Текст книги "Квантор существования"

Дело было даже и не в покойном Мютеферрике, попросившем со смертного, мучительного в долгой болезни, одра за своего приемыша, хотя Джем уж конечно исполнил бы пустяковую просьбу единственного на нынешнем своем пути человека, которого уважал и с которым изредка делился частичкой собственной души, пусть и презирал слегка за людскую его долю. Он дал бы Омару кусок хлеба от своего стола или попросту довольно золотых на безбедное существование и содержание его скромного гарема и забыл бы о нем, но вышло так, что Джем приблизил Омара к себе. Сначала была пустая болтовня за трапезой и долгими кофейными часами, когда неплохо образованный и быстрый в речах приживал забавлял и развлекал его досужими разговорами. И вскоре уже везде сопровождал нового своего покровителя во время его поездок и к войску, и в загородный кешк, трусил на мирной лошадке по левую сторону от хозяйского буйного жеребца, опалово-белого Рагыба, смешливый и не замолкающий ни на минуту, хотя Джем Абдаллах зачастую не обращал ни на Омара, ни на его болтовню ровным счетом никакого внимания. Хотя однажды и прислушался к его речам.

Правоверный Джем аль-Абдаллах, воинствующий слуга ислама, ехал в тот день из Топ-капы довольный собой и своей победой над новым султанским сераскером, неразумно попытавшимся навязать ему очередной ненужный поход в богом забытые болгарские земли. Что поделать, время от времени Джему приходилось выдерживать настоящие бои, отстаивая нерушимое свое намерение не выводить вверенный ему корпус никуда прочь из столицы. Князь Ференц к тому времени уже давно упокоился в магометанской гостеприимной земле в силу довольно естественных и прозаических причин, а именно амурных недугов, доконавших его к старости, и Джем, забравший корпус под свою руку не без помощи Ибрагима Мютеферрика, тогда еще пребывавшего в полном здравии, маялся, хоть и с явной выгодой для себя, с доставшимся ему наследством. Каждый раз, когда правоверные османы по велению падишаха отправлялись в военные экспедиции, Джем, предварительно наполнив карманы золотом, навещал по очереди нужных государственных людей, с пеной у рта доказывая им невозможность для его разношерстного войска успешно воевать чужие земли. В тоже время он обращал внимание на тот неоспоримый факт, что у христианских изгнанников, составлявших большую часть его корпуса, нет иного господина и повелителя, кроме аллахоподобного в своем сиянии владыки всех правоверных, и оттого не лучше ли несчастным и беззаветно преданным его султанскому величию прахоподоным иноземцам остаться в столице мира и охранять последнюю от возможных беспорядков. Золото, красноречие и знание дипломатических конъюнктур, к тому же то обстоятельство, что войско его, хоть и немногочисленное, составляло некий противовес янычарской вольнице, обычно делали свое дело. Так и на этот раз, запутав султанского сераскера, выбившегося в люди из придворных конюшен, в непроходимых дебрях европейских политик, и заручившись поддержкой французского "сефарет-наме" короля Людовика, персоны промотавшейся и оттого сговорчивой, Джем добился того, чтобы его самого и его солдат и на этот раз оставили в покое. Оттого и настроение у него было в тот день приподнятое. И он благосклонно слушал все, что доносил до его ушей ехавший как всегда у левого его стремени "малыш" Омар.

Приживал, греясь в лучах господского благодушия, разливался соловьем. Довольный тем, что Джем Абдаллах, кажется, с неподдельным интересом в кои-то веки внимает его праздной дорожной болтовне, "малыш" Омар отчасти и из хвастовства, решился приоткрыть пред повелителем некоторые честолюбивые тайнички своей души. В частности поведал заинтересованному господину, что, будь он сам крепче телом и волей, то, несомненно, бросился бы искать земных благ, которых жаждет, но за кои отнюдь не готов платить любой ценой. Ведь на пути к славе отважных смельчаков могут ожидать и кривые сабли, плачущие по их шеям, и острые колья, смазанные бараньим жиром, плачущие по несколько иным местам. А он, Омар, человек слабый и боится смерти и боли. Вот если бы всемогущий аллах даровал ему хотя бы две жизни, то, уж конечно, Омар рискнул бы одной, оставив другую про запас. А как ему хочется хоть малой толики власти, чтоб было право карать и миловать хоть кого-нибудь, и много-много золота, чтобы заставить служить себе иных человеков! И, само собой, покупать изысканные яства и удовольствия. Но, чего нет, того из пустого места не сотворишь. Пусть только господин не думает, что верный его Омар недоволен своим положением! Нет-нет, он премного благодарен Джему, блистательному, разящему клинку султана, светочу мудрости, взявшему ничтожного драгомана в свой благословенный дом и оделившему несчастного сироту щедрыми подачками. Он, Омар и сам знает, как ему повезло и не ищет лучшей доли. А то, что так истово жжет его душу, все равно обречено перегореть и осыпаться остывшей золой. Ибо никогда у него не хватит мужества переступить через собственный страх и воевать самому милое ему место под солнцем. Вот если бы никогда не умереть и ничего не бояться!

