Текст книги "Лесная избушка Анатолия Онегова"

Планирую я и сад посадить. Уже договорился на осень о яблонях. Принимаю заказы и от соседей на яблони.

Поэтому, Толя, очень прошу тебя: если мне дали только 20 соток, как дачнику, попроси властью депутата внимательно прочесть моё заявление и всё-таки дать мне все 40 соток. Иначе все планы рухнут. А жаль. Можно было бы создать такой очажок культуры на земле.

Беспокойство моё усиливается вот ещё каким обстоятельством. Я принялся было огород копать, а ко мне подошел ещё один здешний крестьянин-фермер и заявил, чтобы я не старался, ибо вся земля, на которую я претендовал, отдана ему, что, мол, вот-вот приедет землемер и все ему отрежет. Я, правда, сказал (с твоих слов), что моя земля мне передана и на это есть соответствующее решение. Но, видимо, не убедил, а потому и сижу, не знаю, что делать, что где сажать.

Соседи мои пояснили, что этот фермер-крестьянин вроде бы был и в сельсовете, и в райисполкоме, и после этого похвалялся, что он, мол, всю землю «дачника» (т. е., А. Онегова), уже взял себе. И уже мужиков нанял, которые ему всё вспашут. А, мол, с землемером разговор простой – землемера он собирается угощать спиртом, что сын возит ему из Ярославля, и за спирт землемер намеряет ему всё, что нужно. Соседи мои вроде бы за меня и заступились, на что получили ответ: «А дачнику под картошку намеряют в поле двадцать соток». Всё это здесь говорится очень серьезно и все мне советуют «не проглядеть землемера», а то, мол, будет всё так, как сказано.

Вот видишь, Толя, что это такое – передел земли. К земле вроде бы с любовью идти надо (она же мать, она же рожать должна), а мы с войной да с ворованным спиртом. Так что я тебя очень прошу о том, чтобы действительно не случилось всё по бандитским планам: м. б., ты с землемером поговоришь? Я ведь вроде бы на святое дело решился и жаль будет знать, что именно здесь, на этой святой земле всё обернется грязью.

А главное, Толя, милый, поинтересуйся, пожалуйста: пусть мне всё-таки (не дачнику, а крестьянину) дадут все 40 соток. Но здесь надо поторопиться (до визита землемера), иначе эти 40 соток распашут вот-вот.

Ещё раз: моя Галя будет тебе звонить из Москвы в понедельник. Если ты не сможешь что узнать в понедельник, то попроси свою Галю поинтересоваться. Хорошо?

А пока привет тебе из Горы Сипягина.

А. Онегов.

Вот видишь, вместо того чтобы лес корить, русский человек вынужден тратить энергию на такую вот переписку. Не будет у нас ничего (запомни), если вот так вот всё станем организовывать. При встрече расскажу тебе о процессах так называемых землемеров, которые шли у нас по северам в начале 30-х годов. Тогда тоже много грязи было при переделе земли.

Пятница. 19 апреля 1991 года.

д. Гора Сипягина.

Милый Толя!

Вот какой вопрос меня ещё волнует. Я крестьянин. А единственный документ у меня – акт о передаче земли. Приеду я на рынок – акт с собой не повезешь и т. д. Не знаешь ли ты, выдают ли крестьянам какие документы или справки? Хотя бы в райисполкоме дали какую бумажку, например: «Справка дана руководителю крестьянского хозяйства такому-то в том, что он и т. д. в деревне такой-то».

И ещё, Толя. Выступи-ка ты в газете с таким материалом, где перечислить бы все крестьянские хозяйства района. Дать размеры их угодий, показать профиль каждого хозяйства. Далее, надо сказать о том, какую помощь крестьянам кто должен оказывать. Своеобразный ликбез, что ли, провести. А то ведь окружающее население понимает фермерство как аренду и пр. Показать надо, как закон охраняет крестьянское хозяйство (штрафы и пр.), мол, попробуй, изгадь эту землю. А то ведь живем как у негра в ж… Вот такие к тебе вопросы-пожелания. А с документами для крестьянина ты поинтересуйся или вопрос в Москве подними – документ по единой форме.

А. Онегов.

24 мая 1991 года.

Милый Толя!

