Текст книги "Абсолютная реальность"

Семь верст и все лесом

В выходные он поехал к Леночке. Именно «к», а не «за», изображая воскресно-субботнего папу. Калерия дочку на руки с ночевкой не выдавала. Только для парковой прогулки с возвратом на обед – не вздумай кормить на улице! У ребенка режим. И к себе не води – знаю я, что там делается, нечего девочке смотреть на непотребство. Никакого непотребства и в помине не было, тем более Леонтию в голову, даже при белой горячке, не пришло бы питать свое единственное обожаемое дитя в уличных фастфудах. Разве только отвезти к бабушке Рине – к Ариадне Юрьевне, к своей маме, Калерия этого не запрещала, с чего бы? Но привозил он Леночку в гости к родне нечасто, не потому что, боялся попреков, вздохов, взглядов с укоризной, напротив, вместе мама и отчим пыхтели, смеялись, суетились от радужного предвкушения общения с маленьким, умненьким, ухоженным «своим» ребенком, внучечкой, заечкой, малышечкой, – даже вечно блуждающая сестра Лиза, в короткие заезды на историческую родину, и та кудахтала курицей над забавной племяшкой, возилась с ней, точно с дорогой куклой, да и кукол, недорогих, но с душой, накупала тоже изрядно в подарок. Дело было не в скрытом порицании его существования отдельно от дочери – не сложилось, что поделаешь, зато какая крошечка, деточка, все прощается за одно это, – но мама и отчим сильно мешали общению. О «тет-а-тет» с дочерью можно было забыть, Леонтия как бы отодвигали на второй план или отодвигали вообще. Не получалось ни поиграть в «тайные» игры – дорассказать за папой старую-старую сказку, но с другим, смешным концом, типа «принцесса украла огниво у солдата и сбежала», ни от души крутить-вертеть ходкий руль у Ящера, изображая гонки по фантастическим лесам с кощеями и «бабками-ежками», папа рядом за штурмана, страшно кричит – смотри, по правому борту пень, налево и прямо, ага, болото, бултых! Ради этих моментов он, по сути, жил. Ради этого он шел на безусловное согласное унижение перед Калерией, два раза в месяц только и давала Леночку, а что будет, если объявится новый муж? Леонтию и думать о том не хотелось. О том, что дочку его, может быть, натаскают другого обзывать папой – с Калерии станется, она упертая, железобетонно-несгибаемая, в тех местах и в тех принципах, где как раз не надо.

Он уже отвозил Леночку по графику на обеденный перерыв в Денежный переулок, сам намеревался откушать неподалеку, на Садовом, в кафешке «Три басмача», там подавали неплохой плов. Калерия его за стол не приглашала, дескать, бывшего – подчеркнуто, – мужа она кормить разносолами не обязана. Когда только кормила? Леонтий такого не помнил. А помнил безжалостно угнетенную украинскую и молдавскую прислугу, которой поручались как раз разносолы, но не хочет, как хочет, ему не было обидно, разве немного недоуменно. Куска хлеба ей было жалко, что ли? Ведь нет. Когда болел – и навещала, и лекарствами едва не затравила, не в жадности дело. Дело в принципе, окаянном и растреклятом. Бог с ней, с Калерией. Ему и наедине с поддельным узбекским пловом хорошо… Он уже отвозил Леночку, как вдруг позвонил в панике Суесловский – наверное, едва протрезвел, была вторая половина воскресного дня, пора бы уже. Только почему Леонтию? Суесловский звонил с еженедельного «уикэндного» перепоя исключительно в экстраординарных случаях. Тем не менее, заранее припарковавшись у обочины – не хватало еще, болтая по телефону рисковать на дороге Леночкой, и из-за кого? из-за какого-то Суесловского! – в общем, Леонтий ответил на вызов:

– Алло! – про себя раздраженно добавив в адрес Суесловского «съешь дерьма кило!», слишком не ко времени был тот звонок.

– Алло, алло! Лео, это ты?

Леонтия так и подмывало ответить: нет, говорит слон! Как раз с натуральным ослом. Но он пересилил себя:

– Я, да! Мне сейчас неудобно…, – но договорить не успел.

