Текст книги "Культурология. Личность и культура: учебное пособие"

3.4. Жизнетворчество

С точки зрения цели истории и культуры надо анализировать и оценивать ее средства. Цель, понимаемая как идеал, – вполне достижима, реальна, воплотима (см. главу 3.2.). У цели-идеала есть несколько аспектов и измерений. В данном случае нам интересны прежде всего два: общественный и личный. Они, конечно, взаимосвязаны, но в то же время и четко разграничены.

Общественный идеал личности представляет собой систему моральных и иных норм, требующих от личности проявления тех своих качеств, которые способны стабилизировать общество, продлевать жизнь общественному организму. Словом, от личности требуется быть «немножко героем», всегда ставящим общественное выше личного. Личность с точки зрения интересов общества и не может рассматриваться по-другому. Общество прямо заинтересовано в личности такого типа, который служит прежде всего обществу, а потом уже – себе. Главный «героический» принцип – приносить в жертву личные интересы – это основа жизни любого коллектива или сообщества. Приоритет «сугубо» личного грозит распадом общественных связей. Поэтому такие общественные институты, как «увековечивание памяти», возведение в ранг героев, великих или святых, служат гарантом «бессмертия» тем, кто отдает свою жизнь во благо государства, нации, родины и т. п.

Личный идеал духовного совершенства существенно корректирует общественное представление о «пакете» добродетелей-достоинств. Этот идеал отражает иную ипостась личности, иной аспект ее бытия, не менее, а, может быть, даже более важный с точки зрения высших культурных ценностей. Личность, живя в обществе, не перестает быть личностью, свободной от общества. Личность формируется, как таковая, все тем же обществом, однако с определенного момента цели и идеалы личности и общества начинают не совпадать, а впоследствии и противоречить друг другу. У личности есть такое измерение, которое осуществляется не во имя, а вопреки общественным идеалам. Высшие культурные и духовные ценности – это идеал, скорее, личностный, чем общественный. И в этом заключается существенная разница между общественным и личным духовными приоритетами. Личный идеал выступает одновременно способом, инструментом жизнетворчества.

Что касается идеального общества, то таковым, очевидно, следует считать модель жизнеустройства, при которой личности, способные к жизнетворчеству, могли бы максимально реализовать свой потенциал. Идеал общественного устройства характеризуется тем, насколько эстетические, нравственные, политико-экономические и другие отношения сориентированы на возможности реализации идеалов личности.

Разграничение общественного и личностного идеалов подводит теоретическую базу для понимания того, что между жизнетворчеством и условиями для него, предоставляемыми обществом, всегда был, есть и будет гигантский зазор. Личность всегда оказывается брошенной на произвол судьбы – или предоставленной самой себе: это как посмотреть. Принципиальная возможность для жизнетворчества, по идее, есть у каждого, но реализуют ее те, у кого есть соответствующие способности и возможности. Если процесс оптимизации общественного устройства в силу объективных причин длителен, сложен, и общество далеко еще от идеала, то личности, вступившей на путь духовного прогресса, приходится в полном объеме считаться с достаточно высоким уровнем сегодняшней духовной культуры.

У личности особые отношения с культурой. Личность вынуждена жить в конкретном социуме с его предельно конкретными нормами и одновременно жить в пространстве культуры, то есть осознавать общество как оковы. Поэтому именно отдельная личность является средоточием всей культуры, она может быть действительно свободна, несмотря на социальную детерминацию. Именно в таком смысле, как представляется, говорил А.С.Пушкин о «тайной свободе» по отношению к личности. Позднее это отметил А.А.Блок («Пушкинскому дому»).

«Тайная свобода» (своеобразный двойной стандарт, если угодно) всегда свойственна высокоразвитой личности. «Тайная» – означает ориентацию на такие ценности, которые связывают личность не только с современностью (а значит, и с идеологической конъюнктурой), но и с вечностью. Вся глубина и масштабность личности заключена, в значительной мере, в ее «тайной свободе». Можно сказать проще: развитая личность всегда в чем-то противостоит обществу. Все истинные ценности реализуются именно на уровне личности, а не общества. Непосредственно и «бескорыстно» тайной свободой личности, ее самоотверженной духовной работой всегда занималось высокое искусство. И «герой времени», человек частный, а не общественный, нередко становился если не символом величия личности, то претензией на него. «Верный идеал» художника – это его представления о величии духа.