Отправил тебе письмо на редакцию нашей газеты. Дело это не очень, видимо, сложное, но есть в нём определенное политическое содержание, поэтому я его и определил как открытое. Надо порядок тут раз и навсегда установить, тем более что нынешние наши охотничьи начальники, видимо, многое не знают и действуют, как большевики в первые годы революции (ума нет, но есть власть). Этот большевизм в природопользовании надо бы поунять – мы не так богаты, чтобы издеваться и над землей, и над людьми. Это первое.

Второе, что волнует и меня и многих, с кем имею беседы. Это плата за землю со стороны пенсионеров, особенно пенсионеров не колхозных. По гектару земли вроде бы всем положено. Но работающий человек платит за каждую сотку (а по новому закону будет платить, видимо, больше), а пенсионер за тот же гектар не платит ничего. Когда это касается колхозного пенсионера, разговора обычно нет (но и тут есть претензии: пенсионерам колхозным надо, мол, давать сколько-то бесплатно, а за остальное тоже пусть платят, ибо гектар – это значительное богатство), но когда из города приезжает человек, прописывается, получает гектар и, как пенсионер, ничего не платит, это возмущает. Может, и тут вводить какой-то минимум земли, за которую не брать налога, а дальше пусть оплачивают, потому что пенсионеры, бывшие городские, ещё более лихо вытягивают из земли её последние соки. Ну, а когда за сотку станут платить по десятке, то эти противоречия могут достигнуть высокого уровня.

Учти это, пожалуйста, при подготовке закона о плате за землю.

Третье: ты написал в газете, как хорошо быть собственником. А вот как им стать? Этот вопрос к тебе. Я хотел даже письмо в газету писать: мол, пусть Грешневиков научит нас, как стать собственником земли? А то ведь вся земельная возня (по крайней мере, та, что происходит на моих глазах) очень чревата… За весь год к нам в деревню так и не явился сельсовет, чтобы навести порядок в земле (на радость, кстати, многим нашим жителям). Малышев приезжал только раз на обмеры – и то его потребовали из-за конфликта. Обмерил он землю у нескольких человек и всё. Записал что-то в книгу (отдельно пашню, отдельно покосы почему-то). Вот такой беспорядок с землей и рождает разные скандалы.

Цену земли кто-то стал понимать (обычно люди, связанные с городами), и я вижу, что те же дачники более цепко держатся за землю, чем наши колхозники. Я писал и Кошонину, что надо навести порядок с землей, надо всё как следует замерить, оформить и получить налог. Но всё это, видимо, кого-то не устраивает. Вот поэтому и нужен через газету грамотный ликбез и обязательно с выводами, как поступить. Поэтому и прошу рассказать в газете, как стать собственником. И вообще надо растолковать все наши земельные законы. А ведь пока никаких движений ни в какую сторону нет. А при таком молчании советской власти у нас по-прежнему творят, что хотят: одни колышки поставят, другие их выдирают, да ещё с матом.

Чем кончилась та история с нашими деревьями? Не знаю. Я просил тебя опубликовать эту историю в газете – пусть Колгашкин напишет как предупреждение. А то пошумели, да и я нарвался на оскорбления со стороны ворья. А вывод пока один. Наш «барин» пригнал трактор на то место, где росли деревья, вытащил пни и теперь собирается сажать там что-то. Своего он добился, а все, кто встал за порядок, остались оплеванными. А ведь тот участок, где были пни, ему никто не давал. Наверное, надо было сначала наказать, а затем, может быть, через исполком дать разрешение корчевать пни и занимать землю. Этот бардак перекидывается и на соседние усадьбы: друг через друга гоняют на тракторах. Тут попробуй что посади на ту же зиму… Я просил Малышева пояснить, какая ответственность за то, что поганишь чужую землю, но Малышев отмолчался, а в довершение сообщил провинившимся, что это, мол, не он привез Колгашкина, а Онегов с Грешневиковым. Вот, брат, откуда надо начинать устанавливать советскую власть – с земли, с деревни, с сельского совета. Здесь же вокруг земли такая круговая порука, что ничего никому сделать не дадут: спать будут, с…ать под себя будут, а тебе ничего путного сделать не дадут (это по Гумилеву последняя стадия развития этноса: делай, как мы).

