Текст книги "Лесная избушка Анатолия Онегова"

В начале работы клуба «Луч надежды» Онегов просил меня высылать газеты с моими статьями о расширении форм и методов борьбы за народную трезвость, освобождение общества от духовного прозябания. Теперь он собирал мои статьи в районной газете, посвященные поездкам активистов клуба по району, отзывам сельских жителей о встречах с ними, а ещё постоянным рейдам по выявлению в деревнях самогонщиков, которые я организовывал совместно с сотрудниками милиции. Все эти газетные статьи Онегов зачитывал на встречах в высших учебных заведениях Москвы, на предприятиях и в социальных учреждениях. Ему было важно донести до широкой общественности важность того, что не власть как таковая, а простой народ заинтересован в сухом законе.

Недоумение у Онегова вызывали случаи проведения в отдельных колхозах мероприятий с употреблением алкоголя. Когда я с активистами клуба «Луч надежды» выезжал туда, то писатель присоединялся к нам. Нужно было поставить заслон возобновляющимся коллективным попойкам. На встречах в племзаводе «Красный Октябрь», в межхозяйственном лесхозе, в колхозе имени Ленина люди не скрывали, что совещания и «огоньки» проходят у них с бутылкой. Но вместо того чтобы осудить поощренческую позицию партийных организаций, которая шла вразрез с линией КПСС, в зале раздавались реплики… Хорошо, мол, жителям Юркина – у них что ни выходной то встречи с писателями, художниками, музыкантами, а в наши глухие края никто не заглядывает – отсюда тоска и желание напиться. Пришлось Онегову просить Валентина Белоусова усилить пропаганду трезвого образа жизни, а вернее, организовать там концерты, викторины, выставки, встречи с деятелями культуры. И через пару дней в провинившиеся хозяйства и предприятия прибыли концертные бригады клуба «Луч надежды» во главе с балалаечником Львом Кленкиным, гармонистами Павлом Марзаевым и Вячеславом Пахмутовым, художником Константином Лебедевым и поэтессой Валентиной Поповой.

Борьба за народную трезвость всё больше становилась для писателя Анатолия Онегова государственно значимой. Видя, как власть наверху превращает эту борьбу в кампанейщину и не предлагает народу ничего позитивного, созидательного, кроме запретов и нотаций, он свирепел от ярости. Спасти народ от пагубной привычки, которая давно укоренилась в обществе, невозможно было силами одиночек и подвижников вроде клуба трезвости «Луч надежды», нужна была государственная воля и огромная экономическая, социальная, информационная, культурная программа по обновлению и оздоровлению жизни. Но высокопоставленные чиновники молчали, боялись пробудить в русском человеке чувство национального достоинства, потому даже на телевидение не пускали для выступлений ни одного значимого писателя и ученого, чтобы те поговорили с народом начистоту.

Сдавать свои позиции, паниковать Онегов не привык. Ходил по высоким инстанциям, предлагал, стыдил, призывал, возвышал голос… Из тех писем, что в ту пору он мне присылал, было видно, как захватила его борьба за народную трезвость, и какую существенную роль он отводил ей в нравственном и экономическом возрождении России. Я эти письма часто перечитываю.

Здравствуй, дорогой Толя!

…Был академик Углов у нас. Пригласили и меня выступать с ним в паре. Дали три «представления», два отменили по техническим причинам (в клубе то водопровод испортился, то пробки сгорели). А ты ноешь – здесь с академиком так разбираются.

Толя, русской земле сейчас, как никогда, нужны трезвые, смелые и честные люди, чтобы заступиться за землю. У нас 37,4 % сильно пьющих и алкоголиков (зарегистрированная цифра). Это 40 миллионов людей. Если учесть, что мусульмане не пьют, то все это вычитается из людей в основном русских (русские, белорусы, украинцы). На душу населения мы потребляем сейчас в год около 15 л чистого спирта. Первую тревогу на Руси, первый набат против алкоголя прозвучал в начале 1800 годов, когда потребление спирта на душу составило 4,7 литра на человека (тогда и появились стихи А. К. Толстого «Богатырь»).

