Текст книги "Идеальный парень"

Глава 49

Когда я согласился на участие в операции «Встреча с отцом-2», я и представить себе не мог, что за три дня до нее мы с Оливером расстанемся и мне придется тащиться в отель «Чилтер Фаэрзхаус» с разбитым сердцем и ощущением своей полной никчемности. Но, с другой стороны, я, как ни странно, был даже тронут выбором места – то есть я не привык бывать в подобных заведениях, а возможно и отец тоже, но если ты был знаменитостью или хотел встретиться со знаменитостями, то ресторан при этом отеле идеально подходил для подобных целей. А пригласив меня сюда, Джон Флеминг как бы публично заявлял, что теперь я был для него не просто сыном-шалопаем, которого он толком не знал, а стал законным членом его семьи. И хотя я до сих пор не готов был поверить его бредням о том, что он якобы делал все это ради меня – ведь ясно же, он делал это ради себя и наши с ним встречи были лишь очередной главой в истории о том, как он встал на истинный путь, – но я все равно надеялся, что получу от этого хоть что-нибудь. Пусть даже совсем чуть-чуть. Пойму, что у меня сложились хоть какие-то отношения с отцом.

Особая гадостная ирония заключалась в том, что всего за одну неделю я приобрел то, о чем, как мне казалось, всегда мечтал, и потерял то, чего вроде бы никогда не хотел. И все это не помогало мне обрести душевный покой. В общем, я сидел за столиком в углу перестроенного под отель с рестораном викторианского пожарного депо, а через три столика от меня расположился один из участников группы One Direction. Я никак не мог вспомнить, кто это, но точно не Гарри Стайлз и не Зейн Малик. Прошло полчаса, я по-прежнему сидел на том же месте, а официанты кружили около меня, как очень вежливые акулы.

Спустя час, за который я отправил три текстовых сообщения и одно голосовое, так и оставшиеся без ответа, миловидная молодая женщина учтиво сообщила мне, что я должен сделать заказ, иначе через десять минут мне придется освободить столик. После чего оставила меня в размышлениях: опозориться ли еще сильнее и свалить из этого мишленовского ресторана в восемь часов вечера или же остаться одному и заказать дорогущий обед из трех блюд, сделав вид, что именно так я и планировал провести здесь время.

И я все-таки ушел. На выходе меня радостно атаковали папарацци, но мне было по фигу. По крайней мере, до того момента, пока один из них не спросил, не наскучил ли я Оливеру, и в этот момент мне стало уже совсем не по фигу. Меня прямо задели за живое. Несколько месяцев назад это привело бы к одному из тех позорных срывов, на которые постоянно провоцируют папарацци, чтобы потом запечатлеть тебя в припадке ярости. Но я стал другим, я стал взрослее, поэтому просто расстроился.

Быть взрослым так мерзко.

Я опустил голову и пошел прочь, и никто уже не накинул мне на плечи пальто, никто не заслонил меня от вспышек фотоаппаратов и расспросов. В общем, я… даже не знаю, как можно было описать мое состоянии в тот момент, когда меня бросили и Оливер, и отец. В голове у меня была какая-то невнятная каша. Что касалось Джона Флеминга, то мои чувства к нему можно было описать как смесь разочарования и возмущения. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Но всплывал еще неприятный осадок, когда я думал, что если буду злиться на Джона Флеминга за то, что он меня сегодня так продинамил, а потом на следующий день выяснится, что он трагически умер от рака, это, возможно, будет мучить меня до конца дней. Впрочем, узнать об этом я мог, только если стал бы проверять некрологи в интернете, а других способов выяснить, что с ним случилось, у меня не было. Так что я застрял в каком-то подвешенном состоянии, где мой отец был одновременно и засранцем, и трупом. Что же до Оливера… то Оливер ушел от меня, и я просто должен был прекратить о нем думать.

Поэтому я позвонил маме. Она отреагировала на новости встревоженными французскими междометиями, а затем предложила приехать к ней. Значит, она была сильно расстроена. Вопрос только, из-за чего? Час спустя я уже вышел из такси на Старой почтовой дороге и увидел маму, которая с нетерпением маячила в дверях.

– Надеюсь, он не умер, – сказал я ей, решительным шагом входя в гостиную, – потому что если он умер, я очень огорчусь.