Вот такие дела. Если бы ты работал в газете, можно было бы что-то подумать – я бы тут что-то и пописал (серию каких-то очерков с мест с охватом всей российской действительности). В Москве меня с моей крестьянской тематикой уже раскупили на корню.

Толя, и последнее. О документе, который удостоверял бы, что я фермер. Вот поехали мы в Москву, повез я картошку, свеклу, морковь, капусту. Останавливает ГАИ: откуда и куда? А у меня только писательский билет. Разошлись на том, что закупал для писателей продукты. Документ, хоть справка, заверенная печатью, нужен очень. И сделать это хорошо бы на уровне всей России.

Вот вроде и все. Я здесь до 10–11, а там на несколько дней в столицу, и снова сюда.

А. Онегов.

Достучался я наконец до Кошонина – начали ремонт нашей дороги, а то в понедельник 4 км брел 1,5 часа.

4 ноября 1991 года.

Милый Толя!

Получил я газету с моим и твоим письмом по поводу спиленных деревьев. Все хорошо. Я только боюсь, что сельский совет (Малышев) не станет заниматься судебными делами. Тем более что Малышев был у нас секретарем парторганизации колхоза и всех здесь дружески знает. Есть ли пути всё-таки дожать это дело, чтобы суд присудил платить деньги. Может, ты в порядке депутатского контроля это дело не оставишь без внимания. Иначе всему хана – не добьем это дело до конца, ещё хуже будет себя вести. А так хорошо было бы и ещё раз в газете дать сообщение, что «суд присудил и т. д.». Ибо мнение здесь такое, что всё равно ничего не будет.

Получил ли ты моё письмо про рубероид и паклю? Я числа 10-го поеду на недельку в Москву, а с 18 ноября опять на месяц в деревню – дрова ещё не пилил и навоз ещё не вывозил. Зима неожиданная спутала все планы. Если что будет (рубероид и пакля), кинь открыточку.

А. Онегов.

30 октября 1991 года.

Милый Толя, здравствуй!

Приехал в деревню и получил бандероль и письмо от тебя. Большое спасибо. Если можно, пошли мне и закон о земле и принимаемый вместе с ним закон о культурном обустройстве села. Хорошо?

Теперь о соседях. Я могу тут, жалея этих людей, сказать тебе следующее. Если Мартышин поедет к нам, то пусть он сначала сходит к соседям и скажет им, что «вот сейчас я пойду к Онегову и буду его допрашивать по вашему письму. Но предупреждаю вас, что если обвинения в адрес Онегова не подтвердятся, то он подаст тут же на вас в суд за клевету, а это уже серьезно». Пусть Володя посмотрит статью о клевете и приведет её моим соседям.

Но это, Толя, только на случай жалости к преступникам.

И ещё о соседях. Я более четверти века путешествую по стране. И везде я жил постоянно, то есть, жил, работал и вел хозяйство. И сердце моё разрывается порой только от того, что не могу я всё время посещать места своей прежней жизни – такие у меня отношения остаются с людьми. И складываются эти душевные отношения ещё и потому, что всюду я старался быть хоть каким-то примером нравственности и защитником тех, кого унижали и оскорбляли.

Не исключение и наша деревня. Тетерины (Беляхины) правонарушители. Просто я не считаю пока нужным призывать закон и первый раз решил приструнить их только в случае с рощицей, которая меня материально вроде бы и не касается. Меня они не трогают, но по отношению к другим ведут себя жестоко. Так что и тут я могу всегда выступить свидетелем (что очень затруднительно в деревне – найти свидетеля, а я свидетель тут готовый и безотказный). А состав преступления перед людьми: хулиганство (Колгашкин кое-что видел, посетив нас), клевета… Ну, а что касается хищений, то тут надо сразу предупреждать колхоз: на гамыру тащат моим соседям и весной (в посевную), и осенью пшеницу, тащат тот же рубероид и другие стройматериалы, тащат мясо и пр. И всё это открыто. И тащат пацанята, молодые трактористы, зараженные алкоголем. И жены тамошние плачут. А соседи мои процветают. Жители деревни молчат, ибо сор из избы тут не выносят (круговая порука вместо общинной ответственности). Но мне жалуются всё и ждут, надеются, что я нашего Тетерина всё-таки заставлю уважать людей. Дело в том, что чувство справедливости в людях не изжито, а молчат, потому что боятся мести Тетерина и не верят, что в случае их обращения куда-то местная власть действительно пристрожит Тетерина. А не пристрожит, он на всех найдет управу (свою собственную).

