оборудованием. Пару раз мимо проехал электрокар-погрузчик.

Крытым переходом ангар был соединён с соседним зданием, уже кирпичным. Управа, решил для себя Жерар. Внутреннее устройство управы оказалось на редкость запутанным. Коридоры, закоулки, тупички, двери. Вспомнив плакаты с мальчиками-токарями, Жерар подумал, что комплекс ангар плюс управа вполне мог принадлежать учебному заведению с техническим уклоном. Например, ПТУ. Сейчас переделанному на скорую руку подо что-то другое. Например, под офисное здание и склад для крупной и многопрофильной, но нищей фирмы. А возможно, только маскирующейся под нищую. Попадались им навстречу и сотрудники фирмы. Преимущественно молодые дядьки, одетые неплохо, хоть и без фантазии. Лица у них были опять-таки блеклые, как у снулой рыбы. И по-прежнему одинаковые. А-ля Сонечкин кавалер. Мечта японцев: вся фирма – одна семья. Смотреть на них было жутко. Особенно в тот момент, когда под одеждой на груди у странных братцев начинало что-то извиваться. Будто клубок змей.

– Кракены, – сказал я. – Наверное, здесь их гнездо. База.

– Похоже, – согласился Жерар. – Но учти, Паша, толстяк этот – человек.

Пришли. Кабинет толстяка впечатлял. Тут о нищете речи не шло. Напротив. Большое, обставленное и отделанное с определённым вкусом помещение. Повсюду натуральное дерево, кожа, шёлковые с золотой ниткой драпировки. На полу ковёр ручной работы. Кондишн. Огромный писаный маслом портрет Президента в строгой раме; работа явно не халтурщика. Ноутбук на столе. Были там и солидные напольные часы с боем и огромный холодильник с наворотами, хитро упрятанный в нишу книжного шкафа, и много чего ещё.

О дальнейшем рассказывать скучно и стыдно. Жерару пришлось учиться ходить на задних лапках, держать на носу кусочек сахара и проделывать множество других, столь же унизительных штучек. Кормил его, поил и выгуливал всё тот же сонный компрачикос с загипсованным пальцем, состоящий при Жухрае чем-то вроде денщика. Впрочем, выгуливал – это громко сказано. Когда толстяку надоедало забавляться дрессурой, беса отводили назад в столярку. Там, в дальнем углу, где слой опилок потолще, он и «прогуливался».

Тем не менее, ему удалось кое-что разнюхать, произвести на досуге кое-какой анализ и прийти к кое-каким выводам. Толстяк Жухрай, персона в бизнес-кругах Императрицына похоже довольно влиятельная, занимал пост, совмещающий должности начальника силового ведомства и реального (в отличие от «леди Успех и Элегантность») посредника между кракенами и людьми. Возможно, он и не был головой или сердцем предприятия, но шеей и кулаком – наверняка. Очевидно, ему повезло стать одним из первых контактёров. Во всяком случае, он оказался первым, кто понял, что этот контакт будет выгодным лишь при условии строгого сохранения тайны. Лицом, ответственным за сугубую секретность проекта он назначил себя. Скорей всего, именно его стараниями была создана главная декорация спектакля под названием «Россия родина “Гугола”» – фирма «СофКом». Подобрана симпатичная прима в лице Софьи Романовны. Вложены необходимые деньги и, главное, обрублены все возможные «хвосты».

Он смертельно опасен, так как без раздумий перекроет любой канал, по которому может произойти малейшая утечка информации. Сейчас таким потенциальным каналом стал небезызвестный в узких кругах юный, но многообещающий комбинатор Дезире. И жив упомянутый отрок лишь по той причине, что может быть для чего-то использован. То же, хоть и в значительно меньшей степени, относится к скромной персоне симпатичного йоркширского терьера Жерара. Словом, положение аховое: мы полезны ему, пока можем быть полезны. Готовиться нужно к худшему.

И всё-таки выход имелся. Изощрённый в интригах Жерар считал, что спастись нам помогут сами чуды-юды. Но для этого необходимо приватно встретится с одним из кракенов-доминантов. По мнению беса, кракены, откуда бы они ни взялись, аналогичны земным общественным насекомым, и делятся на два основных класса. Первый – господствующие особи, доминанты. Второй – расходный материал. Работяги, бойцы и так далее. Кавалер Софьи Романовны, чьё лицо выглядит живым, а поведение независимым, безусловно, относится к первой категории. Так же, по-видимому, как и «не обессудь, Паша, твоя модисточка». Кого-то из них и следует подвергнуть тонкой психологической обработке.

Но Аннушка, похоже, та ещё штучка. Поэтому прежде надо попытаться подцепить на крючок самца. Как мы успели заметить, он весьма спесив, любострастен, склонен к широким жестам и украшательству собственной персоны нарядами и драгоценностями. Возможно, не слишком умён… хотя вряд ли. И всё-таки подобные типы обычно легко внушаемы, нужно только уметь подобрать к ним ключик. Наверняка таким ключиком владеет Жухрай.

