Текст книги "Скопец. Серия «Невыдуманные истории на ночь»"

– Алексей, она в печку бросила…!

Шумилов без лишних слов понял, что именно оказалось брошено в печь. Оттолкнув руками борющихся, он упал на четвереньки и заглянул в топку. Как раз вовремя для того, чтобы прочитать фрагмент текста на корчившемся в огне листе гербовой бумаги: «…с обязательством уплаты оставшейся суммы в 510 (пятьсот десять) тысяч… ными долями путём зачисления на депозит либо…". Без сомнения, это и была та самая расписка, которую они искали. Не существовало ни единого шанса вытащить её из печи. На глазах Алексея она превратилась в пепел.

Шумилов сел подле печки на пол и захохотал. И смех этот сразу остановил возню в комнате. И Иванов, и Домна, и даже Настасья немо воззрились на смеявшегося человека.

– Что? – не вытерпел сыщик. – Что это было? Чего ты смеёшься?

– Первый раз в своей жизни… и, наверное, последний… я стал свидетелем того… – Шумилов пытался сдерживать порывы смеха, но это у него не очень-то получалось, – …как человек своими собственными руками бросил в печь… пятьсот десять тысяч рублей! Даже в «Идиоте» Фёдора Михайловича Достоевского Настасья Филипповна бросала в огонь меньшую сумму!

– У Настасьи Филипповны, наверно, не было на руках сумасшедшей Настеньки, – зло огрызнулась Домна, пытаясь поправить разорванное чуть ли не до поясницы платье. – Вам легко рассуждать, кого в каторгу отправлять, кого куда!… А мне жить здесь. Даже если б и уехал её отец в Германию или в Монте-Карло какое, всё равно бы нам с Настей на прожитие что-нибудь да оставил. Не бросил бы подыхать с голоду. А вот ежели б в каторгу вы его упекли – тогда нам точно осталось бы только в богадельню податься или по миру пойти. Не знаю даже, что и лучше. Так что, господин сыскной агент, не обессудьте, я в ваших делах вам не помощник!

– Дура ты дура, одно слово – баба! Тьфу! – Иванов с досады плюнул в пол. – Эх, так и навернул бы тебе, дурища, кулаком в челюсть! Да не один раз! Прям кулак чешется! Пойдёмте, Алексей Иванович, нечего тут рассиживаться, на этот приют сумасшедших смотреть! – и с этими словами он двинулся к двери.

Они вышли из дома, не спеша зашагали по Конному переулку. Заговорили не сразу, каждый, видимо, переживал в себе последние события и неожиданную развязку дела.

– Она права, конечно, – наконец проговорил Шумилов. – Посади мы Базарова, с чем бы она осталась?

– Да, она действительно права, – легко согласился Агафон. Он сделался очень спокоен и теперь ничто не выдавало его недавнего негодования. – Обвела нас вокруг пальца. Этот пёс Базаров должен на неё молиться. Мы не сможем его посадить, потому что Глейзерсы никогда не дадут нужных нам показаний. Впрочем, он на них тоже никогда не покажет.

– К сожалению, Агафон Порфирьевич, бывает иногда так, что Правосудие оказывается бессильным доказать вину даже в том случае, когда вина эта ему известна, – философски заметил Шумилов.

– Так случается гораздо чаще, нежели об этом принято говорить…

– Во всей этой истории есть одна мелочь, о которой я по-настоящему жалею…

– Ну и какая же?

– Мне очень жаль, что я не смогу увидеть лица Базарова в тот момент, когда он узнает, что лишился украденных денег…

Эпилог.

Минул год. Не самый, кстати, плохой в жизни Алексея Ивановича Шумилова.

Он продолжал служить в «Обществе взаимного поземельного кредита», время от времени по просьбам знакомых или друзей участвуя в больших и маленьких частных расследованиях. Иногда его пути пересекались с неведомыми дорожками сотрудников Сыскной полиции Иванова и Гаевского, так что со временем между ними сложились своеобразные отношения симпатии с оттенком соперничества, впрочем, не без лёгкой обоюдной иронии.

