Текст книги "Пламя хаоса"

Глава 25

Все присутствующие затаили дыхание, ожидая, когда кто-нибудь, Нокс или Фэллон, нарушит тишину. И когда Фэллон заговорил, я наконец выдохнула. Пальцы Нокса скользнули по внутренней стороне моего бедра, провели по татуировке с именем, и я чуть не выгнулась от накатившего желания.

Я метнула на Нокса взгляд, предупреждая, но его дьявольская усмешка свидетельствовала, что он все прекрасно осознавал.

– Признаю ошибку, – произнес Фэллон с глубоким вздохом, наблюдая, как Нокс встает и за ним поднимаются остальные альфы; я последовала примеру и кивнула им, уже покидающим столовую. – Мне стыдно перед самим собой, Арья, что я столь поспешно сделал выводы. Ты меня простишь?

Он протянул руку и, когда я вложила в нее свою, мягко дотронулся губами, отчего у меня по спине прошла дрожь отвращения.

– Я, может, еще не король, но если ты когда-нибудь окажешься в нужде, я буду рад принять тебя в своей постели, Арья.

– Я пас, – вырвалось у меня, и я поморщилась от собственной бестактности; Нокс хохотнул. – В смысле, мне хорошо с Ноксом. И тут нечего прощать. Вы скорбите, в вас говорит боль. Хотела бы сказать, что поступила бы по-другому, но вряд ли бы сумела. Я малость вспыльчива, когда тем, кого я люблю, причиняют вред, и не могу представить, что бы сделала, если бы их отняли у меня столь жестоко, как Джаспера у вас.

– Жаль, твоя мать мне не доверилась, когда вернулась из Девяти глубоко беременная тобой.

– Хватит закидывать удочку, Фэллон. Я понятия не имею, кто меня зачал. Лишь то, что моя магия сильна и приходит без колебаний, когда мне это нужно. Это все, что имеет значение.

– Должен был попытаться, ведь ты же наверняка знаешь, что ты была зачата в Девяти. Твоя мать вернулась оттуда в полном молчании. Аврора старалась ее разговорить, выяснить, что случилось, однако Фрейя произносила лишь несколько слов: тьма, пламя и чудовище. Они пробудили Гекату ото сна, и что та посоветовала дочери? Выкорчевать из утробы зреющую там тварь или прикончить ее, пока она не достигла зрелости.

Я изумленно уставилась на Фэллона, который обошел меня и направился на выход.

– Надеюсь, ты выяснишь, кто ты есть и принадлежишь ли ты этому месту, милая Арья.

Его улыбка была натянутой, недружелюбной, а в голосе звучало предостережение, вызванное моим откровенным отказом от его протекции.

– Оставь нас, – бросил Нокс Регине, и я, пребывая в замешательстве, по привычке двинулась было к двери. – Не ты, – прорычал он, схватив меня за плечо.

Регина помедлила, остановила сердитый взгляд там, где застыло прикосновение Нокса ко мне. Затем она фыркнула и издала неподобающий даме звук. Откинув назад волосы, вперила взгляд мне в лицо, словно хотела его искромсать на лоскуты. В ее глазах было столько злобы, что я ощущала ее буквально физически.

– Присмотри, чтобы мелкая шлюшка не испортила мое платье, Нокс, – с наигранной скромностью произнесла Регина. – Ты же сам его на мне так любишь.

Я бы закатила глаза еще сильнее, но тогда пришлось бы их вынуть. Ухмыльнувшись, я повернулась к Ноксу, который все это время следил только за мной.

– Давай-ка побыстрее. Мне еще книги заклинаний забирать. Найти заклинание для благословения дома и решить, как выяснилось, дилеммку с татуировкой, любовничек, – огрызнулась я, скрестив руки на груди, как только все ушли.

– Я только что спас твою симпатичную головушку от своего клинка, и вот как ты себя ведешь?

– Я не убивала Джаспера, я под твоей тушей лежала, и ты использовал на мне эту свою штуку с голосом. Ту, когда ты спрашиваешь, а я честно отвечаю, припоминаешь? Хрена с два я б тебе и половину рассказала, если б ты меня не вынудил.