– Какое там неудобно! Ванька (речь с очевидностью шла о Коземаслове) валюту по обменникам скупает! Доллары и евро! Ты что-нибудь об этом знаешь? – понятно, речь шла не о самом поступке Коземаслова, но о побудивших его к действию причинах.

– Нет. От тебя в первый раз слышу. Но если Коземаслов, то это серьезно.

– Еще бы! Что-то будет. Вот помяни мое слово! Ну, я побегу, раз ты не в курсе. На всякий случай надо поторопиться. Пока! – Суесловский, не дожидаясь ответного прощания, отключился, можно сказать, беспардонно-невоспитанно.

Тем не менее, его можно было понять. Даже Леонтий встревожился. Коземаслов скупает инвалюту. Что значило это известие? Да все на свете. Значило: грядет нечто такое, отчего обменные курсы доллара и евро могут скакнуть, причем до «божечки мои!». Потому, у Ваньки был нюх. Или предчувствие. Или предвидение. Или одержимые духи Дж. П. Моргана и Первого Ротшильда, сговорившись за огненной сковородой, выбрали его в свои медиумы. Коземаслов чуял всегда. Он и сам был как банковский показатель или биржевой индекс, ему не требовалась никакая высшая аналитика, и даром – умные пророческие статьи-обозрения в умных же финансовых журналах. Если бы Ванька бросился вдруг, без видимого повода затариваться по супермаркетам солью и спичками, Леонтий бы сказал – завтра, максимум послезавтра начнется война, великая или отечественная, не важно, но начнется обязательно. Хоть бы в объединенном мире стояла беспробудная дружелюбная тишина, все равно, войны не избежать. Почему? Ха! Ответ элементарен. Потому что Ванька Коземаслов уже набил закрома товарами первой необходимости. На все кровные! Так что, деваться некуда. Пока же Ванька приобретал валюту.

Леонтий в задумчивости невольно-неопределенно запустил руку в боковой карман. Зачем? Нащупал старый театральный билет и копеечную мелочь. Во внутреннем – еще кошелек-портмоне, надо там посмотреть. Сотню-другую, может пять, а если успеет с гонорарами, так и всю тысячу. Купить не мешкая. Для той же Леночки. И Калерии сказать – она встревожится наверняка, репутация Коземаслова ей известна, Калерия, как законченная бизнесвумен, к подобным предчувствиям относилась с благоговением. Тем более Ванькины закладки в завтрашний день ни разу еще не подкачали. Стопроцентное попадание, материальное воплощение теории идеальных типов по Веберу – тип идолопоклоннического священства «все что ни делается, то к худшему», будто бы для верного его нюха естественной погрешности-ошибки вовсе не существовало… и тут Леонтий одернул себя. Какая валюта? Какие Ваньки Коземасловы? Белены ли он объелся? Ведь завтрашний день для него случится совсем другой. Может уже, отныне и навек. Разве вот, Калерию предупредить. Деньги, подумаешь! Если он только захочет, если полслова…, только не хочет он, чистые намерения и руки, накладные расходы – это да, это – пожалуйста, а чтоб ему, как наемнику, фигушки, чухонец от него не дождется, хоть белый свет блином…, то есть клином сойдись на одной прифронтовой полосе. Правда, известие о Коземаслове и в новой жизни Леонтию могло косвенно выйти боком, ибо предвещало относительную экономическую нестабильность, и что много хуже, катавасии политические. Чего Леонтию теперь совершенно, в виду новейших обстоятельств, не хотелось бы. Ловить в мутной воде юркую рыбешку острогой – занятие малоперспективное. К тому же не понаслышке Леонтий представлял себе реалии войны информационной, которая, судя по Коземаслову, вот-вот наберет обороты. Тогда «просвечивать» интернет на заданную тему выйдет ему гораздо тяжелее, если тема вообще всплывет, ведь здесь могучую роль при поиске играет количество заинтересованных пользователей. Но Ванькин валютный поход предостерегал – скоро, оч., оч. скоро интерес перенаправлен будет в одну сторону. А ведь у Леонтия первое задание. Как первый боевой вылет профессионального летчика.

