Текст книги "Квантор существования"

Дело было не в море, солнце и даже не в Лере. Ни то, ни другое, ни третье не играло роли в Бориных ипохондриях. А только получалось – один этап жизни он уже прошел, отшагал свою юность, отшагает и молодость. Без всякого толка. Будто в компьютерной игрушке перешел на следующий уровень, набрав призрачные очки и абстрактный опыт. То есть не набрав ничего. И что будет на следующих уровнях Боря знает не хуже, чем многострадальную, поминаемую всуе, таблицу Менделеева. Он будет аспирантом, потом кандидатом, потом профессором, и если очень постарается, то и академиком. По меньшей мере, членом-корреспондентом. Будет читать лекции, брать взятки за экзамены и поступления, и воровать научные идеи беззащитных ассистентов, потому что на саму науку ему давно уже плевать. А вот на то, как он, Боря Фельдман проживет остаток своих дней до могилы, нет. И прожить его он постарается как можно сытнее и комфортнее. И конечно, женится на Лере. Ведь это все равно, что завести собаку. Даже лучше. По крайней мере, удобнее. У него родятся непременно какие-нибудь дети, и он их вырастит и воспитает, как должно, и внуков тоже воспитает, если доверят. А потом оставит им все то барахло, которое нажил за свою несправедливо короткую жизнь, и они будут ему благодарны за всю эту денежно-материальную лабуду, на которую не купишь и одного лишнего вздоха. И ляжет под гранитный дорогой памятник, к которому благодарные потомки его, идиоты, сделают позже подзахоронение. Положат рядом его горячо любимую жену, ведь женщины живут дольше мужчин, как будто двум разлагающимся трупам не все равно где валяться. И будут проливать слезы от умиления, про себя подсчитывая долю причитающегося наследства.

Ах, как бы все сложилось иначе, вознагради его бог, черт, Демиург вечной, неисчерпаемой временем, жизнью. Он свернул бы горы, добился бы бессмертной славы, изжил бы ужас и скуку, сам стал бы подобен вечному, неугомонному двигателю. Испробовал бы добро и зло, и выбрал бы добро, ибо бессмертный может позволить себе быть милосердным. Так он мечтал, но мечтал, как фантазер, без надежды и веры, потому как был он человек науки и мир знал только как материальную, безжалостную гадость, а буддисты, магометане и даже лучшие из христианских философов все врут. Жизнь души после смерти тела такая же сказка, как его фантазии и никем и ничем не доказана. И оттого в ней нет для него утешения.

Однако, мысли и настроения не мешали Бориньке каждый день выходить с Лерой на пляж, загорать, купаться, вступать в беседы с другими курортниками. Лера по большей части плескалась в море, Боря же принимал солнечные ванны на берегу. Так что они были вполне довольны друг другом и не пресыщались совместным времяпровождением. Когда хотели есть, шли в один из ресторанчиков на берегу, когда хотели любви, поднимались по обоюдному согласию в номер. Такая упрощенная жизнь отчасти успокаивала Борю.

Пока, в один прекрасный день не появилась незнакомка. Прекрасная не прекрасная, но приятная, холеная и безусловно, симпатичная. По незначительным нюансам одежды и взятого ею на пляж багажа, Боря      сделал вывод, что незнакомка не из числа гостиничных постоялиц, а местного происхождения. И, видать, не из последних, если допущена на гостиничный пляж и облачена в умопомрачительный купальник, предмет завистливых взглядов его Леры, да и не ее одной. Однако, незнакомка не долго оставалась незнакомой.

Устроившись, не без намеренного кокетства, на соседнем лежаке, незнакомка какое-то время листала блестящий журнал, потом отбросила его, сморщив носик в неудовольствии, и стала неторопливо оглядываться вокруг. Очевидно, потеющий на солнце Боринька приглянулся ей более других как перспективный собеседник, и незнакомка окликнула его естественным пляжным вопросом:

– Молодой человек, не подскажете, который час?

Боря, конечно, подсказал. Потом сообщил любопытствующей незнакомке и иные сведения. Давно ли он прибыл в Сочи и откуда. Затем естественно было и представиться друг другу:

– Борис. Можете для удобства называть меня просто Боря.

– Ирена. Лучше без сокращений.

– Не возражаю. Имя красивое, – конечно, претенциозное и явно выдуманное, но Боря этого вслух не сказал. Да и какие на пляже могут быть имена. Смело называйся хоть Наполеоном, никто и не удивится.