– Тогда похоже, что кто-то желает твоей смерти. Я нашел кое-что рядом с Джаспером, прежде чем подпустить к телу альфу, – Нокс продемонстрировал мою разорванную резинку для волос. – У тебя есть враги, и я хочу знать, кто они.

Я перевела взгляд с резинки на Нокса. Сердце затрепетало, кончик языка обожгли слова отрицания. У меня не было врагов. Да, само собой, я та еще говнючила. Я без особых раздумий говорила все, что приходило мне в голову, но за это никто не испытывал ко мне ненависти. Большинство даже ценили правду, и неважно, насколько жестко я ее излагала. Смертные, с другой стороны, этих чувств не разделяли, но и умели выпалить какую-нибудь херню еще быстрее меня.

– Кто-то хотел, чтобы я ее нашел, ягненочек. Кто-то пробрался в дом, забрал резинку с того места, где я ее оставил, и сунул под тело Джаспера, чтоб мы нашли, когда его передвинем. Это была единственная вещь в доме с твоим ДНК, о чем я знал, так как подбросил ее лично – проверить, воспользуется ли ею убийца Джаспера.

– Не понимаю, – прошептала я. – Нокс, моей смерти всегда хотела лишь мать. Амара – далеко не милашка, но и не хладнокровная сука. А теперь она вдруг оставляет записку с какой-то чушью… говорит, что я дарована? Что это вообще значит?

Я опустилась на стул и хмуро сцепила руки на коленях.

– В Девяти королевствах дарованные – это либо трофеи, либо жены, – Нокс тоже занял место за столом. – Говоришь, сестричка тебя любила. Моя ставка – некое существо из Девяти явится в этот мир за прелестной невестой, чтоб бахвалиться ее девственностью, как трофеем. И это ставит тебя в крайне затруднительное положение, Арья.

– Ага, – я хмуро покусывала ноготь, не желая выдерживать пристальный взгляд Нокса. – Задницей чую, вот-вот случится что-то плохое, и я вот-вот окажусь с Джаспером в безымянной могиле в мире, которому я даже не принадлежу.

– Мимо меня ничто не пройдет. Ты не умрешь – разве что от моей руки. Я нашел книгу заклинаний для благословения, – Нокс поднялся, чтобы принести древний кусок пергамента. – Твои сестры войдут в Девять вместе, но ты останешься со мной. Не стану рисковать, чтобы ты не стерла мой запах. Он предупреждает мужчин, чья ты, но не отпугнет чудовищ, а меня с тобой не окажется. Предполагаю, поскольку ты еще жива, ты ни разу не входила в Девять миров?

– Сперва я была недостаточно здорова, болиголов слишком искалечил мой организм. Двору ведьм нужно присутствие лишь одной из рода Гекаты. Нас посылают изучить королевство и продемонстрировать ему нашу поддержку и силу, пополнить его мощь, но я этого никогда не делала. Не потому, что не хотела, просто для прохода через порталы нужно быть в добром здравии.

– Кто бы, блядь, мог подумать, – фыркнул Нокс едва слышно. – И ты уверена, что понятия не имеешь, кто ты помимо ведьмы?

– Я знаю, что моя вторая половина сильна, – прошептала я, выдерживая его пристальный взгляд. – Кем бы я ни была, когда я тянусь к земле в этом мире, я черпаю силу родины из Девяти. Я чувствую силу, которая течет по моим венам, проходит сквозь кончики пальцев. Призыв вернуться домой подобен вою сирены, что отдается пульсацией по всему телу. Однажды я рассказала Авроре, каково это, и она проплакала несколько часов, но так и не объяснила почему. И еще много дней спустя она заливалась слезами, как только меня видела, будто я что-то плохое. Я не чувствую себя плохой или злой, вообще-то все совсем наоборот. Я хочу увидеть землю, где мы были созданы, узнать, что там происходит в наше отсутствие, что на самом деле о нас там думают, ведь мы бросили тот мир ради другого, где нам нечего делать. Я думаю, мы не принадлежим этому месту, и меня гложет предчувствие, что мы не пробудем здесь долго.

– Как прямолинейно, Арья. Если учесть, что именно твоя бабушка решила, что мы этому миру вообще-то принадлежим.

