Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Сколько-то лап исцарапанный, но пока серьёзно не пострадавший Танкист прижимал к себе, да только силы у него быстро кончались. Один «бамбук» высвободился, скользнул у него между ног, без перерыва рванулся назад и вверх, вспоров тело, точно полотном работающей цепной пилы. Охранник скорей с досадой, чем с болью сказал «мама», потом «ой, мамочка», а потом был отброшен во тьму и там захныкал – всё тише и тише.

Трилобит издал торжествующий клич-скрежет и переключился на Голема. Сбил его с толку и отвлёк внимание мельтешением конечностей, оттеснил к стене и очень быстро раздробил ему ногу молотом. А когда дико кричащий охранник, упав, схватился за переломленную голень, чудовище многократным штрихующим движением ножного крюка раскровенило бедолаге лоб. Крик перешёл в вибрирующий вой.

Я чуть не выронил фонарь. До меня стала доходить вся логика этой абсурдной схватки. Взбесившийся трилобит с молотком – Сулейманов «паучок Ананси»! Шеф в ночь гибели Сю Линя посылал некоего раба (напоминающего геодезический штатив с паучьими глазками) добыть черепки от головы голема. Настоящего глиняного кадавра, сооружённого в давние времена пражским раввином Львом Бен Бецалелем. «Поди туда, не знаю куда, добудь то, незнамо что», – вот чем было его задание. Сул всего-то хотел поскорее избавиться от назойливого невольника, явившегося не вовремя, а тот воспринял задание всерьёз. И, в конце концов, отыскал требуемое! Кому и быть глиняным гомункулусом, если не этому гиганту-акромегалику. Вдобавок сделавшему по глупости столь «рулёвую» тату. И именно на лбу. Сейчас «паучок Ананси» соскрёб первую букву татуировки с его невысокого чела и ждёт, когда Голем окаменеет. Но охранник-то живой и грудой черепков не обернётся!

Что начнёт вытворять рассерженный трилобит, когда поймёт, что ошибся?

Вряд ли целовать свидетелей.

Откуда-то появились силы. Фонарь был отброшен. На четвереньках, по-рачьи, только отнюдь не с рачьей скоростью я попятился, не выпуская «паучка Ананси» из виду.

Вспыхнувший свет (добрались наконец и до районной подстанции, отметил я мельком) озарил выросшие в дальнем конце коридора фигуры. Одна, две, три… Впереди спешил Джулия. Никаких париков и кринолинов – он был в истинном своём обличье человека-змеи. Взбешённого и неудержимого. Следом ползли две ламии калибром поменьше, но столь же решительно настроенные.

– Папа, скорей! – умоляюще вскрикнул увидевший подмогу Голем.

В тот же миг лицо его начало стремительно меняться и сереть. К моменту, когда ламии приблизились, вместо могучего охранника на перепачканном кровью ковре лежало грубо вылепленное, потрескавшееся идолище. Колода, почти ничем не напоминающая человека.

Кошмарный молот «Паучка Ананси» с глухим стуком опустился глиняной кукле на лоб. Брызнули осколки. Поднялось облачко бурой пыли, похожее на атомный гриб.

Ламии пронзительно завизжали.

Трилобит-переросток схватил несколько черепков, сунул под панцирь, подскочил и тотчас оказался на потолке, кверху лапами, прилюдно поимев закон всемирного тяготения. Джулия, каким-то чудом успевший обвить хвостом одну из его конечностей, повис под ним гигантским полипом. Он плевался, шипел, завывал, неистово извивался и молотил кулаками по стенам и панцирю противника. «Паучок Ананси» широко, от стены до стены растопырил ноги, прижался брюхом к потолку и тяжело побежал в мою сторону. Соплеменники Джулии устремились следом.

Безумная компания вихрем промчалась мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я вскочил на ноги и дал дёру. Дверь к свободе оказалась замкнутой на ключ.

– Кривая, – простонал я. – Миленькая, ну последний раз!