Они разговорились. Правда, разглагольствовал по большей части Боря, собеседница его лишь задавала изредка вопросы и совершенно очаровательно вставляла "да" и "ну, конечно" в нужных местах. Лера поначалу обеспокоилась, что случалось с ней нечасто, и даже вылезла из моря, но вскоре вернулась в соленую стихию, успокоенная. Дамочки хлопотные и привередливые, а новая знакомая производила впечатление именно таковой, никогда не удерживали надолго Боринькиного внимания. Пусть краснобайствует перед ней, если хочет. Такая небось не побежит среди ночи добыть льда измученному жарой жениху.

Отдых, рассчитанный на целых три недели, шел своим чередом. Знакомая незнакомка Ирена появлялась на пляже почти что каждый день, и на правах уже старой знакомой устраивалась на ближайшем лежаке. Она и с Лерой была отменно вежлива и мила, и на седьмой день знакомства Лера, по своей собственной инициативе, уже заняла для Ирены на всякий случай соседний топчан.

А на восьмой день пляжных отношений состоялся роковой для Бориньки и Леры разговор. Никогда бы он не случился, не такой Боря был человек, чтобы приоткрыть чужому и постороннему темный уголок своей души, да что там чужому, и родного бы не допустил, но зацепило его и потащило, и незнакомка была в том виновата.

Началось же все совсем невинно. Захотелось Бориньке эрудицией блеснуть перед молодой дамой. Сначала пересказывали чуть что не в лицах поход Иисуса Навина на Иерихон, и про Моисея на горе, о смерти Аарона и наказании Мириам, потом пустился в собственные комментарии к изложенному. Тут трепетно внимавшая ему Ирена и затеяла с Боринькой словесную пикировку, довольно презрительно отозвалась о пророке, так и не вошедшем в дарованную его народу землю, а первосвященника Аарона и вовсе обозвала дураком. Будто человеческие немощи, старость и смирение перед волей божьей и даже сама смерть не вызывали в ней уважения, а лишь пренебрежение к ним, какое бывает у бесстрашного дурака, намерявшего себе два срока жизни. Такого Боринька стерпеть не смог, был задет и оскорблен в своих страхах, к тому же солнце припекло ему голову. И он выступил.

– Да как вы можете, Ирена! Сбросьте хоть на мгновение пелену с глаз и вы увидите! Только, ради бога, оставьте свое легкомыслие. Вы только вообразите, какое это отчаяние понимать, что уходишь навсегда, и никогда, вы слышите, никогда не увидишь плодов собственного труда и счастья, будущего своего народа, ради которого страдал и сражался, за который заступался и перед богом. И все напрасно. Дальше жизнь пойдет без тебя, кончился твой срок, а дело, тобой начатое, только на середине.

– Зачем же так трагично? Может Моисей как помер, так наоборот, от радости и обалдел. Что можно ничего не делать. Уселся себе на облаке будто в киношке и прикалывался, как внизу за него другие отдуваются. На заслуженном, так сказать, отдыхе, – ответствовала Бориньке Ирена, и было видно, что она-то не прикалывается, а так в действительности и думает.

– О господи! – выдохнул Боря и завелся не на шутку, – Да если бы наверняка знать, что это облако у тебя будет и жизнь внизу "смотри не хочу"! Но неизвестно же! Оттуда, знаете ли никто еще не возвращался. Или для вас это новость? Ах, согласны. А раз, согласны, то должны же вы допускать и такую возможность, что никакого облака и нет вовсе. И мир, вполне возможно, погибает в момент твоей собственной смерти. Все, конец, финита ла комедиа, ужас какой!

Боринька опять представил себе бесконечную пустоту, ожидающую его за гранью жизни, и пошел весь бледными пятнами, крупными пупырчатыми мурашками. И это несмотря на тридцатипятиградусную, черноморскую жару и палящий обеденный зной. О собеседнице на этот миг он даже и позабыл. Но Ирена о себе напомнила.

– Вы что, помереть, что ли боитесь? – прямо и грубо, совсем бестактно спросила она. Весь вид ее и тон был высокомерен, неприятен, с налетом немыслимого в данной ситуации превосходства и совершенно непонятного небрежения.

– А вы будто нет? – отпарировал Боря, а все равно, что ответил утвердительно.

– Я? Я – нет! – И Ирена засмеялась. И опять в превосходной степени.