Уж неизвестно отчего, но в тот жаркий день горестные сетования бедного Омара были услышаны. Правда, не всемогущим аллахом, но все же лицом, наделенным достаточной властью, дабы даровать ему просимое. Нельзя сказать, чтобы Джема так уж растрогали нелепые признания бывшего секретаря, но известную долю сочувствия к его несбыточным и мучительным мечтам омаров господин и благодетель все же ощутил. Сначала скорее посмеялся про себя, еще и оттого, что распустивший нюни приживал даже не имел понятия перед КЕМ он ведет свои жалостливые речи. Джема это обстоятельство сперва позабавило, но спустя несколько дней навело на любопытную мысль. Рано или поздно, а скорее все же, рано, ему с братьями придется сняться с насиженного места и отправиться на поиски другой судьбы и другого дома. Слишком засиделись они в столице на виду, и это с каждым годом становилось все опасней. А коли и впрямь в скором времени предстоит им с братьями дальняя дорога, то отчего бы не взять с собой и "малыша" Омара. И не просто взять, а хорошо бы посвятить его в вампирское достоинство. Во-первых, трое – это слишком небольшой отряд для дальнего, чреватого опасностями похода в чужие земли. Во-вторых, на новом месте каждая голова и каждая пара рук будет на счету. В-третьих, же, рыцарь Янош не любил пропускать мимо подходящего человека, который к тому же сам просил об иной доле вышние силы. А это была в своем роде редкая удача.

Так "малыш" Омар, нежданно-негаданно для себя получил ответ на свои тайные молитвы и не очень удивился. Искренне считая себя во многом выше всех остальных человеков, он и ожидал в сокровенных глубинах своей гордыни чего-либо подобного от судьбы. И обрел желанный дар, даже толком его не рассмотрев. Как проницательный и видящий до самых подземных глубин людские пороки правоверный Джем и змееподобный в хитрой дальновидности вампир Янош не распознал до конца страшной угрозы, исходящей от безобидного на вид "малыша" Омара, он, хлебнувший впоследствии страшных бед от зарвавшегося, самонадеянного мозгляка, так и не смог объяснить себе этого впоследствии, укоряя себя в своей же собственной глупости. Допущенная им ошибка хоть и была единственной, но, к несчастью, роковой.

Быку Хайдару появление нового брата не доставило лишних забот. И раньше-то мог прихлопнуть тщедушного красавчика одной левой, не считал же, что и ныне обстоятельства изменились. Оттого на первых порах Бык Хайдар относился к "малышу" с вялым равнодушием и малым показным участием. Не то было с мудрейшим в цифирной науке Ибрагимом. К Омару-человеку он тоже никак относится не желал, а если и приходилось, то обращался с ним как с назойливой, некусачей мухой, по глупости нагло рассевшейся на тюрбане господина. Однако, желание Джема принять велеречивого и мало полезного слугу в узкий круг братьев на равных с ними правах Змей Ибрагим одобрить никак не мог и не хотел. Сперва пытался отговорить господина миром и словом, но потерпел неудачу – Джем упрямо стоял на своем, таковы были его прихоть и воля. Тогда Ибрагим объявил, что новоявленного брата, навязанного ему насильно, братом ни за что не признает и не назовет и к казне господина не подпустит даже на сабельный взмах. И сделал, как сказал, замкнувшись по отношению к "малышу" Омару в презрительном и нерушимом молчании.

