Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Уходя, я спохватился:

– Погоди, зверь, а твои громилы-кракены… С прокушенным пальцем и другой. По-каковски они между собой говорили?

– По-русски, ясен пень, – с ядом протявкал Жерар, опасно балансирующий на краю унитаза. – А ты думал? На суахили? На языке Гомера и Аристо…

Я так никогда и не узнал, кого хотел приплести эрудированный бес, Аристотеля или, может, Аристофана. Потому что до него, наконец, дошло. Он споткнулся на полуслове и дико выпучил глаза – так, словно уже начал тужиться.

– Опля! – выдохнули мы хором. – Соотечественники?

* * *

– Всё тебе хихоньки. Вечно ты им волю даёшь, – проговорил, входя, Жухрай. Тот, кого он отчитывал, задержался снаружи. – А на хрена? Сегодня ты их по имени величаешь, сигаретки предлагаешь. Завтра анекдотец, послезавтра, глядишь, бильярд или пульку, а потом он тебе в глотку вцепится. И правильно сделает. Потому что вражина. Гасить их надо, и все дела.

– Не вцепится. Верно, Поль? – спросил у меня появившийся в этот момент собеседник толстяка. Им оказался мускулистый Сонечкин красавец-возлюбленный. Он нёс с собой что-то вроде походного складного маршальского кресла. Бес, увидев долгожданный «объект разработки», сделал стойку словно на дичь и еле слышно рыкнул.

– Самое страшное, на что наш маленький негодник способен – это храбро высморкаться у вас за спиной в ваше кашне, – благодушно добавил кракен, с интересом глядя мне в лицо, и улыбнулся, не размыкая губ.

Так-так, подумал я, натянуто улыбаясь в ответ. Похоже, кое-кому здесь собрались устроить классический вариант вербовки или допроса: «плохой» – «хороший». Когда один бьёт, другой жалеет.

– Вот я и говорю… – Жухрай со скучающим видом прошествовал к койке, притопнув мимоходом на испуганно сжавшегося беса. Дико взвизгнули кроватные пружины. Тут же включился, забренчал гитарным перебором и запел по-испански телевизор.

Сонечкин кавалер привычно разложил кресло, удобно в нём умостился. Достал красивый эмалевый портсигар. Миниатюра на крышке портсигара копировала рубенсовскую «Охоту на львов». Раскрыл. Внутри на тёмно-зелёном бархате возлежали тоненькие не то папиросы, не то сигарки цвета топлёного молока. Мне они показались похожими на высушенных в растянутом состоянии личинок майского жука.

– Давайте ближе, Поль. Пообщаемся запросто. – Он поднёс сигарку к носу, шумно втянул воздух и сообщил с восхищением: – Великолепно, просто великолепно. Знаете, что это такое? «RGR Nabisco». Эксклюзивная серия пахитос элитного класса. Между прочим, редкий гость в здешних широтах. Угощайтесь.

– Что ж, благодарю, – сказал я, осторожно взял пахитоску и тоже понюхал. Пахло ядрёно и приятно. – Огоньку позволите, господин?..

– Этоо бостатонно, – не слишком внятно сказал он, прикуривая. Выпустил дым, протянул зажигалку мне.

Зажигалка была бензиновая и, несмотря на скромный размер, довольно массивная. Видимо, золотая. Тоже с эмалью, и тоже с «Охотой на львов». Люди и хищники бешено убивали друг друга – я почти слышал храп лошадей, рёв львов и крики охотников. Сильная вещь! К тому же тянет на аллегорию. Только где на картине я, под копьём или под клыками?

Кракен, удовлетворенно щурясь, повторил:

– «Господина» вполне достаточно. Рекомендую ещё добавлять «мой».

Вот так, значит. Доминант во всей красе. Ну-ну…

Решив проверить, каких вольностей будет мне позволено достигать в этой беседе, я сделал удивлённое лицо:

– Мой? Но, кажется, это корейская фамилия? Странно, вы вовсе не походите на азиата. Скорей всего я бы признал в вас соотечественника моего прадедушки. Давайте-ка, я лучше буду к вам обращаться «мсье Кракен»? – фамильярно предложил я, сделав ударение на последний слог. Получилось очень по-французски. – Годится?