– Знаешь, есть и хорошие новости, mon caneton. Потому что он не умер. И, возможно, не умрет еще много-много лет.

Я в бессилии рухнул на диван, на котором, что удивительно, не было ни одной собаки, хотя легкий запах псины от него все же исходил. Что ж, это могло произойти только по одной причине. Других вариантов просто не было.

– Он вообще не болел раком, ведь так?

– Врачи обратили внимание на какие-то тревожные симптомы, а ты знаешь, какими бывают эти старики. Они так переживают за свою простату.

Я обхватил голову руками. Мне стоило бы заплакать, но я уже выплакал все слезы.

– Прости, Люк. – Она села рядом со мной и похлопала меня между лопаток, словно я поперхнулся. – Я не думаю, что он специально врал тебе. Но, боюсь, такое случается, когда ты знаменитость. Тебя окружают люди, которым ты платишь за то, чтобы они во всем с тобой соглашались, и если ты что-то вобьешь себе в голову, ты даже и не подумаешь о том, что это может быть неправдой. И потом, не забывай, что этот человек – полный говнюк.

– И… что дальше? Теперь, когда выяснилось, что он не болен смертельной болезнью, он больше не желает меня знать?

– Я хотела сказать, – она вздохнула, – что да, так и есть.

Похоже, что старая поговорка о том, что нужно готовиться к худшему, и тогда тебя не постигнет разочарование, не всегда была справедлива. Джон Флеминг, который вел себя как типичный Джон Флеминг, не имел никакого права вызывать такое сильное огорчение.

– Спасибо, что сказала это прямо, не стала приукрашивать.

– У всего есть и положительные стороны. Теперь ты точно знаешь, что он – никчемный мешок с дерьмом, и больше не захочешь иметь с ним дело.

– Да, – я поднял голову, мои глаза были чуть влажными, и я не был уверен, какое в тот момент у меня выражение лица, – но, думаю, я знал об этом с самого начала.

– Нет, ты, скорее, ощущал. Это разные вещи. Зато теперь убедился наверняка. И твой отец больше уже не сможет лить тебе в уши всякое дерьмо.

– Мама, может, ты и считаешь, что это хороший жизненный урок, но на самом деле он отстойный.

– Что поделаешь. Жизнь иногда бывает отстойной. – Она сделала паузу, а затем добавила: – Представляешь, он до сих пор хочет записать со мной альбом.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Серьезно?

– Когда речь заходит о славе и деньгах, он бывает на удивление постоянным.

Очевидно, что в тот момент я и слышать не хотел ни о каком альбоме. Мало того, что когда-то он бросил нас с мамой. Теперь он еще кинул и меня. И я понимал, что это было глупо и эгоистично с моей стороны, но я не хотел делить маму с Джоном Флемингом. Он этого не заслуживал.

– Но это… это же такой отличный шанс для тебя.

– Возможно. Но, скорее всего, я пошлю его на все четыре стороны.

– Ты уверена, – спросил я, – что это хорошая идея?

Она снова ответила мне французским междометием.

– Я хотела ответить тебе: «Нет, зато я испытываю огромное удовлетворение». Но на самом деле да. Это хорошая идея. Я не нуждаюсь в деньгах, да и ты тоже. К тому же ты не стал бы брать у меня деньги. По крайней мере, я уверена, что не стал бы брать у меня деньги, которые несли бы на себе отпечаток старого хрена твоего отца…

– Спасибо за яркий образ.

– И если бы я хотела заниматься музыкой, я бы занималась ею. Для этого мне не нужно ничье позволение, тем более Джона Флеминга.

– Знаю, это не мое дело, поэтому я никогда и не спрашивал тебя, но все же, почему ты не записала больше ни одного альбома?

Она нарочито театрально пожала плечами.

– Много было причин. Мне до сих пор хватает денег. Я сказала все, что хотела сказать. И потом, у меня были вы с Джуди.

– Хм… – Я несколько раз в нерешительности открыл и закрыл рот и лишь потом спросил: – Джуди? Мама, ты хочешь сделать признание? Что все это время ты была лесбиянкой?

– Ох, Люк, – она с разочарованием посмотрела на меня, – как же ты узко мыслишь! Джуди просто моя лучшая подруга. И когда живешь так, как живу я, к тебе приходит понимание, что любовные переживания – еще не самое главное. И не забывай, хоть я и старая леди, но я француженка. И если я захочу трахнуться, я трахнусь.

