Текст книги "Идеальный парень"

Глава 28

Я совершенно не подумал о том, как доберусь до отца. Более того, вообще постарался забыть о поездке до субботнего вечера. А потом у меня случился бы приступ паники, и я понял бы, что просто не смогу туда поехать. Но Оливер не только изучил в «Гугле» дорогу, но и арендовал на выходные машину. Он был слишком внимательным, и это меня страшно взбесило.

Как большой любитель все организовывать заранее – и в этой его черте даже можно было углядеть некий романтизм, особенно если очень тщательно присмотреться, Оливер предложил мне приехать к нему вечером накануне поездки, чтобы подготовиться и чтобы наши отношения со стороны не выглядели как совсем уж фальшивка. Идея мне понравилась, хотя я по-прежнему с трудом ориентировался в условиях нашей сделки, согласно которым мы были вроде как вместе, а вроде как и нет. Мозг просто не знал, что делать с этим добрым, заботливым, всегда готовым поддержать человеком, кроме как прогнать его, прогнать поскорее, пока он не воспользовался мной и не причинил боль. Но я не мог так поступить, ведь мы были нужны друг другу, к тому же у нас был уговор.

Если бы мы просто спали друг с другом, все казалось бы намного легче. В таком случае он был бы парнем, с которым я трахаюсь, и такой расклад был мне понятен. Да, потом он мог рассказать газетчикам несколько грязных сексуальных историй обо мне. Но такие новости уже мало кого могли удивить. Главное, чтобы он никому не рассказывал о том, как сильно я люблю маму, как родной отец испоганил мне жизнь или о моей трагической зависимости от французских тостов. То есть о том, что было действительно важно для меня.

Как бы там ни было, но в субботу вечером я повел Оливера в ресторанчик «От Бронвин» и секунд двадцать бесстыдно бравировал перед ним своими познаниями в веганской кухне, пока он не посмотрел на меня ошалевшим взглядом и не поинтересовался насчет плода хлебного дерева. Я признался, что понятия не имею, как он выглядит, и попросил Оливера заказать что-нибудь для меня, чем его несказанно обрадовал. Он выбрал для себя роллы с тофу, и, прекрасно зная мои предпочтения, заказал бургер, который я никогда бы не решился заказать себе сам, чтобы не произвести впечатление слишком поверхностного человека. Вечер прошел очень мило, мы обсуждали дело Оливера, работа над которым теперь была завершена, я поделился своими впечатлениями от встречи с Адамом и Тамарой Кларк, а после того, как бутылка веганского вина (оказывается, в обычные вина часто добавляют рыбные пузыри, хотя и совершенно непонятно, для каких целей) была наполовину распита, мы вспомнили самые веселые моменты «Королевских гонок». После этого о чем мы только не говорили, перескакивали с темы на тему, потом возвращались к тому, что обсуждали прежде; и обычно такие разговоры у меня получались только с самыми давними и близкими друзьями.

Разумеется, Оливер настоял на том, что не будет заказывать десерт, а потом все равно съел половину моего брауни после небольшого препирательства по поводу того, кто будет держать ложку.

– Да что, черт возьми, с тобой такое? – спросил я, когда он в очередной раз попытался вырвать ее у меня из пальцев.

– Люсьен, я могу управиться с ней.

– Ты мог бы заказать себе свой собственный гребаный десерт.

– Я же сказал тебе, что не люблю десерты.

Я смерил его недовольным взглядом.

– И при этом ты смотрел на мой брауни грустными щенячьими глазами.

– Я… я… – Он покраснел. – Я чувствую себя неловко, когда ты ешь, а я – нет.

– Оливер, ты ведь врешь, да?

Румянец на его щеках стал еще ярче.

– «Врешь» – это слишком сильно сказано. Скорее, я немного ввел тебя в заблуждение.

– Нельзя усидеть на двух стульях. Либо ты до конца следуешь своим принципам и не ешь пирожное, либо ты ешь пирожное. Какой вариант выбираю я, думаю, тебе уже и так ясно.

– Просто я думаю, что мне не следует этого делать.

Только Оливер был способен превратить процесс поедания брауни в решение серьезной этической проблемы. Он и, возможно, еще Джулия Робертс.

– Даже если ты съешь десерт, это не сделает тебя плохим человеком.