Кажется, такой ключик отыскал и мой напарник.

– Нашей задачей является следующее… – горячо тявкал он мне на ухо под неумолчный аккомпанемент журчащей воды.

Конспирация была, конечно, примитивной до смешного. Предпринимая меры по её обеспечению, мы надеялись лишь на то, что меня здесь до сих пор не воспринимают всерьёз, а беса так вовсе считают левреткой Жужу. Меры же заключались в следующем.

В первую же минуту встречи я довольно грубо зажал разговорчивому бесу пасть и проартикулировал губами: молчи! Он испуганно кивнул. Я быстренько завесил объектив злосчастной камеры наблюдения собственными джинсами. Вообще-то камера, как будто, и не работала – глазок «Rec», сообщающий о ведении съёмки, был тёмен. Но бережёного бог бережёт. Потом мы полчаса терпеливо ждали появления рассерженных наблюдателей, однако, так и не дождались. Тогда я перешёл к нейтрализации возможных «жучков». Простейшая шумовая завеса возникла после манипуляций с унитазом и водопроводным краном. Включать на полную громкость телевизор (была сперва и такая мысль) я поостерёгся. Более того – выдернул шнур из розетки, отвернул экран к стене и набросил сверху одеяло. После чего мы удалились в санузел, где принялись обмениваться впечатлениями последних дней, а затем – плести нити заговора. Вдохновителем и мозговым центром зреющего путча являлся Жерар. Исполнительным органом, а возможно, пушечным мясом – я.

– …Прежде всего, – перечислял пункты своего дерзкого плана бес, – намекнуть. Затем обоснованно показать. И наконец, последнее. Убедить доминанта, что Жухрай опасен в первую очередь для самих кракенов. Стоит толстяку вообразить, что партнёры становятся самостоятельными – а они когда-нибудь непременно захотят стать самостоятельными! – он безжалостно уничтожит их до последнего. Не в правилах таких негодяев и убийц делиться жирным куском с соперниками. Они скорей зарежут дойную корову, чем позволят кому-либо постороннему подёргать за щедрые сосцы. Так?

– Так-то оно так, но в твоих рассуждениях, дорогой Макиавелли, имеется как минимум один изъян, – задумчиво сказал я. – И два сомнительных допущения. Изъян. Ты почему-то поставил знак равенства между психологией кракена и человека. Дескать, он хоть и чужак, но ничто человеческое ему не чуждо. Однако он может повести себя совсем не так, как мы ожидаем.

Бес собрался возразить, но я остановил его жестом.

– Погоди. Теперь допущения. Первое или (я вспомнил Сулеймана) алеф. Ты предположил, что мы обязательно встретимся с кракенами-доминантами. Второе или бет. Что они, заслушав выдумку о зловещих планах толстяка, немедленно примут нашу сторону. Прости, но то и другое под большущим вопросом.

– Да, но ведь шанс-то существует! – воскликнул Жерарчик. – Глупо было бы не попытать счастья. А психология… Да я ж плясал вовсе не от этой печки, Пашенька. От инстинктов. Когда мы заразим объект разработки паранойей. Когда его постоянно станет точить мысль, что под угрозой его собственная жизнь и жизнь его рабочих муравьёв, он поневоле забеспокоится. И каждое действие Жухрая начнёт расценивать с точки зрения опасности для себя и своего выводка. Что там у него на первом месте, не знаю. Жухрай груб, жесток. Полагаю, отыщется на нём и кровушка, о которой известно кракенам. Рано или поздно толстяку будет подписан приговор.

– Лучше бы пораньше, – невесело усмехнулся я.

– Да уж, – в тон мне отозвался бес. – Теперь перейдём к насторожившим тебя допущениям. – Он сделал паузу, со свистом, сквозь зубы набрал воздуха и вдруг отрывисто, сердито залаял: – Паша, ты бесишь меня своим нытьём! Встретимся – не встретимся. Поверят – не поверят. Ты что, на ромашке про подружку гадаешь, даст или обломает? Если не встретимся, значит, планида такая. Зато, если уж доведётся свидеться, клювом не щёлкай и хлеблищем не торгуй. Ты у нас известный специалист втираться в доверие, тебе и карты в руки. Авось червовый марьяжик придёт. Авось не «голый». В крайнем случае, блефуй, мухлюй и передёргивай напропалую. И помни, – возгласил он ободряюще, – я рядом! El Pueblo Unido, Jamas Sera Vencido![19]19
  Пока мы едины, мы непобедимы! (Исп.).


[Закрыть] Так что ты уж расстарайся, напарник. – Он фыркнул, облизнулся и сварливо гавкнул: – А теперь давай-ка, покинь сортир. Я сегодня с самого утра на опилочки не ходил. Того и гляди лопну.