Я написал большое письмо Кошонину с просьбой навести порядок с этим гражданином. Все его действия, о которых я указывал в письме, преступны (т. е., все оговорены законами – за них с него всё можно получить). Но я просил ограничиться только внушением-беседой в милиции, т. е., предупреждением. Этого вполне хватило бы – потому что такие бандиты ещё и трусливы.

А состав правонарушения широк. Тут и постоянное посягательство на чужие владения, и т. д. Я уж не говорил тебе – мою землю собирались трактором пахать. А на объяснения Колгашкина, что моя земля неприкосновенна, следовал ответ: «Он здесь не прописан, значит, его здесь нет – значит, и земля не его!»

Вот, братец, с каким «другом» приходилось общаться. А ты пишешь «с соседями надо жить мирно». Это как из фильма про кота Леопольда. Почитай десять заповедей и найдешь ты там право человека стоять горой за чистоту человеческих отношений.

Ещё раз повторяю: за четверть века мне пришлось пожить в трех областях и одной автономной республике и не было случая, чтобы я не унимал подобную грязь. Было так: местные власти не реагировали, тогда помогала столица. Но всех бандитов, измывающихся над людьми и природой, я всегда ставил на место. Ставил на место и их покровителей. И тут меня боялись. Слава Богу, и нынче бандит наш меня обходит и по деревне ведет себя потише. А после моего предупреждения (в присутствии Колгашкина и Малышева), что я его «посажу за гамыру», наверное, и гамырное производство, пока я здесь, чуть поубавит.

Так что приходится и без властей обходиться.

Это всё. Жаль тратить время на подобные объяснения – надеюсь, что у тебя не будет возникать вопроса, как помирить хулигана (социального) и писателя, который самым дорогим для себя считает честность по отношению ко всему, что его окружает.

Твой А. Онегов.

18 ноября 1991 года.

Здравствуй, милый Толя!

Спасибо тебе за крестьянские законы – сегодня получил бандероль. Читаю газеты. Тоже спасибо.

Теперь о Тетерине, спиленных деревьях и Малышеве, который должен подать в суд. Вчера к нам прибыла делегация сельской советской власти во главе с Малышевым. Обходили дома и спрашивали: подавать на Тетерина в суд или нет? Происходило нечто вроде поименного голосования. Большинство высказалось: «Не подавать – два раза наказывать не надо. Итак, 25 руб. штрафа выписали». Сейчас все пилят дрова и пилят, где хотят. Хотя были лесники и всем наделили делянки. На выделенных делянках готовят дрова только три жителя, включая и автора этого письма. Остальные мордуют лес, где хотят, откупаясь от лесников водкой. Так что в этих условиях и не нашлось желающих судить Тетерина. Но это только для информации.

Вопрос второй: имеет ли право Малышев не подавать дело в суд? Какую силу имеет мнение односельчан? Ведь дело идет не о нарушении правил общежития, а об ущербе в отношении к природе.

То, что Малышев решил таким образом закрыться, понятно. Все его художества в должности секретаря парторганизации колхоза известны, и он боится наводить любой порядок. А результат пока такой: за 25 руб. Тетерин заготовил дрова на зиму возле дома. Да еще землю (после леса) себе под огород взял. Стоит всё это 25 рублей? Конечно.

Я сейчас лес (елки) валил. Посмотрел бы ты, что делается в лесу?! Ужас: рубят все. А ты рассказ писал, как с отцом за дровами ходил в лес. Вот я и думаю, что дело надо доводить до конца. А попутно и Малышева пристрожить, ибо весь бардак сейчас только от него. И землю он не меряет, ибо у самого три больших огорода, которые обрабатывает бесплатно. И за которые не платит деньги. Вот пока и всё.

Твой А. Онегов.

22 ноября 1991 года.

Милый Толя, здравствуй!

Получил сегодня твоё письмо. Получил письмо и от В. Белоусова. Тут же дал телеграмму в Москву. Сегодня-завтра Галя переведет телеграфом 340 рублей Тихонову. То есть через день-два Миша деньги получит. Спасибо и ему, и Вале, и тебе.