– Пожалуйста, перестань. Просто хватит.

– Но ведь ты сам хотел узнать, не провел ли детство в тайном гнездышке лесбиянок?

– Хорошо. Просто никогда не говори так больше.

– Понимаешь, я любила сочинять музыку. И любила твоего отца. Я люблю Джуди. И люблю тебя. И это разные чувства. Мне никогда не хотелось заняться сексом с моей гитарой или смотреть «Королевские гонки» с Джоном Флемингом. – Она наклонилась ко мне с заговорщическим видом. – Если честно, я боюсь, что это шоу оскорбило бы его мужское начало. Однажды он рассказал мне, что едва не ударил Боуи бутылкой по голове за то, что тот как-то странно на него посмотрел. Мне тогда было очень стыдно. И я сказала ему, что Дэвид не гей. А просто хорошенький.

Я закрыл рот рукой и издал смешок, больше похожий на всхлип.

– Ох, мама, как же я тебя люблю. Я знаю, это меня не касается, но если ты все же передумаешь насчет альбома, я… я, знаешь… я не буду тебя осуждать.

– Даже если бы у меня возникло желание снова поработать с твоим отцом – а у меня такого желания точно нет, я не стала бы этого делать после того, как он так ужасно обошелся с моим сыном. Я теперь на него очень зла. К тому же мы с Джуди подсели на шоу «Дом в городе», и у нас совершенно не остается свободного времени.

Мы некоторое время молчали, и обычно мама так замолкала только в особых случаях, а значит, она переживала за меня намного сильнее, чем хотела это показать. А я совершенно не знал, о чем говорить, и главное, не мог до конца разобраться в своих чувствах.

Наконец она слегка толкнула меня плечом.

– Ну а у тебя как дела, mon caneton? Мне так жаль, что тебе пришлось через все это пройти.

– Со мной все будет хорошо.

– Точно? Не говори так, если это неправда.

В другое время я бы подумал, говорить ей об этом или нет, но в тот момент мне было все равно.

– Я не знаю… возможно. Наверное, я догадывался, что нечто подобное случится, не в смысле, что у меня все будет зашибись, а что он меня подведет. Поэтому мне ужасно больно, но не настолько больно, как, я думал, это может быть. По крайней мере, это ничего не изменит.

– Вот и славно. Знаю, это звучит банально, но он того не стоит. Просто какой-то лысый старикашка с прохудившейся простатой, которого показывают по телику.

Я усмехнулся.

– Эту фразу нужно вставить в самое начало шоу.

– Тем не менее они ни разу не обратились ко мне и не попросили сказать что-нибудь о нем. Хотя я регулярно получаю отчисления, когда показывают какой-нибудь наш совместный клип.

Мы снова какое-то время оба молчали.

– Знаешь, – сказал я, наконец, – это так странно, я всю жизнь пытался выяснить, по какой причине Джон Флеминг не хочет со мной общаться. А теперь я злюсь на себя за то, что потратил столько сил, стараясь понять этого полного засранца в то время, когда меня окружало столько людей… которые засранцами не были.

– Да, это очень странно, когда засранцы поступают с тобой так.

– Но есть ведь способ помешать им?

– Не думаю. Тебе просто нужно смириться с этим, и в конце концов… все наладится. И у тебя все будет хорошо. Будет немного горько из-за того, что ты столько времени страдал впустую. Но потом все станет замечательно.

– Да… похоже, сейчас я переживаю горький период своей жизни.

– Ничего страшного. Это лучше, чем период, когда ты весь такой: «О нет, что я сделала не так? Какой же я ужасный человек!» А в скором времени ты и не вспомнишь об этом, потому что у тебя все будет хорошо, с тобой будет чудесный сын, твоя лучшая подруга и ее собаки, и все вместе вы будете смотреть «Королевские гонки». Я говорю, конечно, про себя. Ты можешь придумать себе другую версию.

Я откинулся на спинку дивана.

– Наверно. Но после всего, что было, я уже не уверен, что у меня есть шанс создать эту свою версию.

– Возможно, именно этим ты сейчас и занимаешься.

В теории это звучало неплохо. Но, к сожалению, я сейчас ничего не создавал, а, напротив, терял не только своего ушлепка-отца, но и человека, который был мне действительно дорог.

