Текст книги "Культурология. Личность и культура: учебное пособие"
Автор книги: Анатолий Андреев
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
3.2. Алгоритм культуры
Известные слова К.Маркса «человечество смеясь расстается со своим прошлым» находят свое подтверждение и теоретическое объяснение в предложенной концепции пафосов (см. Схему № 2). Героический идеал, распадаясь на Трагедию и Сатиру, в конце концов, превращается в иронический фарс, который диалектически содержит в себе «тоску по идеалу». Почему так происходит?
Перед нами эстетическая и духовная траектория одного из основополагающих законов диалектики – закона отрицания отрицания. Героический идеал отрицается с последующим возвращением все к той же героической формуле, но уже с иной идеологической начинкой. Новая героическая идеология также обречена на банкротство и последующий самораспад. Каждый новый идеал (личностный и общественный одновременно) иллюзорен. В силу этого – героичен, то есть абсолютен. Со временем иллюзорность начинает осознаваться. И противоречия, обнаруженные в идеале, распыляют его вплоть до антиидеала. На руинах старого возникает новый, пока еще беспорочный идеал – и все повторяется на новом витке. Все эти зигзаги оставляют свои следы в истории культуры.
Таким образом, все героические идеалы – идеологичны. Энергия идеала («идея, овладевающая массами») – иррациональна по своей гносеологической и сущностной природе. Но все ли идеалы таковы? Можно ли то же самое сказать об идеале идиллическом – идеале диалектически-гармонической личности?
Для ответа на эти вопросы надо теоретически осознать идеал и дать его формулу, то есть указать на составляющие его компоненты. Фундаментальная черта (свойство) идеала, трактуемого в духе Канта, Фихте – его недосягаемость, невозможность реального осуществления в действительности. «Это – неизбежный вывод из представления, согласно которому полное раскрытие личности, гармоническое развитие индивида, может быть лишь результатом постепенного нравственного самоусовершенствования всех людей, всех «эмпирических» (то есть нравственно испорченных сословным строем) индивидов, в том числе князей, попов, чиновников всей Земли».[25]25
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991, с.206.
[Закрыть]
Принцип «нравственного самоусовершенствования», как путь человечества к недостижимому идеалу, был стержневым в религиозно-этических учениях Л. Толстого и Ф. Достоевского. Такой идеал мыслится как нечто внеположное человеку, отчужденное от него: некий слепок, образец, по подобию которого надо менять жизнь свою. Этот образец, естественно, не человеком создан. Он ему – дан (откуда, как, кем, чем – это детали; главное – привнесен, доставлен извне).
Вся сложность идеала заключается в том, что, как ни говори, в мышлении он рождается раньше, чем начинаются практические операции по его осуществлению.[26]26
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991, с.210.
[Закрыть] То есть мы действуем в соответствии с неким идеальным планом, который и принято считать идеалом. Однако понятый в диалектико-материалистической системе идеал оказывается не чем-то эфемерным и неизвестно откуда взявшимся, а конкретным выводом из всей предшествующей практики. И делает этот вывод (то есть практические рекомендации) – сознание. Если такого рода стратегической работой занимается идеологическое сознание, то и идеал будет соответствующим: субъективным представлением о должном. И несоответствие такого идеала представляемой «реальной» природе человека – противопоставляет идеал человеку. Если выработкой идеала занимается теоретическое сознание, то идеал становится тем, чем и является на самом деле: результатом обобщения практики, служащий целям усовершенствования практики же (то есть идеал становится идеальным моментом материального). При такой интерпретации идеал из химеры превращается в инструмент познания. Диалектика идеала и действительности все расставляет на свои места.
Идеал становится достижимым. Но достигнув намеченных идеалом рубежей, практика усовершенствует идеал, намечает новые идеальные параметры. Взаимоотношения с идеалом есть процесс движения к идеалу, процесс творения идеала и одновременно осуществления его. Как же быть с отклонениями от идеала, которые на практике встречаются сплошь и рядом?
Отклонения и есть способ реализации идеала, «это и есть сам идеал, скорректированный условиями места и времени, характером материала, в котором он осуществляется, особенностями личности индивидуума и т. д.»[27]27
Там же, с. 212.
[Закрыть].
Итак, идеал – не нечто запредельное, он достижим; но всякий достигнутый идеал тотчас перестает быть таковым и переходит в разряд практически освоенной реальности. Поэтому идеал – недостижим. Он и есть всегда то, что пока недостигнуто. Идеальная природа идеала указывает на то, что соткан он из нематериального, хотя и на основе материального.