– Только то, что она богиня, еще не делает ее мнение верным. Наши королевства живут магией, и питаем их мы. А мы здесь, в чужом мире, которому магия не нужна. Книги, которые я читала, говорят, что, если Девять миров лишатся магии, они погибнут. Так почему существа, которые питают их магией, здесь, а не там, где в нас нуждаются? Как-то неправильно, на мой взгляд. Понимаю, Геката хотела сделать и этот мир нашим, но мы пробыли здесь достаточно, чтобы привить ему миру магию, и он все равно нас отторгает.

Мы привили магию людям, конечно, и все равно они не такие, как мы. Они не бессмертны. Наш человеческий аналог – виккане, и это само по себе подтверждает, что нам не удалось исполнить ее желание. Мы не она, мы не можем создавать бессмертных без ее присутствия. Итак, в заключение моих выводов: надо тащить задницу домой, где нам самое место, и питать королевства, как должно.

Нокс прищурился, глядя на мои губы, и медленно покачал головой, словно не соглашался с моими рассуждениями.

– И которое королевство взывает к тебе сильнее всего?

– Честно говоря, звучит безумно, – рассмеялась я, весело глядя на Нокса.

– Которое, Арья?

– Норвалла, – тихо призналась я. – По слухам, там обитают самые великолепные звери во всем творении. Богатая плодородная земля, полные диких животных леса… И там не бывает холодно, а я не люблю холод. Жажду, чтобы мою кожу ласкало жаркое солнце.

– Справедливо, что столь дикое и неукрощенное существо стремится в соответствующий мир, – выдохнул Нокс и нахмурился.

Он протянул мне заклинание, я на него взглянула.

Потом взглянула еще раз.

– Кровь девственной плевы от ведьмы из рода Гекаты?! – у меня аж во рту пересохло; я свела брови, перечитывая еще и еще, вдруг мне показалось.

– Как же нам повезло, что в наших руках прямо сейчас есть ведьма-девственница, – Нокс, поднявшись из-за стола, уставился на меня мрачным взглядом. – Я уезжаю на несколько дней. И жду, чтобы к моему возвращению твоя плева была должным образом проткнута. Если нет, я сделаю это, нахер, сам. Ты меня поняла?

– Но… я не хочу ни с кем спать. Могу все сделать сама, – кивнула я.

Мои руки, держащие пергамент, задрожали. Ну что за, мать его, невезение такое, почему такое вообще могло понадобиться?!

– Ты действительно считаешь, что сработает? – равнодушно спросил Нокс.

– Нет, – я вздохнула, изучая заклинание. – Теперь понятно, почему дом нужно благословлять каждые пятьдесят дет. И почему я застряла со своей девственностью аж почти до двадцати пяти. Есть и плюсы, я таки не умру старой девой.

– Ты не умрешь, пока…

– Да-да, Нокс. Не умру, пока ты меня не прикончишь сам. А что, если не получится, если меня стошнит? Что, если я вообще в этом плоха? – я поморщилась от одной лишь мысли.

– Тогда станешь моей, как только я вернусь и ни мгновением позже. Я хочу свой гребаный дом обратно.

– А существа или люди, которые за мной охотятся?

– Я сразу же узнаю, что ты в смертельной опасности, – Нокс кивнул на дверь. – Вон, перед отбытием нужно еще вопросики порешать.

– И кого же мне выбрать? – спросила я.

Нокс врезал по столу ладонями, посуда с грохотом улетела на пол.

– Мне насрать, кого ты выберешь, – прорычал он, и в голосе зазвучало эхо, словно он пытался сдержать что-то еще. – Не мое дело, ведьма. Единственная причина, почему я до сих пор не свернул тебе шею, заключается в том, что кое-кому могущественному ты нужна живой. Будь это мой выбор, я бы разрубил тебе шею клинком и полюбовался, как твоя сраная башка катится вдаль.

– Поняла, – тихо шепнула я и отошла; уже у двери помедлила, обернулась на Нокса, который мрачно наблюдал за мной. – Чтоб ты ананасом подавился, мудила.

