Текст книги "Идеальный парень"

На сайте отца я нашел имя его менеджера, а затем на сайте менеджера отыскал его телефон. Этим менеджером был парень по имени Регги Мэнголд, судя по всему, в 80-е он был довольно успешен, но теперь Джон Флеминг оказался его единственным крупным клиентом. Очень, очень медленно я набрал его номер на моем офисном телефоне, надеясь услышать автоответчик.

– «Таланты Мэнголда», – сказал хриплый голос с характерным говором кокни. Это был явно не автоответчик. – Мэнголд слушает.

– Мм. Привет. Мне нужно поговорить с Джоном Флемингом.

– А, хорошо. Я сейчас соединю вас с ним. Подождите секундочку.

Судя по отсутствию музыкальной заставки и сарказму, которым был буквально пропитан его ответ, я понял, что он не собирался ни с кем меня соединять.

– Нет, послушайте, он сам просил меня позвонить ему.

– Правда? Если только сиськи у вас намного красивее вашего голоса, но я в этом сильно сомневаюсь.

– Я его сын.

– Придумай какое-нибудь другое объяснение, не такое дурацкое.

– Меня зовут Люк О’Доннелл. Моя мать – Одиллия О’Доннелл. Джон Флеминг в самом деле мой отец, и он хотел поговорить со мной.

Регги Мэнголд рассмеялся хриплым смехом курильщика.

– Если бы мне платили по фунту за общение с каждым маленьким засранцем, пытающимся провернуть со мной этот фокус, я бы заработал кучу денег.

– Ну ладно, раз вы мне не верите, то как хотите. Но если вы передадите ему, что я звонил, будет здорово.

– Конечно, передам. Я прямо сейчас напишу ваше сообщение в моей воображаемой записной книжке. Кстати, как пишется О’Доннелл? С двумя или с тремя «л»?

– С двумя «н». И я звонил насчет его рака.

С этими словами я повесил трубку, испытывая чувство удовлетворения, благодаря которому меня даже ненадолго перестало тошнить. Но «ненадолго» было ключевым словом. Если честно, я не знаю, что было хуже: вновь разбередить старые раны, связанные с отсутствием отца в моей жизни, или попытаться выйти с ним на связь и понять, что ему это не особенно нужно. И да, я закончил этот разговор не самым лучшим образом, но, с другой стороны, если ты хочешь вернуть себе давным-давно утраченную семью, то почему бы не предупредить менеджера о возможном звонке сына? Это ведь такая малость?

Постепенно ко мне пришло осознание того, что даже если мой отец и правда отойдет в мир иной, то моими последними словами, адресованными ему, будут: «вали отсюда и подыхай». Было противно, что из-за этого я чувствовал себя полным дерьмом. Потому что в моей жизни было немало людей, которых я подвел и из-за которых имел все основания чувствовать себя полным дерьмом, но этого типа, Джона Флеминга, я никогда даже толком не знал.

В этом и заключалась главная проблема… я хотел бы сказать «мира», «взаимоотношений» или «человечества в целом», но думаю, что прежде всего я имел в виду себя. Потому что, как только я впускал кого-нибудь в свою жизнь, дальше все развивалось по одному из двух сценариев: либо они старательно терпели меня, хотя я этого совершенно не заслуживал. Либо, облив грязью, уходили, а иногда возвращались, чтобы полить грязью посильнее.

В этот момент я вдруг вспомнил, что все еще нахожусь в офисе, а моя работа подразумевает и другие обязанности, кроме того, чтобы сидеть в кабинете, звонить по личным делам и упиваться жалостью к самому себе. Я решил проверить почту.

Дорогой мистер О’Доннелл!