Если Володя Мартышин паклю раздобудет, то пусть мне чиркнет. Хорошо? А по штрафу Тетерину надо добить всё до конца. Толя, за этим делом кроется очень серьезное дело. Дело в том (прости, что плохо пишу – рука болит и печатаю одним пальцем), что все местные жители привыкли брать в лесу всё, что хотят и когда что хотят. В колхозный лес войти страшно. Дубы пилят как ольху дурную. Тащат все. Это речь о лесе колхозном. В эту осень к нам явились колхозные лесники и объявили, что теперь все будут заготавливать дрова в одном месте. Всех позвали к тому месту и нарезали делянок. Кинули жребий. И результат – в намеченном месте дрова заготавливали только три человека. Я, Софья Николаева и Иван Тетерин. Почему? Да потому, что я и Софья одинокие и безлошадные. А Ваня Тетерин с трактором и ему надо дров из колхозного леса напилить на четыре семьи (дети в Борисоглебе). Остальные поприсутствовали при акте нарезания делянок и скрылись, и напилили себе дров рядом с домом – вот почему нашего браконьера и пожалели. Лес на дрова рубят рядом с домом, выбирая берега оврагов, ручьев. Уничтожая рощицы. А делянки не берут, потому что там надо делать расчистку. Вот мы с Соней и чистим до сих пор свои делянки, а остальные смеются.

Вот и сегодня с делянки пришел. Дрова мои ещё в лесу, а все дрова уже к дому привезли, напилили и накололи. Результат: лес уничтожают, уничтожают самые лучшие, самые красивые места, окрайки полей и т. д. И ведь не ольху чистят, сволочи, ольху бросают, а березки тридцатилетние, самое березовое здоровье. Я валил березу-старуху (шины не хватало березу насквозь прорезать). И грехом не считаю это дело – старость есть старость. А вот когда молодняк уничтожают, жалко. А лесники колхозные готовы всё за водку (самогон) отдать. И никто из них дрова у домов не обмеряет. Тот же мой сосед (Тетерин) сходил на день в лес, навалил с десяток берез там, где ему удобно, и притащил на тракторе к дому. И уже распилил, и расколол. Вот с этим бы варварством как-то побороться. Так что «рощица» наша это не просто рощица, а оселок, с которого и можно навести порядок. Хорошо бы проверить, как в этом году выделялись делянки, постати, и кто ими воспользовался, и кто где пилил-рубил на самом деле. И всё это сделать достоянием гласности. Только уж письмо моё в газету не помещай, а то дом сожгут тут же. Уже предупреждали, что покарают. Я, конечно, шучу, но было и такое.

А если не прикрыть бандитизм по колхозным лесам, все сведут. А госфонд! Я валил лес в госфонде. Сучки жег, порядок наводил, как в зеленом патруле. А посмотрел бы ты, что оставляют после себя вот такие частные заготовители. Я Гусеву показал такие делянки, он за голову схватился. Знаю его брата в Петровском. Мы с ним несколько раз о многом разговаривали. Но всё сводится к контролю: лесники за стакан самогона отдадут всё, что угодно. Сейчас я взялся в нашем госфонде порядок наводить. Договорился, что буду подбирать брошенные остатки. Хочу лес видеть чистым, лесом, а не свалкой. Вот такие, брат, дела.

Сейчас вечер, топлю печь, поел картошки, попил чаю. Радио России слушать тошно. Ловлю, как партизан, заграницу, и первую программу. Завтра сижу дома – буду писать, а послезавтра попробую пилить: может, рука отпустит. Хорошо, хоть правая жива. Вот, Толя, и всё пока. За ошибки прости.

А начнешь с лесом воевать, без меня большую войну не поднимай, я тебе тут кое-что подскажу, чтобы ходы были точные. А Тетерина прижми за рощицу – это сейчас вопрос жизни: покажет власть зубы, станут остерегаться. Я вот уже три недели каждый день по лесу хожу (в лесу работаю), и чего только я тут не насмотрелся. Ужас сплошной. Больной, разбитый людьми лес. Я дерево валил, а оно по дороге к земле у елки поменьше вершинку сломало, и я до сих пор переживаю, честное слово. Хоть проси клеймить эту елочку. Ведь жить нормально она не будет. А какое сердце должно быть у людей, когда тащат из леса елки, бросают почти все, чтобы полено в три метра вырубить. Ну, вот и всё.