Усилиями русских людей и императора Александра II была отменена система откупов на винную торговлю, что привело к снижению потребления алкоголя на человека до 2,8 л на человека. Далее, перед Первой мировой войной, потребление алкоголя поднялось до 4,7 л на человека – и снова народ бил тревогу и Николай II в начале войны разрешил вводить в стране по губерниям сухой закон. И он был введен во всех губерниях и удержался до смерти Ленина. Сухой закон был отменен в нашей стране лишь в 1925 году. А теперь вернемся к цифре – 15 л спирта на человека сегодня. Так что делать теперь? Вот чем я последнее время занят. Вот, если хочешь, я тебе в газету могу прислать деликатную статью – разговор с людьми по поводу трезвого образа жизни. Только напиши, какого размера может быть материал – в страницах. Написать могу очень деликатно, щадяще – как обращение к людям, как призыв отказаться от вина.

А. Онегов.

7 марта 1985 года.

Здравствуйте, дорогие Галя и Толя!

Как живете-можете, как дети, как настроение, здоровье? Что-то Толя стал меньше писать – захандрил, что ли? Сменилось ли ваше областное начальство – я имею в виду первого секретаря обкома? Какие дела в райкоме? Жив ли Лбов? Как Колгашкин? Как Костя Васильев – пусть держится, я о нём собираюсь написать большую статью в газету «Юность», мол, ждем-зовем к себе культуру из городов, а сами не видим культуру, рождающуюся рядом с нами и т. д.

У нас дела немного наладились – ведь я у тебя был в самое критическое для Москвы время… Первый секретарь Москвы Гришин (зовем мы его Гришманом) предполагал вместе со своими гришманами и жуликами создать в Москве мощную оппозицию Михаилу Сергеевичу Горбачеву (об этом я говорил у вас), в Москве началась отчетно-выборная кампания и по районам сохранились все прежние кадры, организованные Гришиным (Гришин был в Москве почти 20 лет – с 1967 года). Вот-вот должно было состояться и отчетно-перевыборное собрание в Московском военном округе, где Гришин должен был утвердить свою позицию среди военных. Ну, а там М. С. Горбачеву можно было диктовать свои условия от имени многомиллионной Москвы, загнать его в угол и не допустить наведения порядка в столице. Теперь ты понимаешь до конца всю политическую ситуацию, в которой мы с тобой бились в Борисоглебе за М. С. Горбачева?

Гришина-Гришмана сняли во время отчетно-выборной кампании (такого обычно не бывает с первыми секретарями), а следом сместили с поста и Председателя Моссовета тов. Промыслова (Промысловича – тоже наша кличка). Теперь во главе Москвы Б. Н. Ельцин, мужик с Урала, а мэр Москвы – директор завода им. Лихачева, так что мужики собрались вроде бы русские, свои: вместо Гришмана-Промысловича Ельцин и Сайкин.

Какое-то движение в лучшую сторону началось.

А до этого произошли такие события – после того вечера против переброски рек, который состоялся у нас 12 ноября и запись которого я тебе показывал, была снята цензура на критику переброски и вся Москва заговорила – собираются подписи под письмами с протестом против переброски, называются эти проекты безнравственными, политически вредными и т. д. Есть надежда, что вся эта вражеская свора, приготовившая было стране очередную (и, видимо, последнюю) аферу, наконец будет унята. По этому поводу выступали на съезде писателей и Распутин, и Бондарев, и Залыгин. По этому поводу писал и М. Я. Лемешев в «Советской России» 20 декабря — «Против течения» – это его выступление в доме художников 12 ноября (мы там с ним вместе выступали).

Так что и здесь есть хоть какая надежда.

И, конечно, боремся дальше.

После моих выступлений против переброски прежнее руководство МГК КПСС запретило собираться нашей комиссии – сейчас вроде можно, но я не спешу, когда позовут и извинятся (сделал тут соответствующее представление в наш партком – жду реакции).