Однако лимит мой оказался, как видно, исчерпан до дна. Створки (да и стены тоже) не только не пропускали, но прямо-таки отталкивали меня, как будто в каждой находился скрытый до поры мощный биологический магнит одинаковой со мною полярности. Наверное, начало сказываться столкновение с Големом – когда он воткнулся со всей глиняной дури плечом мне в башку, сбив какие-то тончайшие внутренние настройки. Не навсегда ли?

Совершенно ополоумев от ужаса, я начал метаться по лабиринтам «Скарапеи», дёргая все дверные ручки подряд. Ворвался в первую же незапертую комнату (к счастью, она оказалась пустой), отыскал за плотными портьерами окно, распахнул его и кулём вывалился на улицу.

Это было что-то вроде хозяйственного двора. Мощно пахло кухней. На составленных в рядок и покрытых картоном ящиках из-под фруктов восседал дядечка в джинсовом комбинезоне и осоловело пялился на возникшего голыша. Рядом валялся проволочный крюк, каким грузчики в продуктовых магазинах таскают пирамиды коробок. В одной руке дядечка держал красивую коньячную бутылку (наверное, стащил, пользуясь неразберихой), в другой – надкусанный бутерброд с сёмгой. Мятая джинсовая кепка с вышитой по козырьку надписью «Скарапея» была лихо сдвинута к затылку, открывая невысокий морщинистый лобик.

Широко улыбаясь, я подошёл к нему, пожелал приятного аппетита (он неуверенно кивнул) и попросил:

– Землячок, дай коньячку хлебнуть. А то озяб, понимаешь.

Он с безропотностью приговорённого к расстрелу протянул пузатую ёмкость. «Camus X.O. Borderies» – значилось на этикетке. Точно таким обещал меня как-то угостить шеф, да так и не угостил. Похоже, и сегодня толком испробовать не удастся.

– Ой, не по средствам живёте, мил человек, – сказал я мужичку укоризненно.

После чего заткнул горлышко пальцем и приложился бутылкой к его черепушке.

Глава восьмая
СОКОЛИНАЯ ОХОТА

С хозяйственного двора я выбрался без особых приключений, будучи уже одетым, обутым и в кепке с надвинутым на глаза козырьком. Комбинезон, взятый взаймы у грузчика, припахивал рыбой пряного посола и фруктовой гнильцой, штанины были коротки, а футболка под мышками пропиталась чужим потом до солевых разводов, но это была всё ж таки одежда. И одежда как раз такая, какая мне требовалась. Маскирующая. Идёт себе рабочий человек после поздней смены домой. Что с него взять?

Не без труда поборов сорочье желание посмотреть, что творится у парадного входа, я поспешил к ближайшему проулку. С районом, прилегающим к трижды злосчастному «сакрыттому клуппу» знакомство моё было не так чтобы очень тесным, но заблудиться я не боялся. На расстоянии прямой видимости, приблизительно в полукилометре, а то и меньше, пролегает один из центральных проспектов. Где до сих пор трамваи бегают. Уж такси-то наверняка.

В переулке, однако, меня поджидали. Из первой же арки растянувшегося на весь квартал дома-«корабля», точно чёртик из коробочки, выскочил человек в милицейской форме. Поманил зажатой в руке папкой. Ох, и оробел же я! Что за жизнь такая пошла собачья? Из огня да в полымя. Милиции-то какого рожна от меня понадобилось? Привлечь за совершение разбойного нападения на скарапеевского грузчика? Так ведь я всего лишь легонько оглушил его. Даже не до крови. Ну, может, выступила капелька-другая. С другой стороны, шишка у него на головёнке получилась ничего себе, страшненькая. Да и одежду я забрал. Это на сколько же потянет «по совокупности»?

Лет на пять общего режима, сказал я себе и горестно вздохнул.

Тут напугавший меня мент вышел под фонарь и снял фуражку. Я разглядел знакомый светлый бобрик и знакомые торчащие ушки и понял, что это мой добрый знакомый, молодцеватый участковый Стукоток. От сердца чуточку отлегло. Но всё-таки пребывание его здесь, за тридевять земель от подопечной территории, показалось мне странным. Даже, пожалуй, подозрительным. Неужели нарочно поджидает? И как только умудрился очутиться в нужном месте? Минуту назад я и сам толком не знал, куда побегу. Прямо не рядовой мент, а гений проницательности и предусмотрительности. Эраст Фандорин какой-то.

