Текст книги "Идеальный парень"

Я лишь беспомощно улыбнулся ему.

– Ты приклеиваешь к банкам маленькие ярлыки, чтобы знать, в какой день какую тебе съесть?

– Нет. – Он посмотрел на меня строгим взглядом, который на самом деле вовсе не был строгим. – Они же взаимозаменяемые.

– Ну, если они такие взаимоизменяемые, то, может, тебе вообще не стоит их есть.

Он рассмеялся, немного снисходительно. Но знаете, я могу привыкнуть к такому снисхождению, особенно со стороны Оливера.

Глава 34

Весь понедельник я провел с Оливером и чувствовал себя немного подавленным, но довольным. И вообще день прошел словно в тумане. Мы так много говорили ночью, что теперь нам почти нечего было друг другу сказать, но с другой стороны, это было даже к лучшему. Оливер благочинно сидел на диване и читал «Песню об Ахиллесе», а я – дремал у него на груди. Я надеялся, что мне удастся немного успокоиться, так как переживания ужасно утомили меня. Затем в середине дня, несмотря на мои возражения, он настоял на том, чтобы мы вышли на прогулку, и, как выяснилось, гулять по Клеркенвеллу оказалось намного приятнее, чем я мог себе это представить.

Разумеется, после нерабочего понедельника во вторник мне пришлось многое наверстывать. «Жучиные бега» неумолимо приближались, словно большой навозный шар, который толкал вниз с холма своими задними лапками жук-скарабей (мда, кажется, я переработал в НАВОЗЖе!), и в офисе меня ждало много дел.

Во время благотворительного вечера мы решили снова провести тихий аукцион. В первый раз мы (если быть точнее, то я) устроили его несколько лет назад, и мне показалось, что это хорошая идея. Но теперь мне нужно было сделать уйму работы, потому что для успешного аукциона нужно либо иметь несколько действительно дорогих лотов и много очень богатых гостей, готовых за них сражаться, либо много лотов по умеренной цене и среднее количество богатых гостей. И всякий раз существовал серьезный риск, что это равновесие может быть нарушено.

А тут еще доктор Фэрклаф соизволила пожертвовать на аукцион экземпляр своей монографии о распространении стафилинидов на юге Девона с 1968 по 1972 годы – довольно непростого периода для девонширских стафилинидов. Книга, разумеется, была с автографом автора. По экземпляру этой книги мне приходилось каждый год покупать на аукционе, причем под самыми невероятными псевдонимами, так как никто больше не желал приобретать ее. Последним моим псевдонимом была мисс А. Старк с Винтерфелл-Роуд.

Я уже присмотрел на сайте «Фортнум-энд-Мейсон»[65]65
  Один из старейших магазинов Лондона, основан в 1707 году. Находится в старинном здании на улице Пикадилли.


[Закрыть] подарочные наборы печенья с неприлично хорошей скидкой – такие наборы всегда на ура уходили на аукционе, несмотря на то, что их легко можно было приобрести в обычной продаже, – когда у двери моего кабинета, как обычно вовремя, возник Риз Джонс Боуэн.

– Люк, ты занят? – спросил он.

– Да, ужасно занят.

– А, ну ладно. Я только на минутку. – Он уселся на свободный стул с видом человека, который явно собирался пробыть здесь больше минутки. – Я просто должен передать тебе кое-что от Бронвин. Она хочет поблагодарить тебя за то, что позировал фотографам около ее ресторана. Эти снимки сделали ей хорошую рекламу, и теперь у нее забронированы все столики до конца сезона. Она хотела бы приготовить обед специально для тебя, но у нее просто не остается на это времени.

После дерьмовой статейки Кэма, которая едва не разрушила наши с Оливером отношения, я на время перестал заглядывать в «Гугл».

– Ничего страшного. Честное слово. По правде говоря, я даже и не знал об этом.

– Была одна довольно милая статья о том, как ты пытаешься начать все с чистого листа, вести правильную жизнь и наладить отношения с отцом. Тот журналист обратился к Бронвин, и она сказала ему, что ты показался ей не таким идиотом, каким она тебя всегда считала.