Я многие годы поддерживал НАВОЗЖ и всегда считал, что мои достаточно весомые пожертвования шли на благое дело. Однако недавно я увидел пример вашего личного поведения, а затем провел свое независимое расследование касательно, должен признаться, весьма грязной истории, связанной с вами. И теперь я вынужден сделать вывод, что сильно заблуждался. Я не буду давать деньги благотворительным фондам, которые платят людям, предающимся гомосексуально-наркотическим оргиям. Поэтому я прекращаю всякую спонсорскую поддержку вашей организации до тех пор, пока она продолжает ассоциироваться с вами и вашим стилем жизни.

С уважением,

Джей Клэйборн,

Кавалер Ордена Британской империи

Само собой разумеется, что копию письма он отправил доктору Фэрклаф, остальным сотрудникам нашего офиса и почти всем нашим клиентам, с которыми я вел переписку.

Я уже продумывал подробный план, как доползу до дома, напьюсь в хлам и отключусь под минимум тремя стегаными одеялами, когда из-за двери моего кабинета появилась голова Алекса.

– Ты готов, старик? Забронировать столик в столь короткий срок было непросто, но хорошо, что есть друзья, к которым можно обратиться за помощью.

О да! Вот блин!

Глава 16

Клуб Алекса назывался «Кадваладар» и выглядел в точности так, как и может выглядеть клуб, носящий имя древнего валлийского короля. Он скрывался от посторонних за надежными дверями неподалеку от Сент-Джеймс-стрит, внутри – сплошь дубовая отделка, кожа и люди, занимавшие свои почетные кресла года эдак с 1922-го. Я понимал, что отвертеться от этого выхода в свет у меня не получится, тем более что Алекс организовал все ради меня, да еще в такой короткий срок, поэтому пошел вместе с ним.

Алекс оставил записку человеку, которого я принял за беззаветно преданного своему делу дворецкого, что позже к нам присоединятся еще гости, и повел меня вверх по устланной синим ковром лестнице из красного дерева, которая своими размерами напоминала лестницу в Хогвартсе. Затем мы прошли между мраморных колонн в зал, который, судя по табличке над входом, назывался «Залом Бонара Лоу». Людей там было немного, и Алекс попросил, чтобы нам выделили большую софу под еще более внушительных размеров портретом королевы.

Я уселся на стул неподалеку, чувствуя себя довольно неуютно, отчасти из-за того, что стул был на удивление жестким, хотя и стоил, наверное, дороже, чем мой ноутбук; а отчасти потому, что весь прошедший день обернулся для меня чередой неудач. Да и атмосфера этого клуба не позволяла толком расслабиться. Складывалось ощущение, будто комната обставлялась с учетом того, что у ее посетителей может случиться удар, если они узнают, что их империи больше не существует. Я никогда не видел такого количества люстр в одном месте, даже в оперном театре, куда меня однажды случайно занесло.

– Правда, здесь уютно? – с радостной улыбкой спросил Алекс. – Не хочешь чего-нибудь, пока мы ждем наших леди? То есть мою леди и твоего парня-леди?

– Я не уверен, что «парень-леди» – корректный термин.

– Я очень извиняюсь. Все никак не могу привыкнуть. Нет, честно говоря, я считаю, это ужасно мило, что ты гомосексуал. Просто я никогда не приводил никого вроде тебя в этот клуб. Сюда даже леди стали пускать только три года назад. Но, разумеется, они не могут стать членами клуба. Нет, замолчу, чтоб разум не померк[34]34
  Цитата из трагедии Уильяма Шекспира «Король Лир». Акт III, сцена V (Пер. А. В. Дружинина).


[Закрыть]. Мне кажется, это так здорово, когда твоя леди – джентльмен! Вы можете ходить в одни и те же клубы, одеваться у одного портного, играть в поло за одну команду. Причем в прямом, а не в переносном смысле!

– Знаешь, – сказал я, – пожалуй, я чего-нибудь выпью.

Алекс откинулся на спинку софы и небрежным вальяжным жестом подозвал официанта, которого, я готов поклясться, десять секунд назад здесь еще не было:

– Как обычно, Джеймс.