Жухрай гадко заржал. Резко оборвав смех, весело предложил:

– Слышь, Арест, давай, я ему в рыло суну. Борзеет, Корчагин. – Вставать для осуществления угрозы он, однако, не торопился. И, значит, рыло моё было покамест в относительной безопасности.

Арест! – подумал я с умилением. Во улёт! Арест Вертухаевич Наручник. Или, положим, Арест Веригович Кандалыки. Или даже Омонович Псов-Цепной.

Кракен меж тем с досадой махнул в сторону Жухрая пахитоской.

– Уймитесь вы! Слушайте уж своё фламенко.

Ко мне, опять с улыбкой:

– Ах да. Совсем забыл, что наша общая знакомая, которая бывает иногда крайне шумливой, уже представила меня вам. Пусть того и не желая. Что ж, пусть будет Кракен. Да, к слову… Признайтесь, вас впечатлили той ночью мои способности? Позавидовали, небось?

– Глупо было бы… – пренебрежительно парировал я, вооружившись коронной фразой моего напарника, и лихо, по-ковбойски в два движения (раз – откинуть крышку, два – резко катнуть колёсико по голени снизу вверх) запалил зажигалку.

– Ой, ну только не лгите, – недовольно скривив губы, погрозил он мне пальцем. – Вас выдали глаза. В них явственно блеснул огонёк зависти. И я даже берусь угадать, откуда эта зависть взялась. Неудачи первых сексуальных опытов?

Ага, констатировал я, ещё один психоаналитик на мою голову. Будто мало мне Жерара. Ну что ж, раз так, принимаем смущённый вид.

– А вы на редкость проницательны, – пробормотал я.

Лицо у него сделалось чрезвычайно самодовольным. Так он падок на лесть? И это многословие вдобавок… Неужели всё-таки глуповат?

– Чего-чего, а превосходства над людьми в некоторых, казалось бы, исконно человеческих умениях у нашей расы не отнимешь, – сообщил мсье Кракен и глубоко затянулся. – Кстати, – он красиво выпустил из ноздрей струи дыма и приподнял бровь, – мне обязательно сейчас напоминать вам, что я чудовище, монстр? Демонстрировать свою анатомию и так далее?

– Вовсе нет, – торопливо сказал я, представив, как он расстёгивает рубашку, а там – жирно блестящие плоские розовые черви. Извиваются. – Я в курсе.

– Вы в курсе, – задумчиво повторил он. – Конечно. Видели, знаете… Послушайте, чужое соитие… подсматривать за ним… Лично вас это возбуждает?

В его голосе слышался неподдельный интерес, а я почувствовал, что стремительно краснею.

– Судя по залившей вас краске, да! – удовлетворённо заключил Арест Прозорливович. – Но, между нами, Поль, я на вас не зол. Посторонний взгляд, помнится, благотворно действовал на мой, выражаясь изящно, тонус. Отчего вы не курите?

– Расхотелось, – сказал я и добавил отчаянно: – Да и табачок, честно говоря, поганенький. Плесенью пахнет.

Жухрай у себя в углу прямо покатился.

– А вы наглец, Поль, мои аплодисменты! – мсье Кракен, сверкнув глазами, похлопал по крышке портсигара кончиками пальцев и изобразил ещё одну узкую улыбку. – Не страшно с огнём играть?

– С огнём? У меня всё под контролем. – Я демонстративным щелчком захлопнул крышку зажигалки, прилично уже нагревшейся. – Так чем могу быть полезен?

– Ну, раз вы, отбросив страх, рвётесь в бой, считаю, что с преамбулой покончено. Поэтому не буду разводить турусы на колёсах. Сразу о бычках.

– О бычках? – переспросил я. Развитая у моих гонителей склонность к иносказаниям время от времени ставила меня в тупик. То Корчагин был, то теперь вот бычки какие-то.

– Да. Возьмём их за рогалики, – усмехнулся Арест Аллегориевич.

– А, в этом смысле, – усмехнулся я в ответ. – Ну, быков, вопреки распространённому заблуждению, разумней брать всё-таки за ноздри. Но для начала следует вогнать между ними кольцо.

– За ноздри, горло, жабры и прочие органы, имеющие отношение к дыханию, мы держим вас, mon ami, – тепло заметил мсье Кракен и пристально посмотрел мне в глаза.

Взгляд этот красноречивей всяких слов сообщил, что все его предыдущие кривляния были не более чем игрой в дурачка. И, увы, с дурачком. С самоуверенным простофилей.