– Оливер меня бросил.

– Ой, Люк. – Она посмотрела на меня с искренним сочувствием. – Мне так жаль. Что произошло?

– Сам не знаю. Мне кажется, мы с ним слишком сблизились, и он испугался.

– Правда? Я думала, что такие поступки скорее в твоем духе.

– Он сам мне так сказал, – жалобно ответил я. – А потом все равно ушел.

– Что ж, – мама снова пожала плечами, – пусть катится.

Я подумал, что этот совет можно было применить к моему отцу. Вот уж он-то точно пусть катится. Но… Оливер – это совсем другое дело.

– В любом другом случае я бы с тобой согласился. Но у нас с Оливером все было замечательно, и я не хочу это терять.

– Ну так не теряй.

Я яростно заморгал, пытаясь смахнуть слезы, которые упрямо наворачивались на глаза.

– Понятно. Теперь твои советы не только жестокие, но еще и бесполезные.

– Я не хотела ничего такого. Но посуди сам: у тебя был парень, какое-то время ты был с ним счастлив, но теперь все закончилось. И если то, что приносило нам когда-то счастье, потом, когда все закончилось, делает нас несчастными… то какой же тогда смысл в таком счастье?

– Боюсь, что в данный момент я не способен к таким сложным философским рассуждениям. – У меня не было никаких причин сердиться на мать, но это оказалось легче, чем переживать по поводу бывшего парня. – Оливер – самое лучшее, что у меня было в жизни, но я угробил наши с ним отношения, теперь уже ничего нельзя сделать, и я чувствую себя просто отвратительно.

Она похлопала меня по плечу, и как ни странно, этот обычно бессмысленный жест в ее исполнении показался не таким уж и бессмысленным.

– Мне очень грустно видеть, как ты переживаешь, mon caneton. Я не говорю, что тебе не будет больно и что ты легко со всем справишься. Но не надо думать, будто ты все угробил. Просто у этого Оливера явно, как вы сейчас говорите, свои тараканы в голове.

– Да, и мне хотелось помочь ему, как он помог мне.

– Но он сам сделал свой выбор. Некоторые люди не хотят, чтобы им помогали.

Я уже собрался было возразить, но потом вспомнил, как сам в течение пяти лет ни от кого не хотел принимать помощь. В результате едва не лишился работы, стал встречаться с парнем, с которым раньше ни за что бы не стал вступать в отношения, заставил друзей провести грандиозную уборку у меня в квартире, а потом, стоило какому-то придурку из клуба пожалеть меня на страницах Guardian, я понял, что по-прежнему остаюсь ужасно уязвимым.

– Но что это дает мне? Он по-прежнему… все, чего я хочу в этой жизни. Вот только я не могу быть с ним.

– Мик однажды сказал: «Ты всегда можешь получить то, чего хочешь». Знаешь, Люк, Оливер – хороший мальчик, я уверена, что ты ему очень нравился, и я ошибалась, когда говорила, что он решит жениться на герцоге. Я думаю, что он появился в твоей жизни в нужный момент. Он как, – она взмахнула рукой, словно самая беспокойная фея-крестная на свете, – как перышко в том мультике про слоненка.

– Ты пытаешься сказать мне, что в глубине души я никогда не был полным неудачником?

– Я хочу сказать, что я профессионально занималась сочинением песен и никогда бы не дала этому такое скучное определение… но да, так и есть. Я не думаю, что Оливер изменил твою жизнь, mon cher. Мне кажется, он помог тебе по-другому на нее взглянуть. Теперь он ушел, но у тебя все еще есть работа, которую ты вроде как не любишь, хотя, скорее, просто притворяешься, что это так. У тебя есть друзья, готовые поддержать тебя, несмотря на все твои недостатки. У тебя есть мы с Джуди, мы тебя обожаем и всегда будем помогать, пока живы.

Я весь обмяк, и она обняла меня.

– Спасибо, мама. Это было очень мило до тех пор, пока ты все не испортила, напомнив, что все мы смертны.

– Раз твой отец больше не собирается умирать, я подумала, что неплохо бы напомнить о том, что ты должен ценить меня, пока есть такая возможность.

– Мама, я люблю тебя. – Мне было стыдно просить об этом, но иногда возникает такая необходимость: – Ты не возражаешь, если я заночую у тебя?