– В идеальном мире в статьях обо мне не было бы таких слов, как «идиот», но ничего. Я готов с этим смириться.

Я очень надеялся, что после этого Риз Джонс Боуэн уйдет, но вместо этого он остался на своем месте и принялся чесать бороду.

– Знаешь, Люк, я тут подумал. Ты ведь называешь меня гуру соцесетей, так вот я тут недавно открыл для себя сайт под названием «Инстаграм». И там, если ты хоть немного знаменит и совсем капельку – придурок, то можешь неплохо зарабатывать на рекламе.

– Ты мне предлагаешь, – сказал я, не сразу поняв, к чему он клонит, – стать популярным блогером?

– Нет, нет, я хотел сказать, что в «Инстаграме» ты можешь помогать людям вроде Бронвин. Мы в бизнесе называем это использованием онлайн-платформ для продвижения.

– Спасибо большое, но я бы предпочел, чтобы моя платформа осталась неиспользованной.

– Ну, как говорится, это твое дело. – Он встал, нарочито потянулся и направился к двери, но потом остановился и повернулся. – Кстати, ты ведь хорошо провел время со своим парнем в ресторанчике Бронвин?

Я не совсем понял, что он имел в виду, но ответил:

– Да.

– Так вот, у меня есть приятель – Гэвин из Мертир-Тидвила, он сделал серию стеклянных скульптур по мотивам событий Мертирского восстания 1831 года.

Мне совсем не нравилось, к чему он, судя по всему, клонит, однако все равно спросил его:

– Кто? Что?

– Это так типично для англичан. Отправить 93-й пехотный полк против моих соотечественников, а потом даже не упоминать об этом событии на уроках истории в школе. Как бы там ни было, – он сделал зловещую паузу, – ты можешь узнать все подробнее, если сходишь на выставку Гэвина и сфотографируешься там для прессы.

Можете назвать меня параноиком, но мне начало казаться, что у Риза Джонса Боуэна были какие-то свои корыстные мотивы, по которым он хотел загнать меня в «Инстаграм». Я уже собирался сказать ему, что не собираюсь на выставку стеклянных скульптур его приятеля, но потом вспомнил, что в долгу у него – ведь он помог мне организовать обед в веганском ресторане, и к тому же… наверное… помогать людям – это мило, да? Кроме того, подобная выставка могла заинтересовать Оливера.

– Хорошо, – сказал я. – Звучит любопытно. Пришли мне по почте все детали, и я спрошу у моего парня, возможно, он захочет пойти.

– Не волнуйся, Люк, – отозвался Риз, кивая, – я прекрасно понимаю… э… ладно. Если честно, я ожидал, что ты откажешься.

– Наверное, сегодня у Гэвина счастливый день. А теперь мне правда нужно заняться работой.

– Знаешь что? Я сейчас принесу тебе кофе.

Я поблагодарил его и снова сосредоточился на делах тихого аукциона. Точнее, на делах аукциона и сообщении для Оливера:

«Хочешь пойти со мной сегодня на выставку?»

«Какую выставку?»

«Так забавно, что тебе приходится об этом спрашивать. На выставку стеклянных скульптур. По мотивам, – пока я печатал сообщение, я понял, что забыл, как Риз назвал это событие. Впрочем, даже если бы и вспомнил, то совсем не уверен, что смог бы написать правильно. – Каких-то ужасных событий, произошедших в Уэльсе».

«Боюсь, я все равно ничего не понял».

«Какого-то восстания?»

Последовала пауза. Любой другой за это время пошел бы искать информацию в «Гугле». Но Оливер просто печатал ответ:

«Их было несколько».

«Да. Одного из них. Риз хочет, чтобы про его друга написали в прессе, и я сказал ему, что приду туда, потому что благодаря тебе, мерзавец ты этакий, я стал намного лучше».

«Прости, я не хотел».

«Все в порядке. Ты загладишь свою вину, если поможешь мне убедительно сыграть роль истинного ценителя искусства».

«Люсьен, я бы с радостью, но сегодня вечером я работаю».