«Какая досада! – подумал я. – При таком раскладе даже не заблефуешь. Во-первых, правила другие, а во-вторых, все тузы лежат на одних руках. Вместе с козырями. Вот тебе и “червовый марьяжик”».

Кракен посопел пахитоской и метнул самую мелкую свою козырочку:

– Понимаете, чем это может для вас обернуться? Возьмём, к примеру, нашего нетерпеливого товарища Жухрая…

– А не надсадишься? – отреагировал толстяк, горделиво похлопав себя по животу, за что был вторично награждён протестующим взмахом руки.

– Он ведь только о том и мечтает, как бы поскорей пережать вам кислород, – Кракен придал лицу скучливое выражение. – Вспомните об этом, пожалуйста, когда в следующий раз надумаете острить.

Крыть было нечем. Я опустил глаза. Возле ноги притулился Жерар, печальный до последней степени. С него можно было лепить аллегорическую фигуру Безнадежности.

Однако хвостик его задорно торчал вверх.

Вздохнув, я повторил ковбойский фокус с зажигалкой и принялся раскуривать эксклюзивную «RGR Nabisco». Как бы не закашляться с непривычки.

– Вижу, вы наконец-то созрели для серьёзного разговора. Плодотворного и без ненужной рисовки, – удовлетворённо сказал Кракен.

Жерар тихонечко гавкнул.

– Побеседуем тет-а-тет? – спросил я вполголоса, возвращая зажигалку, и выразительно стрельнул глазами в сторону товарища Жухрая.

– К чему такая таинственность? – столь же негромко поинтересовался заинтригованный мсье Кракен.

– Присутствие вашего сурового друга крайне нервирует собачку, – пояснил я уклончиво и осторожно прикоснулся к разбитой губе. – Меня, собственно, тоже.

Арест Добросердович кивнул.

– Да, методы у него слегка жестковаты. Хорошо, он уйдёт. Надеюсь, в его отсутствие вы будете благоразумны.

– Не извольте сомневаться, – уверил я.

Глава седьмая
ПУТЕШЕСТВИЕ СИЗИФА ОТ САПФО ДО МЭРИ ШЕЛЛИ

В десятом часу вечера возле известного клуба «Скарапея» остановился тёмно-зелёный «Шевроле-Блейзер». Ничего примечательного в этом не было. «Скарапея» заведение особое, здесь и семиметровый лимузин не редкость. Стоящий перед входом в клуб рослый швейцар в бархатном берете с пером, в красивом бархатном камзоле, из-под которого виднелись ноги в чулках и туфлях с пряжками, удостоил автомобиль не более чем секундным взглядом. Но когда из «Блейзера» появился пассажир, монументальная фигура швейцара стала, как будто, чуть меньше ростом. Так оно, в общем, и было. Гигант еле заметно, с соблюдением собственного достоинства поклонился пассажиру.

Кто же был этот удивительный человек, заслуживший уважение двухметрового бородатого детины, похожего суровостью не то на викинга, не то на правофлангового швейцарской гвардии французских королей? А человек был, как человек. Очень молодой человек, почти юный. Роста чуть выше среднего, тонкий в кости, со смазливой и чуточку наивной мордашкой этакого Адониса. Светлый узкий пиджак с ватными плечами и двумя шлицами (в петлице чёрная орхидея), брюки табачного цвета, чёрная блестящая рубашка с отложным воротом, чёрные остроносые лаковые штиблеты. Модно уложенные волосы пепельного цвета. На открытой стройной шее цепь с каббалистическим медальоном. То ли сынок банкирский, то ли сам по себе ферт. Стилист-визажист-фотохудожник-дорогой-мальчик-по-вызову. На руках ферт нёс крошечную большеглазую левретку. Хвост у левретки был почему-то не купирован.

Следом за Адонисом из «Блейзера» вылез квадратный тип, настолько сонный, что было удивительно, отчего он не падает на ходу. Рожа у сонного была столь же бесцветная и незапоминающаяся, как и костюм. Зато грудь мощная и выпуклая, будто у штангиста. Он отошёл в сторонку, прислонился к литому фонарному столбу, сунул в рот жвачку и, кажется, наконец задремал.

«Шевролет» отъехал на стоянку.

