Текст книги "Плохая жена хорошего мужа"

Это был не я

В нашем дворе есть старый тополь.

Зимой его корявые ветки облеплены снегом, весной липкая кожура почек засыпает асфальт.

Потом весь двор в пуху.

Потом тень от густой кроны закрывает футбольную площадку.

В октябре тополь снова становится морокой для дворника Гриши – целыми днями приходится мести листья.

Про зиму я уже рассказал, а после зимы всё заново.

XXХ

В тот день я никак не мог выбраться в универ.

Мать оставила на плите сырники.

Отец торчал в гараже.

Я поел сырников, выпил чаю и заварил ещё – трудно выйти из дома, если сырники не съедены.

Со второй чашкой я подошёл к окну – Гриша подметал.

Я вспомнил про духовое ружьё.

XXХ

Ни про какое ружьё я бы не вспомнил, если бы не заказ.

Не вспомнил бы ни Гришу, ни даже тополь.

То есть, возможно, вспомнил бы, но не теперь.

Журнальный редактор предложил подработать – написать рассказ про родной двор. Крупная строительная компания хочет вместо лобовой, надоевшей рекламы использовать, что называется, мягкую силу – рассказы на тему недвижимости.

По замыслу строительных рекламщиков, литературные чары охмурят потенциальных покупателей, и те решат, что им позарез нужны новые квартиры.

Я поразмыслил и, будучи полностью уверен в неудаче, взялся за работу.

XXХ

Итак, обозревая родной двор, я снял со шкафа ружьё.

Осмотрел и положил на подоконник.

Снял коробку с пульками и положил рядом с ружьём.

Вскипятил чайник, прихватил оставшиеся сырники и разместил рядом с ружьём и пульками.

Чай, ружьё, сырники, пульки.

XXХ

Я приоткрыл окно, придвинул стул, сел и прицелился. Дворник Гриша был прекрасной мишенью.

Жажда пересилила; отложив ружьё, я хлебнул чаю.

Несладкий.

Пришлось сходить за вареньем. Отец сварил целую банку крыжовенного. Каждую ягодку проколол, чтобы сочнее получилось.

XXХ

Я положил в чашку засахаренные крыжовенные ягоды, размешал и снова отхлебнул.

Теперь в самый раз.

Отставив чашку, я вложил пульку в ствол, защёлкнул.

Задернул занавески для маскировки, прицелился, затаил дыхание.

XXХ

Дворник Гриша почесал зад.

Крепкие рабочие штаны пропустили лишь намек на попадание пульки из детского ружья.

После третьего выстрела Гриша что-то заподозрил и внимательно осмотрелся. Никто и никогда не клевал его зад со столь завидной частотой.

Воспользовавшись тем, что Гриша озирается, опишу местность.

Помимо огромного тополя во дворе есть ещё несколько объектов. Старинные палаты то ли Шереметьевых, то ли Нарышкиных. Если интересно, чьи именно, почитайте надпись на мемориальной доске. Палаты стоят как бы в яме, так называемый культурный слой от них отгребли, и можно увидеть, что за последние триста лет наш двор поднялся метра на полтора.

Слева от моего окна расположен невысокий дом с длинными, ведущими к квартирам балконами. Такие балконы часто встречаются в приморских домах русского юга, в Москве я ничего подобного больше не видел.

Справа возвышается высокий шестиэтажный дом на четыре подъезда, а в торце двора притулился наш маленький на восемь квартир.

В тот день половина всех выходящих во двор окон по случаю хорошей погоды была распахнута. За каждой занавеской могла затаиться оборзевшая московская сволочь, которой делать больше нечего, как, упившись чаем с вареньем, палить по дворницкому заду.

Гриша выругался. Не зло, философски.

XXХ

В несколько глотков я допил чай и вытряхнул в рот разбухшие ягоды.

Именно на этом месте я окончательно понял, дело пропащее. Никакая строительная компания ничего подобного в качестве ненавязчивой рекламы не опубликует.

