Текст книги "Квантор существования"

– Надо лететь. И решать на месте. Пару ходок туда-сюда, и на время по деньгам закроемся. Только лучше без курьеров. Дело разовое и лишние люди ни к чему. – Миша добрых десять минут потратил на озвучивание схемы, которую хозяин, председательствовавший в кресле за столом, знал и без него.

Остальные совещатели, числом трое, слушали и вникали. Чинно, строгой парой, сидели Макс с Сашком. Рядом, чуть особняком, – Ирена.

– Кто поедет? – спросил Сашок, как всегда, начавший с несущественного вопроса.

Миша поморщился, но решил не заедаться, и снизошел до ответа.

– Сначала я. Договорюсь и привезу, сколько смогу. Потом поедет кто-то другой. Скорее всего ты или Максим. Нам с Иреной уже придется неотлучно быть здесь. Пойдут деньги и документы.

– Сколько повезем? – это, уж конечно, Ирена.

– Килограммов тридцать, никак не меньше. Денег в кассе и на счетах не хватает, а первый взнос очень срочный. В три партии по десять. Самого чистого. Тогда должно хватить.

– Фью-ить! – Макс присвистнул от изумления. – Ничего себе!

– Да, рискованно. Но не так, чтобы очень. Зато после можно с этим бизнесом окончательно завязать. Свернуть и Сочинский и Трабзонский каналы, а лучше – перепродать. Желающие найдутся.

– Ну, риск, так себе. Подумаешь, героин. Не атомные же боеголовки, – отозвался Сашок, – кто надо, давно подмазан. А кто не надо, так и не узнает, дай бог.

Впрочем, риск операции по оказанию скорой финансовой помощи и в самом деле был невелик. Челночные, дружественно-турецкие каналы исправно функционировали не первый год, бесперебойный поток тек через Адлер на Москву, оттуда уходил к надежным партнерам. Кто надо был в курсе и не обижен, а кто не надо без следа смывался тем же потоком. Риск был лишь в сроках и в количестве. Товару требовалось сразу много, и нужен он был слишком быстро – компаньоны ждали всего каких-то пару месяцев. Дело выходило столь важным, что от обычного способа отправки решили отказаться совсем. Не дай-то боже, позарится на крупный куш вольнонаемный ставленник-управляющий. Хоть и привязан крепкой веревочкой, но и искушение велико. Да и дурак-курьер тоже ведь человек, и кто его знает. А свой глазок, как известно, смотрок. И Миша, с хозяйского благословления, отбыл на юг и далее в басурманские просторы обеспечить и подготовить.

В марте "архангел" счастливо донес из Сочи в столицу первую часть груза и с ним благую весть о прибытии через неделю следующей партии "веселого" товара. И дело завертелось. Ирена оформляла и списывала спонсорскую помощь, обольстительно раздавала борзых щенков, отдавала пас; Миша принимал, играя примерно в те же игрушки, но на ином уже поприще; компаньоны были по обычаю довольны надежным и обязательным как смерть Яном Владиславовичем. А вскоре, ровно через семь дней, Сашок удачно переправил еще десять полиэтиленовых, сыпучих брикетов. Прогулялся к родным, подзабытым берегам, подышал оздоровительным морским воздухом. Последние килограммы ожидались не ранее, чем к концу этого удачного, первого весеннего месяца.

Первого апреля, шутливым и легким солнечным днем, молодой, изящно-кожаный человек, такой же легкий и шутливый, проходил регистрацию в "зале делегаций" Адлерского аэропорта. Пока шла обыденная канцелярская возня с билетами, пассажир этот, пребывавший в превосходнейшем настроении, не скучал. Подурачился с девушками, оформлявшими посадку и талон, посмеялся над их по-детски примитивным: "ох! а у вас рукав весь в краске!". Бежевый, короткий кожаный плащ был чист как стеклышко, но первое апреля есть первое апреля. В ответ стильно одетый молодой господин, сделав страшные глаза, зашептал одной из девочек: "вы ужас как испачкали чернилами носик, на вас оглядываются!" Девушка, пусть и не поверила, но на всякий случай выхватила из кармашка униформы зеркальце. Посмотрела, облегченно заулыбалась – не сердиться же на такого симпатичного и, судя по костюму, состоятельного клиента "Аэрофлота".