Прежде, чем продолжить разговор о действительно и мнимо великих, следует конкретизировать понятие жизнетворчества во всей его противоречивой целостности.

Жизнетворчество как главный критерий личности есть процесс бесконечного духовного совершенствования. «Ступени» совершенствования уже были названы: сознание мифологическое, обыденное, идеологическое, научное и философское. Человек проходит стадии от «ребенка-инфанта» и, далее, «обывателя», «идеолога», «исследователя» – до «философа-мудреца». Вся сложность понимания сути «восхождения» заключается в том, что это не ступени в обычном смысле. Это всего лишь метафора. Стоим мы на всех «ступенях» – одновременно. Каждый тип сознания содержит в себе все остальные. И каждый тип сознания – нам необходим. Все дело в том, как выстраиваются их взаимоотношения: «философ-мыслитель» управляет всем ментальным комплексом, контролирует его или «идеолог» становится, как ему кажется, хозяином положения. Проблема в том, что ценности «философа» – невидимы «исследователю», «идеологу» и т. д. Объективная оценка возможна только «сверху – вниз». (По типу управления духовным миром, напомню, мы выделили три исторических модели культурного человека: человек мифологический, идеологический, рациональный (гл. 2.2.6).

Несмотря на сложность и «текучесть» картины, попытаемся точно расставить акценты. Смысл человеческой деятельности не в том, чтобы достичь высшей «ступени» – хотя, с другой стороны, только с ее достижением начинается по-настоящему осмысленное жизнетворчество. И все же оценивается именно жизнетворчество, а не философские кондиции индивидуума.

Жизнетворчество – это выстраивание конкретной совокупности общественных отношений. И поскольку личность является живым субъектом, постольку духовность ее, во взаимодействии всех компонентов, всегда находится в некоем динамическом равновесии.

Личность в реальной жизни далеко не всегда соответствует тем критериям, которые она сама же предъявляет себе: что ни говори, а регламентировать жизненную стихию невозможно. Но вот созданная личностью духовная продукция – отобранное, просеянное, отсепарированное самое существенное в личности – это уже не живая жизнь, а модель жизни, духовная ее квинтэссенция. Это культурная продукция.

Культура – мертва. Личность, создав шедевры культуры, может обессмертить себя. Но бессмертие – это не жизнь, а память о жизни. Поэтому созданные духовные программы, прожитые жизни, сотворенные шедевры – словом, все, что составляет фонд культуры, – все это мертво. И оживает культура только плотью и кровью конкретной живой личности. Без возобновления традиции культура умирает окончательно.

Итак, культура жива личностями, которые духовно расцветают только на почве «мертвой» культуры. В этом смысле духовную культуру можно было бы определить как идеальную совокупность зафиксированных попыток самореализации, составляющую своеобразный банк идеалов и судеб. Диалектика взаимоотношений личности и культуры состоит в том, что личность без наличия культурного потенциала вынуждена была бы всякий раз начинать с нуля; без коллективного опыта феномен личности, строго говоря, невозможен. Точнее, без способности аккумулировать коллективный опыт процесс интенсивной социализации, а значит, и становления личности – невозможен.

Однако и культура развивается только творческими усилиями личностями. Планку духовной культуры всякий раз поднимает личность, которая, в свою очередь, является продуктом культурно-социальной среды. Личность выступает и инструментом, и субъектом, и объектом культуры. Поэтому правильно определить духовные цели и задачи личности – значит определить перспективы развития общества и культуры. Путь общества – путь личности.

Из сказанного легко сделать вывод, что жизнетворчество выступает как стратегическая программа развития не только личности, но и общества. Проекция ОСЦ на личность – вот суть понятия жизнетворчества.

Какие же личности достойны «титула» великих? Как объективные ценности могут быть применены к личности?

Критерии личности – очень сложная и многомерная проблема. Очень часто синонимом величия выступает гениальность, понимаемая как высочайшая степень природной одаренности и максимальная степень развития природных «данных», проходящих ступени: способности – талант – гений. Традиционно считается, что гений отмечен печатью избранности, и все великие дела творятся гениями. Все великие люди – гении в той или иной степени и в той или иной сфере.

Галерея великих складывается прежде всего из гениев философии, науки, искусства, а также – сферы деятельностно-идеологической активности (чаще всего религиозной, военной и политико-экономической). Очевидно, что с совершенствованием духовного самосознания должна меняться и когорта великих. Но этого не происходит. Дело в том, что критерии величия – насквозь идеологичны. Это в разной степени касается и мыслителей, и исследователей, и художников. Легенды и мифы, спутники идеологии, являются вечными спутниками великих. Попытаемся внести в вопрос о великих некоторую ясность.

Для начала отметим, что «гений» и «всесторонняя реализация личности» – далеко не тождественные по объему понятия. Гений – это прежде всего «автономный комплекс». Юнг, правда, называет автономным комплексом «процесс творческого созидания», но суть, думается, от этого не меняется. Вот соответствующая цитата из Юнга: «Аналитическая психология называет это явление автономным комплексом, который в качестве обособившейся части души ведет свою самостоятельную, изъятую из иерархии сознания психическую жизнь и сообразно своему энергетическому уровню своей силе либо проявляется в виде нарушения произвольных направленных операций сознания, либо, в иных случаях, на правах вышестоящей инстанции мобилизует Я на службу себе».[28]28
  Юнг К.Г. Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству// Собр. соч., т. 15, М., 1992, с.108.


[Закрыть]

Автономный комплекс подчиняет себе личность. О какой духовной свободе, о каком рациональном типе духовности и связанным с ним духовными программами здесь можно вести речь? О какой гармонизации отношений личности и мира можно говорить в подобной ситуации?

Обратим внимание: то, что с психологической точки зрения является автономным комплексом, с позиций целостного многоуровневого восприятия человека является идеологией, а с позиций теории познания – одноплоскостным, одномерным, в лучшем случае системным восприятием многомерного объекта. Это различные характеристики духовного мира однобокой, дисгармонично развитой личности.

Высшим критерием личности выступает не гениальность сама по себе, а гениальное утверждение в той или иной сфере деятельности высших культурных ценностей. А это возможно только при условии жизнетворчества. Гениальный художник (мыслитель, ученый и т. д.) – это всего лишь гениальный художник, но не великая личность. Не менее – но и не более того. Великие художники создают не просто произведения искусства. А.П. Чехов, например, – это не литература. Это жизнетворчество (то есть духовное творчество), отраженное в литературе. А вот «все прочее – литература», как великолепно сказано Верденом.

Таким образом, гениальность как таковая не только не является синонимом великой личности, но часто угнетает личность, делая ее рабом своей гениальности. Кстати, в этой связи любопытно отметить, что истинная проблема не в сочетании «гений и злодейство»: эти «две вещи» могут сочетаться, если под злодейством понимать безнравственное поведение или произвольную, узкоэгоистическую ориентацию личности, которая не считается с объективными закономерностями жизни духа. А вот великая личность и злодейство – действительно «две вещи несовместные».

А можно ли вообще быть великой личностью, не будучи гениальным?

Ответ, претендующий на объективность, видится таким: не всякий гений становится великой личностью, но всякая великая личность – гениальна. Гениальность является предпосылкой, возможностью вырасти в великую личность; но гений может остаться всего лишь гением, так и не став человеком великим. Гениальность – это только один, хотя и очень важный компонент жизнетворчества. Главное в жизни – жизнетворчество как инструмент самореализации – доступно всем, не только великим или гениям. В конце концов, степень развития отдельных способностей – это не такое уж и большое отличие человека от других, во всем остальном ему подобных.

Точно так же, как «гений» и «великая личность» нетождественны понятия «великая личность» и «великая роль личности в истории». Отождествление второй пары понятий происходит, опять же, «в интересах» общества. Однако с точки зрения высших гуманистических ценностей масштаб личности сказывается не только в ее соответствии исторически назревшим общественным потребностям, но и в уровне и глубине ее «тайной свободы». Очень часто для того, чтобы сыграть роль в истории, надо быть именно заурядной личностью. Справедливости ради отметим, что и великие по исторической роли могут быть великими личностями.

Л.Н. Толстой знал, что делал, когда главных героев своей выдающейся по художественному и духовному значению эпопеи «Война и мир» он увидел не в «великих мира сего» (хотя их достаточно на страницах романа), а в обычных, частных людях, становящихся великими личностями.

Итак, если оценивать личность по степени ее одаренности и наиболее одаренных – гениев – зачислять в великие, то рано или поздно мы придем к мысли о необходимости оценки личности «по номинациям». В номинации «музыкант» великими окажутся Бах и Моцарт, среди «живописцев» в ряды великих войдут гении Возрождения, честь гениев науки доверят защищать Галилео и Ньютону. В таком случае, здравый смысл подсказывает, что сравнивать специфических гениев – абсурд. Все они – великие творцы культуры.

А возможна ли некая универсальная номинация? Ведь личность целостна. И если возможно сопоставлять отдельные аспекты личности, то почему нельзя (с известной долей условности, конечно) сравнивать самое главное в личности: духовный потенциал, который лишь отчасти реализуется в какой-либо специфической гениальности личности?

С моей точки зрения, это единственно возможный путь сопоставления личностных потенциалов. И тогда уже сравниваться будут не отдельные гениально развитые способности, а жизнетворчество личности, ее способность освоить и реализовать на практике весь комплекс высокой духовности.

Чтобы жизнетворчество оказалось продуктивным и плодотворным, надо осознать парадоксальную, на первый взгляд, закономерность: абсолютизированные добродетели могут быть не менее опасны для личности, чем пороки. Собственно, добродетель, доведенная до абсурда, превращается в свою противоположность – порок. Для духовно развитой личности, прикоснувшейся к миру высших культурных ценностей, не существует абсолютных достоинств. Превращение гениальности интеллектуальной, нравственной, деятельностной, художественной в автономный комплекс делает личность придатком своего творческого начала. Где же граница гениальности, работающей на жизнетворчество, а не на самое себя?

Граница, очевидно, достаточно растяжима, что легко объясняется диалектикой: зона границы – процесс перехода количества в качество. Гениальность является величайшим благом до тех пор, пока сохраняется живая дееспособная творческая личность.

В этой связи хотелось бы подчеркнуть: абсолютизация установки на жизнетворчество также может превратиться в автономный комплекс, деформирующий личность. Какой же может быть вероятностная модель великой личности, если компоненты жизнетворчества взаимоисключают друг друга?

Люди умные формируются чаще всего как созерцатели, а потому как «частные» лица. Они чрезвычайно редко добиваются успехов в какой-либо прикладной деятельности. Познавая себя и окружающий мир, немногого достигнешь в конкретной профессиональной деятельности (если «созерцание» не становится профессией). С другой стороны, великие практики рискуют так и не познать себя, как личность. «Практик» – это функция. «Мудрец» и «практик» – трудносочетаемые стороны личности.

Метафизические круги-противоречия, как всегда, успешно размыкает только жизнь, непосредственная социальная практика. Созерцание, видимо, мало чего стоит, если оно оторвано от социальной деятельности – как, впрочем, и неодухотворенная «практика ради практики», которая становится «функцией в себе». Гуманитаризация узкоспецифической деятельности и «прагматизация» гуманитарного начала – вот, очевидно, необходимые предпосылки для формирования полноценной личности.

Сопоставлять надо личностный потенциал и степень его реализованности. Духовный облик личности складывается из многомерных ее проявлений. Универсализм гармонической личности включает в себя и интеллектуальную, и душевную, и специальную одаренность, а также степень реализованности, зависящую от индивидуальной судьбы и исторического момента. Субъективное не может быть реализовано без объективного – и наоборот. Поэтому речь всегда должна идти о конкретной личности, порожденной конкретными условиями и конкретно осуществляющей себя как масштабная (возможно, великая) личность.

Большого ума не бывает без глупости, нравственной чистоты – без греха (хотя бы потому, что, становясь «кристально чистым» в моральном плане, человек грешит против собственной природы). Речь всегда должна идти не о свойствах как таковых, а о мере и сочетании свойств. А мерой служит – живое творческое начало в личности. Надо отдавать себе отчет, что подобная гуманитарная «неконкретность» провоцирует самые невероятные эстетические, нравственные и интеллектуальные спекуляции. Авторы их, как правило, из стана тех, кто не владеет культурой диалектического мышления. Любой конструктивный гуманитарный постулат можно вывернуть наизнанку. Значит ли это, что надо отказаться от подобных постулатов, поскольку они вооружают одновременно – и в одинаковой степени – и их противни ков?

Грань между порядочностью и морализаторством, умничаньем и умом, имитацией и талантом – трудноуловима, но она есть, и она очень определенна. Определенность ее – в объективной системе ценностей.

Итак, великая личность велика прежде всего своим духовным величием. В ней самосознание эстетическое и нравственное, интеллектуальное и деятельностное слиты в нерасторжимый клубок. И все силы такой личности устремлены к самореализации, к гармонизации отношений с природой, обществом и самой собой. Великая личность не становится рабом («служанкой»), заложником ни своего гениального воображения, ни своих выдающихся знаний и эрудиции, ни мудрости, ни даже жизнетворчества.

Разумеется, жизнетворчество не может решить всех проблем человека. Оно и не ставит себе такую цель. Диалектически понятое жизнетворчество становится не столько искусством решать проблемы, сколько искусством жить с ними. Впрочем, уметь жить с проблемами – это тоже в каком-то смысле способ их решения. Жизнетворчество личности воспринимается как некий законченный «рисунок судьбы», как некий шедевр уже после ухода автора в мир иной. Жизнетворчество, как и произведение искусства, – всегда «естественно создано». Это не игра в жизнь (она станет ею, если жизнетворчество превратится в автономный комплекс), а сама жизнь. Но жизненная стихия – осознанная и регулируемая.

Жизнь, полноценная жизнь – и одновременно незаметное для себя укрощение этой стихии. Возможно ли это?

В жизни все возможно. Совмещать духовную культуру и жизнь – значит свободно развивать и то, и другое. Жизнь, если угодно, должна быть более стихийной, благодаря сознанию. Можно и нужно научиться контролировать стихию, не лишив последнюю всех присущих ей свойств. Выдвинутая концепция сознания способна разъяснить нам данный парадоксальный тезис.

Удивительно красиво и плодотворно распорядились своими жизнями Пушкин и Толстой. Они жили, как писали, и писали, как жили. Это жизни-исследования, жизни-наслаждения, жизни-мучения. Это жизни людей, которые сознавали свое высокое достоинство как особей духовных. И духовный опыт личностей именно такого типа оказывает колоссальное воздействие на культуру. Творцы, отстраняющие от себя свои произведения («искусство начинается там, где кончается человек»), тем самым непоправимо обедняют свои творения и свои жизни.

Подводя итог сказанному, хотелось бы подчеркнуть: речь идет о великой личности с точки зрения гуманистически понятых высших культурных ценностей. Представления о величии с позиций идеологов и философов иных ориентации будут иные.

В рамках излагаемой теории культуры, как мне кажется, можно говорить о типологии жизненных программ и систем ценностей, которые и порождают соответствующие типы личностей. (Замечу, что типология эта производится в границах одной модели культурного человека, а именно: человека идеологического.)

Наиболее распространен тип духовности, который не рождает великих личностей, но создает фон для появления «героя». Этот тип производит личность, приводящую свои потребности в соответствие с такой жизненной программой, которая относится к существующим культурно-социальным стандартам, как к абсолютной данности. Подобное мироощущение порождает идеологию элементарного, но эффективного приспособления личности к среде (природной и социальной, в том числе к самому себе), растворения и превращения в элемент среды. Такого рода конформистам, гениям адаптации, хитрость заменяет ум. Их можно охарактеризовать как личности, которые так и не осознали себя, как личности. Это духовность преимущественно сатирического или сатирическо-иронического плана, где социоцентризм причудливо связан с индивидоцентризмом.

Идеалом, героем или великой личностью (что в данном контексте одно и то же) для конформистов выступает своеобразный нонконформист, который исповедует идеологию переустройства мира в соответствии с очередной доктриной авторитарного (по идеалам) характера. Чем меньше личного в таком герое, тем более он герой, вожак, духовный ориентир для общества. Важно отметить, что обществу нужны именно герои, способные сплотить членов сообщества. Чем более авторитарный, социоцентрический характер носят идеологические доктрины, тем более монолитным оказывается общество. Постепенно, с течением времени, представления о величии, связанные с полным самозабвением личности, исторически изжили себя, уступив место героям «с человеческим лицом».

Личностная структура новых – не конформистов и не нон-конформистов – духовных лидеров принципиально иная: духовный идеал ставит «права личности» выше любых АИ. Если квалифицировать новые акценты в измененной конституции личности как отрицание прежней структуры, то это диалектическое отрицание, конструктивно относящееся к новой функции АИ: они сохраняются, но в новом качестве. Социоцентризм меняется на персоноцентризм. Для нового, «идиллического» героя АИ не имеют абсолютной самоценности: они важны постольку, поскольку способствуют формированию духовно здоровой, не ущербной личности.

Разумеется, ориентация на такой тип великой личности возможна лишь в обществе некоего иного типа, которому не нужны былые герои в их прежнем качестве. Трудно сказать, возможно ли подобное деидеологизированное общество вообще. Пока же мы свидетельствуем о кричащей дисгармонии между уже формирующимся новым духовным идеалом и устаревающим типом общества, которое не готово еще ориентироваться на новый идеал: ни экономически, ни политически, ни философски. Иначе говоря, уровень нравственно-философского, духовного развития выдающихся представителей культуры пришел в противоречие с уровнем политико-экономической организации общества.

Теперь вернемся к вопросу об исторически сложившихся моделях культурного человека (мифологического, идеологического, рационального) и рассмотрим вопрос в контексте жизнетворчества. Данная типология людей основывается не на содержании и характере идеалов; главным классификационным признаком выступает сам способ производства идеалов. Скажем, человек идеологический может быть героем, антигероем или вообще личностью, индифферентной к любым системам ценностей, однако по способу выработки духовных программ он будет человеком именно идеологическим. Его убежденность, вера в счастливую исключительность определенной системы мировоззренческих координат по природе своей является идеологическим отношением. Конкретное содержание идеологии может быть разным, противоречивым, даже противоположным. При этом оно так или иначе – идеологично.

Думается, человечество сформировало свой пантеон героев в подавляющем большинстве именно из представителей этой культурной модели. Да и может ли герой не быть идеологом? Всем понятен и доступен только язык идеологий. Хочешь быть услышан – говори на том культурном языке, которым владеет большинство.

Что касается следующей модели – человека разумно-рационального, – то он по природе своей не соответствует номинации «герой». Надидеологический персонаж истории мало кому интересен. Однако именно этот культурный тип более других предрасположен к жизнетворчеству. Круг интересов человека разумного, как правило, настолько нетрадиционен и неактуален в социальном смысле, что он существует как частный человек. Шансы стать героем, всеобщим кумиром, отразившим и воплотившим интересы и мечты масс, у такого «частника» ничтожны.

Сформулируем еще одно экзистенциальное противоречит культуры: люди, являющиеся корифеями в духовном творчестве, достигшие высот человеческого духа, почти всегда мало востребованы обществом, оттеснены на периферию истории; общество выделяет героев-идеологов, репрезентирующих идеалы большинства. Их величие означает, что они такие же, как все, так же чувствуют и мыслят, но им удалось сказать об этом значительно выразительнее своих рядовых соплеменников. Референтность, духовная тождественность героев-звезд выдвинувшим их общественным настроениям не вызывает сомнений.

Отбросим крайности, и мы получим некоторое представление об эталоне величия. Человек «частный» и «общественный», плохо сочетаясь, тем не менее нуждаются друг в друге.

Вопрос о модели великой личности далеко не праздный. Скажи мне, каких героев чтит общество, и я скажу, какое это общество. Процесс социализации личности никогда не проходит «вообще». Это всегда процесс целенаправленной социализации, хотим мы того или нет. Поскольку это так, вопрос об объективных критериях личности перерастает академические рамки. Проблема целенаправленной гуманистической социализации встала перед человеком и обществом в полный рост.

Впервые перед мировым сообществом стоит очень необычная задача. Прогресс видится не столько в том, чтобы рваться вперед, совершенствуя общественное производство по принципу «быстрее, больше, качественнее» и т. п., сколько в самоограничении. Все прогрессы во всех формах общественного сознания могут считаться таковыми только тогда, когда они поставлены на службу духовному совершенству. Разрыв между науками, познающими природу, и гуманитарными науками необходимо ликвидировать, устранить на основе согласования первых со вторыми. НТР может обернуться катастрофой, так как идеология потребления, которую она обслуживает, зиждется на духовности низшего порядка. Критерий прогресса – нравственного, правового, политического и т. д. – сегодня достаточно очевиден: создание условий личности для всесторонней самореализации. НТР, как и все подобные локальные прогрессы, следует считать относительным прогрессом – до тех пор, пока он не придет в соответствие с прогрессом во всех остальных сферах общественного сознания. Лучший вариант с позиций целостного подхода к человеку – прогресс тотальный. Дисбаланс просто опасен. Поэтому научно-технический прогресс на данном этапе является одновременно выражением кризиса культуры.

Впервые критерием прогресса осознанно выступает собственно духовный критерий. Не духовная сфера идет на поводу у «базиса», выполняя бесконечные социально-идеологические аранжировки в угоду базисной конъюнктуре, а базис определяется «от идеи». Логике самопожирающего производства противостоит как альтернатива не надежда на очередное экономическо-технологическое чудо, а логика духовного, да и просто физического, самосохранения. Неумеренное потребление вошло, как говорится в подобных случаях, в вопиющее противоречие с основополагающими принципами духовного совершенства. На определенном этапе своего развития человек вынужден был вы пустить джина предприимчивости, инициативности, состязательности из бутылки, развязать руки сильным, энергичным и – увы! – беспринципным. Это был поистине неформальный «общественный договор», без которого рывок было не совершить.

Теперь надо загнать джина в бутылку. А это означает – новый «общественный договор», перестройку сознания. Императивом времени становится духовная проработка метатехнической по своему пафосу концепции завтрашней цивилизации.

И вот тут-то придется задействовать все механизмы, найденные и отлаженные в процессе эволюции сознания, наработанные цивилизацией, в том числе и религию и иные формы идеологии и поставить их на службу ОСЦ.

Важно не впасть в культурный идеализм. Больше всего навредить делу, как всегда, могут благие намерения. Думаю, если что и заставит современное сообщество выбрать гуманистические духовные приоритеты и отвернуться от примитивного потребительства, то это будет, конечно, не совесть и не мудрость, а все тот же, идущий от здравого смысла, прагматизм. Думаю, следующая стадия духовного развития общества – стадия собственно гуманистическая, стадия диалектического гуманизма – если и состоится, то вовсе не из благих пожеланий, а вследствие жесткого диктата эпохи.

Как оценивать подобную вероятностную перспективу: как научный прогноз (предсказание неизбежности этапа в силу объективной логики развития), как интуитивное пророчество или как желательное будущее?

Полагаю, что третьего здесь больше, чем второго и особенно первого. Никакой фатальной предопределенности и неотвратимости именно в таком сценарии развития событий, конечно, нет. Есть, однако, объективные противоречия и объективные возможности экономической, военной, демографической катастрофы. Поэтому набирающее силу экологическое движение, с одной стороны, неукротимые всплески национализма и религиозного фанатизма – с другой, должны заставить общественное мнение прийти к идее нового миропорядка, – а значит, и миросозерцания. Новое же – это не что иное, как модернизированное в силу необходимости старое.