– Павел Викторович, – окликнул он. (Точно, меня выслеживал!) – Не пугайтесь ради бога. Мы с вами знакомы. Старший лейтенант Стукоток, помните?

Я кивнул.

– Да.

– Вот и замечательно, – просиял Стукоток. – А я по вашу душу.

Ого, никакой, это, оказывается, был не Фандорин, а самый что ни есть Мефистофель! Старший душегуб от инфернальности, вариант XXI века. Вместо плаща с кровавым подбоем – серенькие погончики, вместо шпаги – резиновая дубинка. Н-да, измельчало сатанинское воинство. Интересно, какая нынче цена за бессмертную субстанцию? Штука «у.е.»?

– Не продаётся, – гордо отвечал я.

– Что? Уточните. – Смутить Стукотока оказалось не так просто.

– Душа, – сказал я. – Не продаётся.

– Шутки шутим, – без улыбки констатировал лейтенант. – А между тем я располагаю достоверными сведениями, что у вас возникли неприятности.

– Ну и?

– Мне поручено позаботиться о вашем ближайшем будущем.

– Ага. Значит, будете арестовывать, – сделал я вывод.

– Павел Викторович! – В голосе его вдруг зазвучала почти отеческая нежность. – Вы напрасно ершитесь. Понимаете, для человека в форме гораздо больше реальных возможностей отдельные скользкие вопросики порешать. Не выходя за рамки служебных действий. Понимаете? – спросил он опять.

По-моему, в вопросе слышался явный подтекст.

– Угу, – сказал я с нахлынувшим облегчением. Наконец-то, кажется, мне начало везти. А шеф-то, какой умница! Решил действовать законным путём.

– Да не стойте вы посреди улицы, как столб, – сказал Стукоток. – Отойдёмте сюда, здесь скамеечка.

– Вас послал Сулейман? – на всякий случай уточнил я, приближаясь.

Участковый иронично хмыкнул.

– Кто это? Не имею счастья знать. Но в свете последних событий могу сделать вывод, что послал он вас, дорогой Павел Викторович. Желаете, продиктую приблизительный адрес?

Адрес я знал, причём точный, а поэтому насупился.

– Тогда зачем вы здесь?

– Есть такая профессия, – сказал он с грустной торжественностью, – Родину защищать.

– Ну! – восхитился я, чуточку даже позавидовав его жертвенности и верности долгу. Подумать только, находятся ещё богатыри-пассионарии в наше смутное время! Восхищение, однако, не помешало мне затормозить и даже податься назад. В голову, откуда ни возьмись, возвратилась мысль, что кроме старины Сула существуют и другие лица, заинтересованные в моём пленении. На горизонте опять замаячили пять лет общего режима.

– Баранки гну, – неожиданно грубо отреагировал Стукоток. – Это благородное служение ждёт тебя, гражданин Дезире.

– Что-то не возьму в толк, о чём это вы, – сказал я почти уже сердито.

– А что неясно? Заканчивается весенний призыв в вооружённые силы. На моём участке катастрофический недобор. Начальство, естественно, в бешенстве. Хоть из-под земли нарой им полный комплект военнообязанных юношей, иначе…

Тут он, как я понимаю, воспроизвёл слова начальства, живописующие, что со старшим лейтенантом Стукотоком произойдёт, если требуемый комплект рекрутов не наберётся. Слова были сочные, образные – такие, знаете ли, документально-кинематографические. Беспощадные крупные планы, глубокие и резкие перспективы, бритвенная острота раскадровки и напористая динамика… Изображали они главным образом различные половые извращения.

– Вот я и рою, аки большой роторный экскаватор последней модели. Без сна, понимаешь, без отдыха. Пятерых уже откопал. Такие парни бравые, один к одному! Ты шестым будешь. Короче говоря, ждёт тебя медкомиссия, призывник Дезире. Сапоги, портянки, ать-два левой…

Здорово живём! Пришла беда, откуда не ждали.

– У меня отсрочка, – проговорил я, торопливо прикидывая, не лучше ли удрать, заорав «на помощь!». Кракены, право слово, начали мне казаться едва ли не ангелами.