«Прости. Но так легко тебе не отделаться. Выставка будет всю неделю»

«Мне правда очень хочется на нее пойти». И я в этом не сомневался.

«Может, в выходные?»

«В выходные мы идем на день рождения Дженнифер». И тут же появилось еще одно сообщение: «То есть я иду на день рождения Дженнифер, ты тоже приглашен, но вовсе не обязан сопровождать меня». А следом еще одно: «Но, разумеется, тебе там будут очень рады. Они хотели бы познакомиться с тобой».

«Успокойся. Как насчет пятницы?»

«Я согласен».

Ну вот и славно. Теперь можно было вернуться к попытке купить несколько премиальных билетов на «Гарри Поттера и проклятое дитя»[66]66
  Спектакль по пьесе Д. Торна, Д. Тиффани и Дж. Роулинг. Восьмая часть цикла книг о Гарри Поттере.


[Закрыть] по не совсем уж заоблачной цене. Я сомневался, что мне перезвонят из кассы театра, когда неожиданно мой телефон зазвонил.

– Алло, говорит Люк О’Доннелл.

– Прииивет, Люк. – Это был Алекс с ресепшн. Значит, кто-то пытался до меня дозвониться, но можно было с уверенностью в пятьдесят процентов предположить, что после разговора с Алексом он уже бросил трубку. – Тебе тут звонит немного странный человек. Я соединю тебя с ним?

– Да, конечно.

– Ладно. Ты, кстати… не знаешь… как… это сделать?

Я не стал раздраженно вздыхать. И даже почувствовал гордость за себя, не сделав этого.

– Ты нажал на кнопку «трансфер» перед тем, как позвонить мне?

– Да. Я точно помню, что сделал это, так как у меня есть очень хитроумная памятка. Я вспоминаю латинскую фразу «Sic transit gloria mundi»[67]67
  Так проходит земная слава (лат.).


[Закрыть] и после этого понимаю, что мне нужно нажать на «трансфер», так как это слово созвучно со словом «транзит» из моей памятки. Но самое ужасное – я забыл, что делать дальше.

– Повесить трубку.

Кажется, Алекс обиделся.

– Погоди, старина, не надо так уж. Если человек не может запомнить, как пользоваться телефоном, это не значит, что ему ни с того ни с сего нужно говорить, чтобы он повесил трубку.

– Если ты положишь трубку, – объяснил я, – звонок переведется автоматически.

– Правда? Это чертовски умно! Огромное спасибо.

– Не стоит благодарностей. И спасибо, Алекс.

На линии послышался легкий щелчок, а затем в трубке прогремел голос знаменитой рок-легенды – Джона Флеминга:

– Здравствуй, Люк. Боюсь, что воскресенье для нас обоих прошло не совсем так, как мы того ожидали.

Когда ты пытаешься наладить отношения с людьми, некоторые из них начинают предпринимать встречные попытки. И Джон Флеминг не был исключением, хотя я просто пытался стать чуть добрее, вежливее и приятнее в общении.

– Да уж, хреновее некуда!

– Я вернулся в Лондон. Я же обещал, что найду тебя.

– Ну вот и нашел. Поздравляю, что хотя бы отчасти выполнил свои обязательства.

– Как у тебя дела?

Мне не хотелось ни о чем ему рассказывать.

– Как обычно хорошо. Но хочу сразу уточнить, что к тебе это не имеет абсолютно никакого отношения.

Последовала короткая пауза.

– Я вижу, ты все еще злишься на меня. Я был таким…

– Даже не пытайся говорить мне, что ты был таким же в моем возрасте.

– С годами учишься мириться с тем, что не все в этой жизни складывается так, как тебе хочется.

– Так ты хочешь поговорить со мной, – я неуклюже прижал телефон к плечу и стал просматривать список других возможных лотов для аукциона, – или оттачиваешь свои реплики перед очередным выступлением на ток-шоу «Свободные женщины»[68]68
  Британское ток-шоу с женщинами-ведущими. Выходит по будням на канале ITV.


[Закрыть]?

– Я просто хотел узнать, не выкроишь ли ты немного времени, чтобы встретиться со мной, пока я в городе?