– Эм, а что ты заказываешь обычно? – Опыт подсказывал мне, что на таких светских посиделках под «как обычно» может скрываться что угодно: от сладкого белого вина до живой селедки, которую нужно есть столовой ложкой.

Алекс тут же сильно смутился даже по его меркам.

– Понятия не имею. Никак не могу запомнить, как оно называется, но у меня не хватает смелости в этом признаться.

Через несколько минут нам подали стаканы, по форме напоминавшие цветок репейника, в которых была медового цвета жидкость, и я сразу подумал, что это какая-то разновидность хереса.

Сделав глоток, Алекс сморщился и поставил стакан на кофейный столик.

– Ну да, это оно и есть. На вкус – ужасно.

Мне очень хотелось поинтересоваться у Алекса, как так получилось, что его «обычным» напитком стало вино, которое ему совершенно не нравится, но испугался, что он честно ответит на мой вопрос. Как бы там ни было, но меня спасло появление Оливера. Он был весь из себя элегантный и строгий в одном из своих костюмов-троек – на этот раз темно-темно-серого, почти черного цвета – и я бы сильно покривил душой, если бы сказал, что не обрадовался, увидев его. Может, из-за того, что последние полчаса я провел наедине с Алексом, или потому, что Оливер единственный в этом месте не был пэром или тори, или пэром тори, или… да кого я пытался обмануть? Я просто был рад, что он пришел. И теперь я мог рассказать ему, как попытался наладить отношения с отцом, но его менеджер мне не поверил. Как какой-то сноб, к тому же еще и Кавалер Ордена Британской империи, прислал мне одно из тех писем, которые были буквально пропитаны скрытой гомофобией и на которые я уже порядком задолбался отвечать с вежливой снисходительностью. Как мы пили вино, которое ни один из нас не смог распознать, под королевским портретом размером с графство Корнуолл, и какой абсурдной казалась мне вся эта ситуация. В общем, я ужасно соскучился по нему.

И в этот момент я вдруг понял, что хоть мы с Оливером и решили изображать пару, но так и не договорились о правилах поведения на публике. Если, конечно, не считать за таковые что-нибудь вроде: «Не целуй меня» и «Хватит рассказывать всем, что это только обман». И вроде бы я должен был в ту минуту вспомнить о французских тостах, глупых сообщениях и о том, как мы лежали, держась за руки, в темноте. Но ничего не вышло.

Я встал с растерянным видом, а он с таким же растерянным видом остановился напротив меня.

– Здравствуй, эм… – он сделал слишком долгую паузу, – дорогой?

– Его зовут Люк, – услужливо подсказал ему Алекс. – Не волнуйтесь, я тоже постоянно об этом забываю.

Да, отличное начало. Фиктивный парень, к которому даже не знаешь, как обратиться.

– Оливер, это мой коллега – Алекс Тводдл.

Алекс встал и пожал руку Оливеру – он держался с ним гораздо непринужденнее, чем я.

– Я из рода девонширских Тводдлов.

– Алекс, это мой… кхм… парень – Оливер Блэквуд.

– Правда? – Алекс по очереди посмотрел на нас. – Я думал, у тебя нет парня. Разве мы с тобой не придумали целый план, чтобы ты нашел себе кого-нибудь, кто сыграет роль твоего парня, потому что у тебя никого не было?

Я тяжело опустился на стул.

– Да. Так и есть. И это – он.

– А. Значит, он с тобой. – Сам Алекс явно был уже не с нами, а где-то в другом месте. – Оливер, не хотите выпить?

– С удовольствием. – Оливер уселся на софу рядом с Алексом, элегантно забросив ногу на ногу. Вид у него был совершенно расслабленный.