Да, им нужно про двор, но что-нибудь ностальгическое, милое, немного грустное, но светлое, даже пушистое, чтобы весна, детство, крылатые качели и впереди огромная счастливая жизнь.

А что у меня? Дворник Гриша? Главный герой, явное альтер эго автора, паразит и тунеядец. Разве такие персонажи достойны населять рекламные истории?

Я понял нечто, что некоторые германские генералы поняли после поражения под Москвой: дальнейшие действия, какими бы они ни были, бесполезны, а исход у всего этого один, вопрос лишь в том, когда он наступит. Понял, но решил доиграть партию до конца.

XXХ

Тем временем в арку вошла Алевтина Васильевна, сухонькая переводчица в очках, похожая на мультипликационного сверчка. Увидев ее, Гриша почему-то снова выругался, совсем на этот раз не философски.

Алевтина Васильевна поджала тонкие губы, а Гриша выругался громче, отпустив вслед Алевтине Васильевне весьма крепкую тираду.

Видимо, три мои пульки пробудили в нем какую-то дремлющую, наболевшую мысль, которую он теперь выражал незамысловато, но громко. Старушка скрылась в боковом подъезде шестиэтажного дома, а Гриша, держа в руке метлу точно так же, как богиня Афина Паллада держит копье, принялся громогласно поносить непечатными словами весь шестиэтажный дом. Гриша с виртуозной лёгкостью конструировал яркие метонимии, которые наверняка бы показались интересными и вам, но, к великому сожалению, по вине беспощадного законодательства я не могу здесь привести ни одной.

В ответ на Гришин монолог несколько окон захлопнулось, где-то умолкла скрипка. В остальном ничего не изменилось, и скоро Гриша вернулся к своему занятию.

XXХ

По инерции я пальнул ещё несколько раз, но Гриша даже не поднимал головы, только обмахивался рукой после каждого попадания.

Будто его донимали назойливые комары.

Гришина скука передалась и мне, я отложил ружьё и решил всё-таки отправиться в университет.

Надо было только чаю попить.

На посошок.

Я поставил воду и, позевывая, вернулся к окну – за занавесками мелькнуло что-то розовое и блестящее.

XXХ

Через двор цокала весьма примечательная особа.

Верхняя часть её туловища, стянутая чёрной косухой, была чрезвычайно узкой, зато нижняя часть эту узость с избытком компенсировала.

Нижняя часть состояла из двух коротких, кое-как продлённых каблуками ножек и гигантской задницы, обтянутой блестящими лосинами розового цвета.

Косуха будто выдавливала плоть вниз, образовывая нечто вроде вздувшейся перчатки с двумя пальцами-ногами, показывающими перевернутый знак «виктория».

XXХ

Я долго не мог попасть пулькой в ствол.

У каждого снайпера есть мишень, которую он ждал всю жизнь. Вот и я смотрел на розовый зад через прицел ружья и думал: «Пропущу ещё несколько метров, чтоб не больно… лосины всё-таки, не дворницкие штаны… уйдёт!.. пора… нет, ещё чуток… вот!»

Если бы мишени в тирах орали, не приходилось бы смотреть в бинокль. Девица завопила, как сирена, и завертелась, размахивая руками. Она закричала, что её убивают, и сразу почему-то перекинулась на тогдашнего мэра Лужкова.

И на кавказцев.

Кавказцам и мэру досталось.

XXХ

Пулька угодила в розовую булку, когда ее обладательница проходила мимо Гриши.

Крики и проклятия непроизвольно посыпались прямо в Гришино ухо, отчего он подскочил и едва не выронил метлу.

В эти же роковые мгновения в арку зашла пожилая деятельница культуры с внучкой. Деятельница культуры в молодости специализировалась на художественном свисте и выступала на летних эстрадах. В те годы, когда происходили описываемые мною события, художественный свист потерпел крах, и пожилая свистунья целиком посвятила себя упомянутой внучке.

И вот эта достойнейшая матрона осмелилась сделать крикунье замечание.

Мол, не стоит сквернословить при детях.

На это она получила беспощадную отповедь с грубым упоминанием её библейской, так сказать, национальности.