"Ненормальная какая-то", – подумал Боринька, – "или издевается. Нет, не похоже. Совсем даже искренне надо мной смеется. От души. Дура просто, тут рыдать надо, а ей смешно". Он почувствовал желание плюнуть на их спор и уйти куда-нибудь, хоть в море, хоть в гостиницу, чтобы потешно не расплакаться при ней от обиды и поднявшегося в нем панического страха, но Ирена остановила его:

– А что бы вы, Боря, дали, чтобы никогда не умирать? – спокойно, со смешком спросила, и увидев по Боринькиным глазам, что тот готов ее ударить, торопливо добавила, – Я не подкалываю вас, я серьезно. Что бы вы дали за это?

Окончательно сведенный с ума собеседницей, смертью, солнцем и жарой, Боринька слетел с катушек и ответил, будто и не с Иреной говорил, а адресовался в более высокие сферы.

– Чтобы я дал? Вы еще спрашиваете! Да что угодно! Да! Что угодно! Любая цена слишком большой не будет!

– И из дому бы ушли, и из университета? Чтобы родных никогда не увидеть, и знаменитым ученым тоже никогда не стать?

– Да что там родные, что дом! Я бы как вечный жид по земле ходил. И счастлив был бы, – почти закричал в ответ Боря, а в голове бешено крутилось: " глупость какая, бессмыслица, все ерунда!"

– Вы только потише, а то люди на нас оборачиваются, – осадила его Ирена и затем спросила нечто и вовсе несуразное, – Ну, а к примеру, младенцев вы бы стали убивать? Если так нужно для вечной жизни. Как в книжке, не помню какой, где купались в ванне из крови младенцев для вечной молодости.

– Младенцев царь Ирод истреблял и еще фараон Рамсес, – машинально поправил обалдевший Боринька и тут до него дошел смысл сказанного Иреной, – Вы что, с ума сошли? Или с вами солнечный удар приключился? Что за идиотские, чудовищные провокации?

– Вы же сами сказали, что готовы на все. Вот представьте, что это и есть то самое "все". Ну, так как? – и голос у Ирены задрожал, зазвенел возбуждением.

– Я от своих слов не отказываюсь, – только и смог выдавить из себя ничего уже толком не понимавший Боринька, но вдруг его горячечный мозг явил ему картину подобного обмена и Боря озвучил его результат, – Стал бы, чего уж скрывать. Да только это пустой разговор. Даже если я скажу вам, что согласен, так это всего лишь слова. И у вас, и у меня.

– Да-а, грех смеяться над убогими, – нараспев, глумливо протянула на одной ноте Ирена, – а вот мы и проверим. Завтра и проверим, какой вы храбрый. И честный.

– Что проверим? – Боря уже не искал смысла в ее словах, и диалог с Иреной решил вести как психиатр с заговаривающимся, беспокойным пациентом.

– Как что? Правду вы говорите, или, извините за выражение, гоните? Насчет младенцев. Хотите испытать себя? Или передумали?

– Отчего же, не передумал. Извольте, – Боря подыгрывал помешавшейся него его глазах, видимо от жары, девице, словно воспринимал ее всерьез. Что ж, с сумасшедшими так и надо. Только как ее к здоровым людям выпустили, вот в чем загадка?

– Отлично. Правда, мне надо спросить позволения у одного лица. Вы не против?

– Нет, что вы. Спрашивайте, – милостливо согласился Боринька, а про себя подумал, что новая знакомая его наверняка будет просить врачебного согласия на посещение ее в дурдоме.

– Тогда завтра я сообщу вам ответ. Если "да", то будьте готовы. И кстати, вашу подругу вы намерены брать с собой в вечную жизнь? Иначе ее придется убрать.

– Зачем же? Я возьму ее с собой, – великодушно определил Лерину судьбу Боринька, играть так уж играть до конца, – она мне еще пригодится.

– Вам виднее. А ей можно доверять?

– Вполне. Лера любит меня и пойдет за мной куда угодно, хоть к черту ад, не то что в жизнь вечную, – с пафосом провозгласил Боря, про себя, однако, отметив, что на счет Леры немного преувеличивает. Но какое это имело значение? Хотя, возможно, Лера и в самом деле пошла бы за ним куда угодно, только не из большой любви, а скорее оттого, что ей абсолютно все равно, куда идти.

– Может быть, лучше спросить у нее самой? Дело ведь такой важное.