– Про отсрочку ты, Павел Викторович, товарищу военкому поведаешь, – строго сказал Стукоток. – Только он вряд ли будет тебя слушать. Универ, к твоему сведению, дал отмашку: академический отпуск студента Дезире благополучно закончился. По причине отчисления оного из сплочённых рядов Императрицынского студенчества. Взялся учиться – учись. Не желаешь – скатертью дорога. Так что собирайся в путь, призывник! Как будто ветры с гор трубят солдату сбор, дорога от порога далека… – Он подмигнул.

Замешательство моё достигло наивысшей отметки. Я никак не мог понять, гонит мне тут Стукоток напропалую или всерьёз всю эту чешую разводит? То «вы» и «реальная возможностей скользкие вопросики порешать», то «ты» и «ать-два левой». Или это, говоря образно, звенья одной цепи? Кандальной. В каковую заковывают настигнутых беглецов от священного долга? Может, у милиции принято таким вот способом над отловленными призывниками потешаться? Играть вроде как кошка с мышью. Корпоративный юмор и тому подобное. Потом я сообразил, что мне, в общем-то, предложен пусть не самый комфортный, но вполне приемлемый выход. Не я первый спасаюсь бегством под защиту ВС. Ситуация-то почти классическая.

– Повестку покажите, – сказал я.

– Повесточку – это беспременно. Не токмо покажу, но и… – Он полез в свою планшетку, ни на секунду не выпуская меня из виду. – …Но и вручу под роспись. Ага, вот она, родимая.

В момент, когда он с довольным видом извлёк из планшетки розоватый бумажный листок, раздался гул мотора, и переулок осветили мощные фары. Тёмно-зелёный «Шевроле-Блейзер» с намертво тонированными стёклами прямо по тротуару подкатил к нам и резко затормозил. Плечистые братцы-кракены (вот бы кого в хаки обрядить, мелькнула мысль) бесцеремонно отпихнули ничего не понимающего Стукотока, а меня почти зашвырнули в машину. Быстро впрыгнули сами. Джип тут же начал разворачиваться, недовольно взрыкивая. Тротуар для маневра этому мастодонту был явно узковат.

– Снимай одежду, – сухо скомандовали мне.

– Да пошли вы! – огрызнулся я.

Не больно-то и жалко мне было этих тряпок, но принцип…

Под носом у меня материализовался крайне убедительный кулак. Костяшки пальцев были точно шляпки заклёпок, которыми скрепляли броневые листы линкоров лет сто назад. Такие же огромные и твёрдые. После столь веского довода мне не осталось ничего иного, как скоренько забить на принципы и послушно начать раздеваться. Места в «Блейзере» имелось предостаточно. Через минуту благоухающая рыбой униформа грузчика полетела в окно.

– Одевайся.

Это был мой собственный костюм. Тот самый, в котором я прибыл в «Скарапею». И штиблеты остроносые не потерялись. Выходит, кто-то всё-таки присматривал за мной внутри клуба. Да так качественно, что я ничего не заметил. Очень хотелось надеяться, что, сосредоточившись на слежке за человеком, наблюдатель упустил из виду бегство зверька.

Я принялся натягивать трусы, с брезгливостью отметив появление на них каких-то подозрительных влажных пятен. Но кажется, это была всего-навсего вода. Взялся за брюки. Тоже намокли.

– Сначала доложись.

Пришлось разыскать в ворохе одежды пиджак. Орхидея была целёхонька.

– Здесь Сизиф, – буркнул я в микрофон. – Задание выполнил. Полностью. Но был шум. Противник понёс потери. И собака пропала, – добавил я после недолгой паузы. – Пока всё.

Водитель что-то проворчал раздражённо, резко закрутил руль. Джип начал тормозить, остановился. Я решил, что это Стукоток сумел-таки применить власть (кажется, водились у него в планшетке не только наручники да повестки, но и рация типа уоки-токи) и не сдержал злорадной ухмылки. Здесь вам не средневековая Европа, господа компрачикосы, подумал я. Похищать детей на глазах у милиции хрен позволят. Особенно, если умыкаемый ребёнок – призывник.

