Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Я обернулся. Господин Хуан вместо того, чтобы покойно лежать мешком, как полагается трупу с переломанными костями и разорванными внутренностями, поднимался. Встал на четвереньки и, ускоряя ход, помчался за нами, превращаясь на бегу в животное. Лисой это чудовище, похожее на тощего желтовато-рыжего медведя с драконьим гребнем вдоль хребта и совиными глазами под мощным сферическим лбом мог назвать только очень большой оригинал. Разве что за форму ушей да хвоста.

– Убеев! – отчаянно заорал я. Замысловатое калмыцкое имя-отчество начисто вышибло у меня из головы. – Он живой! Догоняет!

Железный Хромец бросил короткий взгляд в зеркало. И вдруг, вместо того, чтобы поддать скорости, начал сбавлять газ. Свернул в пустой двор реставрируемого дома. Проехал до конца. Остановился. Спешился, откинул подножку и, прихрамывая, пошёл навстречу оборотню, неся в чуть отставленной руке трофейный меч. Другую руку он картинно заложил за спину.

– Овлан Мудренович, – позвал я его вспомнившимся наконец-то именем. Сердце проваливалось в желудок. – Остановитесь. Ему я нужен.

Убеев даже не обернулся.

Оборотень приближался к нему крадучись, боком, плотно прижав к голове уши и нервно метя хвостом, а прыгнул – вдруг. Убеев с какой-то даже элегантностью уклонился, присел и рубанул проплывающее вверху лохматое брюхо. Обильно брызнула тёмная кровь. Монстр, казалось, ещё не успел приземлиться, а уже вновь оказался мордой к противнику. Припал к земле, сделал обманный выпад, мотнул башкой, будто бы ловя зубами мелькнувший навстречу меч, и сшиб Убеева плечом. Тот извернулся, вместо выроненного тесака в руке у него возник пистолет, даже выстрелил… но мощный удар лапой поставил в неравной схватке жирную точку. Оглушённый Железный Хромец распластался на земле, бесцельно шаря вокруг себя пальцами. Кончать его оборотень явно не намеревался – во всяком случае, прямо сейчас, – просто свалил на ногу тяжеленную бочку, полную белил.

Другую такую же бочку он, поднявшись на дыбы, метнул в спешащего на подмогу Убееву Жерара. Бес взвизгнул и нырнул под заляпанное цементом корыто. Бочка, громыхнув, сшибла корыто, с душераздирающим скрежетом завертелась волчком. Как раз там, где только что находилось тощенькое лохматое тельце. Потом она тяжело грохнулась на бок.

Наступила моя очередь.

Я стоял, держа в опущенной руке шлём, считал вдохи-выдохи и ждал. Очень не хотелось умирать. Особенно от зубов этого вонючего дальневосточного урода. Да и не верилось мне почему-то в скорую смерть.

Оборотень приблизился. Из распоротого брюха истончающейся струйкой стекала кровь.

– Будесь идти со мной! – Слова в издаваемом им сиплом рёве едва различались. К тому же чудовищный китайский акцент… – Будесь отвесять вопроси. Потома будесь умирать. – Жёлтые глаза вспыхнули ненавистью. – Долгонько умирать.

Долгонько, значит? Во сука!

– Хрен тебе, ходя, – сказал я и со всего маху врезал каской по вытянутой морде.

С отчетливым мокрым хрустом острое навершие шлёма вошло в перерождённую плоть господина Хуана. Оборотень, тоненько тявкнув, отпрянул и остервенело заскрёб, заскоблил передними лапами, пытаясь избавиться от нежданного презента.

Времени, пока он возился, мне как раз хватило на то, чтобы выхватить нож Стукотока. Собачья пасть на нём, казалось, щерилась яростней, чем обычно. Да почему бы и нет? Собаки испокон были лютыми врагами лисиц. А опричная Когорта испокон уничтожала разную нечисть. И заговорённый булат играл в этом благородном деле не последнюю роль.

Оборотень так и не сумел справиться со шлемом. Он оставил попытки и пошёл на меня, хрипло и смрадно дыша широко раскрытой пастью. С жёлтых клыков капала слюна. Мокрой багряной тряпкой свисал язык. Шлём болтался сбоку уродливым наростом.