Все наши с тобой борисоглебские беды выложил в статье «Слово за людей и землю». Показывал её в «Правде». «Правда», как водится, испугалась, статью мне вернул мой знакомый (хороший) с таким письмом: «Мне, Анатолий Сергеевич, стыдно за “Правду”». Сейчас статья в «Советской России» – я просил главного редактора что-то сделать. Жду.

В конце ноября я передал в ЦК КПСС на имя Е. К. Лигачева большое и обстоятельное письмо, в котором предложил нашему руководству диалог о земле, забытой сегодня и руководством, и печатью. В этом письме я привел почти все «острые» вопросы, которые слышал у вас в районе. Послал газету «Юность» и просил помочь людям в совхозе «Вощажниковский». Послал и твою родную газету с очень символичным именем «Новое время» (интервью с писателем и отклики на это интервью). Жду ответа.

Твою газету показал в «Советской России». Тоже жду ответа. По-моему, все они в каком-то замешательстве от общественной активности. Давить нельзя, но и поднять на щит тоже нельзя. А главное, ведь у нас вся прежняя идеология. Подумай сам, тов. Зимянин, который руководит культурой и пропагандой, работал и с Брежневым, и с Андроповым, и с Черненко, и с Горбачевым (теперь). Ждем его смещения, и тогда будем что-то реально планировать.

А пока в Москве ещё закрыты все самодеятельные вечера даже на антиалкогольную тему – это старые запреты.

Но и тут мы перешли в атаку – я написал открытое письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС М. С. Горбачеву с анализом состояния общественной инициативы в нашей стране в настоящее время. Сейчас эта инициатива давится (давилась, точнее), а потому и борьба за трезвость остановилась и даже больше, пьянь начала побеждать. И т. п. Письмо большое – на 20 стр. Письмо я сделал открытым, чтобы его могли подписать все, кто обеспокоен судьбой страны. Свой экземпляр письма я передал в ЦК КПСС, а другие отдал друзьям, которые его и подпишут. Записал письмо на пленку – эта запись так же заканчивается обращением к общественной гражданской инициативе поддержать автора письма. Письмо очень серьезное – надеемся, что оно пройдет на верх.

Так что в Москве у нас бои не стихают. Победим (а победим обязательно), значит, победит и вся страна.

Ленинград я, видимо, так поднапугал, что Пирожков молчит – послал ему и письмо, и поздравление с Новым годом. Но они в Ленинграде всё-таки все пижоны – замасоненный этот город. Москва у нас шебутней, ярче, без оглядки назад – если уж вперед, так вперед! Да, Бог с ними!

Сборник «Песнь о Родине» я сдал ещё перед Новым годом. Теперь будем ждать рецензии. Настроение у меня боевое – сборников насобирал, может, где что и выйдет, а если выйдет, то будет и победа.

Экологический сборник, где твой «Остров», печатается. А сборник о Родине лежит. Петя ушел, а что дальше, не знаю. На Петю надежд мало – посмотрел я на него – дурак из дураков, да еще с параноидальными отклонениями от нормы, которые ярко выражаются в неудержимом стремлении стать руководителем Союза писателей. Это очень честно.

Сейчас, дня через два, начну писать либо «Русский лес», либо всё то же самое, но под другим названием «Пелусозеро».

Захотят делать «Русский лес» (договора всё ещё нет), отдам написанное туда, но большую книгу «Пелусозеро» я всё-таки напишу.

Когда соберешься в Москву, хотя бы за колбасой? Приехать к вам хочется – хочется сходить к егерю, к которому мы не попали, а больше никому и не показываться. Думаю о такой поездке на субботу-воскресенье (уеду в пятницу, а в понедельник обратно – и ты опять же в эти дни свободен). А так планы нарисованы следующие: в середине марта еду на Север – на свидание с Пелусозером, в июне (если отпустят после моих войн) поеду недельки на две в Финляндию. Если не пустят, поброжу пешком с Лешкой по борисоглебской земле. А там куда-нибудь двину дальше – надо же куда-то двигаться. А вот «Пелусозеро» написать хочу. Будут там и лекарственные травы, и луг, с которого берут корм для скотинки, и опыт жизни предков, и наш экологический разум, и наше будущее (куда мы идем). Сейчас немного поспокойней, можно о чём-то и подумать. А так пока пишутся только жалобы и призывные письма к руководителям страны. Но, по крайней мере, сейчас задал вопросы всем, от кого зависит человеческое счастье на нашей земле. Вот и жду ответов.