XXХ

Закрывая внучке уши, отставная свистунья поспешила прочь, а Гриша шуганул крикунью метлой, вдогонку обозвав проституткой.

Разогнавшаяся от собственных и Гришиных проклятий, как на реактивном двигателе, обладательница розовых окороков вылетела со двора через арку, и под тополем вновь воцарилась тишина.

XXХ

Я разошёлся.

Писал с чувством отчаянного веселья – всё равно не возьмут.

Точнее, не писал, а переписывал.

Пора уже признаться.

Получив предложение от рекламщиков, я попросту решил переделать один давний рассказ. Рассказ этот мне нравился деталями и атмосферой, но оставался каким-то искусственным, недоукомплектованным.

Недоразвитость рассказа тревожила меня ещё и потому, что все описанные события были чистой правдой, но поверить в них почему-то не получалось. И вот я перетряхивал старое сочинения про стрельбу из окошка с безнадёжной мечтой втюхать его строительным олигархам.

XXХ

Раздался звонок от лучшего друга. Оказалось, именно в тот день должна была состояться встреча студентов с президентом. Такое я пропустить не мог. Решив обойтись без чаепития, я подошёл к окну, чтобы его захлопнуть.

Подошёл и вижу.

У подъезда два мента в касках и бронежилетах.

А Гриша издалека любуется.

Не успел я испугаться, как в квартиру постучали. Это был даже не стук, целый град ударов обрушился на хлипкую двустворчатую дверь.

Такие двери уже давно не делают.

Колотили будто не кулаком, а стенобитной машиной. Удары сопровождались угрозами, которые выкрикивал визгливый женский голос. Внизу, в щели между створками, мелькнуло розовое.

Недолго думая, я решил, что меня нет дома.

Осада не могла длиться бесконечно.

Так и случилось. Вскоре уже знакомая нам девица, а это, конечно же, была она, прекратила колошматить и вышла во двор к ментам. Посовещавшись, вся троица, к моему облегчению, удалилась.

XXХ

Пора и мне было трогаться в путь, меня ждал президент.

По такому случаю я выбрал самую строгую одежду из той, что нашлась в шкафу. Одновременно я решил замаскироваться на случай встречи с розовыми лосинами.

Брюки натянул отцовские. Они оказались широковаты и одновременно коротки. Но людям в брюках принято доверять, а доверие было именно тем, в чём я нуждался. Пиджак у меня имелся собственный.

В голубую полоску.

Из сэконда.

Я его ещё к выпускному взял.

Напоследок я прихватил папашину барсетку. Это был подарок на юбилей, он ею никогда не пользовался.

Из зеркала на меня посмотрел человек, которому отдали свои обноски совершенно чужие друг другу люди.

Но я решил не драматизировать.

Подобные додики по городу бродят толпами.

XXХ

Выхожу из подъезда, делаю шаг, другой…

Менты и розовые лосины прятались за углом.

Устроили засаду.

Но уверенности у них не было. И вот они стоят такие и смотрят, но с сомнением.

XXХ

Я глаза отводить не стал, напротив, напустил в них удивления. Типа, не каждый день у нас во дворе милиционеры с такими яркими девушками тусуются. Ну, посмотрели мы друг на друга, я закурил и пошёл, как бы не спеша.

Тут словно из-под земли выскочил участковый.

– Молодой человек, вы в этом доме проживаете?

– В этом, а в чём, собственно, дело?

Лицо я сделал оскорблённое, типа, как вы смели меня в чем-то заподозрить?!

Участковый посмотрел мой паспорт и спросил, куда выходят окна.

И я соврал, что не во двор, а в переулок.

XXХ

Президент тогда в университет не приехал.

Случилась чрезвычайная ситуация, и свидание со студентами отменили.

У меня с президентом вообще не складывается. Что ни встреча, облом.

Несколько раз почти было, и всегда неудача.

Интересно, известно ли президенту об этом?

Печалит ли его тот факт, что наши пути никак не пересекутся?

XXХ

Участковый потом к матери заходил, спрашивал про ружьё. Мать возьми да и проболтайся.