– Да. – Он снова смущенно заерзал на стуле. – Но есть и некоторые практические соображения.

– У тебя аллергия на получение удовольствия от жизни?

– В какой-то степени. Видишь ли, идеальный пресс, которым ты так восхищался, сам по себе не появляется.

Я посмотрел на него и внезапно испытал чувство вины. И хотя умом я понимал, что ради такого тела приходится разбиваться в лепешку, все равно относился к этому как к чему-то само собой разумеющемуся.

– Если тебе это поможет, то ты можешь и дальше отказывать мне в сексе, даже после того, как внешне станешь больше похож на обычного человека.

– Да что ты говоришь? Но ведь пока я не снял в твоем присутствии рубашку, ты не проявлял ко мне никакого интереса.

– Неправда. А как же тогда, на дне рождении Бриджет?

– Это не считается. Ты был настолько пьян, что мог заняться сексом даже с пачкой чипсов.

– И это тоже неправда. И кстати… – я отхлебнул веганского вина, – на самом деле я давно уже питаю к тебе интерес. А та шутка с идеальным прессом оказалась просто удачным предлогом. Так что если ты не хочешь есть брауни, потому что сделал выбор в пользу своего тела, это твое право. Но если тебе все-таки хочется этого злосчастного брауни, то давай доедим его.

Повисла долгая пауза.

– Мне… мне кажется, – сказал, наконец, Оливер, – что я хочу брауни.

– Вот и славно. Но в наказание за то, что у тебя не хватило духа заказать его себе, я буду кормить тебя сам.

И-и-и-и румянец вернулся на его щеки.

– А это обязательно?

– Да нет. – Я улыбнулся ему. – Но мне все равно этого хочется.

– Мне кажется, это не самая сексуальная еда, и ты сейчас это поймешь.

– Я помню, как ты ел лимонный пассет. Так что это будет сексуально в любом случае, независимо от того, нравится тебе или нет.

– Ладно. – Он смерил меня холодным взглядом. – Дай мне его, малыш! Сделай это пожестче!

– Все ясно, ты просто хочешь от меня отделаться. Но ничего не выйдет!

Я нагнулся над столом и положил кусочек брауни в его немного испуганный рот. Но уже через несколько секунд на лице Оливера появилось то блаженное выражение, с которым он обычно поедал десерты. Позже, когда мы приехали к нему домой и благочинно улеглись рядом на кровати, я осознал, какую серьезную стратегическую ошибку совершил, позволив себе играть в такие приторно-чувственные игры с парнем, который никогда не захочет переспать со мной. Потому что внезапно я понял, что думаю только о его губах и глазах, взгляд которых становился нежным от удовольствия, и о его дыхании, щекотавшем кончики моих пальцев. Я просто сходил с ума. Но я находился в его доме, рядом с ним и даже не мог подрочить, чтобы сбросить напряжение.

Спал я плохо. В довершение всего Оливер поднял меня в семь. И это, без преувеличения, было самым ужасным, что только может произойти с человеком. Я пытался спрятаться под одеялом, ныл и ругался на него.

– Между прочим, – он положил руки на бедра, – я приготовил французские тосты.

Я выглянул из-под подушки, которой накрыл голову.

– Правда? Правда? Правда?!

– Да. Хоть я и не уверен, заслуживаешь ли ты их после того, как назвал меня агрессивным наглым утренним тираном.

– Извини. – Я сел. – Но я же не знал, что ты в самом деле приготовишь завтрак.

– Так вот, я его приготовил.

– И ты действительно сделал французские тосты?

– Да. Я действительно сделал французские тосты.

– Для меня?

– Люсьен, я не понимаю, почему ты так одержим этими хлебцами, смоченными в яйце?

Кажется, я покраснел.

– Сам не знаю. Просто в них есть что-то домашнее и уютное, и мне это очень нравится.

– Понятно.

– И если честно, – признался я, – никогда не думал, что кто-нибудь станет их для меня готовить.

Оливер рассеянным жестом убрал волосы со лба.

– А знаешь, иногда ты бываешь очень милым.

– Я… – Вот черт. Я совсем не понимал, что мне делать. – Ну ладно, ладно. Встаю.