Успею?

От пронзительного свиста, донёсшегося сзади, оборотень вздрогнул. Вздрогнул и я. Лишь на мгновение он повернул голову, выискивая источник звука. Этого мгновения мне хватило.

Я метил в горло.

Едва острие коснулось тела оборотня, нож, словно ожив, вырвался из руки и канул в космы рыжей шерсти. Как в болото. Послышалось шипение, и сейчас же в грудь мне с силой толкнулся плотный воздух, пахнущий мокрой псиной. Я, спотыкаясь, отскочил назад. Там, где клинок вошёл в шкуру, вспыхнула жаркая звёзда, и уже в следующий миг шипящее бездымное пламя рванулось от неё концентрическим кольцом. Оборотень подскочил, заплясал, завертелся, воя на одной протяжной ноте, упал и начал яростно тереться раненой шеей о землю. По телу гуляли неисчислимые змейки огня: упругие, короткие язычки напоминали формой ежовые колючки – так горит порох. Потом голова оборотня мучительно загнулась вбок, он перевалился на спину, суча в воздухе лапами. Вой захлебнулся, перешёл на сип и наконец стих.

Я отодвинулся подальше.

Пламя бесновалось.

Подошёл, сильно припадая на босую ногу, Убеев. Встал рядом. Тесак выставлялся у него из-под мышки.

– Хорошо я свистнул?

– Да, – сказал я. – Спасибо, очень здорово. И вовремя главное. Вы ранены?

– Упаси бог. Вовсе нет. Представляешь, это животное мне сапог бочкой придавило, – пожаловался он. – Я вытащить не смог. Бочка такая тяжёлая…

– Жерара не видели? – вспомнив про вторую бочку, спросил я. Оборотень продолжал гореть всё также жарко. Дёргалась уже одна только задняя лапа.

– А, что ему сделается, нечистому духу, – беспечно отмахнулся Убеев, закурил и щелчком отправил спичку в пламя. – Погоди, оглянуться не успеем, появится. С какой-нибудь подначкой ещё…

Убеев опустился на корточки и стал с интересом разглядывать свою ногу. Я мельком взглянул тоже. Обнажённая, перемазанная серой строительной грязью, ступня была странно вывернута и походила на скукоженную птичью лапку. Мне сделалось не по себе. Уродство Железного Хромца вызывало у меня не соболезнование, а отвращение и брезгливость.

– Как думаете, долго шашлычок будет жариться? – спросил я.

– Целиком долго, – сказал Убеев, поднимаясь. – Такая масса, что ты!

– Может, залить? Там вон канава есть.

– Не-а. Давай-ка, мы по-другому поступим. Ты, Павля, вот что. Ты отойди малость и пригнись, сейчас рванёт.

Я отошёл, недоумевая. Почему должно рвануть? Или у Хромца на такой случай припасена граната?

Это была не граната. Убеев пошептал что-то, ухватился за меч обеими руками, примерился и размашистым ударом снёс оборотню голову. Кувыркаясь и рассеивая искры, она отлетела к штабелю бетонных плит и упала в грязную лужицу.

В следующую секунду хлопнул негромкий, но чувствительно ударивший по барабанным перепонкам взрыв. И второй. По щеке хлестнули тёплые брызги. Я от неожиданности выругался. На взбаламученной поверхности лужи закачались комки жирной копоти. Такая же копоть повисла косицами на плитах, взвилась хлопьями в воздух. В том месте, где секунду назад агонизировала туша оборотня, растекалось глянцевое коричневое пятно, удивительно быстро впитывающееся в землю. Поднимался рыжеватый парок. По-прежнему воняло мокрой псиной с примесью какой-то химической дряни. Примерно как от горелой электропроводки. Нож и шлем испарились без следа. Чудно!

– «Гусар, на саблю опираясь, в глубокой горести стоял», – жизнерадостно пролаял вылезший откуда-то абсолютно невредимый Жерар и принялся по-кошачьи трясти задней лапой за ухом. Каждый удар выбивал крошечное облачко известковой пыли. – Поздравляю, старичок! Ты только что обезглавил китайскую диаспору нашего города.