Участковый забрал ружьё и сказал, что если я хочу получить его обратно, то могу явиться к нему на профилактическую беседу. Я решил, что уже вырос из духового ружья, и никуда не пошёл.

XXХ

Про мой двор я могу ещё много чего рассказать.

Как мы скинули с крыши большой кусок фанеры, и он спланировал на футбольную площадку.

Как нашли старое колесо от грузовика, набили опилками из овощного магазина, подожгли и столкнули вниз по переулку. Огненное колесо катилось, шатаясь и дымя, а мы с восторженным ужасом жались друг к другу, наблюдая из арки.

Когда меняли трубы теплоцентрали, я залез в одну из новых секций и вдруг оцепенел – что, если сейчас пустят кипяток и я сварюсь живьём?! Никакого кипятка по отдельным секциям трубы пустить никто бы не смог, но тот свой страх я помню отчетливо.

XXХ

Рассказ, разумеется, отклонили.

Сказали, что персонажи сплошь клинические и отталкивающие, а весь выведенный мною мирок не соответствует позитивному образу строительной компании.

Нисколько не удивлённый, я вычеркнул обещанный гонорар из статьи потенциального прихода и подумал о прихотливости жизни: строительная компания, знаменитая разрушением целых кварталов Москвы, хочет подкрепить свой имидж светлыми ностальгическими образами дворов, в гибели которых она же и повинна.

Одновременно должен признать, если бы не заказ, вряд ли я когда-нибудь написал бы всё это.

Пути созидания и разрушения неисповедимы.

XXХ

Напоследок добавлю, что кое-как я окончил университет и стал кое-что зарабатывать. Я познакомился с девушкой, чей деловитый отец помог нам купить квартиру.

И где бы вы думали?

В том самом шестиэтажном доме на четыре подъезда. В нашем дворе. Спустя несколько лет, когда старенький домик моих родителей стали ломать, я сидел на балконе и смотрел.

XXХ

Я напёк сырников, заварил чаю, наполнил блюдце вареньем и устроился поудобнее.

Экскаватор разгрёб сначала родительскую, затем мою комнату, а потом завалил стену с окном, через которое я стрелял.

К вечеру мои съестные припасы иссякли, а от домика не осталось даже щебня.

XXХ

Каждый раз, когда я прихожу к моему другу, его жене и его дочери, он рассказывает эту историю. На столе стоят бутылки, над столом стоит дым. Каждый раз наступает минута, когда кто-нибудь говорит – расскажи. Расскажи про розовые лосины. И он рассказывает. Ведь это он запивал сырники чаем, он стрелял по розовым лосинам, он смотрел, как сносят его дом. Он, не я.

Сначала все слушают, то и дело поворачивая головы за окно, а потом все выстраиваются у окна, на балконе, и друг показывает, где стоял дворник, где проходила свистунья, вон арка, а вон дом. В смысле, был дом. Его дом, которого нет. Всё в этой истории его, но кажется будто моё тоже. На самом деле моё здесь только крыжовенное варенье.

Точнее, не моё, а отцовское.

Отец у меня педант – каждую ягодку прокалывает.

Плюс тополь.

Он всё ещё стоит на своем месте.

Зимой корявые ветки, весной липкая шелуха, летом белый пух, потом листва сочная, потом сухая, а потом опять всё заново.

Письмо вчерашней собеседнице

Я так и не ответил на ваш вопрос. Я жаворонок, но вчерашний ранний подъём был обусловлен похмельем. Если пить накануне, то непременно вскочишь ни свет ни заря. Меня это каждый раз ужасно угнетает: не выспался, голова чугунная, во рту дрянь.

Позавчера мы были в гостях на дне рождения. Я старался не налегать на вино, но мои старания ни к чему не привели. Когда мы вошли в квартиру, нас встретили восторженными возгласами и усадили на почётные места рядом с телеведущим. Я всем улыбался, ел руками ростбиф, а потом не выдержал и начал пить.