Вскоре после превращения, когда Омар уже полностью оправился и почти свыкся со своей новой сущностью, Джем с братьями стали готовиться к отбытию. Куда держать путь давно уже было решено, хотя не обошлось без споров и мелких словесных перебранок. Джем решительно хотел попытать счастья на севере, в новой удивительной империи московитов, выросшей на глазах изумленного мира неизвестно из чего. Сколько помнил себя Джем, еще в бытность его рыцарем Яношем в тех местах обитал диковинный народ, по непонятной причине принявший на себя наследие гибнущей Византии и переделавший его, наследие, на свой, варварский лад, имевший правителей, именовавших себя царями, но ничем не походивших ни на римских цезарей, ни на родственных им Палеологов. В этой обширной, но малоосвоенной стране по слухам совсем не жаловали иноземцев и не сильно отличались дружелюбием по отношению к своим западным соседям. Впрочем, и высокомерные королевства Европы отказывались всерьез принимать темное восточное царство, совсем не учитывая его существования на чаше весов политических интересов. Однако, в последние полвека все изменилось. Полудикая страна соболей и раскольничьих костров в грохоте "единорогов" расчищала для себя жизненное пространство на севере, западе и юге. Да и полудикой более не была, явив в полной мере несметные богатства и неистовую жажду новшеств и благ цивилизации. В нынешние же времена круглолицей Елизаветы, задвинувшей в дальние, пыльные сундуки кровавые ужасы царствования тетки своей Анны, бывшее ранее на задворках Европы царство обрело особенную заманчивость для пришлых авантюристов, жаждущих славных дел и золота из русских рентерей без риска уже положить буйные головы на плаху.

Нельзя сказать, что только лишь новорожденная северная империя привлекала взоры вечно голодного трансильванского кочевника. И благодатный, разбойный Иран имелся в свое время в виду, но после внезапной, хотя и закономерной гибели шаха Надира из виду как-то пропал. К великой досаде Змея, который, пусть и не был по сути своей натуры беззаветным магометанином, но, тем не менее, к любому учению христианского толка относился с врожденным высокомерным предубеждением. Однако, решение было принято, и путь братства отныне лежал в новую Великую Россию, через горы в Дербентское ханство, оттуда, минуя Кахети и черкесские аулы, прямиком на Дон. И дальше, дальше на север, к темным водам Балтики, к снежным вьюгам и золотым дождям над особенно удачливыми и предприимчивыми головами.

Неприятности начались еще когда маленький отряд был только на подходе к границе покидаемой османской Порты. Надо ли изумляться тому обстоятельству, что причиной их явился "малыш" Омар. Новая, нежданно полученная им сущность будто бы нажала на некий спусковой крючок внутри его гаденького нутра, и, раскручиваясь со стремительной смертоносностью сорвавшейся с барабана туго натянутой цепи, становилась жуткой, неуправляемой реальностью. Понятия "бессмертный" и "больше, чем просто человек", чьей кровью Омару отныне предстояло поддерживать свои необузданные силы, слились в нем странную комбинацию выводов, легко сводимых в одно лишь выражение: "дозволено все". Те же правила братства, которые почти безуспешно пытался втолковать новичку Янош, Омар принял как-то извращено однобоко. Выходило, что бы он ни сотворил, чтобы ни содеял с выгодой для себя или из злобного куража, старший брат всегда будет за его спиной, защитит, укроет и ни за что не выдаст врагу. Обязательства, ложащиеся на самого Омара, как на полноправного члена общины, последний упускал из виду или не рассматривал вовсе.

Передвигаться по султанским землям богатым, путешествующим по высочайшему, купленному за немалые деньги, разрешению знатным османам следовало чинно и без непотребств, неподобающим их положению. И уж совсем не входило в намерения братьев привлекать излишнее внимание к своему каравану. Нет, вовсе не дорожных искателей приключений, какие уж теперь разбойники, да и постоять за себя могли без труда, а вот ненужное любопытство властей было бы им совсем некстати. "Малыш", однако, такие пустяшные соображения до себя отказывался допускать. Словно сорвавшийся с привязи бешенный пес, он, попирая благоразумие и оправданную, строго ограниченную необходимость, отправлялся на ночные, бессмысленно жестокие вылазки, убивая забавы ради и грабя так, будто питал себя не обычной пищей и водой, а только лишь кровью и золотом. И кровь ему не была нужна, столько крови не выпить и за год, но лил и лил ее, наслаждаясь обретенным могуществом, будто новой, купленной на базаре дорогой игрушкой. Янош, относясь все еще к Омару, как к неразумному ребенку, оставленному на его попечение, пытался обуздать его пыл словесным внушением и легкой трепкой, но все было без толку. Омар виновато кивал, утирал кровавые сопли разбитого носа, затихал на некоторое время, и все далее повторялось сначала. Бык Хайдар, чем дальше, тем больше мрачнел и ворчал недовольно под нос, однако, руки на худого щенка не поднимал, противно было мараться. Змей же чувств своих скрывать и не думал, плевался Омару вслед и ругался неподобающими правоверному словами, проклиная "поганого ублюдка, выкидыша тощей ослицы", пару раз затевал и нешуточные драки, когда Омар наотрез отказывался сдать награбленное золото в общинную казну.