Из багажа при бежевом пассажире были лишь перекинутый через плечо новенький портплед, да небольшого формата черный портфельчик, с матовой, стальной застежкой. Выходило – только ручная кладь. Что девушки и зафиксировали в билете. Пассажир проследовал в комнату отдыха, заказав подать себе кофе и, за дополнительную плату, хорошего коньяку.

– Ну почему, как милый парень, так непременно голубой! – вздохнула одна из девушек-регистраторш.

– И с чего ты взяла? По-моему, так обычный натурал и даже бабник. Вон какой накачаный и здоровяк, – ответила ей другая, та, что переживала по поводу испачканного носа.

– Подумаешь! Это ничего не значит. У меня на "них" нюх. Несколько раз уже так обломалась, – вздохнула всезнающая товарка, – что можешь мне поверить. Да ты вспомни, как он разговаривал: душевно, будто мы ему подружки. Не-ет, настоящие мужики, те бы рисоваться стали, пусть и просто так. Жаль, по всему видать, классный парнишка, и невредный.

Невредный пассажир на этот момент сидел уже в отдельной комнате отдыха, в гордом одиночестве пил кофе с армянским, терпимого качества, коньяком и смотрел по старомодному телевизору местный кабельный канал, передававший рекламную чушь о свежеизобретенной супердиете. Другого ничего более из ящика выкрутить не представлялось возможным из-за отсутствия дистанционного пульта управления и неисправности стационарного. Но Макс Бусыгин, опознанный ушлой регистраторшей, имевшей глаз-алмаз, как "голубой" клиент, по этому поводу не переживал. Миссия, с которой два дня назад он отправился к берегам Черного моря, успешно была им завершена, и оставалась только легкая самолетная прогулка обратно в столицу со всеми удобствами, какие только мог предоставить ему первый класс на российских внутренних авиалиниях. Товар, ради которого, собственно, и было предпринято путешествие, уютно лежал, упакованный равномерно внутри портпледа, и о своем присутствии молчал по-партизански, не выдавая его и намеком. Да и кто бы заподозрил в таком неблаговидном и уголовно наказуемом проступке, каким является контрабанда наркотиков в особо крупных размерах, молодого, лощенного денди, со спортивной фигурой и стильной стрижкой, благоухающего изысканными туалетными водами. Зачем симпатичному и успешному на вид бизнесмену, какого старательно изображал Макс, одетому от Бриони и Армани, путешествующему по бумажно-портфельным делам, связанных, наверняка, с высокоумными инвестициями и кредитами, марать руки о грязное правонарушение последнего разбора? Правильно, незачем. И потому такая дикая мысль никому из должностных лиц, обслуживавших адлерский аэропорт, не приблудилась, даже и случайно, в их ответственные головы. Конечно, были в Большом Сочи люди, которые отлично знали, как и с чем летит модный столичный человек, чей тягчайший порок, по мнению наблюдательной регистраторши, состоял всего-навсего в нетрадиционной половой ориентации. Знали, как не знать. И приложили руку к его успешному путешествию. Но скорее откусили бы себе язык, чем выдали стражам порядка заезжего эмиссара. Кто такой Ян Владиславович Балашинский в Сочи помнили крепко, так же как и достаточную длину его безжалостных рук.

Как и положено было расписанием, старенький, видавший виды лайнер ровно через два часа зашел на посадку в аэропорту "Внуково". В Москве сияло солнце ничуть не менее яркое, чем то, что вставало над южными морскими берегами, разве что воздух все же был прохладнее. По возвращению никаких проволочек не ожидалось. Макс прошел бы через обычные ворота прилета в общей массе пассажиров, не привлекая внимания, к стоянке автомобилей, где его в "навигаторе" поджидал бы Сашок. И оба отбыли бы в Большой дом без шума, пыли и ненужной суеты. Охрана Максу, смешно говорить, не требовалась вовсе никакая, а повторение истории с перестрелкой невозможно было бы в людном аэропорту… Если бы да кабы.