– Да мне не привыкать, – с великолепным небрежением сказал Убеев. – Я, надо вам знать, ещё на острове Даманском в марте шестьдесят девятого этих ребяток – что жёлтых двуногих, что рыжих усатых – очень славно к ногтю брал. С группой товарищей и парочкой дрессированных уссурийских тигров. – Он сделал мечом красивый выпад и положил его плашмя на плечо. – Только кишки брызгали.

– Круто! – тявкнул бес, принимаясь за чистку другого уха. – А повод?

– Повод известный, – терпеливо пояснил Убеев. – У КНР территориальные претензии к Советскому Союзу возникли. Пришлось их немного порешать.

– И как, наподдали мы супостатам?

Я бросил на беса подозрительный взгляд. И это наш прославленный знаток истории? Издевается, что ли? Жерар заметил моё недоумение, тайком подмигнул и сделал жест, истолкованный мною как: «слушай внимательней, будет интересно». Ага, самое время сейчас для сказок. Я неодобрительно поморщился.

– Спрашиваешь… – с гордостью ответил Убеев. Он всецело погрузился в воспоминания о героическом прошлом, и наша пантомима ускользнула от его внимания. – Ввалили горячего по самое не балуйся! У меня отрезанных хвостов оборотней одиннадцать штук к первому апреля набралось. Лучшая коллекция среди рядового состава. Помню, особым шиком считалось эти самые хвосты к спальнику пришивать, наподобие бахромы. На время сна подогнёшь их книзу – и мягче и теплей. Х-хе… А всего нас в специальном отделении по отлову зверей-шпионов, где я службу проходил, девять рыл было. Сержанты да старшины, один другого удалей. Плюс командир, капитан Штольц. Кстати, отец нашего губернатора. Так тот вообще монстр! Вот и считай. Про Мусю с Барсиком я и не говорю. Кушали свежатинки от пуза, черти полосатые. Один только Слава Запашный, их дрессировщик – ну, тот, что сейчас в цирке блистает, – всё сокрушался. Дескать, весна, линяют зверьки. Ему, понимаешь, шубу лисью построить здорово охота было. Себе и бабе своей. Да, доброе было времечко… Ну, не одни мы тогда на Уссури геройствовали, конечно. И регулярные войска руку приложили. Только Даманский всё равно Китаю отошёл.

– Что так?

– Политика.

– Жалко, – сказал Жерар.

– А, чего там, – махнул сигаретой Убеев. – Дела давно минувших дней. Прожито и пережито. Вот каску мне по-настоящему жалко. – Он грустно вздохнул, качая головой. – Другой такой в мире нету. На «Дайнизи» по спецзаказу изготовляли. Эксклюзивный дизайн. Титан, поликарбон, все дела. Недетских бабок стоила… – Он повернулся ко мне: – Пойдём, вредитель, хоть сапог вызволим.

* * *

Заявив, что бешеному шакалу хвост рубят по самые уши, а оставлять за спиной недобитого противника – крайний идиотизм, Железный Хромец перезарядил пистолет, приладил тесак на бедро, взгромоздился на мотоцикл и умчался прочь. Вершить расправу над братцами-китайцами в замшевых пиджаках. Бес изъявил горячее желание отбыть вместе с ним (корректировать огонь, как он выразился), и я остался во дворе один. На прощание мне был дан совет дождаться их возвращения именно здесь. Основание: так будет для меня безопасней всего.

– Почему? – спросил я.

Ответ поражал лаконизмом.

– Потому.

«Отморозки!» – подумал я, проводив их взглядом, после чего, терзаемый невнятным чувством, в котором смешались облегчение, зависть, ревность, обида и многое другое, отправился бродить по двору. Без определённой, впрочем, цели.

То есть цель, конечно, была. Вполне конкретная. Любым способом преодолеть отчаянное желание извлечь на свет божий прихваченное у девчонок зеркальце и хорошенько его рассмотреть. Заглянуть хоть одним глазком – чародейное или обычная копия? Точно почуяв мои колебания, зеркальце враз потяжелело. Кое-какие остатки здравого смысла ещё во мне присутствовали. Я поправил карман, шутливо сказал: «эй, смирно там» и смущенно поёжился. Действие, особенно вкупе со словами, получилось на редкость двусмысленным.