Как соотносятся ОСЦ и идеал?
ОСЦ выступает как диалектически понятая система материализованных, воплощенных идеалов. Это иерархически организованная шкала, которая отражает неизбежные этапы восхождения духа. Духовной ценностью может считаться лишь то, что объективно способствует духовному становлению личности. ОСЦ – не застывшая лесенка, а диалектическая структура, которая постоянно обогащается при помощи идеалов, являющихся всегда следующей ступенькой практики. Ценности обогащаются последовательно воплощаемыми идеалами, и изменение ценности одного порядка транслируется по цепочке: переоценке ценностей подвергается вся структура. Тем не менее, это надежный, научно выверенный компас, прошедший проверку духовно практикой многих поколений людей, различных обществ и цивилизаций.
В моем понимании диалектико-материалистическая трактовка идеала и есть идеал идиллический, то есть высший. Он становится рациональным в своей основе. (Замечу, что оба варианта личностной духовной гармонии – героику и идиллию – надо рассматривать в диалектической взаимосвязи. Так, героика может быть лишь формой проявления идиллии и наоборот. Необходимо иметь в виду всякий раз целостный контекст личностных проявлений и с учетом этого определять духовную доминанту личности.) Однако как быть с тем, что идиллический идеал тоже распадается (на юмор, драму и иронию)?
В данном случае он распадается не в силу своей иллюзорности и идеологической обреченности, а по причине его поступательного диалектического обновления. Соответственно, и сам характер распада и идеологические его продукты – совершенно иные. Хотя внешне рисунок тот же: в прошлое оборачиваемся с улыбкой. Сам материальный характер идеала обрекает его на перманентную, безостановочную эволюцию. Поэтому колебания идеала в рамках его самотождественного бытия, включая и юмор, и драматизм, и даже в какой-то степени «гуманистическую» иронию, вполне естественны. Кстати говоря, нет ничего сверхъестественного и в трансформации идеала: идиллия в любой момент может явить свой героический лик, свою противоположность – со всеми характерными для этого идеала последствиями, достаточно лишь ослабить рациональное начало или усилить иррациональное.
Хочу подчеркнуть, что идиллический идеал смог пока только относительно самоутвердиться в искусстве реализма. Причем, специфика этого идеала, эстетического и духовного, теоретически пока еще почти не разработана. Так что идиллия отнюдь не исчерпала свои возможности.
Итак, логика смены характера идеалов и есть алгоритм культуры, отражающий эстетическую и духовную ее этапность. Преобладание героики – с соответствующими «продуктами распада» – сменяется эпохой идиллии, также с соответствующими побочными идеологическими ответвлениями. С появлением второго первый духовно-эстетический спектр, конечно, никуда не исчезает.
Стадия господства АИ сменяется стадией господства ГИ. (Каждая стадия, в свою очередь, членится на микростадии или этапы.) Чем это можно объяснить?
Все это поразительно напоминает логику становления сознания. Из всего сказанного о сознании легко заключить, что существует два ключевых типа сознания: идеологическое и теоретическое (или: моделирующее и рефлектирующее). В зависимости от преобладания того или иного сознания, они порождают два разных, противоположных типа духовности: духовность идеологическую и рациональную. Так вот, стадия тотального превалирования АИ отражает господство духовности иррационального типа (иррациональность легко совмещается с агрессивностью авторитарностью). Переход к разработке ГИ в искусстве и общественной практике означает переход к диалектически синтезирующей методологии, к формированию сознания нового, рационально-материалистического типа. Это новое, рациональное, «просвещенное» сознание потребовало для себя иной духовной и эстетической парадигмы. И – обновления всей общественной практики.
Стадии в развитии культуры являются одновременно стадиями становления личности. Каждый из нас в той или иной степени проходит поочередно этапы стадий, «застревая», как правило, на одном из них. И каждый этап является моментом целого: жизни человека (личности) или общества. Следовательно, этот этил в зародыше несет в себе все иные этапы. В рамках данной культурологической модели можно проанализировать не только логику развития личности или общества в целом, но и особенности культуры той или иной страны либо региона.
Тенденция в культуре одна, и она недвусмысленна: постепенная гуманизация АИ. В конечном счете, дело идет к превращению АИ в ГИ, то есть к приданию АИ характера рациональности. Спрашивается, чем обусловлена неумолимая тенденция к гуманизации, а, стало быть, и к рационализации (если обойтись без мистики, разумеется)?