В предвкушении скорого освобождения я начал сгребать одежду под мышку.

Сидящий рядышком кракен молниеносно запечатал мне рот огромной жесткой ладонью. От неё пахло «Эгоистом», ржавым железом и ещё чем-то кислым – дрожжами, что ли. Вторая рука легла на затылок. Мощное давящее движение заставило меня сползти с сиденья вниз и там скрючиться в предельно неудобной позе. Я бессильно замычал. Пошевелиться и тем более вырваться не представлялось никакой возможности.

В щель между спинками я увидел, как распахивается передняя дверца. Но возникло в ней почему-то не мужественное лицо стража порядка, а умильная рожица седенького скарапеевского пройдохи-привратника в золотых очочках. Тяжкий пресс кракенской длани тут же исчез. Я с трудом распрямился, сел. Шея ныла.

На колени мне шлёпнулся тёплый и живой комочек. Заскулил виновато.

Машина сорвалась с места.

* * *

Посчитав, что скрывать от мсье Кракена подробности экспедиции вряд ли будет рациональным, умолчать я решил лишь о частностях. О том, например, чем стал Русский Голем после принудительного редактирования налобной татуировки. Да о том ещё, что приходилось мне встречаться с «паучком Ананси» и прежде. Соврал, будто впотьмах вообще не разглядел, кто напал на охранников и справился, не Жухраев ли то был янычар, направленный мне на помощь. Мсье Кракен сказал, что он так не думает. Но, конечно, на всякий случай поинтересуется. «Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь», – щедро плеснул я маслица в огонь. «Довольно этих глупых выдумок о каннибальских Жухраевских планах», – с досадой оборвал он. «Мне-то что, – безразлично сказал я. – Ваши проблемы».

– …Вот и выходит, что в самое ближайшее время начальство старшего лейтенанта Стукотока вступит-таки с ним в противоестественную связь. А Российская армия, как это ни печально, не досчитается одного воина, на которого искренне рассчитывала, – бодро завершил я рассказ.

– Слушайте, да у вас просто талант раз за разом влезать в самые идиотские, самые опасные ситуации и выходить из них практически невредимым, – сказал мсье Кракен.

– Определённо, – скромно признал я.

Он со вкусом захохотал.

– Итак, свиток уничтожен, – сказал он, отсмеявшись.

– Клянусь! – воскликнул я. (Зачем ему знать, что манускрипт всего лишь аккуратно разорван надвое?)

– Ну-ну, – отмахнулся он. – Давайте без пафоса. Проверять на полиграфе… полиографе… на детекторе лжи я вас всё равно не стану. Но недельку-другую мы выждем, не обессудьте. Посидите покамест здесь. Место обжитое. Будете заперты, конечно.

Я скорчил недовольную гримасу.

– Это даже не обсуждается, – жёстко отреагировал Кракен.

Он замолчал, прошёлся взад-вперёд по каморке, шевеля губами и рубя ладонью воздух. Мина у него была на редкость озабоченной, а ссутуленные плечи – напряжёнными. Над макушкой вспорхнула и принялась барражировать одинокая янтарно светящаяся клякса. Щупальца под рубашкой подёргивались. В такт с этими пульсациями у меня ёкало под ложечкой. Впрочем, ёкать начало ещё в скарапеевском заднем дворе, сразу после разбойного нападения на грузчика. Или даже раньше – после столкновения с охранником-кадавром. Нет, ребята, перенапрягся я сегодня. Здорово перенапрягся.

Жерар из-под кровати следил за Кракеном с плохо скрытой ненавистью. Безостановочно рычал и временами, когда тот слишком уж приближался, склочно взлаивал. В «Скарапее» беса слегка помяли, отчего сейчас он пребывал в самом дрянном настроении и сердился на весь свет.

– Дьявольщина! – вырвалось вдруг у Кракена. – Этот ваш таинственный янычар мне совсем не нравится.