Твой А. Онегов.

Толя, я всё-таки интересуюсь судьбой журнала для детишек. А может, не мудрить тебе, а начать издавать альманах, о чём мы давно говорили.

13 декабря 1991 года.

Милый Толя!

Сегодня почта принесла от тебя письмо. Почта у нас ходит. Я попросил милую девочку (она живет в Борисоглебе), чтобы она не ходила к нам три раза в неделю – сказал, чтобы от моего имени закрепили для неё только субботу. Именно в субботу наши жители и получают приложение к «Золотому кольцу», где есть программа телевидения. А три раза в неделю газеты приходят только ко мне. Так что всё в порядке. Спасибо тебе от меня и от наших бабушек и дедушек. А газету Галину я не видел. Будет оказия, сохрани её для меня.

Я буду в Москве уже числа 26 октября – в этот раз выезжаю пораньше – много дел в столице. Будет время, заскочи ко мне в Москве – я тебе дам книжечку «Диалог с совестью», где в одной из глав выписана твоя детская биография (с твоих слов). Вещи (урожай) я отвез в конце сентября на Белоусовской машине – сэкономил деньги.

Теперь об облепихе. Я весной буду давать облепиху Козлову (это в апреле – в первой половине). В это время к нам на машине, может, и не проехать. А сажают её именно весной – осенью она плохо приживается. В этом случае попроси Толю Козлова, чтобы он передал тебе саженцы. Я ему отнесу (и его, и твои). И он тебе доставит. Это лучший вариант. А если сможешь сам подъехать в любое время, как сойдет снег и оттает немного земля, то сам и возьмешь. Тогда сможешь взять и побольше.

Есть у меня одна издательская разработка. Очень, по-моему, нужная сейчас: книги (дешевые) для детишек о природе и прежде всего с реализацией их на селе, в райцентре (по учителям). Это что-то вроде серии: «Для школьного и домашнего чтения». То есть такую книгу учитель может принести в класс (денег у детишек нет в селе, чтобы каждому купить книжечку) и читать там. Эту идею я показывал в столичных издательствах, но их всё тянет на книжки для детей по 50 000 рублей. Я же хочу сделать копеечную книгу, взяв на себя всю подготовительную работу (набор, макет, оформление) – Лешка у меня компьютерщик (правда, пока без своего компьютера), он мне уже многое делал. Так что приезжай, поговорим о серьезном деле. Если я это дело начну и дам книжечки в сельские-районные школы, то смогу спокойно собираться умирать. Вот пока и всё.

Обнимаю. Поклон Гале.

А. Онегов.

11 октября 1997 года.

Милые Галя и Толя! Здравствуйте!

Поскольку почта в наше время «дело тонкое», заранее передаю вам свои поздравления с Новым годом. Желаю вам счастья во всём – во всём.

Толя!

Получил твои письма. Спасибо за внимание. Докладываю: с издательством связался, указания получил и на днях всё необходимое для работы Волкову передам.

Есть у меня к тебе такая тихая просьба. В самом конце октября я послал главе района Матюхину письмо и протокол собрания нашего крестьянского хозяйства, на котором мы вывели из крестьянского хозяйства Агальцову Г. А. (Онегову) – с 1 июля 2000 года она не считается членом нашего крестьянского хозяйства. Соответствующая отметка сделана мной и в трудовой книжке Г. А. Агальцовой (Онеговой). Но для наших органов необходимо ещё и подтверждение из администрации (по крайней мере, такой путь подсказали мне в нашей Борисоглебской налоговой инспекции). Об этом я и просил главу администрации, то есть просил на основании протокола собрания крестьянского хозяйства оформить какой-то документ и переслать его мне.

Толя и Галя! Если есть возможность, поинтересуйтесь, пожалуйста, получил ли Матюхин моё письмо. Дело в том, что без такой бумаги поднять пенсию нельзя – надбавки у нас идут для неработающих пенсионеров, а местные наши власти считают, что члены крестьянского хозяйства должны работать в своём хозяйстве до конца гробовой доски и не могут оттуда выйти.

Вот пока и всё.