Вот блин. Я только-только свыкся с мыслью, что пытался наладить отношения с отцом, но у меня ничего не вышло и я никогда больше не увижу Джона Флеминга. А этот ушлепок смешал мне все карты.

– Эм. Даже не знаю. А ты тут надолго?

– Спешить не стоит. Мы будем снимать здесь еще около месяца.

Я обвел глазами свой кабинет, в котором в преддверии «Жучиных бегов» царил настоящий разгром.

– Как я понимаю, – я решил испытать удачу, ведь должен же я получить хоть какую-то выгоду от наличия знаменитого папаши, – ты вряд ли захочешь посетить благотворительное мероприятие, которое организует фонд, где я работаю?

– Мне хотелось бы пообщаться с тобой наедине. Я надеялся, что мне удастся все исправить.

– Послушай, я…

Взять на заметку: не начинай предложение, пока не будешь знать, как его закончить. Я рассеянно нажал на рычаг, и мое компьютерное кресло опустилось вниз примерно на три дюйма, и это точно соответствовало моему настроению, которое в тот момент так же безнадежно упало с таким же усталым шипением, как и это кресло. По правде говоря, я даже не представлял себе, как может выглядеть наш диалог с Джоном Флемингом, пытающимся «все исправить». Но мне в душу закралось нехорошее предчувствие, что по окончании этой беседы отец будет чувствовать себя намного лучше, а я – намного хуже.

Очевидно, мои размышления заняли довольно продолжительное время, потому что он сказал:

– Ты не обязан сразу принимать решение, – и сказано это было таким тоном, словно он делал мне офигенно громадное одолжение.

– Нет, все в порядке. Мы можем пообедать или что-то в этом духе. Я спрошу у Оливера, когда он будет свободен.

Еще одна пауза. На этот раз с его стороны.

– Я рад, что в твоей жизни есть Оливер, но тебе не кажется, что нам было бы проще пообщаться наедине?

Проще для него, возможно.

– Кроме того, – продолжал он, – я знаю, что у барристеров всегда так много работы. И, возможно, мне с ним будет сложно состыковаться по времени.

Как это часто случалось в общении с Джоном Флемингом, я просто не знал, как реагировать. Мне должно было польстить его желание поговорить со мной лично? Или напугать, что он ведет себя как персонаж реалити-сериала «Поймать хищника»? Я ведь понимал, что фразы типа «И приходи один» не сулят ничего хорошего.

Я снова промолчал, словно этим своим молчанием хотел сказать: «Я очень конфликтный тип, так что, пожалуйста, заполни чем-нибудь эту паузу».

Наконец, то ли из сочувствия мне, то ли из желания вновь насладиться звуками своего голоса, Джон Флеминг заговорил:

– Я понимаю, что веду себя эгоистично. Разумеется, ты можешь привести своего партнера, раз тебе это так необходимо.

Отлично. Прекрасный способ подчеркнуть, какой я слабый и зависимый.

– Но на самом деле, – он запнулся, как будто действительно переживал какую-то внутреннюю борьбу, – такому человеку, как я, трудно бывает признаваться в своих ошибках. И еще труднее – делать это на глазах у зрителей.

– П-подожди. Что?!

– Это не телефонный разговор.

Он был прав. Но в этот момент я впервые почувствовал в голосе отца хоть какую-то искренность. И я просто не мог, не должен был упустить этот шанс. Но… я не знал, как поступить. Разве мог я быть уверен в том, что он не исчезнет, как дверь в Нарнию, лишь только я отправлюсь на его поиски? Временами мне очень хотелось этого, и, возможно, я должен был рискнуть.

А может быть, и не должен.

– Я могу, – спросил я, – могу подумать?

Пауза длилась гораздо дольше, чем мне этого хотелось.

– Конечно, можешь. Я пришлю тебе номер моего телефона, ты можешь связаться со мной, когда захочешь. Помни, я буду ждать тебя до… до самого конца.

И после этого короткого напоминания о своем раке, которое прозвучало как нельзя кстати, Джон Флеминг повесил трубку.