– Такая же фигня, – ввернул я пришедшее на память выражение бедняги Т-34. – Тем более, он не мой. Я уже говорил…

– Да-да, конечно, – остановил меня протестующим взмахом руки Кракен. – Вы уже говорили. Великолепно об этом помню. Не начинайте свою бодягу заново. Жухрай вне любых подозрений. И точка. – Он вновь углубился в тревожные думы и снова заметался из угла в угол, нервно восклицая: – Фигня! Боюсь, это вовсе не фигня. Далеко не фигня. Настольно не фигня, что будьте любезны… Ну, ладно. – Он резко остановился, тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Клякса нырнула в волосы и там бесследно растворилась. – Вы уже решили, куда хотите отправиться… по истечении?

– Во Францию, пожалуй, – сказал я. – Родные корни, то, сё…

– А у вас, Поль, губа не дура. Но дело в том, что Франция вам решительно противопоказана. Как и Европа вообще. Сами должны понимать. Может быть, устроит Новая Зеландия? Аргентина? Там все гуляют в белых штанах и так далее…

– А может быть, собака? А может быть, ворона? – раздражённо проговорил я. – Кончайте, наконец, прикидываться. Врать кончайте, хорошо?! От вашего ненаглядного борова Малюты Скуратова я уже знаю о своём ближайшем будущем. Новая Зеландия… Белые штаны. Как бы не так! Сначала этот жирный скот собирается изуродовать меня, потом «опустить» по всем правилам колонии строгого режима, а после уничтожить. Сознание засунуть обратно в видеокамеру, тело – трахать до победного конца. Белые штаны… А не белые ли тапочки?! А…

– Тихо! – прикрикнул на меня Кракен.

Я в сердцах ухнул простуженным филином и умолк. Кракен сказал:

– Он, по-видимому, шутил. У него довольно своеобразное чувство юмора, это я заметил. Вы его не бойтесь. Во-первых, он ярко выраженный гетеросексуал и с редкостной брезгливостью относится к половым перверсиям. Это зафиксированный документально факт. Досье на него я вам показывать, конечно, не стану, уж поверьте на слово. Поэтому тело ваше пребудет в неприкосновенности ровно столько, сколько вы сами того желаете. А засунуть куда-либо сознание… Такой кунштюк не под силу ни Жухраю, ни даже мне.

– Опять врёте, – с горечью сказал я, тыкая обвинительно перстом в направлении видеокамеры. – А я ведь там был. Был, понимаете? И больше не стремлюсь. Там плохо. Там настолько скверно…

– Поль, – сказал он мягко. – Успокойтесь. Хотите чаю? Жёлтого, лунцзинского, из самой долины Мэйцзявэй. Мартовского сбора. Напиток китайских императоров. Вы такого, ручаюсь, не пробовали.

Всё ещё кипя, я сказал, что да. Чаю хочу и чего-нибудь съесть. А в камеру – нет.

Он выглянул за дверь, распорядился, чтобы подавали чай. Потом мы пили из пузатых зеленовато-жемчужных чашек ароматный напиток янтарного цвета и непередаваемого, тончайшего вкуса (я вдобавок лопал холодные, но всё равно обалденно вкусные расстегаи с лососиной), а Кракен говорил. Как всегда высокохудожественно, красуясь. Будто не перед пленником выступал, а покорял многолюдную, скептически настроенную аудиторию.

Прибыльность бизнеса зависит от множества факторов. Одним из главнейших является доверие потребителя к потребляемому продукту. Я доверяю парфюму только от «Живанши», автомобилям «Порше», электронике «Сони», обуви «Моресчи», а одежде «Пьер Карден», говорит один. Я не мыслю себя без кирзачей, настоящего тельника, привезённого племяшом-мичманом с «Балтфлота» и без самогонки от тётки Тамары, утверждает другой. А мне всё по боку, лишь бы «железо» в компе стояло от «Асус» и «Креатив», заявляет третий. Четвёртый доверяет депутату от партийного блока «Производители. Инвесторы. Землевладельцы. – Демократическая Альтернатива» Сикелёнкову да тульской двустволке двенадцатого калибра. Пятый – табакам «RGR Nabisco», элитному лунцзинскому чаю (запивать коим пироги, между прочим, настоящее преступление!) и антипатичному для окружающих начальнику собственной службы безопасности. Казалось бы, ничто и никогда не примирит этих столь разных людей. Но это не совсем так. Лишь только речь зайдёт о здоровье, к примеру, об ухудшении зрения, большинство из рассмотренных нами «типичных представителей» кинутся в клинику имени доктора Фёдорова. Потому что слепота одинаково страшна для каждого, а имя Фёдорова синонимично имени античного бога медицины Асклепия. Вообще, доверие к врачам – это то, что должно присутствовать в человеке императивно. Иначе успех излечения более чем сомнителен. Отсюда лемма: «доверяй лечащему тебя, излечившему – доверяй вдесятеро». Её следует принять к сведению, мы к ней ещё вернёмся.