За караваном к границе протянулся нехороший след и еще более нехороший слух, оттого надобно было и поспешать. Разобраться с неуемным зверенышем Янош положил себе по ту сторону гор, чтобы не тратить на выкормыша драгоценного времени. "Малыш" же расценил подобное попустительство как милостивое дозволение предаваться своим кровавым забавам, и ему уже не стало удержу. А когда всадники, наконец, перевалили за Кавказский хребет, Яноша ждал ужасный сюрприз. На привале, отозвав его в сторону, подальше от сладко дрыхнувшего "малыша" Омара, Бык и Змей, суровые и непреклонные, выдвинули Яношу настоящий ультиматум. Или, здесь и сейчас мерзкий выползень расстанется с жизнью, или далее Янош будет следовать с Омаром в гордом одиночестве. Имущество и казну поделят по справедливости, Змей согласен даже выделить ублюдку равную долю. И Змей с Быком Хайдаром отправятся на восток в Шираз, наниматься на службу к мудрому Карим-хану, а их хозяин может продолжать свой путь хоть к руссам, хоть в преисподнюю, куда он рано или поздно непременно попадет с таким верным и преданным спутником.

Напрасно Янош тратил силы и красноречие, напрасно взывал к кодексу братства и вечной круговой поруке. Змей в некоем высшем, совершенном спокойствии ответствовал на его длинную, прочувствованную тираду, что хозяин принял худородного заморского щенка без согласия и совета, не спросив ни его, ни Быка, на свой страх и риск. Так почему же теперь они тоже в ответе за Омаровы безобразия? И по-своему хитрый и мудрый Змей был прав. Впрочем, он и сам не хотел бы расстаться с Яношем, старым своим хозяином Джемом, оттого и предоставил ему выбор. Голову щенка, и тогда Змей и Бык следуют за ним хоть на край света, или, отныне, их братству настал конец.

Приневоленный обстоятельствами, Янош, хочешь не хочешь, а должен был выбирать. И самое разумное решение, конечно же, состояло в том, чтобы пожертвовать головой зарвавшегося поганца и продолжить путь с верными братьями в мире и согласии. Но для Яноша дело обстояло вовсе не так просто. Будь "малыш" Омар обычным человеческим существом, то, какова бы ни оказалась привязанность к нему Яноша, последний без раздумий, пусть и с сожалением, собственноручно лишил бы Омара жизни. Но "малыш" Омар как раз и не был более человеческим существом, а причиной того, что Омар им не был выходил именно он, Янош, в единоличном своем своеволии. Он даровал "малышу" благодать или проклятие по обоюдному согласию их и желанию, но полноту ответственности все же несла дарящая сторона. Насколько низко нынешний Янош ценил короткую человеческую жизнь, настолько же священной и бесценной была для него жизнь собрата по крови. Железный закон, впечатанный в его сердце в далеком детстве, без которого нельзя выжить общине, и без которого существовать подобный ему может лишь в одиночестве, страшном и замкнуто сиротливом. И как дальше следовать ему рука об руку с братьями, Драконом и Минотавром, такими же убийцами, как и он сам, и знать, что закона больше не существует? Он, Янош, позволил его попрать и на пустом месте уже не сложатся новые, правильные слова, а навечно пребудет только размазанная грязь, на которой каждый бездельник выведет любые буквы, а грязь и их засосет в себя с насмешкой неумолимого времени. И как знать не исторгнется из той же грязи рука, которая поднимется и на самого Яноша, и может то будет рука Ибрагима, а может, и верного Быка Хайдара?