– Это совершенно лишнее. У нас принято, чтобы важные вопросы решали исключительно мужчины. И Лера с этим полностью согласна, – не хватало еще, чтобы Лера услышала. Она церемониться не станет, может и в "03" побежать звонить. А зачем раздражать неадекватного человека?

– Тогда до завтра. И еще раз подумайте хорошенько.

– Обязательно. Не в моих привычках принимать скоропалительно такие важные решения, – и Боринька привстал с топчана, чтобы раскланяться с отбывающей с пляжа психичкой. Слава богу, пока все обошлось без эксцессов. Но похоже эта Ирена не буйная, хоть и явно не в себе. Что же, завтра он сделает вид, что ничего не произошло и никакого разговора и договора промеж ними не было. Да и появиться ли еще завтра Ирена. Может от перегрева у нее случился рецидив, и завтра она уже благополучно будет отдыхать в известном месте.

Но Ирена появилась. И не успев даже толком поздороваться с Боринькой и Лерой, а та дожидалась компаньонки, не шла в море, с места в карьер объявила:

– Можете плясать. ОН сказал, что вы подойдете. Вместе с подругой. Вы как, не передумали?

Боря не знал, что и сказать. Будь он с Иреной тет-а-тет, не постеснялся бы, послал ее подальше распоследними словами, какие были в лексиконе. Но при Лере объясняться не хотелось. А его будущая половина, конечно же, заинтересовалась, тут же влезла в разговор:

– А? Что? Куда? – вот курица, и что теперь?

Но Боря нашелся. Вернее, ляпнул несуразное, что первое пришло в голову:

– В гости идем. Ирена спрашивала разрешения нас привести. Сказали – можно.

– Здорово! А к кому? – будто он знает. К покойному Сербскому, наверное.

– А разве Боря вам ничего не говорил? – удивилась Ирена, и даже стала беспокоиться.

Этого Боря допустить не мог, и приступ беспокойства пресек в корне:

– Я же говорил вам уже, Ирена, что Лера и без слов пойдет за мной хоть на край света. Правда, детка?

Лера на детку среагировала незамедлительно:

– Конечно, пойду. За Борей, куда угодно. Тем более в гости, – знала бы она в какие гости! Дуреха.

– Шикарно. Тогда в девять вечера я за вами заеду. Встречаемся в холле.

– А как надо одеться? А народу много будет? – стала задавать вопросы детка-Лера. А Боря еле сдержался. Что одеть! Белый халат и тапки!

Пляжный день, тем не менее, прошел на удивление мирно. К опасной теме Ирена больше не возвращалась, вела себя прилично, не заговаривалась. Видимо, получив согласие Бориньки отправиться в потусторонние гости, она успокоилась и стала адекватна.

Вечером Лера под предлогом гостей пыталась было отказаться от ужина, но Боря категорически, почти резко настоял на обратном. В холл спустились ровно к девяти, и попробовал бы он не спуститься! Лера предстоящим походом проела ему плешь на макушке. Боря утешался лишь мыслью, что пытка продлиться недолго, потому как никакая Ирена, разумеется не приедет. Но и на этот раз он ошибся.

Она даже не опоздала, уже ждала у входа. К тому же оказалась на машине, водила довольно навороченную фиолетовую девятку. Боря поразился, разве сумасшедшим выдают права? По дороге рассказала, что стесняться не надо, если хозяин дома о чем-нибудь спросит, отвечать непременно. А в самом доме кое-где еще идет ремонт, только недавно построились. Участок еще и вовсе не окультурен, местами остался мусор и даже битый кирпич. Но пусть они не смущаются, неудобства эти временные. Будто Боря туда ехал на веки поселиться!

Дом оказался ого-го. Даже и не дом, а целый особняк. И мусор на лужайке имелся и ведро с засохшими остатками краски. Встречать их вышла милая девчушка примерно Леркиного возраста, отчего-то грустная и с Иреной неприветливая. Однако, на вид абсолютно нормальная. Поздоровалась, пригласила в дом. А на Леру смотрела прямо-таки с радостью. Скучает здесь, наверное, а подруг маловато или нет совсем, решил Боринька. Еще бы не заскучать, если живешь под одной крышей с психом! Девчушка назвалась Наташей, но попросила называть ее запросто – Татой. И имя это было домашнее, приятное.