Рейс из Махачкалы, задержанный на родине по неизвестным и несущественным причинам на три часа, сел за сорок минут до прибытия Максова самолета. Но этих минут таможенно-милицейскому патрулю, действовавшему по разработанной наводке, вполне хватило, чтобы задержать и арестовать двух весьма агрессивных аварцев с грузом нелегального опия. Акт изъятия составили на месте, патрульных с собаками, натасканными на обнаружение наркотиков отпустили, и те, дожидаясь команды занятого начальства толклись у выхода, курили, травили байки, пугая приезжий люд угрюмо рычащими псами.

Внуковский аэровокзал на беду Максима Бусыгина находился в стадии долгосрочной перестройки, отчего несколько выходов были перекрыты и оставлен лишь один узкий проход, петлявший между временными щитами изоляции малярных работ. У стеклянных дверей, ведших наружу, Макс, конечно, заметил патруль в форме и с собаками, но не придал этому обстоятельству ровно никакого значения. С какой бы целью ни были бы приведены в здание служебные псы, боятся их было бы ребячеством. Макс знал по собственному опыту, что даже самые свирепые ротвейлеры и доберманы вблизи "вампов" в лучшем случае поджимали уши и хвосты, а в худшем забивались в ближайший угол и тихонько подвывали. Здесь же были налицо лишь два сопящих и слюнявых бассет-хаунда.

Но удача, до сих пор сопутствовавшая деловым начинаниям Балашинского и компании, решительно-бесповоротно развернулась в этот день во Внуковском аэропорту на сто восемьдесят градусов. Длинноухие друзья таможенников, мгновенно и, безусловно, как и положено мудрым, безъязыким тварям, разгадали сущность бежевого господина с портфелем и сумкой на плече, и при иных обстоятельствах трусливо-благоразумно остались бы сидеть подле своих хозяев от греха подальше. Однако, содержимое сумки нелюди-пассажира взяло верх над страхами. Бедные бассеты, так и не получившие еще после успешных розысков положенной им порции дури, испытывали жестокие мучения и ломки, и, в порыве отчаяния, желая то ли добыть исцеления самостоятельно, то ли еще раз выслужиться перед проводниками и заставить их выдать немедленно малую толику спасительного наркотика в счет заслуг, рванулись вперед, наплевав на свой страх.

Как бы то ни было, но Бусыгин оказался совершенно не готов к происходящему, хотя неожиданностей в своей жизни повидал немало и с честью выходил из многих неприятных ситуаций. И, как любой шпион или удачливый грабитель, утративший бдительность, попался на пустом месте. Это была та самая глупая и непредсказуемая случайность, которая вторгается в налаженный механизм отработанного порядка, ничем не извещая о себе. Ее появление невозможно предсказать даже по теории вероятности, потому что ни одна точная или не очень точная наука не может предсказывать немыслимую дурость. Как если бы человек, переживший авиакатастрофу и отделавшийся всем на зависть и удивление легкими ушибами и ссадинами, взял бы на земле из рук заботливого врача скорой помощи пластиковый стаканчик с валерьянкой, выпил бы ее, подавился и умер. Невероятно, глупо и смешно. Но очень даже может быть.

Бассеты с лаем и визгом драли на части несчастный портплед, Макс мог сбить их насмерть одним ударом руки, но не предпринимал ничего. Только неловко пытался выдрать сумку из собачьих зубов. Тут же прозвучало и неизбежное "гражданин, пройдемте с нами". Конечно, ничего не стоило сбежать, захватив с собой товар, но тогда Максу наверняка пришлось бы убить как минимум двоих патрульных, уже передернувших перед ним автоматы с обоих боков и, возможно, покалечить еще и проводников собак. Тогда на нем оказалось бы несколько милицейских трупов и куча другого рода дерьма. Вычислить его по описанию не составило бы труда, и к хозяину тотчас бы явились с неприятными вопросами и подозрениями. Чем кончилось бы такое дело трудно и вообразить. Проект скорей всего пришлось бы похоронить – вряд ли кураторы захотели б иметь общий бизнес после такого вопиющего скандала. А самого Макса наверняка бы ждала участь мнимого покойника Стаса, и то, если не пришлось бы попросту удариться в бега. Лучше уж потерять в малом – всего лишь некоторую, восполнимую сумму денег, и пережить временную несвободу. Оттого, после секундного, в бешенном темпе, мыслительного процесса, вихрем отметавшего и выбиравшего варианты, Макс Бусыгин решил сдаться и взять все на себя. Главное – перенести события в спокойное и дальнее место, наделав при этом как можно меньше шума. Что хозяин вытащит его из кутузки и сделает это шито-крыто Макс не усомнился ни на миг. Лишь бы выиграть время. Он растерянно и добродушно улыбнулся подлетевшим патрульным, слабо ойкнул на легкий тычок автоматом в спину и безропотно дал застегнуть на запястьях наручники. Портплед и черный портфельчик у него, разумеется, тут же отобрали.