– Конечно, нет.

Полчаса спустя я лежал в моей детской кровати и смотрел в потолок, где наизусть помнил каждую трещинку. Меня удивляло, как всего за один месяц Джон Флеминг из идеи, с которой я вырос, превратился в живого человека, а затем снова стал абстрактной идеей – и хотя это было болезненно, но я чувствовал, как моя жизнь начинает постепенно восстанавливаться, словно кожа вокруг пореза. Оливер же был совершенно другой печальной историей моей жизни. Но мама была права, ведь так? Я не мог получить все и сразу. Он многому меня научил, многое дал мне, многим поделился со мной, а потом исчез… потерялся в дерьмовом настоящем. Он помог мне понять, что моя жизнь была намного лучше, чем я думал, да и сам я оказался не таким ужасным, каким себя считал. И я мог сохранить все это. Даже если мне не удалось удержать его.

Глава 50

– Хорошо, – сказал я Алексу.

Он со счастливым видом поднял на меня глаза.

– О, ты хочешь рассказать анекдот? Как здорово! Сто лет уже их не рассказывал.

– Верно. Скажи, какая у пирата любимая буква в алфавите?

– Ну, я думаю, что моряки восемнадцатого века в большинстве своем были неграмотными, поэтому, скорее всего, любимых букв у них не было.

– Справедливое замечание. Но если представить себе персонажа какого-нибудь типичного пиратского фильма, то все-таки какая у него или у нее могла быть любимая буква?

Алекс сморщил нос.

– Честно говоря, даже не знаю.

С этой шуткой все непросто: некоторые догадываются, некоторые – нет.

– Можно предположить, что это буква «эрррр», – объяснил я, изо всех сил стараясь подражать голосу настоящего пирата, – но какой пират не любит хороший «эль»?

Ответом мне послужило долгое молчание.

– А почему ты думаешь, что это могла быть буква «р»? – спросил Алекс. – Ведь слово «пират» начинается с буквы «п»? Как в словах «преступление», «присвоение», «похищение», «погром» или «Порт-о-Пренс».

– Ррррррр! Как пиррррат.

– Нет, слово «пират» начинается с буквы «п».

Слава богу, у меня зазвонил телефон. Я ответил на звонок по дороге к кабинету.

– Люк! – воскликнула Бридж. – Положение критическое!

Что на этот раз? Они случайно продали права на экранизацию какой-нибудь книги за пять волшебных бобовых зернышек?

– Что случилось?

– Это касается Оливера.

И тут у меня пробудился интерес.

– Что произошло? С ним все в порядке?

– Он собрался переезжать в Дарем. Он там прямо сейчас. Проходит собеседование.

Мы расстались. И я смирился… ну хорошо, это все вранье, я не смирился, но был, так сказать, в процессе. И все равно, когда я услышал упоминание о нем, мое сердце забилось так, словно собиралось выпрыгнуть из груди.

– Что? Почему?

– Он сказал, что хочет начать все с чистого листа. Подальше отсюда.

Я почувствовал, что меня начинает охватывать паника. Но все это было как-то не похоже на Оливера.

– Бридж, ты уверена? Ему ведь нравилось то, чем он занимался. И уж кем-кем, а импульсивным я его точно назвать не могу.

– Он всегда был странноватым. Знаю, я не должна рассказывать вам друг о друге, но дело очень срочное.

– Все это, конечно, странно, – согласился я. – Только я-то что могу сделать?

– Как что? Ты должен помешать ему. В конце концов, ты виноват, что отпустил его.

«Ой. Нет, Бридж, так дело не пойдет».

– Я не отпускал его. Я умолял его остаться. Даже рассказал о своих чувствах, но он все равно меня бросил.

Она тяжело вздохнула.

– Иногда вы оба бываете абсолютно безнадежными.

– Это несправедливо. Я правда старался.

– Так постарайся еще раз.

– Еще раз? Сколько еще раз ты будешь уговаривать меня, чтобы я попытался навязаться парню, которому я совсем нужен?

– Сколько надо, столько и буду. И ты знаешь, что нужен ему. Ты всегда был ему нужен, Люк.

Я рухнул на свое рабочее кресло и так сильно откинулся на спинку, что едва не сполз под стол.