Я покинула столовую прежде, чем он увидел блестящие в моих глазах слезы или боль, которую мне причинили его слова. Не обращая внимания на взгляды окружающих, я вбежала в спальню и тут же сбросила платье. Уставившись на закрытую дверь, я дала волю слезам гнева и боли.

Смахнув пряди волос с лица, я охнула – в спальню, глядя мне в глаза, вошел Нокс. Я развернулась, прикрывая от него обнаженную грудь и подставляя кое-как прикрытый поясом зад. Яростно вытерла слезы, уязвленная, что Нокс их все же увидел.

– Убирайся нахер, – прошептала я сквозь ком в горле, обнимая себя руками в ожидании, когда он уйдет. – Пожалуйста.

Мне было нужно сохранить хоть какие-то ошметки достоинства, потому что потом придется просить чужого мужика взять то, что еще никто не тронул. Хуже того, придется просить еще и собрать кровь после. Как будто мало мне стыда от перепиха с чужаком, потом еще как-то ему в лицо смотреть.

– Брандер. Его выбирай, – уронил Нокс и молча вышел.

Глава 26

Нокс

Все внутри желало присвоить, трахнуть и уничтожить эту маленькую ведьму. Я ничего в жизни не жаждал так, как сокрушить Арью Гекату. Ее пухлые губы дразнили, умоляя втиснуть между ними член и вытрахать всю ее дерзость, разом жестко пресечь все насмешки.

Запах феромонов, что она источала, вызывал постоянное желание грубо овладеть ее невинной плотью. И никакого, блядь, милосердия. Она умоляла бы о пощаде, но у меня не найдется для нее ни капли. Никакой, нахер, разницы, потому что, как только я начну, Арья уже ее не захочет. Она будет брать, что я даю, а я буду смотреть, как она кончает у меня на члене, пока от нее ничего не останется.

Она бы попросту не собрала себя обратно. А мне пришлось бы весьма по душе видеть ее сломленной. Я хотел наблюдать, как эти ее глазки поменяют цвет, когда она оседлает мой член, открывая себя доселе неиспытанному удовольствию, как она теряет над собой контроль, крепко сжимаясь вокруг меня.

Арья хрупкая. Я – нет.

Она – из мягких изгибов и гладкой плоти. Я – из зазубренных краев, резко очерченных жилистых мышц.

Арья – из кружева и невинности. Я – воплощение жестокости и древности.

Она – невинная улыбка и красота. Я – насилие и нестареющая смерть.

Арья ухмылялась, я скалил клыки. Она не убегала; чертовски хорошо знала, что должна, но нет. Она завлекала, и как же, будь я проклят, мне хотелось впиться в нее зубами.

Куда более храбрые люди умирали, меня раздраконив. Арья склоняла голову набок и дразнила нежным изгибом горла, и прекрасно понимала, как легко я могу оборвать ее жизнь. Помешало ей это соблазнять? Нет. Она меня отталкивала, выжидая, наблюдая, потеряю ли я голову.

Я хотел схлестнуться с ней, едва оказавшись в спальне. Хотел узнать, она убежит голой, когда я сброшу маску человечности? Убежит, сохранив хоть малую часть себя? Я бы заставил ее рыдать, показал бы, каково это, когда трахают до состояния полного месива. Она бы, блядь, содрогалась, а я без сожаления наблюдал.

Арья являла собой саму невинность, и мне до одури хотелось развратить ее самым восхитительным, примитивным способом. Хотелось унизить всю чистоту в ней и посмотреть, что она будет делать после. Осознает ли она, понравится ли ей результат. Я хотел чувствовать, как она меняется, как распахнутся ее глаза, когда она поймет, что уже никогда не станет прежней. До момента, как я ее трахнул. О, я бы ее трахнул. Разрушил ее чувства, мысли о милом и нежном, заменив совсем другими. Она бы познала, каково это, когда тобой владеют, жестоко имеют и терзают, и больше никогда не возжелала бы от мужчины нежности и сладости.

Я хотел воспламенить эту маленькую сучку и смотреть, как она сгорает, увидеть, что получится из пепла, когда она поднимется, все еще испачканная в нем. Я хотел сжечь ее мир и трахнуть ее на этом пепелище, наблюдая, как до нее доходит, насколько она пала, когда я с ней закончу.