Когда в каморке линейного отделения открыли портплед и осмотрели содержимое, менты только ахнули. Замешательство было столь велико, что почти минуту в замызганном помещении, полном ответственного народу, царила прямо-таки гробовая тишина. Пока, наконец, старший, нервный, язвенного вида мужчина в майорских погонах, не протянул:

– Та-ак! – и снова замолчал, видимо не решаясь продолжить мысль.

– Николай Ильич, да ведь это же… – начал было паренек в штатском, по виду начинающий опер.

– Молчать! Лишние – во-он! И ты, Зайцев, иди, и людей забери. – Майор сделал резкий жест рукой, и мужичок, тоже в гражданской одежде, но постарше, в летах, кивнул и потащил за собой прочь из комнаты еще несколько человек.

Макс стоял совершенно спокойно, глаз не опускал, смотрел начальнику в лицо, но не вызывающе, а многозначительно и строго. Тут, однако, подал голос капитан в форме, похожей на ОМОНовскую, в деталях Макс не разбирался, и с автоматом через плечо.

– Николай, оформляй изъятие и передавай нам… Не будем ссориться.

– Паша, ты подумай, может лучше через нас… – начал было уже все понявший и взвесивший дальновидный майор.

Но капитан Паша договорить не дал.

– Знаю я эти шутки. Он к вечеру будет на свободе. Так что давай-давай. Если не хочешь служебного расследования… Я молчать не буду, ты меня знаешь.

– И не боишься? Дело-то непростое. Такой груз сам по себе за здорово живешь не ездит. Смотри, кому на хвост соли насыпешь, ась? – нервный майор злобно сощурился.

– А я для того и поставлен, чтоб разным гадам на хвосты наступать! Мои боялки еще знаешь когда отбоялись? – почти выкрикнул капитан с плохо скрываемым бешенством.

– Ну-ну, тебе жить. Я что, мое дело маленькое. Вот акт оформим.., – майор велел привести понятых, началась обычная в таких случаях процедура.

Когда волокита с бумагами была, наконец, завершена, Макс, не без пользы за это время шевеливший мозгами, вдруг сказал, обращаясь непосредственно к понятливому майору:

– Товарищ майор, Николай Ильич, кажется. Я хочу написать чистосердечное признание. Сейчас и немедленно. Желательно, в вашем присутствии. Насколько мне известно, в этой просьбе, сделанной к тому же при свидетелях, вы не можете мне отказать.

Майор, учуяв вновь проклюнувшуюся выгоду, посветлел глазами.

– Конечно, конечно, гражданин Бусыгин. Не только не откажем, но и всячески поприветствуем похвальное намерение. Признание желаете писать публично или, так сказать, в спокойной обстановке?

– В спокойной остановке. Но хотелось бы в вашем непосредственном присутствии.

– Вот козел! – ругнулся капитан Паша и добавил еще ряд трехэтажных непечатных выражений.

– Паша, гражданин имеет право, – укоризненно-насмешливо попрекнул капитана майор Ильич. – Пройдемте, гражданин Бусыгин для чистосердечного признания… Не кипятись, уж потом он твой.

– Это уж точно, – сквозь зубы процедил капитан, делая вид, что плюет себе под ноги. – По дороге еще поговорим, жопа! Я те ребра пересчитаю, умник.