– Возможно. Но он убедил себя, что у нас ничего не выйдет, и я не знаю, как теперь его в этом разубедить.

– Я тоже не знаю. Но просто сидеть сложа руки и позволить ему сбежать на север – это не самое лучшее решение.

– Что же ты мне предлагаешь? Отправиться на поезде в Дарем, выйти на центральную площадь и кричать там: «Оливер, Оливер, я тебя люблю!» в надежде, что он меня услышит?

– Или, – предложила она, – ты можешь поехать в Дарем и встретиться с ним в отеле, в котором он остановился, а я даже знаю название этого отеля, так как он сам мне сказал его. И вот уж там ты выговоришь прямо ему в лицо: «Оливер, я тебя люблю!» К тому же… о боже, да ты ведь влюблен в него по уши! И поверь мне, это будет самым лучшим решением!

– Нет, это ужасная идея. И Оливер решит, что я полный псих.

Она задумалась.

– Я поеду с тобой.

Телефон зловеще зажужжал. Наша группа в вотсапе, которая теперь называлась «Бридж мутит воду»[77]77
  По песне «Bridge Over Troubled Waters» Саймона и Гарфанкеля.


[Закрыть], ожила сообщениями от Бриджет.

«МЫ ДОЛЖНЫ ОТПРАВИТЬ ЛЮКА В ДУРЕМ».

«ТО ЕСТЬ ДАРЕМ».

«РАДИ ИСТИННОЙ ЛЮБВИ!!!»

«Тебе одолжить мой пикап?»

«Нет», – быстро напечатал я.

«ДА, ПИКАП ОЧЕНЬ ПРИГОДИТСЯ ЭТО СРОЧНО».

«Мне кажется, – написал Джеймс Ройс-Ройс, – нашу Бриджет нужно научить новым мемам».

Ситуация выходила из-под контроля, а ведь пока в чате было только семь сообщений!

«Послушайте, все в порядке. Никто никуда не поедет. Пожалуйста, занимайтесь своими делами. Спасибо и до свидания».

Разумеется, мне пришлось взять отгул за свой счет, хотя я так надеялся, что кто-нибудь сочтет это странным и попытается помешать мне; и вот через час я уже расположился на заднем сиденье в пикапе Прии, а еще вместе с нами в машине были Бриджет, Том и Джеймсы Ройс-Ройсы.

– Что мы вообще делаем? – удивился я. – У вас у всех есть работа, у некоторых – очень даже ответственная. Неужели вы правда хотите ехать пять часов до Дарема, чтобы увидеть, как один барристер отшивает меня?

– Нет, – Прия посмотрела в зеркало заднего вида, – но мы к этому готовы. Потому что переживаем за тебя и ненавидим одновременно.

– Люк, дорогой, это будет твоим самым романтичным поступком, – сказал Джеймс Ройс-Ройс. – И мы ни за что не пропустим такое.

Я уставился на них с раскрытым от удивления ртом.

– Так вы собираетесь стоять там и смотреть, как я… как я…

– Скажешь Оливеру, что ты люююююбишь его! – подсказала Бридж.

– Как я попытаюсь признаться в любви парню, который отшил меня.

– Ты прав. – Слава богу, Том был на моей стороне. – Это будет немного странно, если мы просто будем стоять и смотреть на вас. Поэтому я сначала куплю всем нам попкорна.

Прия усмехнулась.

– Я бы сейчас предложила тебе дать пять, но слишком люблю мой пикап, чтобы отрывать руки от руля.

– Даже не знаю, что на это сказать, – проворчал я, – и, Бридж, если ты еще раз предложишь мне сказать, что я его лююююблю, я выкину тебя из машины.

Бриджет надулась от обиды.

– Какой же ты противный. Я поддерживаю тебя. К тому же тебе только и нужно сказать, что «я люблю тебя».

– Не уверен, что это мне поможет.

– Том мне именно это сказал.

– Между прочим, – вмешался Том, – я еще много чего тебе наговорил. О том, как я раскаиваюсь, что пытался замутить с твоим лучшим другом… не обижайся, Люк.

Я закатил глаза.

– Все нормально. Давай, скажи мне прямо в лицо, какая я ошибка.

– На самом деле, – перебила меня Бриджет, – все это неважно, потому что я не слушала, что он там говорил после слов «Я люблю тебя».

Том рассмеялся и прижал ее к себе.