Я всегда спокойно игнорировал запах течных сук, но Арья… ее запах вызвал у меня каменный стояк, едва донесся до моих владений. Я выехал за городской барьер выяснить, что же это за восхитительный аромат. Потом она, блядь, взбрыкнула, потом небрежно назвала свое имя, и оно отдалось аж в самих яйцах.

Я возненавидел ее в тот же миг, как это имя соскользнуло с милых розовых губок. И все же я ее жаждал. Я жаждал, чтобы эта маленькая сучка почувствовала меня целиком, самым ужасным образом, который только можно представить. Я хотел знать, как она кричит, когда я погружусь глубоко внутрь, растягивая ее так, блядь, сильно, что она будет стенать от боли.

Крики Арьи наполняли мои сны. Слышать, как боль смешивается с удовольствием, когда я преодолею надоедливую перепонку, засажу так сильно, что она всегда будет чувствовать меня там… да, мне это оказалось гораздо нужнее, чем воздух в легких.

Женщины – как экзотические авто. Их нужно водить жестко, быстро и часто. Узнай их максимум – и железо в пол, пока не выяснишь о них все, вплоть до мельчайших деталей. Изучение женщины составляло половину удовольствия.

Виски, от маленькой сучки пахло лучшим виски, выдержанным до совершенства. Нельзя выпить такой виски и не возжелать вкусить его снова. Глоток – и ты пристрастился, тебе уже нужно его пить, пока не опьянеешь. И цедить не выйдет, ты его, нахер, льешь в глотку, захлебываясь, до последней предложенной тебе капли.

Я хотел повалить ее на спину и явить себя тем, кто мы под личиной. Грязная ведьмочка и зверь, который желал сожрать ее с потрохами. Я хотел раздвинуть ей ноги и смотреть, как ее глаза наполняются удивлением, пока я с безграничной яростью долблю ее плоть.

Боль, которую она ощутит, возбуждала, и у меня на нее исправно стояло. Сжимая пальцы на ее горле, я бы наблюдал, как страх проникает в этот блестящий ум, который она так старательно скрывала от других. От меня его не скрыть. Я видел его проблески, когда она за мной наблюдала, словно зная, что ее время на исходе. Я расхаживал за пределами клетки, что ее защищала, отсчитывая каждую секунду, пока не получу приказ уничтожить, и, блядь, какое же наслаждение я тогда испытаю.

Кое-кто могущественный в Девяти королевствах хотел, чтобы она была жива и защищена. Я хотел ее уничтожить, обхватить руками горло и смотреть, как в этих ее красивых бирюзовых глазах зарождается осознание, что ее судьба решена. Хотелось сжать в кулаке мягкий шелк ее серебристых волос, раздирая ее тесную дырку под голым лобком, глядя, как я на всю длину вхожу в ее глубину, разрушая все, что она считала нормальным и безопасным. Ей не нужна безопасность. Ей нужен мужчина, который не побоялся бы раздвинуть ее границы, разорвать ее мир на части, бросить ее волкам. Арья Примроуз Геката из тех женщин, которые вернутся, возглавив эту бешеную стаю, с огнем в глазах, и этот огонь будет принадлежать мне. Я был бы тем, кто его разжег. Тем, кто привел ее в наш мир без капли милосердия и обоссал все, что она считала нужным или желанным.

Она потребовала, чтобы я сказал, кто я такой. Она думала, во мне что-то скрывается, но нет. Я был больше, чем она могла видеть на поверхности, и она знала, что меня жаждала тварь внутри нее. Я не скрывал этого, когда мы наедине. Я позволил ей услышать рокот глубоко в моей груди. Звук, который издавал мой вид, когда хотел очередную жертву, и Арья подходила на эту роль просто, мать ее, идеально. Меня возбуждали ее пухлые губки. Пламя, танцующее в тенях ее глаз, разжигало внутри меня огонь.

Я бы, блядь, ее уничтожил. Оставил бы в таком количестве разбитых осколков, что она бы до конца своих дней их перекладывала, чтобы вернуть прежнюю себя.

В моей постели была бы создана другая версия: Арья до того, как я ее трахнул, и Арья после.