Было хорошо. Остроумные люди рассказывали остроумные истории, мы с женой помирали со смеху. Хозяйка всех очень вкусно накормила, а со мной была особенно обходительна, прижималась избыточно крепко под предлогом того, что надо протиснуться за очередной бутылкой. Бутылки стояли на окне позади меня. Моё самолюбие было удовлетворено, и я быстро напивался.

Всё складывалось славно, разве что под конец, когда некоторые гости отбыли, а оставшиеся бродили по комнатам, я вдруг увидел, что хозяйка, та самая, которая ко мне прижималась, сидит рядом с телеведущим, а свою руку положила ему на колено. И не просто положила, а каким-то особенно интимным образом.

Мне стало неловко. Не потому, что я увидел руку на колене, а потому, что рядом со мной в тот самый момент оказался муж хозяйки, и он тоже наверняка обратил внимание на её жест. Не потому стало неловко, что я вижу жест, а потому, что вижу, как он видит.

Вчера, проснувшись после всего этого, я полез в фейсбук.

Сам не знаю зачем, наркоманская зависимость.

В фейсбуке всё оказалось без перемен, и я начал стараться заснуть обратно. Такое мне редко удаётся, по утрам я какой-то сразу перевозбуждённый, но вчерашнее утро стало счастливым исключением – я снова уснул. Проснулся часа через три, в десять, и с тоской вспомнил, что записан к врачу.

У меня с детства болит горло. Гланды, миндалины, вся эта хрень, когда нельзя мороженое и развратные ледяные коктейли, а можно только тёплую воду и шарфик. Последние полгода у меня непроходящий кашель, какие-то новые боли и, самое главное, ощущение опухоли. Опухоль во рту, сами понимаете. Я уже подумал, не рак ли у меня горла? Типа как у Фрейда. Вы спросите, с какой стати я поставил себе такой диагноз? Вы спросите, не медик ли я?

Я не медик.

Просто однажды, довольно давно, я без дела болтался по пляжу, и моё внимание привлекла одна девица. Фигуристая, полноватая даже, девица в жёлтом купальнике. Я вообще-то очень стеснительный, но мне девица так понравилась, что я решился подойти, ради того хотя бы, чтобы потом не жалеть, что зассал. Девица оказалась уроженкой Харькова. Славный город, между прочим. Я всегда считал, что моя ба там училась в тридцатые чуть ли не у Ландау, а недавно наткнулся на её диплом Запорожского университета. Короче, девица в жёлтом купальнике сидела с подругой, как водится, страшненькой, и бухала – рядом в песок была закопана бутылка рома.

Надо отметить, что на том пляже все втихаря гасились: одни заныривали под полотенца, а потом выныривали в клубах густого дыма, другие прикладывались к бутылкам и алюминиевым банкам, спрятанным в пакеты. Мои новые знакомые отхлёбывали не таясь.

Мы завели милую беседу, но ром и солнце сделали своё дело – очень быстро я сказал харьковчанке, как мне нравятся её сиськи и всё остальное тоже очень нравится.

Страшненькая злобно шипела, а эта хохотала.

Не прошло и нескольких минут, как она эти самые сиськи мне кокетливо продемонстрировала. На пляже это выглядело как бы в целом нормально. Сиськи оказались и в самом деле великолепными, и я не упустил шанса осыпать их восторженными поцелуями. К тому моменту от выпитого рома я стал сам по себе заваливаться набок, если бы не сиськи, я бы упал без всякого смысла, а так упал в сиськи.

Речь зашла об оральном сексе, и собеседница моя принялась жаловаться, что вот, мол, мужики хотят, чтобы им сосали, а сами даже отлизать нормально не могут.

Я возразил. К тому моменту я изрядно набрался, поэтому падение мордой в песок рядом с её… слово «киска» какое-то журнальное, «пизда» здесь прозвучит жестковато, не знаю, как сказать… В общем, кубинский ром и моё страстное желание оправдать мужскую половину человечества привели к тому, что я, не без удовольствия, осуществил с ней известные оральные действия. Заодно и песка в рот нагрёб порядочно.