* * *

Я оглянулся на прилипшего к столбу кракена-надсмотрщика. Внутрь он, похоже, не собирался. Не имеет такого задания или осторожничает? – начал я строить предположения. А какая, в сущности, разница? Даже если второе, его вполне можно понять. Тому, кто не склонен к сомнительным приключениям, могущим иметь ещё более сомнительные финалы, предстоящей ночью от «Скарапеи» следовало держаться подальше.

Как бы мне этого хотелось – держаться от «Скарапеи» подальше.

Я погладил Жерарчика, поправил орхидею и вихлявой походкой двинулся к клубу.

– О! Вы полюпилли наше сааведение. У вас отменный вкуус. – ещё издали забасил бархатный викинг. Выходит, запомнил.

– По-моему, швейцару полагается быть безмолвным, – тявкнул мне на ухо бес.

– Дура, молча заработаешь вдвое меньше денег, – шепнул я в ответ.

– Нравятся ваши программы. – Подойдя, я привычно махнул рукой с VIP-приглашением и чаевыми. Сегодня денежка была крупней впятеро. Исчезла она опять совершенно незаметно. Пускай подавится, орясина. Всё равно бабки казённые. – Возможно, я даже соберусь купить членство в клубе. К кому посоветуете обратиться?

Викинг потупился.

– Клупп сакрыттый.

– Ну, вы подумайте недельку, – зевнул я. – Сумеете устроить, отблагодарю не скупясь. Надеюсь на вашу искушённость. А что, много сегодня интересных людей?

– Очень много, – доверительно сообщил викинг. Акцент его куда-то запропастился. – Ожидается аншлаг. Как и в прошлый раз. Но, скажу по секрету… – Он, оглядевшись, наклонился ко мне. – Вы тогда вовремя ушли. Была безобразная сцена. Драка. На меня напал какой-то безумец. И ещё за кухней нашли умершего от передозировки наркомана. Китаёза.

Я поморщился. Швейцар осознал, что спровоцированный денежным вливанием припадок откровенности занёс его явно не туда, куда следовало. И что подобная откровенность вполне может стоить ему места. Он заторопился. По-своему, конечно, по-прибалтийски:

– Но вы не волнуйтесь, такое у нас случилось впервые. И, уверяю вас, не повторится.

Я кивнул и нетерпеливо постучал ножкой.

Он повернулся всем телом и величественно простёр руку с жезлом к дверям. Двери распахнулись. Седой мужчина, в золотых очочках и бородка клинышком, что встречал посетителей внутри, засуетился. Я решил не обманывать его ожиданий как в прошлый раз и наградил. Тоже полусотней. Его личико стало благостным. Он шепнул:

– Наши гости – наше всё. Может быть, вам хочется, чтобы тот квадратный паренёк возле фонаря незаметно куда-нибудь исчез? Кажется, вы не очень рады его присутствию? Мы относимся с пониманием к желанию наших гостей быть стопроцентно, совершенно свободными. Даже от присмотра собственных… – он замялся, – телохранителей.

Ох, человечек. Не иначе, из каких-нибудь бывших. Глаз – ватерпас. Мигом разобрался, что к чему. А идея-то была недурная. Заманчивая такая идея. Отстегнуть этому остроглазому прохиндею сотню-другую, подождать, пока кракена нейтрализуют, и смыться. Однако я был вовсе не уверен, что этот наблюдатель – единственный. То есть я был абсолютно уверен в обратном. Седой в очочках истолковал моё молчание по-своему.

– Мы также можем показать вам запасной выход и вызвать такси.

– Я пришёл отдохнуть, – сказал я с сомнением. – Дальше видно будет.

– К вашим услугам, – улыбнулся искуситель и поклонился. Гораздо ниже, чем викинг. – Если вдруг возникнет необходимость, чтобы за вашим любимцем присмотрели. – Он сделал движение, будто хотел коснуться Жерара. Тот оскалился. Седой в очочках опасливо отдёрнул руку, но слащавость голоса не снизил ни на калорию. – …Обратитесь к обслуге. Всё равно к кому. О нём позаботятся. Позвольте вас проводить.