К этому времени Леонтий уже дважды посетил конспиративную квартиру. Назначаемое ему время словно бы вошло в русло приемных административных часов, с восьми до половины десятого вечера. Филон и Пальмира прибывали исключительно для его удобства заранее, чтобы успела хоть немного выветрится и раствориться в абсорбентах кошмарная укропная вонь от работавшей «полотерной» машины – к сожалению, окончательно запах был неистребим, побочный эффект, почти безвредный, если пользоваться устройством как должно, но уж если вдохнуть – пробирающий до кишок! Наверное, чухонец и его параллельная фея давно привыкли, принюхались, а может, и вовсе по отношению к местному роду людскому являлись генетическими мутантами, только укропный аромат особенно их не доставал – так, будто бы ценитель-сыровар, преспокойненько обитающий в компании многолетних зрелых «рокфоров» и «камамберов», сортирно-носочная вонючесть коих есть признак качества. Но все же не запах беспокоил Леонтия. А… сложно даже сказать, что. Много всего. Не говоря о том, что не банально и не тривиально впутался он в дела потусторонние, неземные, согласно науке, пока существующие гипотетически. Но вот – существующие же! И не розыгрыш, не казенный секретный эксперимент, нет! Слишком долго и… слишком достоверно для миража. Он был в ТОЙ пещере, и летел кубарем с ТОЙ елки. И синяки с ушибами вылезли на нем настоящие, конечно, согласно Козьме Пруткову, в сомнительных случаях лучше не верить глазам своим, но до каких пределов? Логика, логика и еще раз логика – по Косте Собакину! А логика говорила, и приговор ее был однозначен – все происходившее и происходящее с Леонтием суть абсолютная реальность. На том он примирился с настоящим: пришлось, даже как-то спокойно, без нервических срывов, есть и есть. Хорошо, что позвали именно его, открылись, доверились, но запросто б им вышло отшить, как, для примера, того же майора Серегу, не пригодился, не прошел пробы, а ведь на его месте мог бы оказаться Леонтий. И никогда бы он не узнал… никогда бы он не узнал… чего именно? Ну, хотя бы того, что наяву существуют иные параллели той самой реальности, которая суть.