Макс, однако, на последние слова капитана Паши большого внимания не обратил и смысла их вовсе не испугался. Угрожать побоями ему, "вампу", было более чем забавно.

В кабинетике, куда привел его майор, Макс первым делом начертал на листе бумаги несколько цифр и протянул лист Николаю Ильичу.

– Позвоните срочно по этому номеру, только не отсюда. Расскажите все. Считайте, что на шубу жене уже заработали. Это для начала. И не мешкайте. В этом деле замешаны очень, я повторяю, о-ч-е-н-ь важные люди. Вы поняли меня?

– Понял, понял, не такой дурак как некоторые, – Николай Ильич многозначительно посмотрел на дверь, за которой остался воинственный капитан Паша. Листок с цифрами он бережно убрал во внутренний карман форменного кителя.

– Это отлично. Теперь запишем признание, о том, как я, Бусыгин Максим Романович, по просьбе неизвестного мне гражданина, имя и фамилию я не знаю, встреченного мною случайно в аэропорту города Адлера, взялся передать в Москву портплед… Вы записывайте, записывайте…

ГЛАВА 27. КУКУШОНОК

– Это невозможно! Это немыслимо совершенно! Два месяца! Бедный, бедный Максимушка! Разве ж он выдержит? – причитал Фома, колобком катаясь из одного конца обширной гостиной в другой, заламывая руки и нервно теребя очки. – Как вы не понимаете, ведь это же конец!.. Ему надо устроить побег, да-да, побег! Ну что же ты, Миша, молчишь? Черствые, равнодушные эгоисты!

Но собравшиеся в этот скорбный час в гостиной Большого дома не были ни черствыми, ни равнодушными. Молчали не от бесчувствия и личной корысти, а от леденящей мысли растерянности и осознания всего ужаса сложившейся ситуации. Миша, Ирена, Рита и Стас, пришла даже Машенька. Сашок, заботливо опекаемый двумя хозяюшками, тоскливый и пьяненький сидел в дальнем углу. И, конечно, Ян. Он тоже молчал долго, слушал бесполезные и комичные завывания "апостола", был хмур и неподвижен. Он же первым и заговорил:

– Лера, детка, я тебя очень прошу, налей своему мужу выпить, пусть успокоится. И усади его, ради бога; у меня уже голова кружится от его хождений. – Ян, дождавшись, пока Лера, взяв "апостола" под руки, отвела охающего и стенающего супруга к бару, обратился, наконец, к семье с чем-то, похожим на правительственное заявление, переданное Левитаном советскому народу в полдень 22 июня известного года: – Дорогие мои, давайте не будем заранее хоронить ни нашего брата, ни наше нынешнее существование, ни наше будущее. Если в данный момент выход и не найден, то это не означает, что его не существует, согласитесь? Значит, будем думать и думать быстро. И заняться мыслительным процессом я рекомендую решительно всем, без исключения. Это не частное дело, касающееся только лишь Боевой группы, а наша общая беда. Пока же разойдемся, уже довольно поздно и дальше перетирать воду в ступе нет никакой нужды. Ирену я попрошу пока остаться в доме. Завтра с утра группе и всем желающим собраться в моем кабинете. Это все.

Ян вышел в полном молчании, за ним сразу поднялась Машенька. После, так же без лишних слов, стало расходиться на ночлег и остальное семейство. В гостиной задержались только мадам и сумрачный "архангел" со своей Ритой.

– Миша, неужели все настолько серьезно? Я приехала последней и, может, что-то упустила… Я не собираюсь играть в игры, слишком уж ситуация тревожна, поверь мне. Обещаю, что не буду искать с тобой ссоры, по крайней мере, до тех пор, пока все не кончится и Макс не будет сидеть здесь с нами за столом. – Ирена не врала. И ей и семье было нынче не до старых счетов и обид.

– Серьезно! Серьезно, милая моя, не то слово. Я бы выразился определеннее – все катастрофично!