– Я тебя и правда люблю.

– Ой. – Прия хлопнула по рулю. – В моей машине трахаться разрешено только мне. То есть мне и тому, с кем я трахаюсь.

– Спасибо за уточнение, дорогуша, – заметил Джеймс Ройс-Ройс. – А то я уже представил, как ты лежишь на заднем сиденье и дрочишь со всей силы.

Прия нахмурилась, не отрывая взгляда от зеркала.

– Спасибо за рассуждения насчет масштаба моего увлечения мастурбацией.

– А что, мне надо было сказать «дрочила вполсилы»? «Микродрочка»? «Дрочилка»?

Я закрыл лицо руками.

– Знаете, я передумал. Я пойду в Дарем пешком.

– Да ладно тебе. – Бриджет похлопала меня, пытаясь успокоить. – Все будет хорошо. Ты очень нравишься Оливеру. А Оливер нравится тебе. Просто вы не смогли убедить в этом друг друга.

– Вообще-то он был более чем убедителен, когда сказал мне, что между нами все кончено, и ушел из моей квартиры.

– Люк, он напуган.

– Ага, я понял. Поверь, я не такой уж эмоциональный чурбан.

– Но ты также должен понять, что он всю свою жизнь пытался быть идеальным сыном и идеальным парнем, но у него это никак не получалось.

Я рассерженно зарычал.

– Да, и это я тоже понял. Пока мы встречались, я обратил на это внимание. Но дело в том, что его родители – те еще говнюки. И его бывшие парни, думаю, тоже были говнюками.

– Некоторые из них были вполне милыми. Я имею в виду его бывших парней. Его родители ужасные и ненавидят меня.

– Бриджет, неужели кто-то может ненавидеть тебя? – удивился Джеймс Ройс-Ройс, в голосе которого не было почти ни грамма сарказма.

Она немного задумалась.

– Кажется, они очень злятся, когда кто-нибудь опаздывает. А я опаздываю не специально. Просто так получается. И еще, один раз у них на вечере я попросила «Малибу» с колой, и они посмотрели на меня так, словно я захотела выпить крови младенцев.

– Ага, – кивнул я. – Это на них похоже.

– Значит, ты понимаешь, – не унималась Бридж, – почему ему не удается построить нормальные отношения.

И хотя Оливера с нами не было и критика в его адрес была минимальной, у меня все равно возникло странное желание встать на его защиту.

– Когда мы были вместе, у него все отлично получалось. Он был моим лучшим парнем.

– Это все потому, – предположила Прия, – что ты ходячая катастрофа в плане романтических отношений и у тебя ужасно низкие требования к ним.

Я сердито посмотрел на нее.

– Ты ведь понимаешь, что я общаюсь с тобой только для того, чтобы ты могла иногда подбрасывать меня на своей машине.

– Хватит уже препираться. – Бриджет стукнула кулаком по ближайшей к ней твердой поверхности, которая, к сожалению, оказалась мной. – Это важно. Мы пытаемся устроить личную жизнь Люка, и его низкие требования не такая уж большая проблема.

Я хотел возразить, что у меня вовсе не низкие требования. Но я влип в эту историю после того, как рассказал друзьям, что мне нужен кто-нибудь, кто угодно, лишь бы он согласился встречаться со мной.

– Хорошо, что же тогда большая проблема?

– Невозможно нормально сблизиться с человеком, – продолжала Бридж, – если ты будешь изо всех сил стараться оправдывать его ожидания.

– Но Оливер как раз полностью соответствует моим ожиданиям. – В этот момент я вспомнил, как Оливер сказал мне, что он был не таким, каким я его воспринимал. – Блин. Так, значит, он на самом деле не такой?

Прия агрессивно сморщила лоб.

– Мы проехали уже треть дороги до Дарема. Так что, черт побери, пусть уж он окажется именно тем, кто тебе нужен!

Я был окончательно сбит с толку. А может, и нет. Может быть, все эти рассуждения об ожиданиях и притворстве, попытках быть не тем, кто ты на самом деле, – все это было абсолютной чушью. Возможно, я просто не смог справиться с задачей и показать Оливеру, что счастливым меня делали не идеальный пресс, не французские тосты или социально одобряемая карьера, а… он сам. Возможно, все было очень просто.

– Да, – ответил я. – Именно он мне и нужен.