Через сорок минут после того, как я с неохотой принял душ и наелся французских тостов, мы сели в машину и поехали в сторону Ланкашира. И только в этот момент я стал постепенно осознавать, что подписался на четырехчасовое путешествие с Оливером. Точнее, Оливер организовал эту поездку и согласился четыре часа везти меня в арендованной машине, чтобы я увиделся с отцом. И снова пришел к выводу, что он слишком серьезно относится к своей роли фиктивного парня. Намного серьезнее, чем все мои настоящие парни до этого.

– Мм… – Я заерзал на своем сиденье. – Спасибо, что делаешь все это. Если честно, я не ожидал, что Ланкашир это так… далеко.

– Но ведь это я уговаривал тебя наладить отношения с отцом, поэтому решил тоже принять в этом участие.

– Я почти не знаю отца, но это такой типичный для него поступок.

– Ты о чем?

– Ну как о чем? Сладко петь о том, как он хочет воссоединиться с семьей, а потом ради этого заставить меня тащиться к нему в Ланкашир. А если бы у меня не было фиктивного парня, который согласился меня подбросить? Была бы совсем труба.

– Хорошо, что у тебя есть фиктивный парень, который согласился тебя подбросить.

Я искоса посмотрел на него.

– Знаю. И я мог бы расплатиться с тобой за твою доброту, но ты меня все время отшиваешь.

– Люсьен, это всего лишь наблюдение, но есть и другие способы отплатить за услугу, помимо секса.

– Тебе, конечно, виднее. Но я все еще сомневаюсь.

Он слегка откашлялся.

– Что ты чувствуешь перед встречей с отцом?

– Мне неловко.

Оливер, как всегда, проявил тактичность и не стал меня больше расспрашивать.

– Не возражаешь, если я включу подкаст?

Очевидно, Оливер был из тех, кто обожает подкасты.

– Хорошо, но если это будет «ТЕД токс» или литературный подкаст «Нью-Йоркера», то я лучше пойду до Ланкашира пешком.

– А что не так с литературным подкастом «Нью-Йоркера»?

– Потому что это литературный подкаст «Нью-Йоркера».

Он подключил телефон к приборной панели автомобиля, салон наполнился музыкой из «Сумеречной зоны» и странным зычным голосом какого-то американца.

– Ладно, – сказал я ему, – а можно еще добавить в мой список «Ни за что на свете» подкаст «Это американская жизнь»?

– Добро пожаловать в Ночную Долину! – объявил американец со странным зычным голосом.

Я посмотрел на безмятежный профиль Оливера.

– Что происходит.

– Этот подкаст называется «Добро пожаловать в Ночную Долину»[57]57
  Подкаст Welcome to Night Vale рассказывает о жизни вымышленного американского города, где происходят различные паранормальные явления.


[Закрыть].

– Да, я понял, когда тот парень сказал: «Добро пожаловать в Ночную Долину». Но почему ты это слушаешь?

Он слегка пожал плечами.

– Потому что мне нравится?

– Это я тоже понял, раз ты решил слушать именно этот подкаст во время четырехчасовой поездки. Просто я никогда не думал, что ты будешь слушать нечто подобное.

– Очевидно, у меня тоже есть свои скрытые глубины. К тому же я переживаю за Сесила и Карлоса[58]58
  Персонажи подкаста «Добро пожаловать в Ночную Долину».


[Закрыть].

– Правда? А ты, часом, не шипперишь их? У тебя есть страничка в «Тамблере»?

– Я понятия не имею, что означают все эти слова.

– Я бы еще мог в это поверить, пока не узнал, что ты обожаешь «Добро пожаловать в Ночную Долину».

– Что я могу сказать? Иногда мне хочется отдохнуть от документальных репортажей о насущных проблемах и послушать про жизнь обычных людей.

Я хотел ответить ему какой-нибудь язвительной репликой, но удержался.

– Я снова пытался подколоть тебя?

– Возможно. Я просто не ожидал такой бурной реакции на известие о том, что у меня есть интересы помимо юриспруденции и новостей.

– Прости. Я… знаешь, мне даже нравится смотреть на тебя с разных сторон.

– Скажи, а та сторона, которую ты видишь обычно, вызывает у тебя неодобрение?