На этот раз римские патрицианки завсегдатаям «Скарапеи» не обещались, увы, а обещалась отечественная поп-дива Лейла. То ли племянница «алюминиевого герцога» Аскерова, то ли любовница. То ли первое и второе одновременно. Впрочем, не стану врать, будто я был категорически против того, чтобы посмотреть её выступление. Скорей наоборот. Следует признать, что подать себя публике Лейла умела. Использовала она для этих целей весь набор восточных женских хитростей. Рискованную «обнажёнку», танец живота, манипуляции с острыми кинжалами, огнём и ядовитыми змеями – и использовала на пять с плюсом. Голосом играла, будто негритянская исполнительница рэггей. Получалось, ей-богу, славно. Созерцал я её пару раз по телевизору, заводная штучка.

Пройдя недлинным коридором, отделанным змеевиком, малахитом и панбархатом в тон змеиной шкуре, я очутился сразу в VIP-зале. Внимательно осмотрелся с порога. Присутствие рыжей щучки-нимфоманки было мне сегодня вовсе некстати. Или наоборот? Она вполне могла вывезти нас с Жерарчиком отсюда. И даже, возможно, обмануть кракенских наблюдателей. Особенно скооперировавшись с седеньким прохиндеем.

Правда, цена…

Щучки, однако, не было видно. Не было видно и чаровницы Лейлы. На сцене демонстрировал чудеса древнего Востока горбоносый факир в смокинге и чалме. В момент моего появления у него что-то красочно вспыхнуло, дамы в зале вскричали «ах!», кавалеры захохотали. По-моему, облегчённо.

По привычке я направился к бару.

Меня переполняли дурные предчувствия. Заливать дурные предчувствия спиртным – последнее дело. Я заказал апельсиновый сок. Какой-то вертлявый хлюст явно лакейской породы и, следовательно, имеющий отношение к администрации клуба, спросил, не желаю ли я присесть за столик. Имеется неплохое местечко. Пусть не у сцены, зато в компании двух милейших барышень. «Уж не Лада ли с Лелей?» – с тайной надеждой подумал я и сказал, что, пожалуй, желаю.

Барышни были красивы искусно наведённой и выпестованной в дорогих салонах красотой, но, к сожалению, успели нагрузиться до полной потери морального облика. Наше прибытие они встретили в высшей степени индифферентно. Как целовались взасос, размазывая по лицам помаду, так и продолжали целоваться.

– Вот, – сказал хлюст, пританцовывая от желания сорваться с места. – Прошу любить и жаловать. С короткой стрижкой – Кэтрин. Блондинка – Ирэн. Собеседницы интереснейшие, весь городской бомонд знают, как собственную ладонь. – Он наклонился ко мне ближе и прошептал: – Поэтессы а-ля Сапфо.

– Кажется, моё присутствие будет не слишком удобно, – сказал я с сомнением.

– Что вы, что вы! – горячо отозвался хлюст. – Напротив. Девочки просто обожают дразнить мужчин.

Пока я соображал, как относиться к тому, что меня за здорово живёшь используют для развлечения каких-то там поэтесс, хлюст, пискнув «приятного вечера», ретировался.

Делать нечего. Не возвращаться же к бару. Тем более место было довольно удобное, зал виден отлично, сцена и вход тоже. Не на виду опять же.

– Глупо было бы уйти, – тявкнул бес, развеяв последние колебания.

– Bon soir[20]20
  Добрый вечер (фр.).


[Закрыть], – сказал я, садясь. – Не помешаю?

Дама, что была ко мне лицом, оттолкнула подругу и пьяно расхохоталась:

– Посмотри, Кэт, какая прелесть!

– Это мальчик? – поинтересовалась Кэтрин, пытаясь водрузить на вздёрнутый носик крошечные очки. Очки никак не хотели слушаться. В конце концов, она бросила их в полупустой бокал. Привстала, перегнувшись через столик, уставилась на меня.

Её полуобнажённая, не знающая оков бюстгальтера грудь притягивала взгляд с чудовищной силой. Я вздрогнул и заставил себя смотреть ей в лицо. С близкого расстояния стало видно, что дама прилично косит. Должно быть, когда она пребывала в трезвом виде, подкрашенная и в очках, это было не слишком заметно. Но под хмельком глаза у неё разбегались здорово.

Позвольте, куда же она смотрит? Неужели на ширинку? А ведь я слегка того… Чёрт! Но такая грудь и святого заставит вспомнить о скоромном!

– Да, – сказал я, поспешно забрасывая ногу на ногу. – Мальчик. Кобелёк. Его зовут Жерар.