– Но у тебя же связи! Я не говорю уж о самом Яне, но ты же можешь почти невозможное. Почему же ничего нельзя сделать? Если надо, Миша, ты только скажи, я кого-нибудь соблазню или…

– Ирка, да как ты можешь так думать! Мишечка уже третьи сутки бьется как рыба об лед. Чего только не делал, к кому только не обращался! Кучу денег извели, а толку чуть, – возмутилась Рита, вступившись за мужа.

– Рита, погоди. Иринка не то имела в виду, – мягко осадил жену «архангел», а сам невольно отметил про себя: "Вот она уже и Иринка, видно, правду говорят, что общие несчастья сближают, а завтра, глядишь, опять вцепимся друг дружке в глотку. А-а, лишь бы Макса вытащить." Потом уже, когда Рита, надувшись, замолчала, обратился к мадам: – Понимаешь, с самим Максом вопрос принципиально решен. Никто дела до суда доводить не будет. Замотают на следственном этапе бумаги и выпустят чистеньким за недостаточностью улик. Белым и пушистым.

– Так в чем же тогда проблема, я что-то не понимаю?

– Проблема, Ирочка, во времени. Раньше, чем через два месяца дела не закроют. У них своя процедура. И это, заметь, самый короткий срок и то лично для хозяина. А никаких двух месяцев у нас и в помине нет. Самое большее, три недели. Да и то я не уверен, что Максим столько-то продержится. Когда он в последний раз получал "допинг"? Вот-вот, больше десяти дней прошло…

– Так вытащи его под залог, в самом-то деле! Под подписку или еще как-нибудь! Ну, не мне тебя учить, – перебивая "архангела", выкрикнула Ирена, но тут же и замолкла, неожиданно остановленная выражением Мишиного лица, беспомощным и отчаянным.

– Пробовал… Ты даже не предполагаешь, сколько давал и что обещал. А получил кучу недоумений и подозрений, если не сказать хуже. Ян велел прекратить и не светиться больше.

– Как это? Ян приказал бросить..? – у Ирены язык не повернулся продолжить и развить крамольную мысль далее.

– Господи! Что ты мелешь! Не впадай в мои же заблуждения. Ну не могу я объяснить человеку, пусть ответственному, но всего лишь просто человеку, если так понятнее, суть нашей проблемы! А с точки зрения тех, кому мы платим за Максима, они сделали все и даже больше. И никто уже не понимает, чего мы, собственно, хотим. Дело это грязное и мутное, да еще на нем столкнулись лбами два ведомства, и отступить они хотят, непременно сохранив лицо, тут уж не в деньгах дело. Хотя и те, и другие берут много и охотно. Потому спускают на тормозах. Дескать, парень ваш выйдет целый и невредимый, но через некоторое время. Уговорили, что не более, чем через два месяца. О иных сроках и слышать не желают.

– Но ведь Макс ждет в тюрьме, а не на даче у двоюродной бабушки! – возразила мадам.

– А они на это совершенно справедливо замечают, что парнишка наш устроен по высшему разряду. Камера двухместная, могли и одиночку, но Максу так веселей. Там у него и мини-холодильник, и телик с видиком и ни в чем никакого отказа, и сосед – порядочный человек, чиновник из Минатомэнерго, сидит за взятку. Вернее, будет сидеть до тех пор, пока у Макса от жажды кровавые круги в глазах не пойдут. И потом, Макс для них – деловой, матерый порученец, особо ценный, раз такие люди о нем хлопочут, а стало быть, не кисейная барышня и не расклеится от того, что погостит в казенном доме смешно сказать сколько.

– Зато, когда у их постояльца случится кризис, будет не до смеху. Могу себе представить! Интересно, что они будут делать тогда? – у мадам вопрос сам собой исторгся саркастично и зло.

– Что будут делать? Да убьют, со страху или от греха подальше. Остановить его не смогут, да и Макс живым не дастся. Вооруженной охраны там, понятное дело, навалом, и выбраться ему на свободу – без шансов. Прорвется из здания – расстреляют во дворе. Крови море будет, это я могу обещать. А после пойдут всякие ужасы со слов уцелевших очевидцев, вскрытие и другие приятные для нас вещи. Дай бог после ноги унести. И то, думаешь не начнут искать по всему свету обалдуи из служб и управлений? На полвека жизни спокойной не видать. Ну это ладно, пересидим, пока все забудется. У спецагентов станет одной легендой больше. Но Макса мы потеряем. И Ян еще ничего не решил с Машей и с сыном.