Яков Данилович Селивёрстов пошёл под суд и, несмотря на яростную защиту и полное непризнание своей вины, ему не удалось избежать каторжных работ.

Владимир Викторович Базаров в свете розысков Шумилова, разумеется, не мог более оставаться служить у Василия Александровича Соковникова. Прощаясь с племянником покойного миллионера, он не без желчного удовлетворения признался в том, что именно его отец пятьдесят лет назад написал донос на Федора Гежелинского, тем самым косвенно предопределив немаловажные коллизии последующих времён. Впрочем, с Василием Соковниковым лакей расстался отчасти даже по-джентельменски: Базаров не стал требовать выполнения условий подложного завещания в части выплаты ему пятидесяти тысяч рублей, а Соковников не стал подавать заявления о подлоге, сделав вид, будто ему ничего не известно о замене второго листа завещания. Также Василий Александрович не стал добиваться возврата двенадцати тысяч рублей, которые Базаров получил от братьев Глейзерс в качестве первого платежа за украденный у покойного миллионера пакет пятипроцентных купонных облигаций.

Так что можно сказать, что хитрый лакей всё же нажился на чужом состоянии. Впрочем, справедливости ради тут же надо указать на то, что украденные деньги не пошли ему впрок: не прошло и полугода, как Базаров скончался в результате несчастного случая. В январе 1881 года его ошпарила кипятком ненормальная дочка, и менее чем через сутки он скончался в тяжких страданиях.

Василий Александрович Соковников приложил немало усилий к тому, чтобы собрать крохи дядиного состояния. Он затратил много времени на то, чтобы обратить в деньги всё, что имело хоть какую-то ценность: волжские пароходы, дом в Петербурге, векселя. И когда казалось, он был близок к поставленной цели и готовился уже покинуть навсегда столицу, дабы вернуться к матушке, острая почечная недостаточность в три дня свела его в могилу. Случилось это на Масленицу 1881 года. Можно по-разному относиться к проклятию скопцов, но первое, о чём подумал Шумилов, узнав о неожиданной смерти молодого ещё человека, явилось именно пресловутое проклятие.

На Василии прервался род Соковниковых.

Не будет преувеличением сказать, что миллионы, в своё время неправедно нажитые Фёдором Гежелинским, явились источником больших бед и страданий для всех, прикосновенных к ним. Именно из-за этих денег, накопленных благодаря сотням колоссальных взяток, управляющий делами Комитета министров решил отправиться в Сибирь, поправ дворянское благородство и фамильную честь. Когда-то эти деньги вскружили голову Михаилу Соковникову, побудив того оскопить невиновного мальчика. Затем эти же миллионы отравили долгую жизнь Николаю Назаровичу. И уже после его смерти мысль об этих деньгах заставила помучиться как его друзей, так и слуг.

Волею случая украденный миллион свалился на голову братьям Глейзерс, которые никоим образом не были причастны к его хищению. Банкиры долго не могли поверить в то, что никто так никогда и не обратил к погашению вексель, выписанный на пятьсот десять тысяч рублей серебром. За облигации, стоимостью почти миллион сто тысяч, Глейзерсы заплатили фактически всего двенадцать тысяч рублей. Рассказ об этой фантастической сделке сделался семейным преданием.

Однако, видать специфика состояния Фёдора Гежелинского была такова, что никого, к кому попадали его деньги, они так и не делали счастливым. И братья Глейзерс, искренне радуясь упавшему на них с неба миллиону, не подозревали, что их многочисленный и весьма богатый род отныне вступил в весьма мрачную и даже трагическую полосу жизни, которая с неодолимой неотвратимостью перемелет чуть ли не три поколения глейзерсов.

И хотя это случится много позже, это случится непременно. Ведь завтра обязательно будет завтра…