– Его зовут Жерар, – распевно сообщила Кэтрин подруге. – Он кобелёк.

Ирэн сделала большие глаза и спросила:

– Послушайте, кобелёк Жерар, а ваш пёс (она навела указательный пальчик с длинным бело-фиолетовым ногтем на Жерара) не кусается?

Дамы счастливо расхохотались, сквернавец бес тоже мелко затрясся, довольно подвывая. Лола подтолкнула ко мне початую бутылку ликёра «Амарула» – коричневую, с жёлтым шнурком вокруг горлышка и ушастым слоном на этикетке. Сказала примирительно:

– Ну-ну, не дуйтесь, Жерар, лучше выпейте. Это знаменитая “Африканская икона”. Незаменимая вещь для поднятия настроения.

Лобызания возобновились и, кажется, даже обрели новую силу.

Я с независимым видом отвернулся (впрочем, на мой вид последовательницам Сапфо было откровенно начхать) и наклонился к орхидее.

– Сизиф на месте, – тихо сказал я прямо в цветок.

* * *

…Мсье Кракен слушал меня рассеянно, попыхивал пахитоской, и казалось, следил не за ходом рассуждений, а за эволюциями дымных клубов. Когда я замолчал, он ещё некоторое время задумчиво курил, потом спохватился:

– Вы закончили?

– В общем, да, – сказал я.

Он вполне дружелюбно улыбнулся и сказал, что мысли мои занятны. Занятненьки и любопытненьки. Значит, сказал он, предостерегаете. Подозреваю, сказал он, в своих рассуждениях вы руководствовались вовсе не горячей любовью к нашей расе и ко мне лично. Однако должен признать, выглядят рассуждения достаточно убедительными и непротиворечивыми. Но!..

После такого «но», как нетрудно догадаться, начался методичный разгром наших с Жераром логических построений. Для сметания бастионов мсье Кракен не жалел красок и аллегорий. Мне постоянно хотелось воскликнуть: «Аркадий, не говори красиво!» – но я, помня про опасные остроты, жабры и кислород, помалкивал. Кракен же поучал.

– Вы допустили целый ряд просчётов. Например, сочли команду – мою команду, специально подобранную и подготовленную для работы в чуждом окружении! – сборищем легкомысленных энтузиастов. Глупейшая ошибка. Если первыми на вновь открытый материк ступают авантюристы, то приводят в цивилизованное состояние диких туземцев всё-таки солдаты. Профессионалы, готовые к жёсткой, даже жестокой борьбе. Все эти, простите за эрудицию, кондотьеры, конкистадоры, землепроходцы и прочие прогрессоры. Способные помимо прочего точно выделить из среды аборигенов потребные для собственных нужд фигуры, приручить их и посадить на цепь.

– Под такой фигурой подразумевается Жухрай? – уточнил я.

– Конечно. Мне продолжать? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – кивнул я, выдув изо рта струйку дыма.

Затягиваться глубоко всё ещё не хватало духу – голова и без того кружилась прилично. Курильщик из меня, конечно… Слёзы одни. Однако пускание дыма в глаза сопернику в ряде случаев тактически и психологически выгодно. Спросите любого преферансиста. Ради этого стоило потерпеть.

– Только умоляю, – не утерпел-таки я, – поменьше пафоса.

Он слегка нахмурился.

– А вы наглец! Забываетесь. – Следующее слово он отчеканил: – Пленник.

– В самом деле, – спохватился я. – Простите, господин кондотьер. Кстати, наглецом вы меня уже называли. А у нас, диких аборигенов этого материка, бытует странное представление, будто наглость – второе счастье. Причём, как ни поразительно, сплошь и рядом оно оказывается справедливым. Вы знали об этом?

– Догадывался, – рассмеявшись, сказал Кракен и объявил: – Подумать только, мальчишка начинает мне нравиться!

Я сказал «взаимно», почти не покривив душой. Обходительность и терпимость кракена принесли плоды. Как хотите, но трудно всерьёз считать смертельным врагом собеседника, позволяющего иронически относиться к собственной персоне. Конечно, я вполне отдавал себе отчёт, что его благожелательность является всего лишь одним из элементов обработки вербуемого сотрудника. Но и моя в большой степени была того же сорта.