Прежде всего я сунул нос под плёнку, которой был обтянут реставрируемый дом. Затем вымыл руки и лицо чистой дождевой водой, скопившейся на крышке металлической бочки (не все их разметал лис-переросток). Тщательно протёр полой футболки стёкла очков, отряхнул с одежды налипший сор и цементную пыль. Опасливо поковырял тёмное пятно, оставшееся на месте гибели оборотня. Оказалось, обычный шлак. Неподалёку я к своему удивлению наткнулся на прощальный привет господина Хуана – метровый рыжий хвост с игривым беленьким пушком на конце. К сожалению, из другого конца, уродуя всю картину, торчали розоватые червячки оборванных жил и деформированная фарфоровая головка хряща. Пахло от хвоста преотвратно – отсыревшим и начавшим разлагаться черносливом. Затаив дыхание, я поддел его прутиком и выложил на штабель бетонных плит. Обдует ветерком, и будет Убееву в коллекцию двенадцатый трофей.

Внезапно навалилась усталость. Выстроив из дощечки и двух кирпичей скамеечку, я уселся на неё и крепко задумался. Интересная у меня жизнь пошла. Насыщенная. Уж насколько привык к тому, что у обычных людей считается чудесами, а нет-нет, да и проскакивает мыслишка, что вокруг не реальность, а какая-то фантасмагория. Жёсткий хэппенинг в постановке явившегося с того света Альфреда Хичкока, где со сценарием меня никто не ознакомил, истинную роль не объяснил, зато желающие покомандовать в очередь становятся. Возьмись считать, так того и гляди, собьёшься.

Шеф (кстати, стоит ли сейчас его так называть?), кракены, жирное пугало Жухрай. Бес, Стукоток, рыжеволосая щучка. Существо, принятое мною за Аннушку. Китайцы. Сейчас Железный Хромец инициативу перехватил. Так ли, иначе ли, зависимость от чужой воли налицо. Полная и, боюсь, безнадежная. Много ли мне за последний месяц довелось своим умом жить? Я шёл, а чаще бежал, куда подталкивали; влезал во что велели. Выполнял массу малопонятных, а, случалось, и непристойных телодвижений. Однако куда бы меня ни волокло, куда ни швыряло, в итоге с редкостным постоянством возникали передо мной две вещи: прототип «Гугола» и содержимое подземного сейфа «Скарапеи». Точно раскрашенные в разные цвета полюсы магнита перед какой-нибудь железкой. Если бы не кровища, которая щедро лилась мне под ноги, могло создаться впечатление, что «режиссёрский ансамбль», манипулирующий этим чёртовым магнитом, действует заодно. Имея в соображении какую-то неведомую мне пока великую цель. Предположим, инициировать во мне Мессию. Избранника.

Я невольно усмехнулся. Эк меня разобрало! Перенапрягся мальчик, факт. Это надо додуматься – Мессия… Да для того, кто коротает время на самодельной лавочке среди груд щебёнки, бочек с краской, поддонов с кирпичом, существует полным-полно других имён. И часть из них уже очень скоро сообщит мне сторож, охраняющий стройматериалы. Когда нагрянет ближе к ночи (мало-помалу вечерело, было уже около семи) и загорится желанием спросить с кого-нибудь за учинённый оборотнем и Убеевым беспорядок.

Мысль о скором явлении сторожа, наверняка грубияна и матерщинника, вооружённого двустволкой с каменной солью в патронах, оказалась на редкость настырной. Она вымела под метёлочку красивые умозаключения о хэппенингах. Растолкала локтями подвижнические раздумья о мессианстве и избранничестве. И прочно укоренилась на фундаменте бессловесной, перемещенной к копчику сонмами мурашек тревоги.