Выходило, что убивать Омара ему было никак нельзя. Более того, Янош не мог позволить и братьям казнить "малыша". Бросить же спящего Омара на произвол судьбы и потихоньку сбежать прочь получалось вовсе решением неверным и опасным. Во-первых, им никак не удалось бы удрать далеко, новый Омар, выносливый и зоркий, все равно выследил и нагнал бы братьев в пути. А тогда неизвестно, как бы "малыш" поступил, возможно, что и попытался бы исподтишка отомстить, а это совсем уж было бы ни к чему. Еще хуже, если бы брошенный Омар выслеживать братьев не стал, а вознамерился бы в таком случае жить самостоятельно. Или, что совсем уж плохо, захотел бы завести собственное гнездо. Бешеный и необузданный, не знающий ни закона, ни осторожности, с полностью развязанными руками, такой Омар был на свободе попросту страшен. Он мог набрать первых попавшихся проходимцев в кровавую разбойничью банду, нарушив тем самым священное равновесие, предать тайну и привести здешний мир к хаосу, который все равно бы кончился резней и его собственным уничтожением, ибо никак не может братьев быть слишком много, а людских тварей слишком мало.

Значит, как ни крути, а Яношу предстоял дальний путь вдвоем с "малышом". О чем он и поведал той ночью Змею. Хотя Змей Ибрагим не очень и удивился, видимо, нечто подобное он и ожидал от своего бывшего господина. Как и было условлено, казну и припасы поделили честно пополам, и на рассвете Бык и Змей покинули стоянку, отправились в путь на восток. Больше о них Яношу не приходилось слышать. А "малыш", проснувшийся много позже, не только не расстроился из-за их отъезда, а совсем наоборот. И тут же начал строить планы о том, как здорово они теперь будут вместе с братом проводить время на большой дороге, Петербург еще очень далеко, а на пути есть замечательные поселения и одиноких путников хватает тоже. Тогда Янош окончательно понял, что вразумить "малыша" у него сейчас нет ни малейшей возможности, и что покуда тот не упьется досыта кровью и грабежами, ни о какой карьере в северной столице не может идти и речи. И вообще, лучше им до поры оставаться в этих полудиких горах, до тех времен, когда Омар войдет в разум и он, Янош, сможет надеть на младшего брата надежную узду.

Но будущему счастливому времени не суждено было прийти. Люди этих мест, рожденные с оружием в руках и надеявшиеся только на это оружие и своих коней, ничуть не уступали в своем неистовстве двум одиноким братьям, и их было много. К тому же склонные к мистицизму, вызванному духом их гор, они были готовы увидеть правду и загнать демонов обратно в ад. На их стороне оказались и монахи-грегорианцы, изгнанники, несшие свет христовый в эти глухие, забытые богом медвежьи углы, сами по сути такие же полудикие и суеверные воины. Охота была объявлена, но Омар отказывался слушать и понимать.

Жизнь братьев тем временем превратилась в кошмар. Слух о них уже прошел, и даже на ружейный выстрел они не смели подойти ни к одному поселению, такую выставили против них конную охрану. А по горам рыскали летучие отряды, с единым намерением выследить и убить, к тому же знавшие в родных своих краях каждую тропинку и расщелину. Надо срочно было уходить прочь, в долину Кубани, и далее, на запад. Но ослабевшим братьям требовалась кровь, и Омар отважился на вылазку. В ту ночь он не вернулся назад. Когда Янош, собравшись с силами, выбрался из потайного укрытия на его поиски, то тут же попал в засаду. Его, как дикого зверя, поймали, набросив сверху и затем спеленав в толстую, надежно плетеную сеть, которую он, изголодавшийся, уже не смог разорвать. И когда увидел склоненные над собой, бородатые, злобно-радостные лица, понял, что Омара уже нет в живых. Как он погиб, Янош так и не узнал, но, что его ожидает не лучшая участь, даже не сомневался. Один бог ведает, почему ему не отсекли голову, а только ударили в сердце. Да еще так неловко. А может, наоборот. Тот, кто бил, знал, что делает. И сразу убивать не хотел. А отправил на веки вечные маяться в чистилище. Так Янош и попал в яму, каменную свою могилу, которая, если бы не глупая неосторожность какого-то олуха, стала бы наверняка вечным его приютом. Но, видимо, у Господа имелись на него, Яноша, и какие-то свои, иные планы. И он еще увидел свет.