Я повторил «взаимно». После чего сказал, что именно потому, что чувствую к нему душевное расположение, категорически не соглашусь с трактовкой роли Жухрая, как злобного, но послушного пса, сидящего на крепкой цепи. Жухрай – волчище. Вдобавок не воспитанный кракенами со щенячьего возраста, а заматеревший на воле. Такого сколько ни корми отборными мослами и масляной кашей, всё равно лучше живого мяса он лакомства не знает. А уж если пробовал на вкус человечью кровь… Да и дома он. Оглянитесь, мсье прогрессор. Вокруг русская тайга. В ней медведь хозяин, а вовсе не пришлые удальцы. Поэтому аналогии с конкистой лично я считаю неуместными. Погубит Жухрай всю их камарилью. И милейшую Софью Романовну погубит.

Вот только если конквистадоры кракены готовы к сражениям и гибели, то беззащитную Сонечку мне, например, искренне жаль. Лучше бы господам пришельцам избавиться от толстяка поскорей да с государством концессию образовать. Прибыль будет меньше, зато надёжность значительно выше.

С досадливым вздохом Кракен сообщил, что проще всего было бы сейчас послать меня к чёрту. Или куда там аборигены посылают в таких случаях. Потому что отчитываться перед пленником в тактике и стратегии – это нонсенс. Но раз уж он признался в собственной симпатии, то будет последовательным.

– С государством дело иметь нельзя, – сказал Арест твёрдо. – Государство непременно захочет подмять всё под себя. Оно, по сути, и есть упомянутый медведь, настоящий хозяин тайги. Нам же нужна неограниченная – в самом широком смысле этого слова – свобода. Плюс, разумеется, кое-какие ресурсы. Научные, производственные, интеллектуальные. Учитывая собственные интересы, ещё и природные. Но свобода – в первую очередь. Без всяких условий, без любого диктата. Именно поэтому для осуществления проекта «Гугол» оптимальным вариантом была признана Россия. Страны же высокоразвитые, учитывая тамошний негласный, но абсолютный контроль над всем и вся – отвергнуты. Сейчас хорошо видно, что ошибки в подобном выборе не было. Нам удалось создать гибкую, эффективную и управляемую систему, находящуюся в состоянии устойчивого равновесия. Выражаясь фигурально, эта система напоминает массивный шар, покоящийся на дне вогнутой поверхности. Выведение его из начального состояния требует огромных трудозатрат… и всё-таки усилия тратятся напрасно. Колебания со временем затухают, шар возвращается на место. Давайте рассмотрим для примера вас. – Мсье Кракен протянул развёрнутую кверху ладонь, как бы предлагая мне сейчас же на ней устроиться. – Шпионили, вынюхивали, растрачивали на эту грязь уникальный дар проникновения сквозь предметы. Очаровывали доверчивую Софью Романовну, заставляли терять бдительность. Довольно талантливо изображали эдакого наполовину педераста (я от неожиданности поперхнулся едким дымом), наполовину гермафродита. То есть существо как бы изначально безопасное. Отмечу, кстати, ваша находка с животным-спутником в своём роде превосходна. Одного не пойму, зачем вы его побрили?

– Из гигиенических соображений, – отмахнулся я. – Летом у него почему-то всегда блохи заводятся. Пришлось принять превентивные меры.

– Блохи? – насторожился Кракен. – Блохи, тогда конечно…

Кажется, его слегка передёрнуло. Подумаешь, впечатлительный какой, подумал я. И в тот же момент у меня самого вдруг мерзостно зазуделось под волосами и в паху. Будто десятки каких-то маленьких тварей с коготками на лапках и остренькими алчными рыльцами начали там ползать, ходить и даже подскакивать, выискивая местечко, где кожица потоньше, а кровушка поближе. Захотелось почесаться. Вместо этого я сжал зубы и демонстративно потрепал Жерара по спине.

– Послушайте, а как дело обстоит сейчас? – Кракен потёрся шеей о воротник, стараясь, чтобы получилось как можно более непринуждённо, и нервно затянулся пахитоской. – Он заразен?

– Сейчас нет. Средство радикальное, – поморщившись, сказал я. Меня раздражало, что мною же выдуманная дурацкая блошиная тема неуклонно уводит разговор куда-то в сторону. Не хватало ещё, чтобы Арест Брезгливович сорвался с места и скорее пули помчался под душ, чиститься и дезинфицироваться. Я вновь обозначил интересующее меня направление: – Ну ладно, всё понятно, мои попытки поколебать вашу сверхустойчивую систему провалились. Тем не менее, вы должны признать, что кое-что мне удалось.