Вдобавок выяснилось, что я со своей импровизированной скамеечкой вторгся если не в вотчину, то как минимум в место прогулок огромных рыжих комаров, голенастых и поджарых, как гончие. Они подбирались ко мне неторопливо – по одному, по двое. Долго с басовитым звоном кружились, задумчиво меня разглядывая. Что-то прикидывали и соображали, после чего преспокойно ложились на вираж и улетали. И эта их странная сдержанность настораживала меня и пугала. Почти так же, как каменная соль в патронах сторожа. Мне вдруг начало мерещиться, что прямо сейчас комары формируют где-то неподалёку штурмовую бригаду, и когда её суммарная мощь покажется комариному командованию достаточной для атаки, на меня обрушится тьма решительных кровопивцев. И роли у них будут заранее расписаны, и каждый будет бить в строго определённый момент в строго определённую точку. Эшелон за эшелоном, волна за волной. Стоило мне вообразить этот массированный авианалёт, этих входящих в последнее пике асов комариных «Люфтваффе» – рыжих, исполненных тевтонского хладнокровия долговязых смертников, как по спине пробежала вторая порция мурашек. А следом и третья.

И поэтому когда снаружи потянуло манящим ароматом курицы-гриль, а пищеварительный аппарат отреагировал на это требовательным урчанием, я с лёгким сердцем удрал из жуткого двора вон.

Комары меня не преследовали. Не иначе, привыкли закусывать сторожем.

Вот, значит, для чего ему ружьё. Отстреливаться.

* * *

Чтобы не волновать Убеева с Жераром понапрасну, я начертал на тротуаре куском штукатурки огромную изогнутую стрелу, содержащую слово «Поль». Острие указывало туда, куда рвался руководимый голодом организм. Закончив художественный труд, я отряхнул руки и с радостью последовал зову плоти.

Нюх безошибочно вывел меня к летнему кафе со стеклянной кухонной будкой и примерно полудюжиной столов под разноцветными зонтами для посетителей. Запах жареной птицы стал невыносимым, я едва не захлебнулся слюной, однако прежде чем устремиться к заветной стойке, осторожно изучил харчующихся издалека.

Мной были зафиксированы: компания жизнерадостных молодых людей, по виду студентов, дующих пиво. Парочка дородных супругов, сосредоточенно борющихся с титанического размера порциями курятины. Юная миловидная мамочка, с улыбкой мадонны наблюдающая за карапузом, размазывающим по пухленькой мордашке пирожное. Долговязый усатый мужчина с умным, но чрезвычайно бледным лицом, прихлёбывающий из стакана и задумчиво разглядывающий компакт-диски, поочерёдно извлекаемые из потёртого пакета. Четвёрка мальчишек с велосипедами.

Осмотр выявил полное отсутствие китайцев, трансвеститов и молодцев с развитой по-кракенски грудью. Это было мною воспринято как факт весьма обнадёживающий. Неспособный более сопротивляться мольбам желудка, я сорвался с места.

Взяв четвертину цыпленка, салат из помидоров, лаваш, шоколадное мороженое и большой стакан ананасового сока, я устроился за крайним столиком, который только что оставили студенты. И совсем уж было собрался продолжить за неторопливым ужином глубокомысленные раздумья о своей горемычной судьбе, как вдруг к долговязому умнику подошли приятели. Ох, не понравились они мне! Пуганая ворона куста боится. Хотел бы я посмотреть, как такая ворона отреагировала на появление этих субъектов. У меня, к примеру, кусок встал в глотке колом.

Первый тип из вновь прибывших был настоящий громила. Коротко стриженный, мощный, с простоватым лицом и жутким взглядом исподлобья. Второй – тем более не подарочек. Среднего роста чуть сутулящийся остроносый дядечка с волосатыми мускулистыми руками и хитрющими птичьими глазами, постреливающими по сторонам из-под сросшихся бровей. Оба принуждённо смеялись и несли полный бред, где смешалось столько всякого, что разобрать суть представлялось делом абсолютно безнадёжным. Стоило им появиться, как здоровяк во всеуслышанье обратился к приятелям с предложением «немного побесчинствовать». Остроносый заявил, что бесчинствовать ему неохота, а охота побезобразничать. Здоровяк сказал «эва, какой ты продуманный!». Остроносый немедленно возразил, что человек продуманным быть не может, ибо это – прерогатива сюжета, плана и так далее. Здоровяк строптиво не соглашался. Завязался спор о терминах. Долговязый в их перепалку не встревал, продолжая отрешённо перебирать компашки. Мне вдруг бросились в глаза его кисти. Чудовищные лапы, каждая размером с конфорку электроплиты. Уверен, он без труда смог бы поднять одной рукой суповую тарелку, обхватив её кончиками пальцев по периметру. А то и вовсе накрыть ладонью. Или, например, облапить чью-нибудь макушку, эдак сдавить…

У меня заломило в висках. Бежать, подумал я. Но зад как будто прирос к стулу.