Тревожило его более другое. Чего-то они не договаривали. Филон Медиотирренский с Пальмирой. Вроде все складно – много параллелей и все разные, одни развитые, иные не очень, набор вероятностей, он читал об этом сто раз. До оскомины. Вот только – современную, здешнюю, родную точку зрения, научную и около – это он им, а не они ему излагали. Параллельные пришельцы его лишь слушали. Внимательно. Пристально. Фея доброжелательно кивая. Чухонец пренебрежительно искривляя линейные губы. Все бы ладно. Терпимо. Но переглядки. Были, были! Так при малых детях мудрые родители глядят поверх кудрявых головенок, внимая рассуждениям о том, что ветер дует от того, что деревья качаются, и пока не решаются поправлять, дескать, рано еще толковать о воздушных атмосферных потоках, о формировании циклонов и их антиподов в областях высоких и низких давлений. После, когда-нибудь. Когда готовы будут воспринять. Так выслушивали в конечном итоге Леонтия. Он печенкой чувствовал – за переглядками скрывается нечто, такое, о чем не хотят говорить. Потому выбор, собственно, был прост. Либо рискнуть и довериться полностью безоглядно. Или сбежать и… возможно, донести. Он выбрал первое. Не с точки зрения разума, не с точки зрения доказательного убеждения – это он скорее навязался пришельцам, чем наоборот, не с точки зрения самой точки зрения в смысле философии мировоззрения. Нет, он захотел поверить и поверил. Его хотение, непреодолимое, необоримое желание решило все. Он знал теперь – подобно же дело обстояло вообще в любой массовой религии. Ты веришь лишь оттого, что сам этого возжелал, возжаждал, все прочее – малосущественный атрибут, если есть внутри тебя потребность, словно бы в еде или в воде, в глотке воздуха, в любви или в ненависти, здесь то же самое, ты веришь только потому, что хочешь верить. Леонтий как раз хотел. Пусть переглядываются. Но, чур! Пусть они будут на стороне правого дела, неизвестно какого, но правого, и Леонтий им помощник, здешний, избранный, преданный и благодарный. К тому же – Филон и фея Пальмира не пугали его. Не было в них… как бы это сказать? Васятниковщины и коземасловщины. Даже у чухонца, ревность не корысть, высоколобость не двоедушие низости, гордыню и стерпеть можно, вдруг в действительности есть от чего заноситься, биографии Филона он не знал, он вообще ничего о нем не знал толком, да и о Пальмире тоже. Кроме одного. Сказанного сразу. В первый его осознанный пятничный визит. Не ради их личностной безопасности, но дабы устранить неясность. Они добровольцы. Оба. Пальмира и Филон. Не посланные с заданием секретными организациями, не отправленные в научные командировки исследовательскими параллельными центрами, не внедренные хищными корпорациями в поиске ресурсов, а так, на свой страх и риск, что-то вроде благотворительности, сносно финансируемой, ну вроде как мы даем не слишком щедрой рукой на поддержание приютов для кошек и собак. Или, чтоб не чересчур обидно в сравнении – безбашенным фантазерам-дайверам на исследования морского дна в поисках пропавшей Атлантиды. Найдут, не найдут – суть дела не меняет. Хотя, а вдруг? – извечное, каверзное, из области определения той погрешности очевидной вероятности, когда и чайник, знаете ли, на раскаленной плите, того-этого, замерзнуть, ага! Теоретически может, конечно, при сочетании редкостных условий немыслимого порядка. И потому – кто-то ищет Атлантиду, всю жизнь и не напрасно, затонувший материк, понятно, не находит, зато нет-нет, да и подвернется что-нибудь науке интересное, океанское дно есть поле непаханое. А кто-то – на тех же добровольческих началах защищает «краснокнижного» амурского тигра, может, капризная кошка плодиться желает пока не очень, зато нет-нет, да и попадется очередной злостный браконьер в руки правосудию. А кто-то – в гвинейских чащах борется с лихорадкой Ханта, чудовищной и редкой пакостью, на свой страх и риск. А кто-то – на пожертвования открывает самодеятельный, но отчаянно перспективный драмтеатр для детей-сирот. Мало ли, как и что бывает, когда некоторым странным людям хочется чего-то гораздо больше, чем денег, чего-то, однозначно невозможного на первый взгляд, а на второй, вдруг и получится, так почему бы не дать? Много ведь не просят. Одно только – он, Леонтий, как представитель здешней флоры-фауны, есть кто? Горький сирота, амурский тигр, мифический континент или злобный вирус? И чего хотят добровольные пришельцы – спасать, искать, учить или сражаться? Непонятно. Они не объяснили. Они попросили. Пойти туда, пока они не знают достоверно куда, найти того, они пока представления не имеют кого. Однако! Однако есть несколько оповестительных знаков. Вешек, меток, зарубок на древесных вековых стволах.