Теперь далее. На рынке компьютерной техники и бытовых микропроцессоров роли сегодня в основном распределены между крупнейшими и сильнейшими игроками, уже владеющими доверием потребителя. Вклиниться туда новичку, пусть даже предлагающему товар, многократно превосходящий аналоги, почти невозможно. Особенно в короткий срок. Сделать «Гугол» лидером способно только чудо. И такое чудо фирмой «СофКом» готовится! Отменное, «раскрученное» топовыми библейскими персонажами чудо прозрения слепых. Чудотворцем выступит крошечный, почти невесомый прибор, несущий в себе видеокамеру, оборудованную процессором «Гугол». Это устройство бесконтактным, не требующим хирургического вмешательства способом будет соединяться с глазным нервом больного. Тысячи несчастных прозреют и превознесут «русское диво» до небес. Дальше – больше. Глухие, парализованные, импотенты – всем им найдётся по соответствующему процессору-панацее. А это уже что? Правильно. Тихая победа, как она есть. Всемирное признание замечательного творения кракенов, от коего и до почти мистической веры недалеко. Смотри сформулированную выше лемму.

Разумеется, прежде чем выставлять товар на продажу, солидная фирма производит его тестирование. Сначала на животных, после – на добровольцах. Между прочим, если добровольцев достаточно, стадию тестирования на мышах и кроликах можно вовсе опустить. Из сложившейся практики известно, что охотников испытать на себе новинки науки чаще всего набирают в местах заключения. Навредил обществу – искупи перед ним вину. А раз так, то, схватив вражеского разведчика, кракены решили, что он как раз идеально подойдёт на роль требуемого добровольца. Ввели ему через носоглотку некий биохимический агент (шпион внутри шпиона – оцените иронию!), тот проник в мозг и вуаля! Пожалуйте следить за ходом эксперимента.

Эксперимент же заключался в следующем. Особым образом кодированный сигнал из видеокамеры, где был расположен прототип процессора «Гугол», посылался прямиком в черепную коробку подопытного. Биохимический агент, к тому времени окутавший тестируемый мозг тончайшей плёнкой-резонатором и укоренившийся в нём сотнями тысяч корешков, напоминающих грибной мицелий, исполнял при этом роль приёмопередатчика. Иначе говоря, информация от «Гугола» транслировалась теперь непосредственно в глазные нервы подопытного, – отчасти подменяя оригинальную информацию, поступающую от органов зрения. Для осуществления попутной психической обработки шпиона (напуганный бывает сговорчивее!) всё тот же агент и опять же под управлением великолепного процессора сигналы некоторых нервных цепей испытуемого блокировал, а некоторых искажал. Вследствие чего на протяжении всего срока эксперимента наказуемый (пардон, испытуемый) П.В. Дезире чувствовал себя отделённым от тела и заключённым в стену. Здесь, конечно, проявилась во всей красе свойственная комбинаторам фобия. Обычный человек, в конце концов, сообразил бы, что всего лишь видит себя со стороны. А при наличии сильной воли, возможно, сумел бы восстановить контроль над организмом. Впрочем, не станем плодить домыслов. Выработав положенный ресурс, биохимический агент разрушился. Практически без следа. Возможно, лишь вызвав на какое-то время головную боль.

– …Итак, опыт удался на все сто. Звучат аплодисменты. Страждущие могут становиться в очередь на исцеляющие процедуры, – закончил Кракен и довольно потёр руки. – Забавно, правда? Достаточно обмануть сигнальные системы человеческого организма, как те в свою очередь начнут на голубом глазу врать мозгу.