Тем временем подозрительные субъекты, продолжая балаганить, живо сгоняли за едой и, садясь, врезались коленями в лёгкий пластиковый стол. Оба сразу – чтобы наверняка. Стаканчик долговязого опрокинулся, выплеснув лужицу горячей тёмной жидкости. Он проворно сдёрнул со стола просмотренные диски, потянулся за салфетками. Виновники радостно загоготали, объявляя сезон безобразий и бесчинств открытым, пообещали усатому купить новый кофе… И предложили безотлагательно перебраться на другое место.

Свободным оставался один-единственный столик.

Рядом со мной.

Я занервничал. Теперь даже бежать было поздно. Всё равно пришлось бы огибать их, причём проходить крайне близко – долговязому только руку протянуть. Как вариант – скакать зайцем через оградку. И даже то обстоятельство, что они наконец закончили молоть чепуху и взялись обсуждать какие-то компьютерные программы, связанные с «расчётами по методу конечных элементов» ничуть меня не успокоило. Беседа вполне могла оказаться шумовой завесой, усыпляющей мою бдительность. Тем более, у меня сложилось стойкое впечатление, что один только бледный умница был знаком с предметом разговора на уровне квалифицированного специалиста. Двое других – профанировали. Хоть и весьма умело. К тому времени, когда послышался знакомый рык мотоциклетного мотора, я запугал себя до окончательной потери аппетита.

Оказалось, напрасно. Стремительно покончив с трапезой, компания удалилась. Ещё за десертом они успели переключиться на литературу и поминали сейчас добрым словом писателя Лазарчука и его «Опоздавших к лету». В мою сторону они даже не взглянули.

Убеев подъехал вплотную к ограде кафетерия, заглушил двигатель и направился ко мне, снимая тёмные очки. Меч на боку отсутствовал. Его заменял знакомый лисий хвост с белым кончиком, прилаженный к поясу плаща. Значит, Хромец навестил-таки двор стройки. И, видимо, сражение с гипотетическим сторожем и реальными комарами было им выиграно. Не ценой ли китайского тесака?

Жерар семенил рядышком. Вид у обоих был удовлетворенный.

– Готово дело? – спросил я с надеждой.

– Шелупень, – вместо ответа пренебрежительно отмахнулся Убеев. – Хренота из-под ногтей. Собственного хлебореза испугались, будто кары небесной. В штаны напустили. Пришлось оставить на память. Пусть в красный угол фанзы своей повесят и молятся.

Я тут же представил себя на месте одного из братцев-китайцев, оставшихся без могучего и непобедимого командира Хуана. Грохочущий «Харлей» летит прямо на меня. Самурайская рожа Железного Хромца кривится в предвкушении скорой резни. Зеркально отсвечивающий тесак чертит смертоносные круги, каждый из которых может уже через мгновение перечеркнуть именно мою шею. Хлопающий полами кожаный плащ напоминает крылья гигантского десмода – летучей мыши-вампира. И оскаленная пасть Жерара между рогами руля, изрыгающая попеременно пламя, проклятия и угрозы… Трудно сохранить штаны сухими.

– Так всё окей? – уточнил я, отгоняя жуткое видение. – Нам никто больше не угрожает?

– Никто и ничто, – самодовольно изрёк Железный Хромец, устраиваясь напротив меня, вытянул ногу в ортопедическом сапоге и сладко потянулся. – Приняв мою опеку, Павля, ты сделал единственно правильный выбор.

Бес вспрыгнул на соседний стул. Потоптался, устраиваясь. Наконец уселся в позе бдящего суслика и, заглядывая мне в глаза, скроил умильную мордашку, взывающую к чувству сострадания. Он хотел жрать.

Ну, стало быть, действительно порядок. Почувствовав огромное облегчение, я возвратился к ужину. Жерар от возмущения громко клацнул зубами и требовательно затявкал. Ах да. При свидетелях он – обыкновенный пёсик. Грех было этим не воспользоваться.