Ответ чрезвычайно прост. Все более совершенное познание внеположной нам реальности, природной и социальной, заставляет человека, мыслящее существо, рассчитывать только на свои силы. Расколдовывание мира приводит к трезвому взгляду на него и на себя. А объяснить себя – объяснить мир. Вот откуда нарастание пристального интереса к «себе любимому». В этом заключена объективная логика познания универсума, коль скоро она оказалась возможной.
Осознание материальности мира, проникновение на этой основе в «тайны духа», необходимая при этом высокая степень рационализма – делают человека в чем-то равным богу. Свое истинное достоинство человек стал видеть в адекватном осознании реальности и определении своего места в ней. Признание же наличия «высших сил» делает из человека марионетку, отвлекает его духовную энергию в пустоту, в психологическую бездну, в черную дыру.
3.3. Цель и смысл культуры
История культуры, набросанная крупными штрихами, пунктиром, обнаруживает неуклонное движение в сторону максимальной самореализации человека. В этом смысле можно рассматривать историю культуры как однонаправленную линейную эволюцию. И это, несомненно, доминирующая тенденция в культуре. Однако отдельные очаги культуры могли с разной степенью отчетливости реализовывать эту универсальную закономерность. Это послужило основой «теории локальных цивилизаций».
Конечно, культура бывает разной. При изложении своей концепции я сознательно не отвлекался на духовный опыт «культурных зигзагов» (локальных цивилизаций, своеобразных «вещей в себе»), сосредоточившись на стержневой линии. И очевидный европоцентризм концепции уж никак не имеет под собой оснований идеологической апологетики. Для меня это – вариант наиболее последовательного и «целеустремленного» развития присущих человеку духовных потенций. Прежде всего – за счет неукротимого стремления выделить рациональное начало как ведущее. А такой тип культуры максимально соответствует духовной природе человека.
Восточный – в самом широком смысле – вариант культуры оказался гораздо более консервативным в отношении сохранения и культивирования идеологий, препятствующих обособлению и почитанию разума. Блокирование высших этажей сознания позволило создать оригинальную экзотическую культуру – высоко– и утонченно-психологизированную: преимущественно религиозную и художественную. Рациональный компонент духовности никогда не был в особом почете. Особенность мудрости «тонкого» Востока – в его витиеватой притчеобразности. Язык притчей глубок и темен одновременно. Он требует толкований. Культура толкования бесконечных темных мест так и не стала культурой критики, требующей совсем другого языка и стиля мышления.
В чем же можно увидеть цель и смысл культуры, взятой в ее определяющей тенденции?
Логически выстроенные звенья в предлагаемой системе отсчета не оставляют сомнений. Если мир материален, то человек есть продукт эволюции. В таком случае, именно человек – точка отсчета и мера всех ценностей. Развитие человека становится смыслом и, так сказать, целью мировой истории. Путь культуры, очевидно, – порождение все новых духовных потребностей, которые способствуют все более полной самореализации. Каждая новая, более совершенная, духовная программа призвана реализовать человека как существо духовное, возникшее на основе материального. Человек духовный является формой существования материи. В чем же еще может заключаться смысл культуры?
Ни в чем другом, если не предположить, что смысл нам неведом, что нам не положено его знать. Видимый нам смысл – только в одном: в реализации индивида через его общественное бытие, в «гуманизации» всего спектра потребностей, в предельной гармонизации отношений мира и человека. Подчеркну: иной смысл обнаружить на основании практики и фактических данных не представляется возможным. Следовательно, смысл этот – объективен.
Сама проблема «цели и смысла», по существу, возникла вследствие того, что люди научились фиксировать и передавать культурную информацию. Это породило противоречие: культура бессмертна, человек – смертен. Культура стала существовать вне человека, помимо его воли и сознания. Появилась проблема отношений человека и культуры. И она не сводится к проблеме выбора личностью той или иной культурной ниши, системы ценностей. Проблема выбора – это не проблема вкуса. Дело в том, что выбрать что-то «одно», означает понять «все», соотнести «одно» со «всем». Таким образом, личный смысл становится одновременно объективным смыслом.