– Нет, – проворчал я. – Она мне тоже нравится. Так вот почему ты так против случайного секса?

Он с удивлением посмотрел на меня.

– Ты имеешь в виду из-за «Добро пожаловать в Ночную Долину»?

– Я хочу сказать, что ты ждешь парня с идеальными волосами[59]59
  Главный герой подкаста – ученый Карлос, единственный обладатель идеальных волос.


[Закрыть].

– А, да. Разумеется. – Он сделал паузу. – Все по инструкциям Светящегося Облака[60]60
  Древнее божество в форме огромного разноцветного облака, нависшего над городом Найт-Вейл. Обладает телепатическими способностями.


[Закрыть].

Глава 29

Ласковый голос Сесила убаюкивал, к тому же не последнюю роль сыграло то, что я встал в семь утра, так что в конце концов меня сморил сон. Оливер осторожно потряс меня за плечо, и я с трудом выковырял себя из машины где-то позади отцовской рок-фермы, которая выглядела до обидного идиллической. Я совсем не удивился, когда на парковке, где мы оставили наше арендованное авто, заметил технику, которую обычно можно встретить на съемках какого-нибудь фильма. Была даже долбаная передвижная закусочная, и лысый мужчина в кожаной куртке забирал там печеный картофель.

– Что ж, – сказал я, – мне уже не терпится встретиться с моим эмоционально отстраненным отцом и продуктивно провести с ним время.

Оливер обнял меня за талию. Я уже стал переживать из-за того, каким естественным мне стал казаться этот жест.

– Я уверен, что они скоро уедут.

– Они должны были уехать еще вчера.

– Возможно, возникли накладки, но тебе не стоит винить его в этом.

– Я буду винить его когда и в чем захочу.

Гравий хрустел под нашими ногами, пока мы шли между какими-то дворовыми постройками, – все они были крыты соломой и выглядели довольно мило, хотя окна в одной из них точно были звуконепроницаемыми – и уже приблизились к двери дома, когда дорогу нам преградил охранник.

– Что это вы тут делаете?

Я вздохнул.

– Знаете, я задаюсь этим вопросом с тех самых пор, как мы уехали из Лондона.

– Прости, приятель. – Мужчина вытянул руку. – Но вам сюда нельзя.

– Мы приглашены, – возразил Оливер. – Это Люк О’Доннелл.

Я попытался развернуться, но рука Оливера так крепко обнимала меня, что ничего не вышло.

– Вот досада! Пошли отсюда. Если поспешим, то успеем к обеду добраться до одной милой кафешки на заправке.

– Люк, – Оливер снова повернул меня лицом к охраннику, – ты проделал долгий путь. Нельзя сейчас сдаваться.

– Но мне нравится сдаваться. Это мой единственный большой талант.

У Оливера, к сожалению, такого таланта не было. Поэтому он смерил охранника взглядом прожженного юриста.

– Мистер… извините, я не знаю, как к вам обращаться.

– Бриггс, – подсказал ему охранник.

– Мистер Бриггс, это сын Джона Флеминга. Его пригласили, поэтому он имеет все основания здесь находиться. Я понимаю, что в ваши обязанности входит не пускать сюда посторонних, но мы никуда не уйдем. И если вы воспрепятствуете нашим попыткам увидеться с мистером Флемингом, это будет расцениваться как нападение. А теперь мы войдем в дом, и я советую вам немедленно обратиться к вашему менеджеру.

Честно говоря, даже если отбросить тот факт, что у меня не было ни малейшего желания приезжать сюда, я бы вряд ли повел себя так, чтобы спровоцировать «нападение». Но у Оливера с этим явно не было проблем. Он прошел мимо того парня и направился в дом.

Прямо с порога на нас накричала рыжеволосая женщина лет пятидесяти с хвостиком.

– Стоп, стоп. Кто, черт возьми, открыл дверь?

Помещение, в котором мы оказались, если убрать оттуда все эти микрофоны и рассерженных людей, выглядело как большущий зал в деревенском стиле с деревянными половицами, немного вылинявшими коврами и огромным камином в каменной стене.

– Прошу прощения, если помешали вам, – с невозмутимым видом сказал Оливер. – Мы приехали, чтобы встретиться с Джоном Флемингом. Но, судя по всему, произошла какая-то накладка в расписании.