Так вот – не мог бы Леонтий. Обнаружить заметки и зарубки, а лучше сразу и отследить, к кому приведут. Без исключения, ничегошеньки и никогошеньки не пропуская, чтоб не ушла мелкая рыбешка через крупноячеистую сеть. Какой ориентир поиска? А самый простой. Новые религиозные течения. Здесь, здесь, на данной территории, русскоязычной, грубо говоря. Почему не могут добровольцы? Могут. И делают. Мешает – некомпетентность мышления, – это Пальмира: все же мы чужие. Местные зауженные рамки сознания, втиснуться в которые! – это Филон: все же разность уровней, нет, Аг-ры он, конечно, не берет в расчет, но все же, все же! Леонтий пропустил чухонское хамство тогда мимо ушей, его взволновало иное. Причем тут религиозные течения, и на кой, простите, ляд и черт они сдались параллельным мирянам? В исследовательских целях – только и был ему ответ. А почему именно новые? Старые тоже вполне – магометанство, христианство, конфуцианство… Да-да! Все это занимательно, безусловно. Но ненужно. Грааль будущего – решили добыть у нас? Ну-ну! Леонтий еще и посмеялся. Но с иной стороны – а вдруг? Ему в тот момент стало лестно: действительно, чем это наша, тутошняя реальность хуже остальных? Что, в ней и Грааль поискать нельзя? Не одни же радиоактивные ископаемые. Пусть, если добровольцы хотят. Но ему сказали – и как-то странно сказали: миссия их непростая, религиозные тенденции, особенно новозарождающиеся, это не шутка. Само собой! Он, Леонтий, знает, подкован и образован соответствующе, и красоток-ведьм, бывало, сжигали, и неверным гяурам напрочь ятаганами головы секли, фанатизм, одним словом. Какие именно, все же, течения, интересуют добровольно прибывших? Буддистского, исламистского, кришнаитского толка? Нет! Был ему ответ. Ни то, ни другое, ни третье. Новые, в смысле совсем новые. Он поймет, едва увидит. То есть, прочитает. То есть, ознакомится по существу. То – чего не было допрежь совсем. Никогда на этой земле. И быть не могло. По объективным причинам. М-да! Задачка не из легких. Это сколько же надо перелопатить информации. Чтобы отобрать, рассортировать, отличить. А нисколько – так сказал ему Филон, первый раз, наверное, благожелательно-напутственно, видать, и впрямь, очень нужно было. Истинно новое всегда большая редкость, оттого всегда одно – и этого «одного» порой много, – так вот, тут задача не сортировать зерна и плевелы, а лишь найти единственное зерно, и не в плевелах даже, скорее, для сравнения, как звезду в бесконечной черноте, или одинокий белый гриб в бескрайнем и пустом от грибниц, пересохшем лесу. Потому – как повезет. Ладно. Леонтий не возражал. Хотя предложенная ему работа с одной стороны казалась интригующе-первооткрывательской в конечном результате, с другой же – кропотливо-занудной по характеру исполнения. Он пошутил тогда – его позывной отныне «эСКаПэ», разведчик на сопредельной территории, дай бог, чтобы не враждебной. Казаки-разбойники, красота! Его спросили, в частности, чухонец Филон, с почти осязаемым раздражением – он должен разгадывать глупые шарады или Леонтий сам изволит дать толкование. Что еще за «эскапэ»? Столовое блюдо французской нации, либо идиоматическое туземное ругательство? Достаточно вариантов? Ни первое, ни второе! Леонтий не обиделся, ну не понимает человек шуток, что поделаешь? И вполне ли человек? «эСКаПэ» – это аббревиатура. Иначе, Старший Куда Пошлют – он, Леонтий, такой посланец и есть. Шутка, конечно, – Пальмира улыбнулась, наверное, не вполне до нее дошло: разумеется – если Леонтию так хочется, он имеет право. Она произносила «Эскапе» слитно, будто целое слово, будто прозвище, может, ей казалось: хорошо, если новый помощник оценит происходящее с ним, как своего рода легковесную игру. Напрасно – Леонтий собирался взяться за дело всерьез. Разговор состоялся вчера, просьба прозвучала, а ныне Леонтий определил себе – отвезти Леночку, и после никаких попоек, никаких гостей-шатунов – даже мальчика Аркашу, если не выпроводить: с утра ведь сидит! то хотя бы отшить в угол вместе с компом, – никаких незапланированных походов «за компанию жид удавился, так почему бы и мне…?» Он теперь вроде как агент, не «007», само собой, но все же доверенное лицо внеземной… тьфу ты, пакость, почему внеземной?.. скорее внездешнепараллельной цивилизации. Работа, работа, на благо и во благо, руки чешутся, точнее, пальцы свербят, или дрожат, за клавиатуру! Глаз его алмаз, чутье как у собаки, он избранный и позванный! Ну, как-то так. А тут – на тебе, здрасьте! Я ваша тетя! Точнее, Ванька Коземаслов и его роль в спекулятивном росте валютного курса.