Человеку, как ни странно, не стало легче познавать и творить себя, сверяясь с культурой и черпая из ее источника. «Больше» культуры не стало означать «легче» человеку. Любая личность вынуждена заново осваивать многоступенчатую логику культуры. Для того, чтобы правильно общаться с культурой, не-достаточно ее «выучить». Можно много знать о культуре – и при этом ничего не понимать в ее сути. Очень часто сногсшибательная культурная эрудиция идет рука об руку с самым дремучим культурным невежеством. Это происходит от того, что не различают качество мышления и количество информации. Постичь смысл культуры и владеть информацией о ней – разные вещи. Необходимо установить между всеми элементами культуры логико-смысловые отношения. Это и есть путь и способ познания культуры, выявления ее целей и смыслов. Человек «по следу», оставленному им в культуре, идет за самим собой, постигая логику своего пути, извлекая из него смысл (наделяя смыслом).
Творим ли мы историю и культуру в соответствии с некой целевой программой или мы «не ведаем, что творим»?
Если в соответствии с программой, то кто ее начертал, и откуда мог взяться тот объективный смысл, который мы должны реализовать?
Все зависит от того, как трактовать понятие самореализации. В соответствии с излагаемой теорией сознания и теорией духовности самореализоваться – означает своевременно развить все уровни сознания, включая самый высший, сформировать систему разумных духовных потребностей и суметь организовать жизнь так, чтобы потребности эти были удовлетворены.
Но правильно ли в таком ключе понятую самореализацию отождествлять с целью? Получается, что целью, если называть вещи своими именами, объявляется выведение некой новой «духовной породы» людей. В истории культуры нет ничего тривиальней и затасканней, чем провозгласить рождение нового человека. Это старый испытанный идеологический трюк.
Речь, конечно, не идет о создании «нового» человека. Суть проблемы заключается в том, как помочь «старому» человеку по-новому взглянуть на себя. Цель у человека может быть одна: счастливо и полноценно прожить жизнь, этот случайный и бесценный дар. Поскольку человек является существом духовным, то и мера счастья для него, во многом, – мера духовности. Предлагаемый вариант самореализации как раз и способствует – только лишь способствует! – конструктивной реализации вечной экзистенциальной дихотомии человека: жить и трезво смотреть на то, что жизнь есть процесс умирания (и при этом еще умудриться быть счастливым). Жизнь – это путь в никуда, в смерть… Уместно ли, не кощунственно ли и не бессмысленно ли говорить о самореализации перед лицом вечности?
Подобная паника, то есть «буря» чувств, эмоционально-психологическая реакция, способна лишь нагнать на человека гносеологический ужас. На помощь придет «служба смерти» – и тут же вашему вниманию будет предложен целый ряд комфортных идеологических программ-целей, хитро-мудро компенсирующих страх смерти. Проблема решения комплекса вопросов о смысле жизни подменяется проблемой выбора подходящей идеологической программы. Специфику идеологического сознания мы уже рассмотрели.
Итак, дилемма проста: либо разумно решить проблему «целеполагания» в истории, либо «в упор» ее не замечать, заняв страусиную позицию.
Вернемся к решению проблемы, которая не более сложна, чем все остальные человеческие проблемы. Самореализация выступает не только в качестве цели, но и в качестве средства для достижения цели (которая в определенном смысле выступает как самоцель). Поскольку в диалектике целей и средств азбучным является положение о том, что средства не должны искажать цель, избранное средство должно максимально соответствовать цели. В средствах – отражается цель, в цели – средства. Самореализация способствует полноценному существованию, и наоборот: счастливо прожить можно, только максимально самореализовавшись.
Живая жизнь – это стихия, органика. Порождая сознание – «смирительную рубашку» для органики и вместе с тем непосредственный продукт живой жизни – жизнь придает себе смысл. Смысл этот должен быть организован в систему ценностей таким образом, чтобы помогать стихийной жизни максимально реализовать себя. Подчеркну: сознание хотя и чужеродно органике, в то же время ее законное дитя, атрибут живой материи. Проблему их благополучного сосуществования способна решить только тотальная диалектика. Любое сопряжение с методологией, ведущий в одномерность (в односистемность), неизбежно организует смыслы в идеологические системы, которые становятся хищными, агрессивными, тоталитарными в силу своей абсолютизированной «истинности». Именно в этом – самая большая опасность разума (идеологического, конечно, разума, или разума, который еще не стал разумом). Такой «разум» действительно способен или противостоять живой жизни, объявляя все ее нерегламентируемые проявления грехом, или, самоуничижаясь, капитулировать перед ней.