Что происходило дальше, описывать не буду, само по себе это любопытно, но непосредственного отношения к истории не имеет, зато с того дня время от времени во мне пробуждается страх. Не то чтобы я с тех пор никому не лизал, отнюдь, но тот случай почему-то приобрёл для меня какую-то трагическую окраску, мне стало казаться, не подхватил ли я что-нибудь онкологическое. Знаю, что подобная мысль может возникнуть только в нездоровой голове, знаю, что ничего у меня нет, но тревоги иногда берут верх над здравым смыслом, а тут этот кашель, першение и чувство инородного тела.

Я решил отправиться на обследование. Несколько месяцев подряд собирался и наконец пошёл. А идти неохота. Мало ли, мой страшный диагноз подтвердится? Если бы я проспал, то и ладно, но я не проспал. Я взял себя в руки, встал и пошёл. Почистил зубы особенно тщательно, с учётом пьянки накануне, и пошёл.

По пути я сфотографировал дыру в мостовой возле фонтана. В дыре раньше росло дерево, потом оно упало. Уже много лет дерева нет, а дыра есть. Я, как активный гражданин и патриот района, люблю писать жалобы и теперь собираюсь написать в префектуру, чтобы в дыру посадили новое дерево. Типа, дыра уродует лицо столицы, одно из её исторических мест, знавшее Наполеона и Кутузова. Сейчас электронные жалобы очень удобно отправляются. Как говорится, всё для людей.

Я сфоткал дыру и продолжил свой путь. Про себя отметил факторы экономического упадка: салон роскошных автомобилей закрылся, шикарный ресторан закрылся, всё позакрывалось, а я так ни разу там и не побывал.

В поликлинике оказалось очень мило. Никого нет, в гардеробе работает усатая женщина с дефектом умственного развития.

Усатая, недоразвитая и в перчатках.

Я поздоровался с ней, она не ответила. Я отдал ей куртку, она взяла.

Перед кабинетом отоларинголога обнаружилась короткая очередь: парень какой-то, мамаша с сыном-переростком и тётка. Тётка явно пьющая и очень народная. Шутила и хотела со всеми поговорить. Напомнила мне мою покойную тётушку. Та работала поварихой в заводской столовой, воровала куриные пупочки, продавала их и бухала. Потом из дома стала выносить. Хоронили её с черносливовым лицом.

Тётка из очереди без устали нахваливала новую систему электронной записи, приговаривая, что вот, мол, наконец всё для людей. Когда подошёл её черёд, она прошла приём очень оперативно и, выйдя из кабинета, зачем-то всем нам, сидящим в очереди, сообщила, что вот она, мол, быстро обернулась, как и обещала, мол, никого не задерживаю, всё для вас, дорогие мои, хорошие, всё для людей.

В очереди было очень душевно, хотелось посидеть там, а потом просто вернуться домой, но не тут-то было: из двери высунулась докторша, назвала мою фамилию, протянула бахилы и позвала внутрь. Я едва не сказал, что такого нет. Может, я очереди перепутал, может, просто так присел, дух перевести?

Вы такой-то?

Нет, я другой.

Сквозь маску докторша спросила, что беспокоит, постелила мне на колени салфетку, схватила мой язык куском марли, потянула на себя и полезла внутрь моей глотки. Инструменты у неё, кстати, под кварцевой лампой лежат. Или что-то подобное с синим светом. Короче, залезла она мне в глотку и быстренько всё объяснила. Онкологии нет, но желудочный сок в микродозах попадает из пищевода и раздражает что-то в горле. Она сказала, что у меня в горле слабый сфинктер. Ужас, я как-то иначе себе представлял расположение части организма под названием сфинктер. Мой испуг оказался столь велик, а на лице застыл столь выразительный немой вопрос, что докторша сама всё разъяснила. Оказывается, во рту, чуть глубже, тоже есть сфинктер. Ужасно гадкое слово. Получается, что желудочно-кишечная система устроена симметрично, впускает и не выпускает. Или наоборот. Впрочем, бывают исключения.