Он все же не побрезговал. Предупредил Калерию. Как оказалось, не безвозмездно. Его и покормили, и разрешили остаться смотреть с Леночкой мультики – о пионерке и Лаврентии Павловиче Берия (упаси боже от подобного сравнения!) – о Маше и ее Медведе, конечно, вполне приемлемое творение отечественной анимации. Только Калерия все никак не давала сосредоточиться на происходящем – папа, смотри, мишка в погреб упал! ну, папа! мама, отстань! – что конкретно сказал тебе Суесловский о Коземаслове? Услышал бы кто последние слова со стороны, решил бы – анекдот. Калерия, однако, требовала подробностей. Сколько купил и когда именно? До закрытия биржи, или уже после? Ах, Леонтий сам не знает? Если не знает сам, пусть спросит, у того, кто заинтересован в происходящем. Коземаслову, он, понятно, звонить не стал, не враг здоровью, да и не стоит Ваньке говорить под руку, это как сбивать свинью с трюфельного следа. Но Суесловского еще раз допросил подробно. Семьдесят две тысячи евро, по льготному курсу за опт? Это откуда же у Ваньки такие деньжищи? Он, что, в безлунные ночи грабит на кольцевой автозаправочные станции? Нормальные деньги, для нормального человека – оборвала его неуместный саркастический комментарий Калерия. Леонтий ни в коем случае не стал с ней спорить. Огнеопасно. Да и бесполезно. Калерия, как начала, так и пошла – с продолжением. Что некоторые люди заранее позаботились о будущем, и о настоящем, в смысле семейных ценностей: жены и детей – Леонтий попытался вставить: у Ваньки никакой семьи нет, напротив, в этом отношении ему ничего не грозит, скорее Коземаслов удавится, чем поделится, – куда там! Калерию несло, не слишком, впрочем, борзо, но неприятно. Дальше все о рыцарях, почему-то с большой дороги, хотя Леонтий никогда и ни в каком роде своих занятий не промышлял грабежом. О бессребрениках, что угодно для первого встреченного алкаша, а для самых близких! Разве подумают! Он думал, как раз всегда, но это не имело значения. Возражения его не были приняты. Тоже мне, бескорыстный джедай нашелся! Только вместо светового меча – граненый стакан!

Едва лишь Калерия вымолвила это слово «джедай», как Леонтия тут же и осенило. Дальше Калерию он слушал в пол-уха, чтобы не раздражать и чтобы – главное! – не упустить одну прегениальнейшую мыслишку. Конечно, джедай! То есть, Джедай с большой буквы. Николя Безобразов – первое искаженный вариант обычного Кольки, второе настоящая его фамилия, чего не бывает! А Леонтий Гусицын лучше, что ли? То-то! Вот как раз «Джедай» и было обиходное прозвище Николя. Собственно, он был не джедай, а диск-жокей, на одной «клевой» радиостанции, ностальгирующей исключительно в облачной области рока, от Элвиса до Оззи Осборна, от задиристых «Роллинг Стоунз» до тяжеловесных «Скорпионс». Безобразов был настоящий мастер волны – Джедай. И серьезный пользователь интернет-сайтов, имеющих отношение к КЛФ – Клубу Любителей Фантастики, если кто вдруг не знает. Без дураков, серьезный – Николя скорее стал бы собирать пустые бутылки по помойкам, чем «лайки» от друзей по «фейсбуку». Последних, кстати, у него и не было.

КЛФ слыл образованием природным, в том смысле, что возник стихийно. Давным-давно, once upon a time, во времена, когда пресловутая улитка братьев АВС еще и не думала ползти вверх по склону Фудзи. Без вмешательства вышних сил, государственных, профсоюзных или союзописательских. Клуб изначально как бы не запрещали, но и не разрешали, присматривали, конечно, так, в полглаза, чуть пристальнее разве, чем за собирателями антикварных спичечных коробков, и уж конечно, не столь строго, как за подпольными самиздатовскими перепечатками. Ну, есть и есть! Что мы, пальцем деланные или лаптем щи хлебаем! Не хуже Азимовых и Кларков имеются у нас – свои поганые, как говорили в старину отдельные славянские православные племена о соседних, погрязших в язычестве печенегах. Тоже вот Гансовский, или школа Ефремова, даже «Альтиста Данилова» напечатали и даже, что удивительно, кое-где похвалили. Хотя феерические творения Владимира Орлова, на трепетный взгляд Леонтия, к самому КЛФ отношение иметь могли лишь косвенное. Это скорее уж параллель с Булгаковым, если не напрямую с фаусто-мефистофельскими мотивами, тут явление в литературе уникальное, особняком стоящее.