Высший же человеческий разум способен создать универсальную методологию, где противоречия (любых – всех – порядков) становятся источниками конструктивного развития, где любая методология способна «осознать» свою ограниченность и снять претензии на поиск истины в пользу тотальной диалектики. Тогда цель и средства станут предельно адекватными, приведя к ни с чем не сравнимой роскоши: понимать жизнь, не мешая ей. В этом – суть целостного подхода.
Методология и система ценностей, как средства и цель, связаны неразрывно; в свою очередь, система ценностей становится средством самореализации человека, а самореализация – средством жизнетворчества. Избрав методологию, рано или поздно приходишь к максимально доступной этому методу глубине (метод – от греч. meta и hodos и означает: «путь через»). Возможности метода, правда, надо еще уметь реализовать. Рано или поздно кто-то это сделает. Метод же – ничей. Он не выражает ничьи личные потребности, он – плод разума. В этом заключается гарантия его беспристрастности, неангажированности или, в научной терминологии, объективности.
Итак, диалектико-материалистический метод позволяет нам выявить объективную цель культуры, истории (или человека: в данном случае, это почти синонимы). Человек сам осознает в качестве цели полноту реализации своего собственного существования. Сам же и находит средства для ее достижения. Это не Кем-то (Чем-то) вложенный смысл, а – порожденный самим человеком и осознанный как цель. И объективность ее в том, что она соответствует природе и сущности человека.
В этом месте внимательный читатель мог бы упрекнуть меня в том, что я впадаю в глобальное противоречие, не обрисовав и не осознав которое сложно двигаться вперед. Само наличие противоречия способно смутить разве что дилетанта, не знакомого с азами гуманитарных наук. Проблема не в том, что есть противоречие, а в том, как сделать его источником движения, развития, задействовав его позитивный потенциал. Противоречие есть противоречие: оно способно быть как источником прогресса, так и регресса. Все зависит от того, как его разрешать – в теории, а потом и на практике.
Итак, что бы мы ни говорили, у людей – всех и каждого в отдельности – есть свое собственное представление о целях и смысле бытия, о счастье, о мире ценностей. И каждый выстраивает свое мировоззрение в меру своего понимания «законов» жизни. Абсолютное большинство людей живет в плену иллюзий – мировоззренческих, конечно, иллюзий; в быту большинство – прагматики, и прекрасно дружат со здравым смыслом. Это факт, и его глупо отрицать (кстати, довод здравого смысла). Тот же здравый смысл подсказывает, что идеологическая многоголосица неустранима и доказать истинность какой-либо одной системы ценностей – невозможно. Следовательно, надо объявить вечное перемирие, мораторий на идеологические битвы (вне закона объявив только человеконенавистнические веры и учения). Для того, чтобы не вести непрерывные идеологические войны, а вести сносное идеологическое сосуществование, необходимо утвердить принципы плюрализма и полицентризма.
Именно таким образом общественное сознание приспосабливается к реальности принципиальной идеологической «пестроты» и незавершенности. Плюрализм и полицентризм – это ключевые понятия-синонимы для обозначения особой идеологии приспособления, возникшей как реакция на неустранимую множественность идеологических миров и сознаний. Сейчас «плюрализм» приобретает своеобразный статус сверхидеологии, которая является отличительным знаком высшей цивилизованности.
Внимательный читатель заметил, что данная работа посвящена обоснованию универсальности методологии и созданной на ее основе теории культуры. Тем самым автор покушается на священные принципы плюрализма и полицентризма.
Как быть? Как совместить порочную идеологизированную общественную практику (которая позволяет, тем не менее, худо-бедно поддерживать идеологическое «динамическое равновесие») и научную выверенность «истины», которая объявляет существующий мир перевернутым с ног на голову?
Если ставить вопрос «или – или», то получается: либо истина никому не нужна – либо кому нужен такой мир, которому не нужна истина. С чем остаться: с миром или с истиной?
Тут смело можно начинать причитать по поводу абсурдности диалектики, ее несовместимости с жизнью и т. п. В конечном счете – вот уж поистине: все дороги ведут в Рим – прийти к тому, что лучше хорошо жить в «неправильном» идеологизированном мире, чем неизвестно как – в «правильном» рационализированном.