Глава 35

Оливеру, судя по всему, очень понравилась выставка Гэвина, хотя я мог бы прекрасно обойтись без первой фразы, которую он произнес, как только мы вошли в зал: «Так ты имел в виду восстание в Мертир-Тидвиле в 1831 году?» И хотя лично мне и в голову не пришло бы провести вечер в таком месте, все же было приятно производить впечатление человека, который приглашает своего социально-одобряемого парня-юриста в веганский ресторан или на выставку независимого скульптора. Но я так загрузился высоким искусством, что по дороге домой с удовольствием купил себе банку мороженого «Твикс Макфлури». А затем, несмотря на возражения Оливера по поводу состава этого десерта, а также морального облика производящей его компании, я щедро поделился с ним своим мороженым.

Было немного непривычно прийти к нему домой и понять, что уже вечер пятницы и я не останусь у себя дома наедине со своими страданиями или не пойду страдать на какую-нибудь вечеринку. Еще непривычнее было ложиться спать раньше часа ночи. Но постель Оливера отлично компенсировала всю эту непривычность – разумеется, прежде всего за счет самого Оливера, а также его постельного белья, которое наверняка было сшито из египетского хлопка и всегда только что постирано.

– Мм, – протянул я, подныривая ему под руку, – помнишь, я говорил тебе, что буду с тобой честен и откровенен насчет моих чувств и всего такого?

– Надеюсь, ты не нарочно сказал это таким зловещим тоном?

Я поежился.

– Извини. Извини. Просто голова у меня вечно полна зловещих мыслей.

– Люсьен, что случилось?

– Звонил отец. Он хочет встретиться со мной один на один, как папа с сыном.

– А ты этого хочешь?

– Не знаю. В том-то и проблема. – Я попытался пожать плечами, но в результате еще… крепче прижался к Оливеру. – Я сказал ему, что мне нужно подумать.

– Вероятно, это было мудрое решение.

– Да, немного мудрости мне не помешало бы.

Оливер водил пальцами вдоль моего позвоночника.

– Но ты уже решил, что ему ответишь?

– Пока нет. Я и хочу с ним увидеться, и не хочу. Каждый раз, когда я принимаю решение уйти, отказаться от всего этого, тихий голос у меня в голове начинает говорить: «Но у него же рак, придурок!» Я знаю, что буду идиотом, если поверю ему, и что эта встреча ничем хорошим не закончится. Но мне кажется… и сейчас, когда я это говорю, у меня тошнота подкатывает к горлу… но мне кажется, что я должен это сделать.

– Я понимаю.

Конечно, он все понимал.

– Конечно, ты все понимаешь.

– Что это сейчас было? Похвала в мой адрес или утверждение, что мое понимание является чем-то само собой разумеющимся?

– И то и другое. – Я повернулся на бок и уткнулся носом ему в шею. – То есть я принимаю как само собой разумеющееся то, что ты такой замечательный. Но это не означает, что ты перестаешь быть замечательным.

Оливер слегка откашлялся со смущенным видом.

– Спасибо. Хотя признаюсь, что я немного встревожен. Понимаю, я только раз встречался с твоим отцом, но не могу сказать, что он произвел на меня приятное впечатление.

– Кажется, ты ему тоже не понравился.

– Извини, если я доставил тебе какие-то трудности.

– Не говори глупостей. – Я оторвал нос от шеи Оливера и поцеловал его. – Ты мне доставляешь только радость. И я не уверен, что смог бы влюбиться в человека, который хорошо ладил бы с Джоном Флемингом.

– И все же я боюсь, что сжег мост, который не следовало сжигать.

– Это был мост из дерьма, Оливер. И я пока не уверен, на какой стороне этого моста хотел бы находиться.

– Понимаю, мне не нужно об этом говорить, – сказал он через некоторое время, – но я не хочу, чтобы он опять причинил тебе боль.

Я выгнул шею и посмотрел на Оливера таким пристальным взглядом, который можно вынести, только если вы оба лежите в постели почти полностью голые.

– И этот шанс довольно велик, правда?