– Что такое? Неужели папина крошка проголодалась? – просюсюкал я, упиваясь безнаказанностью этого маленького свинства. – Папина крошка хочет ням-ням?

Жерар заскулил и начал приплясывать он нетерпения. Он был готов зваться папиной крошкой. За курочку-гриль он был готов стать кем угодно.

Миловидная женщина, кормившая отпрыска пирожным, засмеялась и повернула карапуза в нашу сторону со словами: «Смотри, как собачка танцует». Дитя счастливо захлопало в ладошки, мамочка, пользуясь моментом, стёрла с его мордашки крем. Я не исключал возможности, что они вскоре захотят подойти поближе, погладить «собачку». Впрочем, выглядели они на редкость безобидно, а мамочка так ещё радовала глаз изяществом фигурки и какой-то удивительной нежностью черт. Что касается ребёнка… Я тот ещё знаток детской красоты – однако, думается, его с полным правом можно было назвать прехорошеньким. Румяный, кудрявый, в матросском костюмчике. Херувимчик.

– Да, да, – квохтал я, исподтишка за ними наблюдая. – Ну конечно папочка угостит своего голодного ушастика. Сейчас, сейчас… Овлан Мудренович, вам взять что-нибудь?

Убеев отрицательно покачал головой и достал сигареты. Взгляд его был устремлён в небеса.

Через минуту я возвратился с порцией «хот-догов». Жерар рассержено фыркнул, а Убеев трескуче захохотал и показал мне большой палец.

– Допытываться подробностей операции, как я понимаю, бесполезно? – спросил я и запустил ложку в мороженое.

– Подробности, подробности… Бесполезно не допытываться. Бесполезно рассказывать. Понимаешь? Это нужно было видеть. Собственными глазами. – Убеев вдруг резко перегнулся через стол и заглянул в мой стакан. – Слушай, а кофей здесь подают?

– Растворимый какой-то, – сказал я.

– Извращенцы. А чай?

– «Пиквик». В пакетиках.

– Извращенцы и вредители, – заключил он. – Стрелять таких надо. Хм… так может, мне здесь боезапас растратить?

Убеев начал задумчиво ласкать под плащом рукоятку пистолета и посмотрел на хозяйку, орудовавшую подле гриля. Хозяйка была сравнительно молода и по-своему привлекательна. Сексуальная блондинка, обладающая бюстом ледокольного типа, громким голосом и ещё более громким смехом. Её форменная юбчонка выглядела чересчур короткой для работницы общественного питания, а декольте слишком глубоким. Узкие глазки Железного Хромца, моментально отметившие оба излишества, плотоядно блеснули. Он пригладил острые концы бакенбард и повторил, совершенно другим тоном:

– Так может, мне здесь боезапас растратить?

– Не сейчас, старичок, – сквозь зубы прошипел Жерар.

– Почему нет? – мурлыкнул Убеев, подбирая калечную ногу с явным намерением встать. – Сатириаз, мои юные друзья, – это зверь в ряду мужских заболеваний особый. Требует со стороны недужного уважения. И даже потворства. Иначе, знаете ли, пройдёт. А что взамен? Импотенция… тьфу-тьфу-тьфу! Простатит, опять же не к столу будь сказано. Посему – айн момент. Я вас ненадолго покину.

Жерар тоскливо взвыл. Он знал, чем это «ненадолго» обычно заканчивается.

Нужно было что-то оперативно предпринимать.

– Слышь, шайтан, – вполголоса сказал я, прикрывая рот ладонью. – Ты так кушаешь, смотреть приятно. Но забыл тебя предупредить… Видишь милую тётушку, что за стойкой? Знаешь, для чего она так рот накрасила? (Убеев насторожился.) У неё та-акой герпес на губище сидит. Гнойный. Во, с ноготь! И как её только кормить людей допустили. Ты вообще-то сильно мнительный на этой почве? Заразиться боишься?

Бес, как выяснилось, был на этой почве мнительный. Причём сильно. Он очень натурально поперхнулся сосиской и обратил на меня полный мучительного ужаса взгляд. Железный Хромец сдавленно ругнулся.

– Прости, напарник, – безмятежно сказал я Жерару. – Думал, тебе по барабану. Хочешь соку дёрнуть?