Кракен кивнул и якобы в задумчивости поскрёб за ухом.

– Безусловно.

– А ведь я всего-навсего любитель, новичок в шпионских играх. Приготовишка. Где салага сумел мало, там опытный профи…

– Профи? – воскликнул Кракен, запуская сразу обе руки в шевелюру. Азартно почесался, потом спохватился, раздосадовано сказал «а, ч-чёрт!» и, высвободив пальцы из порушенной причёски, заявил: – В том-то и дело, что разницы между вами и гипотетическим «профи» нет никакой. Работали вы на весьма приличном уровне. Учтите, это не комплимент. И кое-что вам, действительно, удалось. Другому пусть удастся чуть больше. Ну и что с того? Это будет тот же самый сизифов труд. И финал будет таким же. Гарантирую, рано или поздно ваш «профи» будет точно так же как вы, стоять навытяжку передо мной. Может быть, так же неумело будет пытаться курить предложенный ею табак, который вполне возможно и не табак вовсе, а, положим, сушёная цикута (я поперхнулся дымом вторично). И не будет у него, как и у вас никакой уверенности, что я позволю ему дожить хотя бы до завтрашнего дня. – Мсье Кракен выставил вперёд ладонь, медленно сжал её в кулак, точно что-то сминая, и хищно осклабился. – Только представьте, зову я сейчас Жухрая и говорю: «Давай-ка, товарищ, узнай у мальчишки, кто его к нам подослал да кто дублирует, да какие надо слова приговаривать, чтобы сквозь стены ходить. И не стесняйся в методах дознания. Цель все средства оправдывает, все грехи списывает. Вплоть до смертоубийства». Жухрай, понятно, отвечает «с удовольствием», и…

– Прекратите, – умоляющим тоном сказал я.

– Что? А, конечно, – спохватился он, разжал кулак, и игриво пошевелил пальцами. – Ну-ну, не бледнейте, Поль. Насчёт пыток – всего лишь шутка. Вы мне живьём нужны.

Он выудил из бокового кармана плоский лаковый футляр с неизменным рубенсовским сюжетом и что-то на нём нажал. В футляре хрустнуло, он приоткрылся на пару миллиметров, после чего крышку заклинило. Сопя, Кракен начал ковырять его ногтем. Футляр долго не давался, а потом вдруг рывком раскрылся, до крови оцарапав кракенский палец выскочившим проволочным обломком. Оказалось, это пижонская карманная пепельница с подпружиненной крышкой. Пепельный столбик, ради которого затевалась вся эта показушная возня, давно уже отвалился, но Кракен всё равно постучал пахитоской о краешек пепельницы и спросил:

– Итак, что мы видим?

– У вас красная кровь, – сказал я.

– Разумеется, – удивился он и лизнул пораненный палец. – Кроме того, я являюсь млекопитающим, теплокровным, дышу смесью кислорода с азотом. Мочиться предпочитаю стоя, а спать – лёжа. Количество хромосом в моих клетках в точности равняется вашему. К сожалению, не помню, сколько это будет по счёту. Ну и так далее. Но я говорю не о том. Равновесие системы! Оно восстановлено. Шар вновь недвижим. Наш Сизиф пусть не раздавлен его тяжестью, но заключён в узилище и имеет исключительно бледный вид… Да бросьте вы, Поль, наконец, пахитоску! – с кривой гримасой сказал он. – Всё одно вам от неё никакого удовольствия. Чего травиться понапрасну?

Опять он был прав. Кракен был кругом прав.

Жерар, может, и выкрутился бы, нашёл, как повернуть беседу в потребном направлении, но я сдался. Затушил окурок и спросил:

– Так на что вам сдался пленный Сизиф?

* * *

…Прошло полчаса. Факир глотал огонь и шпаги, заставлял бегать туда-сюда гуся с отрубленной головой и метал кинжалы в худенькую помощницу, облачённую только в прозрачную вуалетку, газовые шальвары да мониста. Под конец совсем разошёлся: заставил бедняжку лезть в разрисованную звёздами длинную коробку и с веселой гримасой продемонстрировал зрителям блестящую пилу. Маньяк! – подумал я.