– Я повторюсь, пускай это и очевидная вещь, но я не хочу, чтобы ты страдал.

– Я и сам не горю таким желанием. Просто мне кажется, что теперь… даже если что-то пойдет не так, ничего страшного не случится. Меня это не уничтожит.

– Как ни странно, – криво усмехнулся он, – меня это обнадеживает.

На следующий день, сидя на только что застеленной кровати Оливера, я поймал себя на мысли, что, возможно, немного преувеличил, когда утверждал, что меня это не уничтожит. В объятиях моего то ли фиктивного, то ли настоящего парня я чувствовал себя замечательно. Но теперь все было иначе. Однако у меня все же хватило духа собраться с силами и позвонить Джону Флемингу по телефону, который его люди прислали моим. То есть мне. Я и был «моими людьми».

– Джон слушает, – прорычал в трубку отец с уверенностью человека, который не сомневался, что он был самым важным и значительным Джоном на свете.

– Эм. Привет. Это я.

– Кто я? Сейчас неподходящий момент. Я должен ехать на съемки.

– Я – это твой сын. Тот, которого ты попросил перезвонить тебе.

– Да, да, я сейчас. – Ой, так он, получается, не со мной, выходит, разговаривал? – Люк, что случилось?

– Я звоню тебе, чтобы сказать…

– Да. Нет. Замечательно, спасибо. Мне очень нравится. – Он все еще разговаривал с кем-то другим.

– Послушай, – сказал я, – если хочешь встретиться, то я могу найти время на неделе.

– Да, я с радостью. Как насчет среды? Ты знаешь «Полумесяц» в Камдене?

– Не знаю, но могу загуглить.

– Давай встретимся там в семь. Джейми, я уже иду.

И он отключил связь. Если бы я был суеверным, то решил бы, что его финальная фраза, обращенная к другому человеку, была не самым лучшим знаком, но теперь у меня возникло ощущение, что я взял на себя некоторые обязательства. И должен пойти на встречу с Джоном Флемингом. Моим отцом. Один, без Оливера. Чтобы, возможно, отец извинился передо мной за то, что когда-то меня бросил.

Только он вряд ли это сделает, не так ли?

Моим первым порывом, следуя выработанной за многие годы привычке… и кстати, о какой именно привычке идет речь? Пять лет назад я гулял ночи напролет, напивался до отключки и трахался со всеми подряд. Шесть месяцев назад я приходил к себе, напивался и забирался под теплое одеяло. Сейчас же я просто хотел быть с Оливером.

И мое желание было вполне осуществимо, ведь так? Потому что он сейчас находился внизу.

К нормальной здоровой жизни или хотя бы к ее подобию не так просто было привыкнуть.

Я застал Оливера за кухонным столом, где он упаковывал в подарочную бумагу огромную коробку «Счастливых бегемотиков» от «Киндера».

– Поверить не могу, – сказал я, – что когда-то считал тебя скучным.

Он посмотрел на меня подозрительным взглядом, словно хотел спросить: «Ты что, пытаешься оскорбить меня?»

– И что же тебя заставило изменить точку зрения? То, что я уделяю внимание не только содержимому подарка, но и его внешнему виду?

– Оливер, это был не сарказм. Но ты действительно приятно удивил меня, потому что я не ожидал увидеть сегодня нечто подобное.

– Я упаковываю подарок. Что в этом такого необычного?

– Ты ведь не собираешься, как в «Реальной любви», бросать палочки с корицей на упаковку дешевого немецкого печенья.

Он слегка откашлялся.

– Итальянского.

– Что?

– Это итальянская продукция.

– Разве «Киндер» – не немецкая компания, которая делает лакомства для детей?

– Да, компания немецкая, но находится она в Италии.

– Я так рад, что мы с тобой обсуждаем эту невероятно важную тему. – Я уселся напротив него. – Что. Ты. Сейчас. Делаешь?

– Это для дня рождения Дженнифер.

– Ах да, – убедительно кивнул я. – Про день рождения я помню.

Он посмотрел на меня тем раздраженным взглядом, которым хотят дать понять, что не разочаровались в тебе только потому, что хорошо тебя знают и переживают за тебя, а не потому, что с самого начала не возлагали на тебя особых ожиданий.