Нежнейший расстегай встал у меня колом в горле. Вот, значится, как делишки обстоят. Никакой это не пустоголовый «организм» занимался тут на протяжении недели безудержным рукоблудием и просмотром мордобоя по ТВ, а лично я. Хоть и обманутый собственными органами чувств. Полезно же иногда бывает взглянуть на себя со стороны, ничего не скажешь. Так-перетак-перерастак!

– Чёрт возьми, но это чучело было зверь зверем! – вырвалось у меня.

– О да, – печально сказал Арест Состраданиевич. – Получив своеобразную индульгенцию на скотство, вы без колебаний превратились, простите великодушно, в скотину. Мне, к сожалению, довелось наблюдать за избиением обслуги. Дико, чудовищно. Вы играли с ними, упивались животной силой. – Он вздохнул. – Что поделаешь, такова людская природа. Перестав ощущать себя сапиенсом, человек мгновенно теряет тонкую шкурку цивилизованности.

– Где-то я уже подобное высказывание встречал, – сказал я мстительно. – Про тонкую шкурку цивилизованности.

– Вероятно, читаем одни книги, – сделал вывод Кракен. – Но не огорчайтесь, Поль. Мы сами недалеко от вас ушли. Посмотрите хотя бы на моих помощников.

– А разве они?.. – повесил я вопросительную паузу.

– Ну да, модифицированы по варианту «спартанец-про», – спокойно сказал Кракен. – Вследствие чего исполнительны, бесстрашны, выносливы, неприхотливы, обладают превосходной реакцией и большой силой. Они даже по-своему сообразительны но… Но, но, но. Бесхитростны, безынициативны, легко управляемы. Поэтому я так высоко ценю Жухрая.

– Значит, прозревшие слепцы и отбросившие костыли калеки могут стать точно такими же? Легко управляемыми, послушными. Марионетками в ваших руках. «Спартанцами-про», «избирателями-про», «камикадзе-про»… Что там ещё у вас имеется в запасе?

Он безразлично пожал плечами.

– Наверно, можно смотреть на дело и с такой стороны. Ну и что тут такого? Поверьте, я не заставлю их взрывать бомбы в магазинах и на вокзалах. Или голосовать за пресловутого депутата Сикелёнкова. Меня это не интересует даже в принципе.

– Однако сравниваете себя почему-то не с миссионером, а с вооружённым колонизатором-конкистадором.

Кракен поскучнел.

– Я мало смыслю в дискуссиях и не люблю их. Ошибся с терминами. Подумаешь, преступление.

– Допустим, – проговорил я. – Конечно, я нипочём не поверю, что вы явились на Землю из чистого альтруизма. Просто чтобы ускорять прогресс человечества научным содействием. А также для закупки злаков и древесины. – Кракен, как будто, намеревался возразить, но я остановил его нетерпеливым жестом. – Погодите, знаю я, что вы мне сейчас запоёте. Будто именно ржаной муки в вашем мире отчаянно не хватает и отчаянно не хватает сосновых досок, и это ставит его на грань глобальной катастрофы. Что, мол, не было подковы – лошадь захромала, лошадь захромала – командир убит, конница разбита и к едрене фене бежит, враг вступает в город, пленных не щадя… И всё это безобразие оттого, что в кузнице не было гвоздя. То бишь, кубометра сибирского леса и тонны кубанского зерна?

Кракен, утомленно прикрыв веки, кивнул:

– В общих чертах – да, так.

Похоже, он не лгал. Я коротко и значительно глянул на беса. Тот ответил мне, выразительно тряхнув башкой. Значит, тоже заметил реакцию Ареста Откровеновича.

– Допустим, это так, – повторил я, внутренне ликуя: «с паршивого кракена – хоть присоску на холодильник». – Допустим, вас действительно не интересует власть над людьми, даваемая «Гуголами». Вас – нет. А Жухрая? – вкрадчиво спросил я.

Бес с одобрением тявкнул.

Кракен помассировал пальцами глаза, шутливо поднял руки вверх. Дескать, сдаюсь, сдаюсь. Ему явно надоела беседа. Печально улыбаясь, он достал свой чудо-портсигар, раскурил пахитоску, предложил мне: