Текст книги "Культурология. Личность и культура: учебное пособие"

Все гуманитарные дисциплины лишь тогда станут науками в собственном смысле, когда у них появятся объективные критерии для оценки их предмета. А предметом дисциплин гуманитарного цикла так или иначе является человек: его духовный мир, способность к творчеству, вся многообразная деятельность. Следовательно, необходима объективная оценка всех аспектов деятельности, человека. Предлагаемая теория культуры позволяет создать объективную шкалу оценок.

Но возможно ли создать ОСЦ? Не является ли сама идея объективности ценностей – субъективной?

Нет, не является. Гарантом объективности может выступать только разум (научно-философское сознание). Истинность ценностей, которые формируются под влиянием потребностей (через эмоциональные и, далее, идеологические программы), никогда не будет объективной. Потому что потребности (через весь обслуживающий их психо-сознательный комплекс) толкают к субъективному отражению мира. Все идеологизированные «системы ориентации и поклонения», системы ценностей по определению не могут быть объективны – в силу порочности точки отсчета. Вся «объективность» таких систем сводится, как правило, к наличию «прецедентов». А это, как мы выяснили, может быть точкой опоры только для субъективно ориентированного сознания. «Прецедентное» мышление мгновенно лишает познание научной базы.

Нет смысла разбирать конкретные методологии, «обосновывающие» идеалистические системы ценностей: они определяются закономерностями функционирования сознания.

Остается один путь – путь разума. И это – объективно (для людей, способных к объективному мышлению). Конечно, и на этом пути возможны и необходимы конструктивные научные дискуссии. Но дискуссии – в плоскости объективной, не отвлекающиеся на вкусы, прецеденты, традиции, то есть так или иначе – на субъективизм. Такого рода объективность не ущемляет свободу личности, а, наоборот, становится условием свободы (об этом уже было сказано). Теперь следует конкретизировать понятие ценности и показать, в чем заключается природа ее объективности.

Диалектическая методология и созданная на ее базе концепция сознания позволяют не только эмоционально-оценочно реагировать на те или иные культурные явления, но и оценивать их с точки зрения объективного значения в процессе создания высокодуховного субъекта культуры – личности. Прежде чем проанализировать с этих позиций личность – конкретную совокупность общественных отношений, – надо определиться с самими общественными отношениями: с их структурой и спецификой. Структура общественного сознания в принципиальном плане отражена в Схеме № 1. Но ведь каждая форма общественного сознания автономна: она имеет свою структуру и предмет – следовательно, и свои критерии оценок. Они хоть и связаны с общими методологическими установками (определяются ими), в то же время совершенно конкретны и специфичны. Как, например, могут быть увязана с концепцией личности представления о художественной ценности? В чем видится их объективность? Ведь очевидно, что объективность эстетического и, скажем, экономического порядка – это разные вещи. Как они объединяются интересами личности?

Без прояснения специфики каждого вида общественного сознания невозможно выстроить шкалу ценностей. Что касается ценностного анализа «каждого вида», то в данной работе в этом нет необходимости. Важнее определить универсальные принципы создания иерархии ценностей и на этой основе выделить те сферы общественного сознания, где формируются высшие культурные ценности.

Итак, что такое ценность? Что может обладать ценностью?

Ценностью может обладать любой предмет, вещь, природа, личность, действие, отношение и т. д. – словом, любой элемент жизнедеятельности человека – постольку, поскольку он является посредником, воплощающим общественные отношения. Всякая «вещь» (элемент жизнедеятельности) есть посредник между субъектом и объектом культуры: между личностью и культурой, культурой и личностью, личностью и личностью, культурой и культурой. Все зависит от того, какие отношения воплощает в себе «вещь». Если «вещь» воплощает в себе совокупность общественных отношений высшего порядка (воплощает духовность высшего, рационального типа) – она и будет обладать высшей ценностью. «Вещь» неочеловеченная, не ставшая символом определенных человеческих отношений, не может иметь ценности. Скажем, произведения искусства, объективно утверждающие достоинство человека земного через противоречия страстей, подвигов, раздумий, и обладающие при этом собственно эстетической значимостью, являются носителями подлинной художественной ценности, шедеврами искусства. Красота всегда неразрывно слита с «добром» и «истиной». Красота, утверждающая сомнительные добро или истину, уже не является красотой, так как не воплощает в себе высших ценностей.

Относительной ценностью в культуре обладает почти все – в той мере, в какой элементы культуры ориентированы на ценности высшего порядка. Максимальная же духовная значимость свойственна лишь гигантам духа, способным привести все личностные проявления в соответствие с требованиями высших ценностей. Формул такого гармонического соответствия в культуре выработано достаточно (интуитивных, как правило, формул). Вот как просто сказал об этом А.П.Чехов: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».[18]18
  А.П.Чехов. Полное собрание сочинений. Т. 1–20. М., 1944–1956.


[Закрыть] Если исходить из предложенного понимания сущности ценностей, то сама идея ценностной иерархии представляется вполне естественной. И любой элемент культуры надо рассматривать в иерархически упорядоченной системе. Великая личность, нация, язык, произведение искусства, историческое событие, цивилизация велики именно по отношению к тому, насколько близко к духовному идеалу задействован весь их потенциал. Ценности культуры, таким образом, это меньше всего дело вкуса. Они – объективны. Такая защищенность системы ценностей от личного вкуса и пристрастия – непременное условие для научного становления гуманитарных дисциплин.

Развернем вопрос о ценностях культуры в несколько иную плоскость. Какова магистральная тенденция развития культуры? Иначе: в чем заключается прогресс культуры, если рассматривать само понятие прогресса сквозь призму объективных ценностей?

Главная тенденция состоит в гармонизации отношений природы и человека. Эти отношения включают в себя познание природы с целью управления ею и одновременно приспособления к ней. А поскольку человек сам есть элемент природы и составляет с ней одно целое, то культура выработала механизмы приспособления человека и к самому себе.

Культура – антиприродное, антинатуралистическое начало – противостоит природе. Но сверхзадача такого противостояния – не истребить природу или покорить ее (это равнозначно самоуничтожению), а гармонизировать отношения с ней. Природа (в самом широком смысле, понятая как «некультура»: вселенная, стихия, физиология и т. д.), с которой человек вступил в контакт, всегда окультуривается. Даже так называемая первозданная, нетронутая природа – это тоже элемент культуры: ценность первозданности выступает как культурная ценность. Не осталось ничего в мысленно обозримом мире, что бы не было пропущено сквозь призму сознания и тем самым – окультурено. Истинная ценность культуры заключается вовсе не в ее противопоставленности природе, и тем более не в ее самоценности. Истинная ценность культуры – в ее способности гармонизировать взаимоотношения человека с природой на любом этапе его (человека) развития. Вот почему с полным на то основанием можно утверждать: ценности культуры выводятся из природы, они заданы природой. Их можно обозначить как ценности жизни. Это вовсе не банально, как может показаться на первый взгляд. Последовательная разработка данного тезиса ставит под сомнение многие «высшие» (по формальным критериям) проявления культуры – как явления, не соответствующие основополагающим, жизнеутверждающим, ценностям. Все, абсолютно все, с чем соприкасается человек, приобретает культурную маркировку. Ценность и значимость такой маркировки всегда различна. В зоне «некрофильской» ориентации (в смысле термина Э. Фромма: подчинение установке на разрушение) формируется поле антикультуры. Следовательно, существует своеобразная «культура смерти» Говорить о ценностях не формального, а сущностного порядка применительно к такой «культуре» – нет оснований.

Понятия личность и культура – неразделимы. Невозможно быть личностью и быть некультурным. Социализация, вовлечение в общественные отношения есть не что иное, как процесс окультуривания. И человек, хочет он того или нет, живет по определенным, культурой выработанным канонам и программам. Вся его свобода заключается в осознании своей культурной зависимости. О какой свободе может идти речь, если человек не понял, философско-теоретически не осознал до какой степени он культурное, культурно зависимое существо?

Есть культура и культура: в одном случае, осознающая себя с позиций преимущественно рационально-теоретических, в другом – преимущественно идеологических. Лишь культура рационального типа, как это ни парадоксально, позволяет человеку всесторонне и с высочайшей степенью гармонии адаптироваться к себе, социуму и природе.

Проблема истинных культурных ценностей стоит очень остро. Размывание шкалы ценностей, отрицание ее объективного характера приводит к заполонению всех сфер общественной жизни культурной продукцией, которая является таковой только в том смысле, что несет на себе печать общественных отношений. Но – каких отношений? Ценность культуре придает не степень изощренности ее языка или степень занимательности, развлекательности, общедоступности. И так называемая элитарная культура, и массовая изменяют основному предназначению культуры – быть способом духовного производства личности.

Элитарная культура представляет собой, по сути дела, попытку превращения культуры в самоценность. Подобная абсолютизация культуры резко снижает ее ценность. У культуры, идущей по пути усложнения своего языка, нет иного пути, как паразитировать на культуре предыдущей, используя ее символы в качестве элементов своего «метаязыка». Это очень характерно для современного постмодерна. Таким образом, элитарность часто означает вторичность культуры, и ее кардинальным пороком является утрата непосредственных связей с жизнью.

К массовой культуре понятие ценности часто вообще не применимо. Ее и культурой-то избегают называть, пользуясь приставочными ярлыками: поп-, суб-, квази-, паракультура и т. п. Правильнее считать это пограничное с культурой поле деятельности разновидностью коммерции. Продукция шоу-бизнеса, индустрии развлечений, фабрик грез представляет собой сплошную провокацию духовно неразвитого сознания, игру на базовых инстинктах. Примитивное, находящееся на начальной стадии развития идеологическое сознание откликается на соответствующие эстетические, этические, религиозные и иные стандарты. Масскульт и эксплуатирует эту духовную нишу: он не только удовлетворяет культурные потребности масс, но и формирует их.

Если не бояться высокой простоты, граничащей по законам диалектики с тривиальностью, то критерий общественного прогресса (следовательно, и личности, и нации, и человечества) можно определить следующим образом: степень развития духовности (от низшего – мифологического – типа духовности через идеологический – к высшему, рациональному). В соответствии с этой мерой (вспомним: человек есть мера всех вещей) следует оценивать достижения во всех формах общественного сознания: в эстетике, этике, религии, политике, экономике, науке, философии. Мы стыдливо обходим критерий духовности. А в этом – суть гуманизма.

Постулат «человек есть мера всех вещей» на языке современной культурологии обретает следующее звучание: персоноцентрическая валентность становится мерой культуры.

Общественное сознание вскармливается мифами. Причем, мифами, актуализирующими различные потребности человека. Мифы, спускаемые с самого «верха» социальной пирамиды (официальная мораль) и встречное «низовое» мифотворчество (неофициальная мораль) предлагают различные адаптивные программы. Первая требует от человека серьезного самоотречения в пользу общества, коллектива; вторая – поощряет эгоистическую природу хоть и «общественного», но все же «животного». В результате каждая личность подвержена идеологическому раздвоению, вызываемому феноменом «двойной бухгалтерии». Формируются два мифологических комплекса: «идеальная» шкала ценностей (то, чему учим) и «реальная» шкала (то, что диктует жизнь). Первый исходит из презумпции «человека духовного» и высокой эффективности морали; второй – из презумпции полной иллюзорности первого: второй делает ставку на человека бездуховного, осуществляющего свои потребности напрямую, «честно» отбрасывая ложь «условной» морали.

Нестыковка требований жизни и требований высокой морали настолько впечатляюща, что попыток их примирения практически не предпринимается, за исключением религиозно-иллюзорного снятия противоречий; но религия и есть форма духовной компенсации, форма самообмана. «Ницшеанский» человек упорно противостоит человеку «духовному». И устойчивая неспособность превратиться первому во второго – очевидна. Можно при этом продолжать не замечать реальность, можно разводить руками от отчаяния, можно злорадно демонстрировать человеку его изнанку: «все позволено», «подлец человек», «после меня хоть потоп», «подтолкни падающего», «умри ты сегодня, а я завтра». Не будем впадать ни в крайность наивного идеализма, ни в крайность социального дарвинизма. В каждой «белокурой бестии» – есть человек духовный, а в каждом духовном человеке (слава богу) неистребим ницшеанский человек. Человек произошел от животного и сам есть общественное животное – это так. Но человек создал культуру, культурные ценности и сам есть продукт культуры – это тоже истина.

Вопрос, с моей точки зрения, заключается не в том, чтобы выбирать между витальной и ментальной сущностями человека. Здесь все ясно: духовность может состояться только на витальной основе; последняя же не только не угнетается духом, но и поощряется им (при оптимальном типе духовности). Целостность человека являет собой синтез противоположных начал, и невозможно «тронуть» одно из них, «не затронув» при этом другого.

Вопрос заключается в том, что человеку духовному (личности) не удается стать лидером и ориентиром в социальной жизни. Мы все еще, по Канту, живем не в просвещенный век, но в век просвещения. Задача видится не в том, чтобы нацеливаться на очередную утопию, а в просвещении, в выработке трезвого взгляда на человека. Невозможность создания гармоничного общества с истинными духовными приоритетами вовсе не отменяет необходимость ориентации на такой тип общества. Высокая культура, этот тонкий озоновый слой, вряд ли станет когда-либо достоянием всех или многих. Но человеку потребуется всегда до предела напрягать свои духовные силы, чтобы не пасть жертвой белокурой бестии, то есть себя же самого.

Жизнь трагична. Но неверно трактовать жизнь только как трагедию. Скорее, это оптимистическая трагедия. И оптимизм ее – в возможности понять жизнь и достойно прожить ее.

До сих пор, как мне кажется, диалектический материализм совершал одну фундаментальную ошибку, которая и искажала метод, когда он становился руководством к действию в общественной практике. Перенос акцентов с «понимать» и «объяснять» на «преобразовывать» (см. «Тезисы о Фейербахе» К. Маркса) отсекал принцип дополнительности, без которого метод превращается в инструмент идеологии. Думаю, что дело философии и в том, чтобы «не плакать, не смеяться, не ненавидеть (добавим: не преобразовывать – А.А.), а понимать» (Спиноза). Обожествление чего бы то ни было – есть суть идеализма и идеологизма. Обожествление (абсолютизация) диалектики, даже материалистической, – это тоже чистейшей воды идеализм. Диалектический материализм заключается в понимании относительного бессилия метода, в понимании его ограниченных возможностей именно в преобразовании мира.

Я могу быть неправ (неправ – подчеркну – я, но не метод), однако важно донести концепцию в том виде, в каком она представляется мне универсальной. Предваряя анализ ОСЦ, который будет дан в следующих главах, считаю необходимым предупредить неадекватное отношение к ОСЦ как к «бессмысленной рефлексии» либо как к «идеологической дубине». Противоречие между ОСЦ и тем, что эти ценности так никогда и не будут реализованы в масштабах общества на практике – есть. Противоречие есть, но это не означает, что ОСЦ неверна. При определенных обстоятельствах ценности эти и могли бы быть относительно воплощены в практику. Но дело в том, что люди редкой духовной породы, способные признать приоритет духовного, численно очень невелики. И число этой духовной элиты, очевидно, находится в определенной пропорции с населением страны, региона, человечества. Небольшое увеличение духовной элиты может потребовать громадного демографического взрыва. Сокращение же численности населения, соответственно, может привести и к урезанию этой духовно дееспособной квоты.

Какой закон определяет пропорциональность и какова она?

По некоторым данным, до 90 % человечества неспособны к творческой деятельности. Их причисляют к так называемым «репродуктивам», то есть людям, способным выполнять программы и операции определенного типа, но неспособным самим создавать такие программы.[19]19
  Ильенков Э.В. Философия и молодость //Философия и культура М., 1991, с.22.


[Закрыть] Философская версия такой мрачной в духовной отношении картины способна оказаться следующей. Природа просто не может быть нацелена на производство духовных гигантов. Иначе люди попросту бы не выжили. Надо трудиться, добывать хлеб, чтобы прокормиться. Подавляющее большинство населения земного шара просто вынуждено заниматься этим, а следовательно, приспособлено под такого рода деятельность. Принцип разделения труда при всех его издержках по отношению к идеалу гармонично развитой личности пока что не может быть отменен в обозримом будущем. Альтернатива проста: тем, кто занят в сфере наук о духе, надо хорошо, очень хорошо делать свою работу.

Несомненно, всегда есть резерв: люди, которые в духовном смысле могут гораздо больше того, чего они достигли. И таким людям надо по возможности помогать (в этом, в частности, и заключаются задачи просвещения). Но резерв этот тоже ограничен. В конце концов, люди не только «понимают», «преобразовывают» и творят – но прежде всего живут: зарабатывают на жизнь, «плачут, смеются и ненавидят».

Общество, организованное таким образом, чтобы каждый мог самореализоваться до конца (в меру отпущенных ему природных возможностей, грамотно и своевременно развитых общественными институтами), на сегодняшний день является социальной утопией, то есть идеалом идеалистическим. И строить каждодневную практику в соответствии с таким идеалом – значит перейти в касту очарованных, слепо верящих в благородные, но недостижимые идеалы. Практика плохо стыкуется с идеологически абсолютизированными догмами. Следующий общественный идеал будет следующим, и моделировать его на основе гипотетической практики (то есть в отрыве от практики) дело, может и увлекательное, но неоправданное с точки зрения научной. Принцип «не навреди» в деле общественного устройства должен быть не менее чтим, чем у врачевателей тела и души. Лишать человека сказок, иллюзий, веры в мистические чудеса – так уж до конца: тогда только станут видны чудеса реальные. А настоящее чудо – это гармонически развитая личность, живущая счастливой осмысленной жизнью. Программировать же общество в целом под такой тип личности, под такие духовные запросы и потребности – это только по форме материализм и демократизм. На деле – увы! – это то же, что строить царство Божие на Земле.

Общество и есть не что иное, как сообщество индивидов, отличающихся генетической программой, духовным уровнем и отношением к жизнетворчеству. Принцип плюрализма «каждому – свое» в такой ситуации представляется естественным и чуть ли не единственно возможным. Его, конечно, необходимо учитывать, но в сочетании с принципом универсализма (моноцентризма). Печально известный принцип коммунизма: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям», – тем не менее достаточно точно выражает суть и смысл перспективного жизнеустройства. Только истолкован он был неумеренными апологетами в лучших религиозно-идеологических традициях: как обещание счастливой жизни для всех. На самом деле этот принцип может обещать возможность счастья – для многих, реальность жизнетворчества – для немногих. Но самое главное – возможность достойного существования становится открыта. Культивирование принципа разумных духовных потребностей – во всех аспектах (философском, научном, идеологическом, обыденном) и всеми формами общественного сознания – становится основным регулирующим принципом. Ничего из ранее накопленного культурой при этом не объявляется вне закона: все переосмысливается и «употребляется в дело».

Гармоничное общество и означает: гармоничное, а не устроенное в духе высшей справедливости по отношению к каждому. Невозможно ведь устранить фактор природного несправедливого распределения и провозгласить: каждому – по гениальной способности. На языке науки это звучит несколько иначе: наградить каждого природной одаренностью, которая может проявиться в способностях, таящих в себе возможность развития до степени таланта и, в идеале, гениальности. Лозунг «Каждому по способности жизнетворчества является исключительно социальной задачей» – может исходить только из априорного признания природного равенства индивидов. Так ли это?

Думаю, подобная «пансоциологическая» установка в духе идеологизированного марксизма не является в строгом смысле диалектико-материалистической. Как сказываются природные задатки на духовном творчестве – очень сложная и малоисследованная проблема. Но то, что сказываются – это несомненно. Лозунг, коль скоро без него не обойтись, следует изменить: общество не может быть гарантом осуществления принципа «каждому по способности жизнетворчества». Общество гармоничное справедливо только в известном отношении: оно определяет духовные приоритеты и дает шанс реализоваться в этом направлении тем, кто на это способен. Обещать это каждому есть чистой воды идеологическая пропаганда. В этом смысле гармоничное общество далеко от справедливости.

Наконец, следует обратить внимание еще на одно противоречие культуры. Необходимо разграничивать две сферы культуры: культуру материальную и духовную. Первая хоть и связана со второй, все же в очень сильной степени самостоятельна. Противоречия между ними сегодня особенно очевидны. Культура материальная сориентирована, в основном, на программу поведения, заданную установкой на выживание: определяющими факторами поведения являются конкуренция, культ силы, «естественный» отбор. Таковы поведенческие стереотипы современных доминирующих культур. Культура материальная – даже весьма высокоразвитая – еще не делает человека человеком. Надо смотреть в корень: каковы функции этой культуры, какие потребности человека она формирует и удовлетворяет?

Они сводятся к древней и вечной (поскольку вечен породивший ее тип сознания) формуле: хлеба и зрелищ. Очевиден приоритет жизненных установок, основанный на базовых инстинктах. Самое тонкое «поощрение инстинктов» – это верный путь в пещеру. К этому и ведет иррациональный культ потребления.

Неодухотворенная материальная культура, создавшая свою шкалу ценностей (комфорт, уют, быстрота, бесшумность и т. п.) просто-напросто становится фактором, угрожающим культуре духовной. Ценности, о которых было сказано выше, обязательны и для материальной культуры.

Объявление материальной культуры самоценностью (де факто), агрессивная невосприимчивость экономикой, политикой, наукой ценностей духовных – величайший абсурд нашего бытия. Недальновидная иррациональная стратегия потребления ради потребления все еще исходит из установки вчерашнего дня: из установки на эмпирическое, роевое, стихийное, маловразумительное существование. Мы все еще не хотим замечать очевидного: противоречие между истинными (разумными) потребностями человека и бездумной, полубессознательной жизнью уже осознано. Делом времени становится превращение гуманитарных дисциплин в науки. Тогда противоречие неизбежно будет обостряться и потребует своего решения.