Встречаюсь с народом. Наша комиссия работает сейчас совместно с московским отделением ВООПИКа (это охрана памятников) – уже провели два заседания. Заседания интересные, методические поиски идут, мысль оттачивается – многое копилось, терпело, а теперь выливается спокойным глубоким течением. Такое течение уже не остановить – это русская мысль, русская наука, русская психология. Всё это пишется на пленку и слушается весьма широко.

Тут мне из Калинина пришло письмо от П. П. Дудочкина. пишет он мне так: «Ну, брат, порадовал ты старика!» Мол, прислали ему из Новосибирска пленку с записью нашего вечера 12 ноября против переброски, ну и порадовался он, что жив ещё русский дух. Вот, видишь, какие крюки проделывает нынешняя кассетная «литература», кассетное слово. Будут деньги, соберись и купи самый дешевенький магнитофончик, а я тебя кой-какими мыслями из Москвы буду подкармливать – нынче устное слово опережает слово печатное, поэтому мы всё время и в аудиториях. Сейчас идет борьба за клубную работу, за клубы самодеятельные, когда собирается несколько человек, объединенных единой мыслью, движением и начинают говорить и не только между собой. А дальше мысли отсюда выходят, как выходили лучшие книги, к людям. Что делать, если книгу надо ждать десять лет?! С издательствами у меня пока тишина – и не выгоняют из «Детской литературы», и не печатают. Пусть молчат – это признак растерянности. Всё. Пиши почаще.

Твой А. Онегов. Привет всем знакомым.

Косте Васильеву я посылал открыточку – получил ли он её? Там была информация для него интересная.

13 января 1986 года.

Здравствуй, милый Толя!

Получил твоё письмо, газеты и про меня, и про всё остальное. И книгу Акимушкина я получил (это было давно). Что новенького? Как дела с газетой? Как настроение? Что новенького в «Вощажниковском»? Где Лбов? Кто начальство в Ярославле – новое или нет?

Толя, у меня есть такая мысль. А что, если нам с тобой сделать в газету ещё одно интервью (в твою или в «Юность») на этот раз про алкоголизм? Подумай. Я написал большое письмо на имя М. С. Горбачева о том, что мы проигрываем борьбу за трезвое общество, что прежняя инициатива, поддержанная постановлением ЦК КПСС «О преодолении пьянства и алкоголизма», ныне захлебнулась, что в своей пропаганде мы не учитываем т. н. человеческого фактора, о котором много говорим сейчас, что не доносим наши слова до душ людей. Так что подумай. А своей высокой начальнице можешь сказать, что Онегов готовит книгу против алкоголя, и, мол, ты бы мог попросить меня что-то оттуда передать вам в порядке интервью. Можно это всё сделать и шире. Мы бы с тобой поговорили, а затем, вызвав этим разговором на странице газеты вопросы читателей, стали бы отвечать на вопросы. Вопросы сразу могут быть очень интересными. Например:

– Иногда приходится слышать, что мол, русский народ никогда не отучится от вина – мол, пил он всегда и будет пить. Так ли это? О чём говорит наша история?

– Говорят обычно, что пьют с горя, но живем мы год от года всё лучше и лучше, горя у нас вроде бы и нет, а пристрастие к вину у нас не пропадает. Почему?

– Говорят, что алкоголь яд. Так ли это? И как этот яд действует?

– Как действует алкоголь на потомство, на детей?

– Вы приняли для себя сухой закон и ни при каких случаях не употребляете вина. Почему вы так поступили?

Толя, и так далее – можешь придумать вопросы сам. А если согласишься на такую работу, то и те вопросы, которые позаимствуешь у меня, тоже подошли. Возьмись за это дело. И пусть Жанна твоя ничего не напечатает, но ты соберешь интересный материал – ведь на твои вопросы мне интереснее отвечать, чем на свои. И этот материал можешь потом распечатать и давать читать у себя в районе, своим друзьям, т. е. займешься издательской деятельностью. А всё будет очень ясно – это интервью районной газете «Новое время», которое не было опубликовано и т. д.