– А они с какого боку? – отрывисто спросила Ирена, стараясь, чтобы слова ее имели оттенок равнодушия и проходного интереса. Упоминания о Маше и маленьком Лелике в любом контексте были ей ненавистны до ледяной дрожи в груди.

– Как же? Пускаться в длительные бега с неподготовленными физически людьми опасно. Мало ли что может приключиться? К тому же, одно дело человек, пусть самый лучший, и другое дело свой, "вамп". Тут вопрос доверия, – Миша разоткровенничался против воли, но и глубокими, томящими его тревогами не смог не поделиться хоть бы и с Иреной.

– Вон как дело повернулось! А то – Машенька, да, Машенька. Выходит, хороша Маша, только не на нашу кашу! – Ирена рассмеялась не без удовольствия.

– Послушай, уж я знаю, сколь сильно ты ее не любишь, если только слово "нелюбовь" подходящее в данном случае выражение. Но ты сама пожелала перемирия. Потому, если говорить серьезно, то у меня, в отличии от Яна, большие сомнения на счет его жены. В смысле выбора.

– То есть ты пытаешься мне сказать, что девица выходила замуж за клиента красивого и богатого, уважаемого и с положением, и плевать ей было, кто он там, вампир или черт в ступе. А теперь, если не дай бог, и впрямь жареный петух в заднее место клюнул, то неизвестно какой фортель эта замужняя сучка выкинет? – грубо, но очень точно изложила "архангеловы" мысли мадам.

– И ничего Машка не сука! Она Яна знаешь как любит! – вступилась до той поры стойко и обижено молчавшая Рита, задетая несправедливостью в адрес подруги.

– Любит, любит. Его все любят… Только каждый по-своему… Некоторые замуж выходят… за других.

Намек был страшно несправедлив и болюч до слез. Рита сначала задохнулась в жгучем столбняке, потом, под накатившей волной гнева собралась в напряжении, набрала полные легкие воздуха для достойного отпора богохульнице, да так и выпустила его вхолостую. "Архангел" не дал разгореться ссоре, остановил супругу взглядом и твердым, но и нежным пожатием руки.

– Не будем сейчас считаться друг с дружкой и выяснять отношения. Особенно, когда один из нас в беде, – сказал Миша примирительно и мягко. – Так о чем бишь я? А вот о чем: у Маши есть еще и сын, тоже пока маленький человечек. Какое решение она примет, наилучшее для Лелика, нам не известно. Если они останутся в Москве после нашего бегства, считай, что оба пропали. От них не отстанут, будут шантажировать и Яна и нас. Так что для Маши, в случае нашего провала, реален лишь один выход. Отъезд со всей семьей. Тогда ей и Лелику придется вместе с нами скрываться всю их недолгую жизнь, а это значит, что будущее Маши и ее сына практически получится загубленным. Если только они не перейдут в другое состояние. Но и тогда и Маша и Лелик в некотором роде станут отверженными и прикованными к семье на неопределенный срок. Это не считая издержек нашего существования. И как мать, она не может не задумываться над тем, что выйдет из ее Лелика, когда он станет взрослым. Вряд ли сын такого отца изберет мирную судьбу велеречивого Фомы, чей образ жизни мало отличается от уклада наших домохозяек. Тогда, при некоторой вольности в рассуждениях, может получиться, что Маша сознательно и умышленно сделала из своего сына безжалостного убийцу. Но хуже всего то, что какой бы выбор она ни сделала за себя и своего ребенка, это, возможно, будет мучительное и страшное для нее решение.

– А человек, загнанный в угол судьбой, может наделать отчаянных и плохо прогнозируемых глупостей, – подытожила панегирик Ирена, невольно копируя Мишину адвокатскую манеру выражаться. – Но чего делить шкуру неубитого медведя? И потом, может Машке выбор делать будет легко и приятно. Может, она прямо завтра согласится на "операцию"?