– Как твой отец?

– Как обычно. Ведет себя как полный ублюдок. – Я стал рассеянно крутить в руках вазочку, в которой Оливер недавно заменил цветы. – Да, я пытаюсь хоть как-то наладить с ним отношения, но, если честно, мне не хочется это обсуждать.

– Тебе и не нужно. Я даже пойму тебя, если ты не пойдешь со мной сегодня на вечер.

– Нет. Я хочу пойти. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть на лицо твоей подруги, когда она поймет, что ты купил ей в подарок пятьсот вафелек, отдаленно напоминающих бегемотов, наполненных субстанцией, отдаленно напоминающей шоколад.

Он возмущенно заморгал.

– Это не шоколад. А молочно-ореховый крем. И я всегда дарю ей их.

– И вы после этого по-прежнему остаетесь друзьями?

– Она их любит. Это вроде как наша традиция.

Я провел пальцами ноги по его голени.

– А я-то думал, что ты слишком… взрослый, чтобы соблюдать такие дурацкие ритуалы при выборе подарков.

– Мне кажется, ты скоро поймешь, что я могу быть не менее эксцентричным, чем ты, Люсьен. – Он с гордым видом прикрепил веточку лаванды к своему изысканному шедевру. – Когда мне этого хочется.

– Да, но мне казалось, что натуралам уместнее будет подарить… ну не знаю… несколько бутылок вина. Ну или подставку для тостов.

Он закрыл рукой рот, то ли от ужаса, то ли чтобы сдержать смех.

– Люсьен, ты работаешь с гетеросексуалами. Твоя мать – гетеросексуалка. И Бриджет тоже.

– Да. И я всегда покупаю им вино.

– Но, – он погрозил мне пальцем, – пожалуйста, ответь на мой вопрос честно: ты ведь ни разу не дарил им подставку для тостов?

Я немного сполз со своего стула и едва не соскользнул на пол.

– Понимаешь, я… я в панике. Да, у меня есть знакомые натуралы. Но я не имел обыкновения проводить время в большой компании натуралов. И мне страшно.

– И что, по-твоему, они могут с тобой сделать? Посадят тебе пчел на лицо?

– Даже не знаю. Что, если я им не понравлюсь? И они решат, что тебе лучше было бы встречаться с женщиной или с другим геем, который окажется лучше меня?

– Люсьен, они мои друзья. И они будут счастливы за меня, если я сам буду счастлив.

Я пристально посмотрел на него.

– А ты… ты счастлив? Я делаю тебя счастливым? Правда?

– Ты же знаешь, что это так. Только не надо в их присутствии говорить о подставках для тостов. Не то они подумают, что ты немного странный.

Итак, у меня появился новый повод для переживаний.

– А о чем мне с ними вообще разговаривать? Я не интересуюсь никаким спортом.

– Они по большей части тоже. Дженнифер – адвокат-правозащитница и обожает бегемотов. Питер – иллюстратор детских книжек и обожает Дженнифер. Они обычные люди. Я уже давно их знаю. И они точно никогда не будут угрожать мне, что перестанут со мной общаться, если я не смогу им сказать… сказать… – Он сделал долгую паузу и нахмурился. – Я хотел сейчас процитировать какую-нибудь фразу из выпуска спортивных новостей, но, как видишь, ничего не смог вспомнить.

– Значит, я просто сморозил глупость, – вздохнул я.

– Да, но тебя можно понять. К тому же ты в этот момент был таким очаровательным.

– Наверное, – признался я, – я так зациклился на их гетеросексуальности, потому что… эти люди очень важны для тебя. И я не хотел бы ничего испортить.

– Мне видится два варианта, – сказал Оливер таким мрачным голосом, что я мысленно приготовился услышать горькую правду в свой адрес, – либо ты не напортачишь, и это будет мило. Либо все-таки напортачишь, и это будет забавно.

Я не смог сдержать смех.

А потом отодвинул красиво упакованных бегемотиков в сторону, наклонился над столом и поцеловал его.