Я между тем балансировал на краешке моего жесткого стула и чувствовал себя школьником, сидящим у кабинета директора школы. Вроде тех школ, где, скорее всего, учились Алекс и Оливер. Возможно, там тоже повсюду висели портреты королевы. И дети рисовали на них мелками, как на доске. Блин. С таким же успехом я мог бы сейчас пойти домой и оставить моего фиктивного парня здесь, пусть подружится с этим офисным дурачком.

– Вы сказали, что из семьи девонширских Тводдлов? – спокойным тоном спросил Оливер. – А к Ричарду Тводдлу вы имеете отношение?

– Вообще-то, он мой отец, храни Господь его душу.

Я удивленно уставился на него.

– Алекс, ты никогда не говорил мне, что твой отец умер.

– Да он и не умер. С чего ты взял?

– Потому что… неважно.

– А как, – Алекс повернулся к Оливеру, – вы познакомились с этим старикашкой?

– Вообще-то мы не знакомы, но он активно выступает за ограничение прав суда присяжных, поэтому у меня к нему некоторый профессиональный интерес.

– Ага, это в его духе. Постоянно разглагольствует об этом за обедом. Говорит, что правительство тратит на них огромные деньги и что люди предпочитают такие суды только из-за глупой сентиментальности, к тому же присяжные способствуют распространению туберкулеза.

– Я в этом не уверен, – возразил Оливер, – мне кажется, проблему туберкулеза в последнее время обсуждают не в контексте судов присяжных, а в связи с увеличением численности барсуков – переносчиков этой болезни.

Алекс щелкнул пальцами.

– Точно! Это они! Отец их терпеть не может. Маленькие черно-белые меховые мерзавцы! Из-за них вечно возникают ненужные проволочки в нашей и без того перегруженной системе уголовного правосудия!

Оливер открыл от удивления рот, а потом тут же закрыл его. В этот момент на помощь нам пришел Джеймс, который принес для Оливера еще один стакан с неведомым «как обычно».

– Спасибо. – Оливер с благочинным видом попробовал напиток. – Ах, какое великолепное амонтильядо! Вы меня балуете.

Кто бы мог подумать, что Оливер Блэквуд способен различать херес на вкус. Я быстро понял: моим надеждам, что мы с Оливером уделаем этого дурачка-мажора не суждено было сбыться. Скорее Оливер с дурачком-мажором сейчас уделают меня.

Алекс подвинул к Оливеру свой стакан.

– Если хотите, можете и мой выпить, я его терпеть не могу.

– Весьма щедро с вашей стороны, но, думаю, я пока ограничусь одним бокалом.

– К чему эти церемонии, старина? – В этот момент Алекс решил похлопать моего фиктивного парня по коленке. – Лорд Эйнсворт входит в этот зал, сжимая по бокалу в руке. Вот почему его здесь называют Эйнсворт-Шаловливые Ручки. По крайней мере, мне так кажется. Но, возможно, это как-то связано с его увлечением проститутками.

– Да, – согласился Оливер, – в таких случаях трудно понять, что к чему, не так ли?

– Угу. – Мой голос прозвучал гораздо громче, чем я ожидал. – Так что там была за проблема с судами присяжных?

Оба посмотрели на меня с одинаковым выражением легкой тревоги, и мне от этого стало не по себе. Возможно, дело было в моем слишком громком голосе и неуклюжей попытке сменить тему, но, похоже, я глубоко смутил обоих. По крайней мере, Оливер хотя бы вспомнил о моем существовании.

Он посмотрел на меня своими холодными серебристо-серыми глазами.

– Насколько мне известно, никакой проблемы нет. Я считаю их неотъемлемой частью демократической системы. Полагаю, что лорд Тводдл мог бы возразить мне, что они слишком медлительны, неэффективны, к тому же такие суды предоставляют возможность вынесения сложных решений людям, не имеющим юридического образования.

– А еще, – Алекс поднял вверх палец, – они всюду роют эти ужасные норы. Простите. Я опять про барсуков. Не обращайте внимания.