Бес остервенело замотал башкой.

Однако сатириаз Железного Хромца было уже не унять. Он сейчас же перевёл прицел на мамочку кудрявого любителя пирожных. По-моему, там ловить было нечего. На пальце у неё имелось обручальное колечко, глаза при взгляде на сынишку лучились светом – словом, выглядела она счастливой женой, а отнюдь не рисковой искательницей приключений. И всё-таки Убеев на что-то рассчитывал.

– Ну что, поехали, – предложил я бодро. – Все уже сыты. Чего тут валандаться.

– Айн моме… – начал было возражать Убеев, но вдруг проглотил окончание и поскучнел.

Перемена настроения объяснялась элементарно: в кафе возник новый персонаж.

Это был экземпляр совершенно особой породы. Молодой мужчина с красивым выразительным лицом, сложенный как античный бог. Могучий и подвижный, точно большой хищный кот. Я бы сравнил его разве что со Стукотоком – ещё до того, как над лейтенантом поработали кулаки Жухрая.

Появление атлета было встречено радостным визгом ребёнка и полной любви улыбкой женщины. И без того чертовски милое, её личико стало поистине прекрасным. Атлет расцеловал своё семейство, что-то шепнул жене, и как мне показалось, одним движением оказался подле нас. Такого попросту не могло быть, нас разделяло приличное расстояние, а ещё столы, стулья, велосипеды мальчишек. Но – было.

Напуганный бес кувырком слетел со стула и схоронился за моими ногами.

– Салют стратегический, господа, – пророкотал атлет бархатным голосом и широко улыбнулся. Приветливости в этой улыбке было с гулькин клюв.

Я затравлено пискнул: «здрасте». Но он смотрел только на Убеева. Наверное, учуял исходящую от того похоть и догадался, кому она адресована. А лицо Железного Хромца менялось с катастрофической скоростью. Оно враз постарело, обычная спесивость улетучилась бесследно, уступив место чему-то небывалому – чему-то наподобие виноватого испуга. Так мог бы выглядеть ничтожный конюх, уличённый в вожделении к императрице и брошенный перед грозным императором на колени.

– Здравствуй, дорогой, – сказал он со среднеазиатским акцентом, которого я от него ни разу не слыхивал прежде. – Тебе чем-то помочь? Спрашивай, пожалуйста.

– Как вам здешняя кухня? – Император развлекался. Он покамест размышлял, разорвать срамника лошадьми, изгнать за пределы государства, привязав к хвостам всё той же конской четвёрки или просто втихаря удавить. Боюсь, от того решения, которое он примет, впрямую зависела и наша с Жераром судьба. Как соумышленников.

Убеев астматически запыхтел и совсем уж через силу выдавил:

– Спасибо, дорогой, всё замечательно. Хорошо покушали.

– Рад за вас, – сказал атлет.

Как же, рад. Таким тоном желают поскорее сдохнуть закадычному врагу.

Больше оба они не произнесли ни звука. Этот тип возвышался подле нас как изваяние Аполлона в садах Сан-Суси, и я вдруг сообразил, что он так и будет стоять, холодно улыбаясь, пока мы отсюда не уберёмся. Или пока его поза и ухмылочка не спровоцируют Убеева на драку.

Вскоре сообразил это и Хромец. Но к драке с таким волкодавом он не был расположен. Поэтому выкарабкался из-за стола и, нервно теребя лисий хвост, двинулся к мотоциклу. Я, подхватив Жерара, торопливо шмыгнул следом. Уже покинув кафе, не удержался и обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на человека, который способен нагнать страху на самого Железного Хромца.

Дьявольщина! Он находился, прямо за моим плечом!

– Парень, – сказал он тепло и проникновенно. Да только в глазах его была арктическая стужа. – Меня до смерти раздражает нечисть, ищущая популярности у моих близких. Поэтому. Если ты или твой бес ещё хоть раз возникнете в поле зрения моей жены или ребёнка… – Он сделал длинную паузу, за время которой мы с Жераром успели придумать по десятку окончаний незавершённой им фразы. Ни одно из них не было похоже на рождественскую сказку. Атлет прищурился. – По вашим смышлёным лицам вижу, что продолжать не обязательно. Доброй ночи, господа.