– Опять плохо. Хрен редьки не слаще. Скрываться с двумя тяжело больными на руках – последнее дело. Особенно, если один из них маленький ребенок.

– Ну, тогда только и остается, что шевелить мозгами и любой ценой вытаскивать с кичи нашего неудачливого наркобарона, – пошутила мадам напоследок, и их маленькая компания тоже разошлась почивать.

И кто бы мог тогда подумать, что этой же ночью выход для всех найдет Маша, маленькая Маша, далекая от криминальных семейных драм домашняя любимица, примерная жена и студентка-отличница. Но именно она, как и подобает будущему большому ученому, обладала в должной мере свободой абстрактной мысли и строгой логикой в решении любой частной или общей задачи. Там, где пасовала многолетняя хитрость и звериная мудрость, где бессилен был ставший за долгое время бесценным жизненный опыт, все выиграл холодный, математический, шахматный ум.

Оставшись в собственной спальне наедине с мужем, все еще хмурым и озабоченно молчаливым, Маша задала ему, казалось бы, совсем простой вопрос:

– Янек, а из-за чего именно нашего Максимку держат в тюрьме? – при этом Маша не выглядела наивно-любопытной дурочкой. Напротив, голос ее был серьезен и задумчив.

Ян ответил ей машинально и с грустной усмешкой:

– Из-за десяти килограммов чистого героина, детка. Ты спи, не думай об этом.

– Значит, если бы этого героина не было, то Максимку бы отпустили? – все также серьезно спросила Маша.

– Если бы его не было, он бы и вовсе не сидел сейчас в камере, – ответил Балашинский, но собственной шутке даже не улыбнулся.

– Да нет же! – Машенька досадливо сморщила носик, видя, что муж ее не понимает. – Если бы этого героина сейчас не было бы, Максимку отпустили бы?

– Как это? – переспросил Балашинский, вдруг словно бы очнувшийся ото сна.

– Ну если бы героин вдруг исчез или его кто-нибудь бы… взял, то есть украл? Кто-нибудь совсем посторонний, не наш? Если отсутствует причина, значит и следствие любого процесса должно быть аннулировано. По логике вещей, то есть, эксперимента. И раз Максик сидит из-за этого героина, а самого героина нет, то…

Договорить Маше уже не удалось: Балашинский выкрикнул что-то нечленораздельное, рывком подхватил Машеньку, крепко поцеловал в губы. Потом заговорил сам, быстро-быстро, размахивая при этом руками:

– Выкрасть сложно, но куда проще. Чем добыть из-за решетки самого Макса. Как? Придумаем. Свой человек? Найдем. Тогда можно торговаться. С теми, кто решает. Держать Макса в заключении. Не будет никакого смысла. Только очень быстро… Ты моя золотая умница!

План был обнародован на следующее утро. Бури оваций он не вызвал, но разрядил сгущающие над семьей тучи, ибо это был какой-никакой, но все же реальный выход. Изъять вещественное доказательство при далеко не идеальном порядке в условиях его хранения представлялось возможным, Миша этого не отрицал, но поручить подобную задачу особенно было некому. Людям информированным и взявшимся опекать затворника Макса он довериться не рисковал. Слишком много возникло бы ненужных семье вопросов, а подкупить в лоб ответственного чужака представлялось еще более опасным. Тогда хозяин и обратился к мадам:

– Ирена, нужен твой полковник. Как хочешь, но заставь его поработать на нас. Для каждой козырной карты наступает срок, когда ее не придерживают более, но выкладывают на стол. Твой протеже, он многое может?

– Поля? Поля может! Пистон нам всем вставить! – хмыкнула Ирена, представив себе выражение лица благословенного Курятникова в ответ на ее просьбу поспешествовать в краже десяти килограммов изъятого героина. Но жгучая, страшная и шальная мысль, явившись вдруг незванной, ожгла Ирену изнутри, и, не успев осознать значение ее до конца, мадам перестала хмыкать. Ответила хозяину так: – Поля может, только, бога ради, не лезьте к нему сами. Ни ты, ни Мишка! Тут надо нежно, в виде личного одолжения. И за пять минут мне не управиться.