Если честно, то реплики Тводдла меня совсем не волновали. Но, черт возьми, Оливер был моим фиктивный парнем, а не гребаного Алекса! И мы с ним должны были вести приятную беседу, потягивая херес, пока не упьемся вусмерть!

– Думаю, – сморозил вдруг я, – что если бы я совершил преступление, то предпочел бы, чтобы моим делом занимались профессионалы в области юриспруденции, а не двенадцать случайных типов. Вы ведь знаете, какими бывают люди?

Оливер слабо улыбнулся.

– Я могу понять твою позицию, однако, как ни странно, юристы редко разделяют ее.

– Серьезно? – спросил я. – Тебе действительно хотелось бы доверить свою судьбу дюжине человек, которых не знаешь и которые не испытывают особого желания заниматься всем этим, в надежде, что одним из них окажется Генри Фонда[35]35
  Речь о фильме «12 разгневанных мужчин» 1957 года.


[Закрыть]?

– В реальности жюри присяжных – это вовсе не одиннадцать узколобых недоумков и один ангел. И да, я скорее доверю свою судьбу нескольким людям с разными мнениями, чем одному-единственному, который расценивает закон как абстрактное понятие.

Я постарался принять задумчивую позу, хотя на самом деле просто сменил положение, поскольку моя левая ягодица начала затекать.

– Но разве ты сам не хочешь, чтобы закон рассматривали как абстрактное понятие? – Как там звучала та фраза в «Блондинке в законе»? – Разве Сократ не говорил, что «Закон – это разум, свободный от страсти»?

– Вообще, это говорил Аристотель. И он ошибался. То есть в чем-то он был прав, но закон – это еще не все правосудие.

У Оливера был ужасно напряженный вид. Честно говоря, он всегда выглядел лучше большинства среднестатистических мужчин. Но когда он начинал с такой страстью рассуждать о всякой ерунде, его глаза загорались и рот так интересно кривился, что в моих глазах он становился чуть ли не суперсекси. Но я, наверное, заметил это в самый подходящий момент, потому что, пока наблюдал за тем, каким он может быть привлекательным, он точно обратил внимание на то, что я вел себя, как кусок дерьма.

– О? – глубокомысленно выдал я, не глядя в его сторону.

– Дело в том, что суды присяжных состоят из разумных людей, и пока ты не успел мне возразить, я хочу сказать, что большинство людей обладают достаточным разумом, чтобы понять, заслуживает подсудимый наказания или нет. Буква закона – это в лучшем случае половина дела. Вторая половина – сострадание.

– Ничего смешнее в жизни не слышал.

Наверное, я хотел сказать: «Ничего очаровательнее в жизни не слышал». Но я не мог признать свою ошибку и теперь сожалел об этих словах, потому что Оливер вдруг резко закрылся от меня, как веер в руках рассерженной дрэг-квин[36]36
  Артисты (обычно мужчины), использующие женские образы.


[Закрыть].

– К счастью, я не нуждаюсь в твоем одобрении моих убеждений.

Отлично. Теперь мою самооценку обнулили со всех сторон: папа, один из наших спонсоров и Оливер. И то, что в случае с Оливером это было абсолютно заслуженно, не принесло мне облегчения.

– Все это ужасно интересно, – пропел тонким голоском Алекс. Я готов был поставить пятьдесят на пятьдесят, что, по его мнению, мы все еще говорили о барсуках. – Но лично я на месте того парня, который подсудимый, положился бы на мнение судьи. Ведь может же случиться так, что они окажутся из одного с ним круга, вы не находите?

Оливер улыбнулся ему беззаботной улыбкой.

– Конкретно в вашем случае, Алекс, полностью с вами согласен.

– Надо же! Правда? Смотрите-ка, а я ведь не так часто ошибаюсь, как все думают. Иногда я бываю прав. Как остановившиеся часы, они тоже иногда показывают правильное время. Кстати, вот и Миффи!