…Вот здесь, в нарушение всех мыслимых правил текстового построения и традиций литературного созидательного процесса, откровенно начихав на последние, вступит сам автор. С заглавной буквы «А» или с прописной «я», не суть. С исповедью или с проповедью, не суть тоже, но… с тем, что он, автор необходимо для себя и далеко небесполезно для читателей хочет и должен сказать. О чуде-чудном. О диве-дивном. О явлении, прошедшем мимо, без злого умысла или с оным со стороны некоторых завидующих и поныне, но мимо многих, к горчайшему сожалению моему. Мимо – Владимира Викторовича Орлова: кому не знакомо это имя, и тем более, не читано и не видано вышедшее из-под пера Его, бойтесь! Вы потеряли, может быть, неизведанную соль земли и тропинку к тому сокрытому смыслу жизни, который безуспешно искали. Ибо человек этот возник, или воплотился, где-то далеко среди звезд, между никчемными и скучными «урви-сожри-подвинься!» и прочими загребущими повседневностями, в своей собственной абсолютной реальности, цена которой есть Вселенная. Теперь Он уж умер. Теперь нет Его. И я могу смело говорить и писать о Нем – никакой своекорыстный болван не упрекнет в нарочитости умышленного рекламного лизоблюдства, потому – Ему от моих слов ни холодно теперь и не жарко. Нет пророка в отчестве своем. Нет современного нам классика, и не почитаем мы Его таковым, пока…. Пока не будет истоптана в достаточной мере равнодушными Его могила, пока не будет оплевана она от всей низости души третьесортными бумагомараками – подумаешь, тоже мне, писатель! Не Гоголь же! – кто изрекает такое, оплевал бы и Гоголя, доведись в одно время с ним. А ведь жил Он рядом, все это время – жил, с нами – живой родник сотворенного слова, никогда так не думавший о себе, потому как, пребывал Он на небе и на земле – одновременно. И не гордился. Не просил для себя ничего – ни подхалимских премий, ни вырванных с кровью тиражей, ни покровительства сильных властью людей. И совершал дивные чудеса. И рассказывал о них всем, держащим уши и глаза открытыми, на волшебном языке, не имеющем ничего общего ни с одним природным человеческим, из беспредельного Ничто возникшим, зато умеющим околдовывать и чаровать. Так что – я не дам вам забыть. Не позволю. Когда-нибудь Он обязательно вернется, это будет вечное возвращение присматривающего за нами хранителя-гения, возвращение того, кто не может просто взять и сгинуть или навек пропасть. А в Москве, на улицах и площадях будут стоять: демон-альтист и рядом присмиревший синий бык – у Большого театра, скромный аптекарь возле старого клена – на улице Цандера, озорной Шеврикука с Чашей-Братиной в руке – в Китай-городе. Обязательно они встанут. Плохо, если иначе. Не все, конечно, в нашей воле, но многое, хотя бы и я сделаю, что смогу, обращаясь мыслью и словом снова и снова к Нему, кого я всегда почитать буду за учителя моего. За Колумба того мира, который лежит между всеми иными мирами, и куда нет доступа никому, кроме разве эпикуровых богов…

А КЛФ! КЛФ был КЛФ. И остался. Своевременно плавно перетек в интернет, оброс бородой, забурел, но главное, не растерял себя по ухабам, пребывал и поныне клубом именно любителей фантастики, а где как не там! И сайентологи вышли из фантастов, и карго-культ имеет в основании некую научно-фантастическую подоплеку, пусть и не просматриваемую сразу.