Однако дело в том, что всевидящая (тотальная) диалектика не ставит вопрос «или – или». Она опирается на иной священный принцип – принцип дополнительности. Надо сочетать истинное представление о мире с неспособностью мира жить в соответствии с научными рекомендациями. Принцип плюрализма (полицентризма) надо сочетать с принципом универсальности, а не противопоставлять один другому. Диалектический материализм предлагает, наконец, избавиться от греха абсолютизации относительной истины и увидеть целостность мира. Почему надо абсолютизировать нынешнее идеологическое равновесие и объявлять его вечным? С другой стороны, нет смысла абсолютистски настаивать на сиюминутном внедрении диалектики в массовое сознание.
Все попытки мыслителей всех времен и народов в рамках одной системы осознать несовместимые противоположности кончались крахом. Получилось кладбище утопий: духовных, религиозных, социально-политических, философских. Более перспективным представляется разглядеть в этом кладбище копилку идей. Это возможно только при одном условии: синтезировать противоположности в рамках целостности.
Мир квантуется целостностями, как уже было сказано. Каждая целостность – конкретна, и конкретность «ткется» из отношений. Локализация отношений, превращение «клубка» отношений в пересекающиеся спектры и обратная операция – и есть научная деятельность: превращение целостности в систему (анализ) и последующее восстановление целостности (синтез). Целостность – точка, узел, в котором проинтерпретированы взаимоисключающие отношения. Мир и вяжется такими узелками.
О том, что к целостности неприменим одноплоскостной, моноцентричный подход, говорилось неоднократно. Теперь следует подчеркнуть и то, что полицентризм так же неадекватен целостности, как и моноцентризм. Если моноцентризм неоправданно сужает целостность до одного аспекта, то полицентризм размывает конкретность целостности нестыковкой аспектов, невозможностью привести их к общему знаменателю. Целостность из узелка, из капли может мгновенно превратиться в океан, в океан океанов, в космос… И управлять таким неоформленным, нерасчлененным космосом – невозможно. Можно опять лишь приспосабливаться к нему. Природа целостности заставляет сочетать принципы. Необходим настолько универсальный моноцентризм, который не подавлял бы полицентризм, а напротив, инициировал его и был бы гарантом его существования. Моноцентризм укрощает бесконечность, неисчерпаемость космоса до «рамок» целостности, полицентризм позволяет целостности быть целостностью.
Из сказанного следует: идеология плюрализма, как и всякая идеология, рано или поздно обнаруживает свою несостоятельность, проистекающую из весьма несовершенных когнитивных возможностей, потенций.
Принцип «целеполагания» в культуре является моноцентрическим по сути. Главная его функция состоит не в узурпации смыслов и инакоосознанных целей (то есть в ликвидации полицентризма), а в иерархизации, в упорядочивании смыслов. Все существующие смыслы и их конкретные носители: личности, нации, культуры – никуда не исчезают и не объявляются второсортными нежизнеспособными «инвалидами». Просто становится очевидной ограниченность, относительность обыденных, идеологических, научных, философских смыслов, включенных в целостную культурную парадигму. «Телеологичность» истории становится вопросом духовной практики, где надо тонко сочетать принципы «ненасилия» с принципами научной истины. При этом объективность принципа целеполагания не надо путать с жесткой нормативностью. Либеральность или жесткость относятся не к самому гуманитарному «закону», а к его интерпретации в обществе.
После всего сказанного об отношениях цели и культуры, уместно поставить вопрос о прогрессе. Прогресс, с точки зрения рассматриваемой культурологической модели, есть степень приближения к цели. Если попытаться формализовать критерий прогресса, получим следующую словесную формулу. С одной стороны, все усложняющаяся информация и все возрастающий ее объем; с другой – сведение сложной информации к простым схемам (предупредительно подчеркну: я имею в виду не примитивизацию, а оптимизацию процесса обработки информации). Это сочетание – формальное выражение прогресса: от простого к сложному и одновременно от сложного к простому.
Что касается содержательной его стороны, то она заключается в соответствии сложнейших духовных программ задачам максимальной реализации личности. Все усложняющиеся потребности стимулируют совершенствование духовных программ-ориентаций; последние, в свою очередь, позволяют оптимизировать баланс потребностей. Искусство вырабатывать духовные программы, ориентированные на ОСЦ и максимально соответствующие максимальному потенциалу данной личности, а также умение воплощать их в практику есть жизнетворчество (см. гл.3.4).
Рассмотрение проблемы жизнетворчества включает вопрос о его критериях, которые одновременно являются ОСЦ. Цель, ОСЦ и жизнетворчество – это разные аспекты единого, наиболее прогрессивного на данном этапе, духовного комплекса.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