Тата подала чай в большую комнату, где, кроме нескольких изящных деревянных столиков и двух кресел с диваном, ничего больше не было. Видно, обставиться еще не успели. Но кондиционер старался во всю. Что было очень кстати – кресла и диван были кожаные, липучие в жару, а так ничего, даже приятно скользкие. Одно кресло было как бы отставлено в сторону, словно обозначало некое табу, видно было хозяйским. Что Тата и Ирена не главные в этом доме было заметно и без дополнительных объяснений.

А потом появился Он. Неслышно, словно возник прямо из воздуха. Боря посмотрел на Него и понял в секунду: нет, здесь не сумасшедший дом, и этот человек ждал их, и он не псих. И в Бориньке поднялась жаркой волной внезапная, безумная надежда, которой не могло быть, а вот взялась же она откуда-то. И он понял вдруг, что надежда эта словно перелилась из глаз в глаза, из взгляда вошедшего, возникшего ниоткуда хозяина этого странного дома, прямо в его, Боринькино нутро, осела и вмиг проросла ожиданием. И Боринька смотрел и смотрел, и не говорил ничего, да хозяин ни о чем его и не спрашивал, и все-таки они говорили. А потом рядом возник еще один человек, но этот был обычный, кажется назвался Стасом, и сказал что-то вроде того, что все готово и можно начинать.

И, кажется, именно этот Стас и повел всех в подвал. ОН шел рядом, будто помогал и один раз ободряюще дотронулся до Бориного плеча, но не заговорил. Впрочем, в словах не было нужды. И без того происходило нечто необыкновенное, что Боря не мог назвать из страха, что спугнет. В подвале лежал связанным неизвестный с кляпом во рту, живой и трепещущий. Слава богу, не младенец, неожиданно обрадовался Боринька. А дальше не удивлялся ничему.

Лица людей, окружавших его, изменились вдруг ужасным, но ведомым ему по сказочным легендам, образом. Лера, увидел он, осела на пол, и похоже была без сознания. Но это не имело значения. Боря больше не боялся. Он смотрел во все глаза, привыкал и смирялся, жадно впитывал свое будущее. Он видел лицо хозяина, и оно не казалось ему отталкивающим, наоборот, огромные белые, хищные клыки делали его невыразимо прекрасным, таким, что Боря опасался за его реальность. Не оттолкнула его и кровь, короткой струей рванувшая из артерии, когда хозяин отпустил шею жертвы. Потом видел и остальных – Тату, Ирену, Стаса. Стас пил кровь прямо из умирающего тела, Ирена и Тата – по очереди из чаши. А Он подошел к Бориньке, с нормальным уже лицом и вполне человеческими клыками. Спросил:

– Сможешь?

Боринька понял, о чем Он. И еще раз, для верности спросил сам себя, годится ли для ТАКОЙ жизни? Конечно. Конечно, да. Он видел, он знает, он может, он согласен. Право, для бессмертия это невеликая цена.

– Ты готов? Тогда дай руку. Потом будешь болеть, – честно предупредил Он, – недолго.

Когда Тата перехватила руку повязкой, только тогда Боря стал понимать понемногу, что не спит. Что великая мечта его и в самом деле сбылась. Но до конца поверить он не мог, не мог вот так сразу отпустить свои страхи, забыть о бесплодных страданиях.

– Ее тоже? – это ОН о Лере. Достало сил лишь вяло кивнуть.

ОН сам делать не стал. К Лере подошла Тата, погладила по щеке, как любимую сестру. Взяла за руку. Лицо ее изменилось.

Когда Боринька и Лера поправились, оказалось, что вот уже больше недели, как они мертвы. Что в номере их случился страшный пожар из-за проводки, а дверь пожарные сразу выбить не смогли. И нашли только два совершенно обезображенных трупа. Которые уже отправили в Москву и даже похоронили и оплакали. Лера какое-то время похныкала, но, как уравновешенная девочка, скоро смирилась и успокоилась. К тому же жених ее никуда не делся, а жизнь стала лучше и веселее.

Боринька же обрел долгожданное бессмертие и выбрал новое имя – Фома. Но в отличие от тезки пальцы в раны от гвоздей совать не стал. Хотя вопросы и задавал. Теперь, когда в его распоряжении оказалась сама вечность, он вдруг расслабился и разнежился. И, вместо того, чтобы приняться незамедлительно за великие дела, возлег на диван. Надолго. Торопиться отныне ему было некуда.