Он вскочил, вслед за ним и Оливер поднялся со своего места с куда большей грацией и учтивостью человека, воспитанного в приличном обществе. Я тоже встал, слегка скособочившись по причине затекшей ягодицы.

– Здравствуйте, мальчики! – Девушка-конфетка, словно вся состоявшая из огромных глаз, высоких скул и кашемира, плыла нам навстречу. – Извините за опоздание. Едва отбилась от фоторепортеров!

Ее появление внесло небольшой сумбур в наши ряды, особенно когда они с Алексом начали обмениваться серией на удивление сложных воздушных поцелуев.

– Не волнуйся, старушка. Я развлекал их тут в твое отсутствие. Это Оливер Блэквуд, он юрист. И ужасно умный.

Снова воздушные поцелуи, при этом Оливер держался со знанием дела. И похоже, что моего парня, то есть моего фиктивного парня, сегодня облапали все, кроме меня.

– А это Люк О’Доннелл, я рассказывал тебе о нем.

Она подошла, чтобы расцеловать и меня, но я повернул голову не в ту сторону, и мы столкнулись носами.

– Надо же, – сказала она. – Вы выглядите слишком молодо для спикера палаты.

– Ээ… нет, это не я.

– Точно? Но Алли точно рассказывал мне про спикера.

– Возможно, – предположил я, – он рассказывал вам не об одном человеке?

Она удивленно захлопала ресницами.

– Возможно. Но все это так сложно запомнить.

– Ну так вот, – снова вмешался Алекс, и впервые за все время нашего знакомства я почувствовал облегчение, услышав его голос, – Люк и Оливер встречаются. То есть на самом деле нет. Но они будут притворяться, что они – пара. До «Жучиных бегов». Это просто грандиозная афера. – Он зарделся от скромности. – И ее придумал я.

– Ой, Алли, какой ты умный!

– Только никому не говори, потому что это огромный секрет.

Миффи постучала себя по виску.

– Video et taceo[37]37
  «Я вижу, но ничего не говорю» (лат.) – девиз королевы Елизаветы I.


[Закрыть].

– А это, – продолжил Алекс, – моя… Миффи, скажи, мы уже помолвлены?

– Не помню. Но вроде должны были уже. Давай пока скажем, что помолвлены, а потом разберемся.

– В таком случае это моя невеста Клара Фортескью-Леттис.

Я знал, что потом пожалею об этом, но все равно спросил:

– А я думал, что ее зовут Миффи?

– Да, – Алекс с недоумением уставился на меня. – Миффи – это сокращенное от Клара.

– Но в этом сокращении столько же букв… а, не обращайте внимания.

Легким уверенным жестом Алекс продел руку Миффи-сокращенно-от-Клара через свою.

– Не пора ли нам отправиться в столовую?

– Да, пойдемте, – согласилась она. – Я так голодна, что могу проглотить целую команду по выездке вместе с лошадьми!

Мы с Оливером нервно переглянулись, так как не были уверены, стоит ли нам взяться за руки или нет, и в конце концов пошли порознь, как дальние родственники на похоронах. Да, меня разжаловали с «не целуй меня» до «я не выношу любого физического контакта с тобой».

– Кстати, – проговорила Миффи, когда мы проходили еще один коридор, обставленный с абсурдным роскошеством, – о чем вы тут без меня болтали?

Алекс бросил на нас быстрый взгляд.

– Знаешь, это было так увлекательно. Оливер рассказывал нам о достоинствах и недостатках суда присяжных. То есть мне интересно было послушать. Отец, разумеется, выступает против них. Они приносят большой вред владельцам молочных ферм.

Оливер быстро прижал руку ко рту, словно хотел незаметно откашляться. Но я был на 99 процентов уверен, что он улыбнулся. К сожалению, он не смотрел на меня, поэтому я не мог сказать наверняка.