– Мне плевать, даже если вы явились сюда, чтобы встреться с Далай-ламой, будь он неладен! Вы не имеете права врываться ко мне на съемки!

В этот момент Джон Флеминг вышел из соседей комнаты – гостиной, которая была декорирована в таком же стиле и выглядела уютной, несмотря на свои внушительные размеры.

– Извините. Извините. – Он сделал жест, который Джеймс Ройс-Ройс называл «покаянным». – Они ко мне. Джеральдина, ты не возражаешь, если они посидят здесь?

– Ладно. – Она бросила на нас злобный взгляд. – Только не шумите и ничего тут не трогайте.

– Ну вот, – тихо вздохнул я, – а я как раз собирался начать кричать и лизать мебель.

Джон Флеминг посмотрел на меня глазами, полными искреннего раскаяния, хотя я был уверен, что на самом деле в нем не было ни искренности, ни раскаяния.

– Люк, мы с тобой вскоре пообщаемся. Я понимаю, ты не ожидал такого.

– На самом деле чего-то подобного я как раз и ожидал. Не торопись, мы подождем.

Ждать пришлось пять долбаных часов.

Почти все это время он учил Лео из Биллекрея исполнять проникновенную акустическую версию песни «Молодая и красивая»[61]61
  Песня Ланы дель Рей, написанная к фильму «Великий Гэтсби».


[Закрыть]. Они сидели на большом и уютном диване: Лео из Биллекрея держал на коленях гитару так, словно это был умирающий ягненок, а отец внимательно смотрел на него, словно хотел сказать: «Я верю в тебя, сынок».

Я не особенно разбираюсь в музыке, но отец явно хорошо знал свое дело. Его советы по технике исполнения были обстоятельными и не назойливыми, он не скупился на похвалу и поддержку, которую ты будешь ценить всю свою жизнь. И наверняка на экране все это смотрелось бы замечательно. В один из моментов отец даже показал Лео из Биллекрея, как лучше ставить пальцы для перехода между аккордами.

Затем нам пришлось выйти из зала, чтобы Лео из Биллекрея смог сесть напротив камина и рассказать на камеру о том, каким мой отец был замечательным и насколько важными для него стали их взаимоотношения. Причем понадобилось несколько дублей, так как его все время просили продемонстрировать как можно больше эмоций, и в конце парень уже готов был расплакаться то ли от осознания важности этого момента, то ли из-за того, что он весь день просидел под горячими софитами, ничего не ел и не пил, а разные люди все время кричали на него. Мне сложно было сказать. А может, и не сложно. Просто мне было все равно.

Пока они убирали аппаратуру – или не знаю, как там это называется на сленге телевизионщиков, – я потихоньку выскользнул на улицу и украл у телеканала печеный картофель. Впрочем, лучше мне от этого не стало. В конце концов, мы с Оливером, Джоном Флемингом и украденным печеным картофелем расположились за кухонным столом в довольно напряженной обстановке.

– Итак, – сказал я, – ты все время был занят съемками, и мне не удалось представить тебе моего парня.

– Я – Оливер Блэквуд. – Оливер протянул ему руку, и отец крепко пожал ее. – Рад знакомству.

Джон Флеминг медленно кивнул, словно всем своим видом хотел сказать: «Я оценил тебя и нашел достойным».

– Оливер, я ряд, что вы приехали. Я рад, что вы оба приехали.

– Что ж, – я махнул рукой, словно хотел послать его куда подальше, но не опустился до того, чтобы показывать средний палец, – все это, конечно, мило, но скоро нам пора уже уезжать.

– Если хотите, можете заночевать здесь. Разместитесь в пристройке. Вам никто не помешает.

В глубине души мне очень хотелось сказать да, ведь было очевидно, что он рассчитывал на мой отказ.

– Нам завтра на работу.

– Может, тогда как-нибудь в другой раз?

– В какой еще другой раз? Мы арендовали машину, чтобы приехать сюда, и целый день смотрели, как ты снимал свое дерьмовое телешоу!

Его взгляд был мрачным и полным сожаления – когда ты лысый мужчина семидесяти с лишним лет и харизмы у тебя явно больше, чем совести, то изобразить такой взгляд не составляет труда.

– Я не этого хотел. Простите, что моя работа помешала нам.