Я ждал.

Вел обратный отсчет до тех пор, пока ее уничтожение не будет завершено.

Пожирал ее, даже не прикасаясь к плоти, и она не понимала, что происходит. Я жаждал ее разума, ее боли, и, черт меня подери, я жаждал гораздо большего.

Как правило, я не трахался с ведьмами, если только у меня не возникал скрытый мотив. И все же, что бы ни таила в себе Арья, оно инстинктивно ко мне взывало. Ее нутро наблюдало, изучало меня, а она даже не подозревала, что ее тварь проснулась. Арья выглядела милой, невинной, но она такое же чудовище, как и я. Когда я вглядывался в нее, это существо смотрело в ответ. Оно было бесконечно диким, неприрученным, недобрым.

Внутри Арьи пряталась бомба замедленного действия, готовая взорваться в мире, которому она не принадлежала, в мире, который она устремилась бы уничтожить.

Арья – розовое кружево, тварь – черная кожа.

Арья осторожно клевала то, что ей предлагали, тварь внутри нее чертовски голодала.

Арье было любопытно, твари – чертовски интересно.

Они разнились настолько, что сложно вообразить.

Тварь учуяла меня и захотела. Это напугало Арью. Тварь возбудилась, потому что наконец нашла мужчину, достаточно сильного, чтобы справиться с ней и не сгинуть в процессе. Арья меня ненавидела, и мне это чертовски нравилось. Трахаться с кем-то, кого ты ненавидишь, тяжело, грубо, больно и так – чертовски красиво.

Арья, мать ее, рокотала, что было редкостью, особенно с учетом нежного возраста. Звуки сводили меня с ума, и будь я проклят, если не ответил бы на зов ее существа. Я хотел увидеть его, узнать, будет оно первобытным, нерушимым и не только.

Я не слышал рокот самки более шестисот лет. Те, кто мог, давно потеряли свои способности. И все же Арья ответила моему зверю, и у меня тут же затвердел член, готовый воспрянуть на женский зов.

Проблема заключалась в том, что я и гребаного понятия не имел, кто она и как это делала. Мимики могли издавать звук, однако он никогда не требовал ответа. А ее рокот возбуждал, морально и физически, вызывал внутреннюю реакцию, которую нельзя игнорировать – и это бесило.

Тварь внутри нее испытывала ко мне первобытное влечение, которое ее хозяйка не могла осознать. Вот почему, когда она смотрела на меня, ее спина выгибалась, а бедра раздвигались, требуя, чтобы я, блядь, ей засадил, независимо от того, где мы и у кого на глазах. Ее зрачки расширялись, позволяя твари выглянуть наружу, увидеть и узнать, кого она с диким голодом жаждет. Она текла для меня, манила запахом, говорящим, что она созрела и нуждается, чтобы я взял ее жестко и быстро. У меня аж яйца сводило, когда я уходил, так и не удовлетворив желание в недрах ее тела.

Маленькая сучка-хозяйка… Она для такого слишком мягкотела. Сломи хозяина, прежде чем он подготовит свою тварь к выходу в мир, и убьешь тварь вместе с ним. Я же хотел поиграть с этой тварью, и она это знала. Чувствовала рыщущего вокруг самца и отказывалась подставить спину. Я взял ее силой, доказывая, что могу, и она замурлыкала.

Тварь зарычит, когда я заставлю ее кончить, и будет кончать снова и снова, пока я не отпущу. Арья понятия не имела, что ее хочет и почему она хочет его в ответ. И это, мать ее, неважно, поскольку теперь она возникла на моем радаре, стала моей, пока я не решу иначе.

Ее мать знала, что натворила и пыталась исправить ошибку. Но не сумела бы этого сделать, даже если бы пыталась уничтожить тварей, что зрели в ее чреве, со всем рвением. Однажды подсаженные, они пускали корни, цеплялись изо всех сил, пока не делали первый вдох и не оживали. К тому времени, как они расправляли легкие, было уже охеренно поздно что-то исправлять.