Докторша сунула мне в рот тонкую трубку и стала брызгать из неё водой. Я давился, вода лилась через нос, вид у меня был жалкий. Зеркала поблизости не было, но нетрудно предположить. Вопреки пережитому стрессу, докторшу я покинул ободрённым. На глазах слёзы, в руке рецепт. Слёзы из-за промывания, а по рецепту я так ничего и не купил.

Выхожу из поликлиники, предвкушая встречу с вами, вечеринку и прекрасный день в целом, и вижу голубя.

Голубь трепыхался на центральной полосе проспекта, крыло наперекосяк, машины несутся. Одна, вторая, сейчас раздавят.

Нет.

Сейчас.

Опять не раздавили.

Несколько машин проехали прямо над ним, он пригибался и замирал, затем снова начинал трепыхаться. И я подумал; «Бля, ну вот зачем я это увидел».

Оказывается, когда выставляешь в сторону машин руку, они притормаживают.

Будто ты заклинатель.

Тормозят они, конечно, не сразу, риск есть.

И вот я, как Моисей, остановил рукой поток машин…

Моисей, если не ошибаюсь, имел дело с морем, поэтому воды стояли от него по обе стороны, а с машинами иначе – с одной стороны от меня образовался затор, с другой пустой проспект. Если бы Моисей перекрывал реку, получилось бы нечто похожее. Я подошёл к голубю, поднял его и двинулся обратно на тротуар.

Белый «мерседес» меня не пропустил, чёрный пропустил, и вот я снова в безопасности. Посадил голубя на газон. Пыль, камушки от реагента и вся эта подснежная мерзость, показавшаяся благодаря оттепели. Смотрю на голубя и вижу, голова разбита, крыло надорвано. Одного глаза нет, кровища. У меня руки перепачканы, прохожие пялятся. Один чувак, с виду дебиловатый (второй дебиловатый после гардеробщицы, многовато за час), в общем, дебиловатый чувак остановился и посмотрел внимательно. Через меня перегнулся, прижался ко мне, как давешняя хозяйка праздника, жуёт что-то и смотрит. И я почему-то стал ему объяснять, что вот, мол, голубь под машину попал, непонятно, что делать. Как бы оправдываясь, что это не я мучаю птицу, а обстоятельства так сложились. Он пожевал и дальше пошёл. И вот я сижу на корточках рядом с голубем, думаю, что у меня дела, встреча с вами, а тут вот это вот всё.

Я взял его на руки и понёс домой. Мне жена потом сказала, что они с моим отцом пили чай и невзначай заговорили, что я непременно притащу сейчас с улицы какой-нибудь предмет.

Недавно я увидел красивый стул на помойке возле Патриков и принёс. Мне этот стул особо не нужен, просто стало жалко, что такой красивый стул погибает. Может, это стул Светланы Бондарчук, судя по инсте, она живёт в Ермолаевском, там я его и подобрал. Мне плевать, чей это стул, просто расположение помойки связалось с геотегами в инсте Светланы Бондарчук. В общем, жена с отцом смеялись, гадая, что меня нельзя отпускать гулять одного, потому что я каждый раз что-то приволакиваю.

Войдя в квартиру, я прошёл на балкон и посадил голубя в клетку, оставшуюся от хомяка. Помыл руки и пошёл рассказывать домашним.

Отец промолчал, а жена посмотрела в интернете, что делать. Типа, как спасти голубя. Оказалось, надо смазать рану хлоргексидином, а затем обработать левомеколем.

И то и другое у нас нашлось.

Собравшись с духом, я протёр голубиную рану антисептиком и помазал мазью. Он ещё головой постоянно кивал, как обычно голуби кивают или евреи, когда молятся. Кивал и один раз пискнул. Даже не представляю, что бы со мной было, будь у меня рана в полбашки.

Я налил ему воды, накрошил хлеба и насыпал какой-то крупы. Забыл название, но не гречка.

Жена не захотела на него смотреть, и без того впечатлений хватает. Собака всё это восприняла с некоторой ревностью, её морда приняла какое-то оскорблённое выражение: одно дело, я её с улицы привёл, другое – непонятный голубь.