Я бы очень откровенно с тобой поработал. И дело бы сделали очень большое. Можешь прислать мне несколько вопросов. Я на них отвечу, а ты задашь по моим ответам ещё какие-то вопросы, с чем-то не согласишься, что-то поддержишь и т. д.

Я буду в Москве до середины марта. За это время всё и сделаем. «Русский лес» у меня стоит – договора всё нет. Фактически ничего не делаю – придумал для малышей две книжечки-раскраски «Птицы-модницы» и «Откуда прилетела бабочка». Придумал серию (6 штук плакатов для дошколят по охране природы) «Добро пожаловать» – это домики для птиц, «Заповедная полянка» – самодеятельный заповедник, где растут красивые цветы и летают разные бабочки, «Тише, птицы на гнездах» – мол, ведите себя в лесу прилично, «Спасибо, родничок» – детишки попили воды и обиходили родничок, «Осторожно, муравьи!» – уважайте муравьев, «Птичья столовая» – кормушки.

Вот такой мутью и занимаюсь. А ещё деремся за жизнь. Почти загнали в угол всех перебросчиков – очень надеемся на успех. А перед этим почти прикрыли мою комиссию из боязни, что мы будем в стенах писательского дома ругать перебросчиков и пьяниц (а попутно восстановили пьянство в Центральном доме литераторов и поднимают на щит Ю. Дмитриева-Эдельмана, называя его «неутомимым путешественником и тонким наблюдателем быта пушистых и пернатых»). Я сижу в ожидании ответов на многие письма. Отправил письма в Партком, Лигачеву Е. К., Горбачеву М. С., в «Советскую Россию» и т. д.

Ты всё полыхал по поводу, что писатели не желают друг с другом знаться и упрекал меня в неком нежелании вступать в контакт с друзьями по союзу… Я вот, Толя, очень ждал, что, будучи в Москве, кто-то из наших «классиков» заступится хотя бы за нашу комиссию, кто-то позвонит.

Увы! Вырвавшись на трибуны съезда и получив возможность что-то сказать перед правительством, все до одного забыли не только комиссию мою, которую только что разгромили, но забыли и тех людей, с которыми дружили и которым обязаны хотя бы теми материалами, которые они использовали в выступлениях… Я посылал И. А. Васильеву свою книгу «Огород», предлагал любые свои услуги – готов, мол, поговорить с вашими детишками и т. д. И тут глухо. Ты не очень обольщайся по поводу писательской дружбы.

Есть у меня один очень хороший знакомый, живет в Ташкенте, немец по происхождению, всё понимает, всех знает в Москве, мы с ним в откровенной (с моей стороны) переписке, я ему иногда подбрасываю свои «слезы», надеясь, что, мол, м. б., он где и поможет, не даст погибнуть чему-то светлому… И вот его последнее письмо: «Счастливого вам Нового года. Исполнения всех желаний (скромных, естественно, с учетом ситуации в литературе). Будьте мужественны, иначе не пройти тернистой дорогой к читателю. Издатели умеют устраивать завалы». А ведь это очень неплохой человек и всем остальным нашим «классикам» до него, ой, как далеко. Всё! Вопросы по дружбе писателей будут или нет? Нет её у нас – каждый хрюкает возле корыта, которое ему подсунули, никто не отдаст этого корыта без боя. Это честно. Есть люди честные, открытые. К ним принадлежишь вот ты, Грешневиков! К ним принадлежит Гарька Корольков. Ну, ещё я наберу тебе с десяток таких же «дураков», не рвущихся к корыту. И всё. Народ развращен деньгами, не заработанными, премиями не заслуженными, орденами просто навешанными. Такова система наград и корыт открывает путь не лучшим, а худшим, но способным хрюкать по любому заказу.

Скажи, пожалуйста, вот зачем я беспокою тебя с антиалкогольной темой? А только для того, чтобы хоть кому-то помочь, чтобы помочь, может быть, такому же вот мальчишке, каким был ты, чтобы хоть он понял, в чём наша беда. Я вот думал тут о возвращении на радио, но посмотрел, что там сталось с людьми, и убежал – все спились, всё худшее, что было, поперло в руководители, никому никакого дела до детишек – все только о своем животе. Делать-то передачу там не с кем – ведь делаю-то её не я один, а ещё и редактор, ещё и режиссер и т. д. И от них зависит, что выйдет в эфир, сохранят они моё слово или нет? А сегодняшним тамошним работничкам доверить там ничего нельзя.

…Ну, Толя, пока и всё. Я что-то замотался тут, пишу с ошибками – машинку совсем не чувствую.

В Москве пока тишина во всех отношениях. После прихода в Москву нового начальства то ли растерянность в стане врагов, то ли перегруппировка. Посмотрим. Очень ждем, кто возглавит в стране культуру, науку, идеологию. Но пока только ждем.

Низкий поклон Гале. Пусть тебя строжит побольше, а так ты парень ничего – честный! Делаешь ты всё правильно, так и жми, только не уезжай из Борисоглеба. Это приказ!!! Меня очень интересует, наблюдается ли какая реакция у вас в лучшую сторону – я ведь Лигачеву Е. К. писал и очень просил помочь району.

Пиши, Толя, – и почаще. Надо переходить в атаку, но пока не в районе (т. е. в районе не очень сильно). Долби «Молодую гвардию».

Что-то молчит Пирожков. Я его и с Новым годом поздравил, и пр. Может быть, напугал я их там слишком, или ему за меня попало. Ну, вот и всё. Пиши.

Твой А. Онегов.

18 января 1986 года.

Здравствуй, милый Толя!

Пишу тебе перед самым отъездом из Москвы – дошел здесь совсем, вот и бегу в деревню, к озеру, к весне – в этот раз она меня опередила.

Сил у меня нынче остается только на утренние час-другой, а там либо спать, либо кофе пить, чтобы после кофе всё равно ползать по дому как осенние мухи по стенам. Уезжаю до мая. Приеду, постараюсь, к тебе заглянуть. А пока не ответил даже на твои алкогольные вопросы. Прости – было всего очень много, пришлось много разговаривать по разным просьбам-письмам, пришлось восстанавливать перед съездом прошлую общественную инициативу, которую в Москве придавили. Сейчас выразился по поводу московской писательской организации – определил, что она больна, нравственно ущербна. Вот уеду, а без меня будут разбираться – и т. д., и т. п.

Весьма грустно принял я положение с алкоголизмом – сейчас всю инициативу в этом деле отдали обществу борьбы за трезвость, а они чуть ли не под ружьем загоняют людей в общество. Мы туда не идем, считая его руководителя, вице-президента Овчинникова человеком негодным, и т. д.

На 1986 год будут замедлены темпы снижения производства алкоголя. Прошлый год (полгода) дали минус 9 млрд руб. Если таковые темпы сохранять, то 1986 год дал бы минус ещё 18 млрд руб. Было предложение: компенсировать эти потери путем изъятия денег у нынешних миллионеров (в Москве, утверждают, миллионеров около 45 000 человек). Но эти мероприятия показались, видимо, слишком революционными.

Сейчас наступают летние каникулы – пусть наши руководители придут в себя после съезда. До осени будет время посмотреть, нужна или не нужна дальше общественная инициатива (пока от неё в вопросах общественной жизни всячески отмахиваются).

Ну, а теперь о Машовце и твоей рукописи. Толя! Надо сделать всё так, как Машовец тебе писал. Всё сделать, что считаешь нужным, сделать. С чем не согласен, аргументированно возразить (на каждое замечание отдельно). И всё это вместе послать на имя Н. П. Машовца. Сделать это ты обязан, ибо уже много энергии потрачено на всё это. И не тобой только.

Я вот только что отнес 15 страниц ответов на редзаключение издательства «Современник». Там редакторша умудрилась при двух отличных рецензиях написать отрицательное редзаключение, обозвав мою работу «не выстроенно сюжетно записками охотника, рыболова». Возражал аргументированно, хотя делать этого не хотелось. А как быть, когда самые грязные места в нашей общественной жизни, это редакции. Я вот тебе говорил о «Русском лесе»… Два года я его снимал, подобрал фотографии, истратил кучу денег на пленку «кодак», на проявление. А договора всё нет. Машовец грозится выгнать с работы Антипину за то, что не заключает со мной договор, а у Антипиной какие-то свои планы на жизнь – ей «Русский лес» не нужен. А ЦК ВЛКСМ всё утвердил. Вот тебе и сказка.

Так что нам эту грязь надо ещё расхлебывать.

И не очень сходи с ума – надо, повторяю, аргументированно со своей позиции ответить на все замечания рецензента и редакции, прямо по пунктам. Мол, от меня требуется то-то. Я с этим согласен и исправления сделал, сократил там-то и т. д. Далее, от меня требуется то-то, а я не согласен потому-то и т. д.

Ну, вот, Толя, вроде и всё пока. Пиши. Я скоро вернусь, а с рукописью не тяни – лето время трудное для авторов. С Машовцом связь не теряй.

Приеду, на алкогольную тему тебе напишу.

Я ведь твой должник за книги, которые мне привез твой друг. Долг помню. Но есть такая просьба, Толя. Вот-вот «Современник» выпустит книгу «Былины» (составитель Калугин). Сигнал уже был. Я книгу заказал в нашей «Книжной лавке», но там, как в лавочке, могут и забыть. Посмотри, если будет, купи мне, пожалуйста, м. б., даже два экземпляра (но это – крайность).

Вот пока и всё. Низкий поклон Гале – как мне с ней, с трезвым человеком, поговорить охота. Привет детишкам. Пиши мне на Москву. Удачи и побед. Во всём.

Что нового? Как работают наши первые (районный и областной)? А с переброской рек пока всё-таки мы победили!

Толя! Ошибки не исправляю – прости, пожалуйста, – глаза что-то ничего не видят.

А. Онегов.

19 марта 1986 года.

Здравствуй, Толя!

Получил твоё письмо с трезвыми газетами. Молодцы.

Ты предложи Гарькину статью в газету «Юность» – напиши к статье своё видение и очень интересно получится…

Теперь о химии. Всё перерыл – материалы кому-то отдал, но мне, видимо, не вернули. Найду новые. Пришлю. Потерпите.

Теперь о пьянке. Написал тебе «Письмо к борисоглебцам». Покажи в газету – может быть, напечатаете. Если нет или будете сокращать (а сокращать никак нельзя – это слово, а акция против слова противоречит Конституции), то просто отдай людям. Я тогда ещё размножу, если будут читать. Посмотри. Помочь людям хочется.

Посылаю все книги. Во всех книгах, кроме одной, письма-записочки. Мартышин у меня бывает – пьем чаи, толкуем.

Он малый ничего – подтягивается до общероссийских стандартов.

Толя, за предложение по книгам спасибо – что-то есть, а чего-то не надо. Книга «Россия глазами иностранцев» интересна, даже очень. Но выпускал её, кажется, Ленинград, а там русофобы обязательно постараются что-то убрать. Будет лишняя книга такая где-то, для меня припрячь.

Блюхер – он из крестьян (такая версия была в Советской России, видимо, точно). Блюхер – прозвище его деда, солдата с усами, похожего на Блюхера. Но народ поднимать пока не торопись. Берегите силы для больших боев, за ту же трезвость. Не распыляйся, потеряешь главную дорогу, и, что ещё тут страшно, где-то на второстепенных дорогах споткнешься, а спотыкаются только на второстепенных, и замарают твою дорогу главную. А рецензию на Бегуна можно дать, но только не сразу в лоб. Он мужик хороший, из простых людей, познавший истину сам! Евреев лучше называть иудеями. И подчеркивать, что сионизм вырос из иудейской религии (Богом избранный народ, а все остальные скоты, гои), иудаизма. Вот вроде всё.

Переписки Астафьева у меня нет, видел её клочками. Будет, пришлю.