– А чего ты хотел? – Я надел картофелину на свою деревянную вилколожку. – Какие у тебя были планы?

– Люк, дело не в планах. Я просто подумал, что будет неплохо провести немного времени вместе в этом доме. Мне всегда хотелось поделиться с тобой всем этим.

– Я… даже не знаю, что сказать. За всю мою жизнь Джон Флеминг ничегошеньки мне не дал. И вдруг он захотел поделиться со мной… но чем? Ланкаширом?

– В этих местах очень красиво, – предположил Оливер. Боже, он все время старался разрядить обстановку. Просто каждый раз.

– Так и есть. Но речь не только об этом. А еще и о корнях. О том, откуда родом я. Откуда родом ты.

Ну ладно. Теперь я хотя бы знал, что мне сказать.

– Я родом из деревни рядом с Эпсомом. Там меня воспитала мама, которая не бросила меня.

Джон Флеминг даже не поморщился.

– Я знаю, как тебе недоставало меня, и понимаю, насколько я был не прав, что не поддерживал тебя. Но прошлого не изменить. Однако сейчас я хотел бы поступить по совести.

– Ты… – я так расстроился, что решил больше не сдерживаться, – ты хотя бы сожалеешь?

Он почесал подбородок.

– Я думаю, что сожаление – это слишком простой выход. Я сделал свой выбор и вынужден жить с ним.

– Угу, такой ответ скорее напоминает «нет».

– А если бы я сказал да, это изменило бы что-нибудь?

– Я даже не знаю. – Я сделал вид, будто размышляю над ответом. – Возможно, тогда я не считал бы тебя таким уж конченым мерзавцем.

– Люсьен… – Пальцы Оливера коснулись моего запястья.

– Ты можешь думать обо мне все что хочешь, – сказал Джон Флеминг. – Ты имеешь на это полное право.

Внутри меня словно распирало от чего-то горячего и горького, как будто я сейчас собирался закричать или меня должно было вырвать. Проблема заключалась в том, что он вел себя так рассудительно. Но за всей этой рассудительностью скрывалось абсолютное равнодушие.

– Но ведь я вроде как твой сын. Неужели тебя не волнует, как я к тебе отношусь?

– Конечно, волнует. Но я уже давно понял, что чувства других людей невозможно контролировать.

Печеный картофель больше не давал мне защиты. Я оттолкнул тарелку в сторону и закрыл лицо руками.

– Мистер Флеминг, при всем моем к вам уважении, – обратился к нему Оливер одновременно спокойным и твердым тоном, – но мне кажется, ошибочно применять одни и те же правила к журнальным обозревателям и членам своей семьи.

– Я не это хотел сказать. – Похоже, Джон Флеминг был не большим любителем трудностей. – Люк – взрослый мужчина. Я не буду предпринимать попыток изменить его мнение по какому бы то ни было поводу, особенно в отношении меня.

Я почувствовал, как напрягся сидевший рядом со мной Оливер.

– Я не имею, возможно, права говорить так, – пробормотал он, – но подобная позиция намекает на то, что вы пытаетесь уйти от ответственности и не желаете понять, как ваши действия могут повлиять на жизнь других людей.

И опять воцарилась печальная тишина. Затем Джон Флеминг сказал:

– Я понимаю, почему у вас сложилось такое мнение.

– Да хрена с два! – Я поднял голову. – Даже пытаясь оправдаться за все то дерьмо, что ты натворил, ты продолжаешь лить на меня все то же дерьмо.

– Ты просто зол. – Опять этот идиотский кивок.

– Неужели? Ты видишь других людей насквозь, папа. Теперь я понимаю, почему на телевидении тебя считают музыкальной легендой.

Он положил руки на стол и переплел свои длинные узловатые пальцы.

– Я знаю, тебе хотелось бы получить что-то от меня, Люк, но если ты надеешься услышать о моих сожалениях из-за того, что я выбрал карьеру, а не семью, то я не могу с этим согласиться. Я признаю, что причинил много зла тебе и твоей матери. Я даже готов сказать, что был эгоистом, так как это правда, но я делал то, что считал для себя правильным.

– В таком случае, – взмолился я, словно совсем маленький ребенок, отчего мне стало очень стыдно, – что я здесь делаю?