Неясно, которого короля Девяти королевств она поимела, но я сузил круг до худших, которые жаждали создать запретную жизнь, и результатом стала Арья. Будь прокляты линии крови, она пошла именно в чудовищ, которых они боялись. В тех, от которых бежали семьи, покидая Девять королевств, прекрываясь тем, что им нужно еще одно. Они просто стремились удрать до того, как станут жертвами зверей, что за ними охотились.

Проблема в том, что при побеге дверь-то никто не закрыл. Первородные стремились нас контролировать, указывать, кто может, а кто не может покинуть Девять миров. Тщеславные ублюдки думали, они достаточно сильны, чтобы удержать наш вид в своих клетках, но мы взломали решетки в тот миг, когда вошли в это королевство.

Мы просто ждали момента, чтобы нанести удар, и время пришло.

Другие лидеры восстания послали меня сюда, разобраться с этим королевством. Меня – зверя, которого, как они притворяются, не существует, самого темного, самого смертоносного монстра в их арсенале, и теперь им надо, чтобы я хранил какую-то соплячку-ведьму? Я был единственным мудаком, который бы ее не защитил, не когда все мужское во мне жаждало женщины, которой она станет. Не когда я помогал создавать проблемы с самого начала.

Единственное, чего я ни разу не ожидал обнаружить, так это Арью, с чудовищем из Девяти королевств, скрытым под ее миленькой розовой плотью, прямо у всех перед, мать их, носом. Я думал, она податлива, легкий перепих, но потом ее тварь зарокотала моему зверю, и я это ощутил.

Я посмотрел ей в глаза и понял: она другая.

Все во мне кричало и требовало уничтожить ее сейчас, пока она не встала на моем пути. Она стала бы грязной девчонкой, и я хотел увидеть, как она раскрывается, но не мог позволить себе отвлекаться прямо сейчас. Только не сейчас, когда мои планы наконец вступали в игру.

Будь это некто из совета Девяти, что хотел ее сохранности, я бы уже ухватил ее за горло и трахал до тех пор, пока не потухли бы последние искры жизни в красивых бирюзовых глазках.

Чудовища Девяти королевств постановили, что она должна выжить и вернуться со мной. Хреновый выдастся для нее денек, но не для меня. В моем королевстве я могу заявить на нее права. Приковать к стене и бросить, разрушить все, чем она была, и превратить ее в то, чем я хочу ее видеть.

Губы сами собой расплылись в улыбке, от картины, которую нарисовал разум, где Арья обнаженной распята на стене, как ценный охотничий трофей, образовался каменный стояк. Ее податливое, открытое моей похоти тело и маленький непослушный ротик, приоткрытый в безмолвном крике, когда она осознает, где находится и кто владеет ею во всех, мать их, отношениях. Продолжит ли она огрызаться? Станет ли со мной бороться? Я чертовски на это надеялся. Арья Примроуз моя, это уже данность. У нее на бедре мое имя, и это нельзя исправить. Никто не способен стереть метку, кроме меня самого, а мне она очень даже нравится.

Я подготовил сцену, раскачал актеров. Мои люди бились у двери, пугая малышку, пока она не сделала то, что мне нужно: позволила заклеймить ее нутро, ее тело, ее удовольствие. Я вывел на ней свое имя, наблюдая, как оно просачивается сквозь плоть, навсегда оставляя след на ее бессмертной душе. Единственный способ избавиться от метки – смерть, а я этого не допущу. Не после того, как я попробовал на вкус ее страсть и увидел, как ее глаза загораются желанием. То, что я ее хочу, может быть мне ненавистно, однако факт остается фактом – я ее вожделею.

Я попробовал ее восхитительное лоно, жадно облизывая, когда магия овладела ею и погрузила в состояние постоянного желания, с которым никто из нас не мог бороться. Она стекала по моему подбородку, когда я трахал эту горячую щель ртом, чертовски хорошо зная, что они обе смотрели, как я довожу их до крайности. Я чувствовал, как ее тело дрожало, конвульсивно сокращалось, и сладкие звуки, которые она издавала, когда каталась на моем лице, заставляя член взрываться, даже не погружаясь в ее нетронутую плоть. До Арьи такого дерьма со мной еще не случалось, но ее мольбы заводили меня сильнее, чем любая женщина до нее. Я причинил ей боль, заставив кончить так сильно и так быстро, что она захныкала, выстанывая мое имя, умоляя меня перестать доставлять ей удовольствие.