Жму руку.

Щербакова больна – беспокоить её пока не надо. Дам сигнал. Эту газету (где будет о Бегуне) передам Щербаковой, как визитную карточку. Тихонову и Белоусову персональный привет.

Здравствуй, милый Толя!

…Что изменилось со Съездом? Радио говорит, что всё сразу стало по-иному. А у нас и на детишек-дачников сахара не дают, но зато коньяк в магазине без лимита – плати 15 рублей и запивайся. Нет мыла, зубной пасты. Едим то, что поймаем и вырастим. Правда, хлеб есть, но муки на это лето автолавка нам не привезла – нет в районе. Вот теперь и бегаем за хлебом за 12 км. Это всё по части коммунизма. Никаких фермеров – закона нет, а веры тоже не осталось. Изменений (даже намеков на изменения) к лучшему никаких. Есть только надежда, что водка станет в два раза дешевле и станут её продавать без ограничений. А чтобы поддерживать хоть видимость порядка, станут вводить драконовские законы за пьянку во время работы. Это я тебе говорю по секрету, но очень точно. Нынче таково направление алкополитики. Постановление 1985 года посчитано ошибочным и за него тоже ругают Лигачева – это, мол, его идеологическая ошибка. Но у нас пока талоны, и пьянь не сильно расходится. Самогон же и брагу никто не ищет и никого не штрафуют.

Вот, Толя, пока и всё. Пиши. Твой Онегов.

6 июня 1989 года.

В многочисленных письмах Анатолия Онегова, написанных в период антиалкогольной кампании, отражена его трудная и многогранная жизнь. Какими только событиями и делами она не была переполнена! Тут и работа над книгой «Русский лес», и хождения со своими статьями по редакциям газет «Правда», «Советская Россия», и подготовка к выпуску плакатов и книжек-раскрасок для детей по охране природы, и поездки на Север на обжитое лесное озеро, и письма в ЦК КПСС Горбачёву и Лигачеву, и выступления на заседаниях ВООПИКа. Но главной темой всегда оставалась борьба за народную трезвость, поддержка трезвеннического движения в стране. Здесь он не жалел ни сил, ни здоровья – выступал в разных аудиториях, писал статьи и открытые письма.

В тот сложный период, когда на поддержку высокопоставленных чиновников нельзя было рассчитывать, меня поражала неуемная энергия Онегова и его крепкий оптимизм. Кажется, всем уже понятно, что власть расписалась в беспомощности, проиграла, отказалась от общения с народом, а он всё равно не унывает, рвется в бой. Мои статьи в газете «Новое время» о подвижнической деятельности клуба трезвости «Луч надежды» придавали ему уверенность, что народ в отличие от чиновников не отказался от идеи трезвого образа жизни. В своих письмах Онегов признавался, что в беседе с редакторами центральных газет, в выступлениях перед студентами и рабочими ему приходилось ссылаться на эти газеты, а порой и раздавать их. Они служили в качестве неоспоримых фактов и аргументов.

Не переставал я восхищаться и тем, как Онегов умело расширял фронт борьбы за народную трезвость, вовлекал в неё всё больше и больше ученых, писателей, художников, служащих, простых рабочих. Даже для моей газеты он находил авторов, пишущих о вреде алкоголизма. Один пересказывал, как страдают дети в пьющих семьях, другой делился исповедью соседа, который потерял из-за вина интерес к жизни и любимую работу.

Именно Онегов открыл для нашей газеты писателя Петра Дудочкина. Попробуй найди среди именитых прозаиков и поэтов того, кто бы осмелился возвысить голос против спаивания народа, кто бы убедил жителей городов и деревень не губить свою жизнь, поддаваясь винному соблазну. Дудочкина не нужно было ни просить, ни убеждать. Как только Онегов дал мне его домашний адрес, посоветовал привлечь к газетной пропагандистской работе, так он сразу и откликнулся, принял приглашение к сотрудничеству. Поскольку он был искренним поборником трезвого образа жизни, ему не нужно было подсказывать или давать задания, как и о чём писать. Все сюжеты для статей подсказывали сами жители.