– Ты поступаешь так, как считаешь правильным для себя. И если ты сейчас уйдешь и никогда больше не станешь со мной разговаривать, я приму это.

– Значит, ты попросил меня потратить в общей сложности восемь часов на дорогу, только чтобы сказать мне, что поддерживаешь мое право решать, хочу ли я видеться с тобой или нет? Что это за херня?

– Я все понимаю. Но я также осознаю, как мало возможностей у меня осталось в этой жизни.

Я вздохнул.

– Да, папа, ты хорошо знаешь, когда разыграть карту с твоим раком.

– Я был честен с тобой.

Мы оказались в тупике, из которого, казалось, не было выхода, и просто смотрели друг на друга. Меньше всего мне сейчас хотелось слушать, как Джон Флеминг будет придумывать новые изощренные способы донести до меня мысль о том, что я никогда не был ему нужен. И теперь я даже не мог просто уйти, хлопнув дверью, не чувствуя себя при этом мерзавцем. В отчаянии я вцепился пальцами в руку Оливера.

– Вы не были честным, – сказал он. – Вы были правдивым. Я барристер и вижу разницу.

Джон Флеминг настороженно взглянул на Оливера.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Все, что вы сейчас говорите, на первый взгляд не вызывает никаких возражений. Однако вы пытаетесь принудить нас поставить знак равенства между тем, что вы бросили вашего трехлетнего ребенка, и попыткой Люсьена призвать вас к ответственности за выбор, который, по вашим словам, был сделан абсолютно добровольно. И это неправильно. Потому что такие поступки невозможно поставить в один ряд.

Эти слова вызвали у отца сухую улыбку, однако он не решился посмотреть Оливеру в глаза.

– Я знаю, что с юристами лучше не спорить.

– То есть вы понимаете, что я прав, но не можете этого признать, поэтому предпочитаете пошутить насчет моей профессии и надеетесь, что Люсьен ошибочно примет этот ваш ответ за возражение мне.

– Ну хорошо, – Джон Флеминг развел руками, словно призывал всех успокоиться, – вижу, что ситуация накаляется.

– Вовсе нет, – холодно возразил Оливер. – Мы с вами сохраняем ледяное спокойствие. Проблема в том, что последние десять минут вы причиняете сильную боль вашему сыну.

– Вы высказали свою точку зрения, и я благодарен вам за это. Но все это касается только меня и Люсьена.

Я вскочил так резко, что мой стул упал и со всей силы грохнулся о старинную ланкширскую плитку.

– Не смей называть меня Люсьеном! И ты никогда, никогда – я взмахнул руками, словно пытался обхватить ими все на свете, – так не поступишь со мной! Ты сам обратился ко мне. А в итоге именно мне пришлось из кожи лезть вон, чтобы встретиться с тобой, теперь же я еще должен нести ответственность за то, что у нас все пошло наперекосяк.

– Я…

– И если ты хочешь сказать: «Я понимаю, откуда это у тебя», или: «Я тебя слышу», или еще что-то в этом духе, то видит бог, я от тебя живого места не оставлю, и плевать, что ты больной раком старик!

Он возвел руки к небу, то ли чтобы обратиться к Иисусу, то ли пытаясь сказать: «Иди сюда, брат».

– Если тебе этого хочется, действуй.

Как ни странно, но я почувствовал облегчение, когда понял, что не испытываю желания ударить его.

– Я понимаю, – сказал я, подражая протяжной манере речи Джона Флеминга, – почему тебе хочется, чтобы я это сделал. Но боюсь, я не смогу осуществить твое желание.

Может, мне это показалось, но в тот момент я увидел разочарование на лице отца.

– Послушай, – продолжал я, – решать тебе. Либо ты в самом деле попытаешься провести со мной немного времени там, куда я смогу нормально добраться. Либо я сейчас уйду отсюда, а ты будешь умирать от рака в одиночестве.

Джон Флеминг долго молчал.

– Возможно, я это заслужил.

– Мне плевать, заслужил ты или нет. Но будет так и не иначе. Так что скажешь?

– Через пару дней я буду в Лондоне. Тогда и встретимся.

Я очень глубоко вздохнул.

– Отлично. Пойдем, Оливер. Мы едем домой.