Я наказал ее за то, что она заставила меня кончить, как сопливого мальца, который нашел свою первую мокрую щелку и потыкал в нее писькой. Я не удовлетворил бы ее мольбу о пощаде, пожирая ее до тех пор, пока по ее щекам не заструились слезы. Часы пролетели как в тумане, часы, в которых не было ничего, кроме наслаждения сладостью ее тела, когда она раскрылась для меня, когда ее запреты исчезли и свет женщины, которой она становилась, был освобожден.

Я никого и никогда не хотел трахнуть так сильно, как жаждал трахнуть ее с широко раскрытыми бедрами и блестящей от спермы дыркой. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не трахнуть эту щель, которая так бессмысленно истекала влагой мне на губы. Я по-прежнему ощущал ее вкус и, будь я нахер проклят, я жаждал большего.

Она понятия не имела, что прижимала мой рот к себе, умоляя меня трахнуть ее сладкую плоть, облегчить боль, которую я же и причинял. Арья заклинала меня забыть о ее невинности и взять то, что она мне предлагала, но я не стал. Не так. Не с магией, одурманивающей ее разум, когда Арья реагировала на меня, находясь под ее влиянием.

Я хотел, чтобы она всецело осознавала, что я ее трахаю, чтобы она жаждала этого потому, что ее тело реагировало на мое, а не на магию, пронесшуюся между нами жарким потоком и связавшую нас меткой. Древняя, темная магия усиливала все чувства, поскольку соединяла нас на самом глубоком уровне.

Я увидел момент, когда она поняла, что позволила мне сделать. Как нахлынули на нее сожаление и ненависть, когда разум очнулся от удовольствия, которое я ей доставил. Она возненавидела меня за то, что я заставил ее так откликаться. Это была не та жгучая ненависть, что я желал, но боль, которую ощущала женщина после того, как тело остывало и разум начинал нашептывать свое.

Арья обвинила меня, что я ее вынудил, не в состоянии взять на себя ответственность за то, что сама попросила дать ей кончить. Я видел, как ее красивые глаза наполнились отвращением к себе, и мне было ненавистно наблюдать за переменами в ней. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что трахнула мой рот, не когда мы оба оказались под влиянием древней магии.

Мне стоило огромнейших усилий не разорвать ее тонкие кружевные трусики и не загнать в нее толстый, твердый член, когда магия завладела нами обоими. Не загнал же? Нет. Я вел себя прилично и позволил ей получить разрядку, не взяв того, о чем она наверняка пожалела бы позже. Я, блядь, проявил к маленькой сучке милосердие, и это злило больше, чем страсть к ней.

Я забрал ее воспоминания, но оставил свое имя клеймом на плоти. Я сказал, что она не сумеет солгать, если я правильным тоном воззову к ее подсознанию. Имя на ее плоти клеймило ее моей собственностью.

Это значило, что стоит только кому-то задумать причинить ей боль, я смогу быстро узнать и найти ее, прежде чем она вообще осознает опасность. Никто не сломает ее, кроме меня. Я не должен был хотеть ее защищать, но, черт меня дери, хотел. Это была первобытная потребность, что-то настолько собственническое, что я и сам не до конца понимал. Я должен был бы желать смерти этой маленькой сучке, но даже мысль о мире, где ее не существовало, выводила меня из себя. Это было гребаное осложнение, которое я ненавидел, и все же она не умрет, пока я не разрешу.

Она мне даже не нравилась, но я ее хотел. Я ненавидел в ней все, вплоть до накрашенных пальчиков на ногах. Я ненавидел то, что она мне возражала, да еще и с огнем, тлеющим в глазах. С розовых губок срывалось «я пас» всякий раз, как разум показывал ей картины нашего секса. Но не потому, что она его не хотела. Я скрипел зубами от желания сорвать с нее одежду, усадить на себя и излиться внутрь. Нет, она знала: когда это случится, она изменится навсегда. После она останется лишь сломанной вещью, которую не исправить никакой магией, сколько ни вливай. И это ее пугало. Даже больше: это ее возбуждало.