Потом я надел майку с шутом, пиджак с проволокой и пошёл на встречу с вами.

Войдя в кафе, я ужаснулся пронзительному запаху еды, даже неловко сделалось из-за этого запаха. Как будто в столовой у покойной тётки оказался. В качестве компенсации я оставил вам место напротив картины. Там, если помните, такая картина висит, вполне ничего. Потом я слушал вас и гадал, откуда шрам. А вы сами рассказали, что качелями в детстве получили. Я сразу подумал про левомеколь. И про новые детские площадки с резиновыми сиденьями у качелей. От таких сидений шрамов не бывает, всё для людей.

После обеда с вами я оказался в баре на вечеринке у друзей.

Месяц такой, у меня полно знакомых Овнов.

Семейная пара, я был свидетелем их знакомства. Она была с подругой и подкатывала ко мне, я был инфантилом и не видел в этом никакого смысла. Строго говоря, я и теперь, глядя на неё, смысла не вижу. Но вот мой друг смысл разглядел, и у них уже двое сыновей-школьников.

Шампанское подавали дорогое, и я не удержался. Не то чтобы я из-за цены налёг, просто недалеко от бара, на улице возле вентиляции теплоцентрали, из которой валит пар, жалась женщина-бродяга. Всё лицо раздуто, как после косметических уколов, только не от уколов. Нос так щеками сдвинуло, что дышит ртом. Замотана в тряпьё, живая диковина, не человек. Настоящие люди, и я в их числе, наливаются шампанским по семь тысяч бутылка, а не кутаются в тряпки на тротуаре. Я когда её увидел, ноги сами понесли – прошёл мимо бара и не останавливался, пока не увидел продуктовый.

Купил почему-то кренделей, обсыпанных сахаром.

Три штуки.

Мне в детстве такие очень нравились и теперь тоже нравятся. Вернулся, подхожу к ней, крендели протягиваю. А она меня спрашивает, это что?

Крендели, отвечаю.

Кренделя.

С сахаром.

А она мне: «Я с курочкой люблю, от сахара толстеют».

Я, как дурак, возвращаюсь в магазин, отыскиваю слойки с курицей, беру почему-то пять. Кренделя, то есть крендели, всё ещё при мне. Стою в очереди, волнуюсь, а когда вернулся, её и след простыл. Всего-то минут семь прошло, максимум десять. Огляделся, нигде её нет, а я с кренделями и слойками. Целый мешок уже. Пришлось в гардероб сдать вместе с курткой. В итоге, вместо того чтобы делать красивые селфи, я напился и начал танцевать.

Танцевал я один.

Размахивал руками и тряс головой, как это делают голуби и молящиеся евреи. Только я тряс головой быстрее и агрессивнее, чем они. Думаю, я выглядел недоразвитым.

По пути домой пришлось второй раз за день останавливать автомобильный поток, таксист приехал на противоположную от бара сторону Тверской. Машины на этот раз подчинялись мне куда хуже, чем утром, и я едва не повторил судьбу голубя.

На заборе церкви табличка: «Кормить голубей строго запрещается. Голуби наносят непоправимый ущерб культурному наследию Российской Федерации. Штраф 5000 р.». Что и говорить, символы Святого Духа способны изгадить любой архитектурный шедевр.

Вот, собственно, ответ на ваш вопрос. Получилось затянуто, зато развёрнуто. Поэтому и пишу.

Голубь умер. Крендели и слойки я принёс домой. Проснулся рано, а заснуть обратно не смог. Сижу на кухне, пью сладкий чай, заедаю выпечкой и хвалю наших российских пекарей. Хорошие пекари, всё для людей.

Благодарю Олю Столповскую за важнейшие советы и поддержку, Аглаю Топорову за редакторские предложения и композиционные концепции, Марусю Сыроечковскую за фильм «Как спасти мёртвого друга» (все смогут увидеть его в 2022 году), Женю Беркович за дельные размышления, Ирину Барметову за поддержку, Евгения Бунимовича за предисловие, Катю Кожанову за вдохновляющие идеи.