Правда, из глубин интуитивного подсознательного ориентирования к Леонтию сигнально всплывало – не туда он путь держит, ох, не туда! Но с чего-то надо же начинать! Вдруг ниточка и протянется. Клуб – сообщество, политизированное мало, а вот с точки зрения науки, религии и человека вопросы ставит нешуточные. Вопросы те, если не пророческий знак, хотя бы, путеводно подскажут в каком направлении далее брести. Какие ныне мыслительные тенденции в моде? Какие словечки, быть может, войдут в употребление? Какие идеи пока еще только витают в виртуальном воздухе? Прямая дорога не всегда самая кратчайшая, а лучшая… лучшая та, которую знаешь, хоть бы и через бурелом. Джедая, к примеру, Леонтий знал. И уважал за житейскую стойкость. А также – за некоторую бредовость в поведении. Это ж надо! С китайским обоюдоострым мечом «цзянь» за спиной – все, как положено в кассовых кинолентах, витиеватая чеканка с драконом и цветистая кисточка на рукояти, – хорошо еще, нарочно не заточенным, разгуливать по городу Москве! Дескать, спешно с тренировки, в лесном массиве на реке Сетунь, где собираются как раз ему подобные любители боевых искусств. Леонтий самолично был тому свидетелем, не с чужих слов, назначил как-то раз деловое свидание в «Шоколаднице» неподалеку, на Ленинском, Николя так и пришел, с холодным оружием, ничем не прикрытым, поставил небрежно возле батареи – перепуганные официантки, что закономерно, вызвали полицейский патруль. Правда, неприятностей никаких не вышло, сами блюстители, оба молодые парни, рок-радиостанцию частенько слушали, Безобразова узнали, по голосу, ну и документы, конечно, факт принадлежности подтвердили. Дурищи, чего пристали к творческому человеку, сидит и сидит, он же не скачет с саблей наголо! Да и меч тот тупой, им даже батон докторской колбасы, того-этого… не разрубить! Ушли, пожелав приятного аппетита и профессиональных успехов. Но инцидент-то был. Судя по тогдашней реакции Николя, далеко не первый, надо думать – не последний. Вот от этого-то меча и пошло – Джедай, да, Джедай. А вовсе не потому, что диск-жокей. Он и прическу престранную носил – выбривал ровно переднюю часть головы, а сзади ослиным хвостом свешивалась короткая косица. Леонтий пробовал как-то втолковать – ношение китайцем косицы есть знак подчинительной капитуляции перед захватчиками из маньчжурской династии, но, похоже, Николя, пропустил его замечание мимо ушей, косица явно нравилась ему, сама по себе – так какая, в горелый пень, разница! И Николя-Джедай продолжал разгуливать по московским просторам с сомнительным в статусе плетеным сооружением на голове, которое становилось год от года все удивительнее в длину и роскошнее в толщину. Видно, не без тщательного салонного ухода – подозревал о том Леонтий. Но ныне, вспомнив о Джедае, он принялся размышлять совсем об ином.

Н-да. Хорошо бы еще прояснить, по какой острой нужде Пальмире и Филону сдались эти религиозные течения? Установить конечную цель, так сказать. Когда наперед знаешь «зачем», куда легче понять «где» и «как»? Но на этот счет Леонтия не просветили, перевели разговор, мягко перевели. На абстрактный ученый интерес. Может, испытание на прочность. Может, тест на сообразительность. Нет, чего-то пришельцы не договаривали. Определенно! Что же, придется ему плутать наобум, одним словом – ежик в тумане. Мультипликационный персонаж, кстати, положительный. Пока Леонтий оценивал себя и свое положение, отмеренная порция похождений Маши и Медведя на диске закончилась. Калерия стала не грубо, но решительно выпроваживать его вон. Что же, покормила и на том спасибо… спасибо этому дому, пойдем к другому. То есть, к себе домой. Он так на сегодня решил – Джедай и до завтра подождет, легко! Тут еще обмозговать надо, как и что лучше спросить. Ну, пора и честь знать! Леонтий откланялся.