Ещё раз счастья вам во всём. От всех наших поклоны.

А. Онегов.

10 декабря 2000 года.

Депутату Государственной Думы РФ

Грешневикову А. Н.

Уважаемый Анатолий Николаевич!

Моё крестьянское хозяйство (юридическое лицо) было зарегистрировано 21 июня 1991 года по адресу: д. Гора Сипягина, Борисоглебского района Ярославской области.

В конце 2002 года мы решили прекратить работу нашего хозяйства. Причина: я с 1994 года пенсионер по возрасту, заниматься хозяйством, как прежде, я уже не мог; жена, выйдя на пенсию, вышла из крестьянского хозяйства; младший сын, помогавший мне, занялся в столице другим делом.

По этой причине я не стал проходить перерегистрацию крестьянских хозяйств в 2002 году.

Ликвидировать крестьянское хозяйство в обычном порядке мне не удалось. А потому ФНС по Ярославской области предложила мне ликвидировать моё хозяйство путем реорганизации.

Летом 2005 года все необходимые для той операции документы я направил в ФНС по Ярославской области (г. Ростов), откуда мне сообщили, что документы надо направить в Москву, в налоговую инспекция (ФНС по Москве № 18), так как я постоянно прописан именно там.

18 августа 2005 года заказным письмом все документы я направил в инспекцию России по г. Москве. Квитанция № 2103 от 18 августа 2005 года в приеме заказной бандероли. Вместе с документами я отправил и письмо, в котором просил (по договоренности с ФНС в Ростове) после проведения соответствующих действий переслать документы в инспекции ФНС России по Ярославской области для последующего исключения моего крестьянского хозяйства из реестра крестьянских хозяйств органов ФНС.

С тех пор прошло уже 14 месяцев. Ни инспекция ФНС по Ярославской области, ни я никаких ответов из инспекции ФНС по г. Москве не получили.

Поэтому очень прошу вас вмешаться в наши дела и как-то помочь услышать от ФНС по Москве что-то членораздельное. Наверное, нельзя больше года молчать, получив документы, на производство которых были потрачены и время, и средства.

С уважением, бывший глава семейного крестьянского хозяйства Агальцов (Онегов) Анатолий Сергеевич.

12 октября 2006 года.

Милый Толя!

Сердечно благодарю тебя за действенную помощь. Наконец, я получил все документы о том, что моё крестьянское хозяйство ликвидировано.

Ещё раз спасибо и извини за доставленное беспокойство.

А. Онегов.

Поблагодари за меня своих помощников В. П. Рычкова и Н. Б. Матюхину.

8 ноября 2007 года.

Годы труда на земле так быстро шли, что Анатолий Онегов и не заметил, как подкралась старость, созрело решение – закрыть крестьянское фермерское хозяйство. Пошел он в администрацию района и в налоговую инспекцию с неохотой – на беспокойной душе, как говорят в деревне, скребли кошки. В решении «закрыть хозяйство» ему было отказано. Пришлось подключаться и давить на власть, как и при открытии крестьянского хозяйства, так и при его ликвидации. Чиновники, получив депутатский запрос, тотчас отреагировали и пошли писателю навстречу – он перестал быть фермером.

Что осталось после закрытия крестьянского фермерского хозяйства? Если говорить коротко, не вступая в философские размышления, – то остались сад и книги.

Но при философском размыслительном подходе стоит признать, что Анатолий Онегов продлил жизнь маленькой лесной деревне Гора Сипягина. И след его на земле весьма конкретен – отремонтированная дорога, заботливый подвоз старикам продуктов питания, разведение и дарение сельчанам саженцев, запрет на браконьерскую охоту, сохранение деревенского пруда. Значит, осталась ещё и добрая память людей.

Хлопоты о ремонте разбитой дороги он начал с первых дней поселения в деревне. Написал мне письмо от имени жителей, в котором жалобно писал, что расстояние до деревни от центральной усадьбы колхоза хоть и пустяковое, всего три с половиной километра, но даже пешему человеку преодолеть его не удается. Полотно дороги полностью разбито и размешано, так что и обойти её стороной нельзя. Между тем, в деревне работает ферма, живут заслуженные ветераны труда. За них Онегов и заступился, приписав в жалобе, что видел за свою жизнь много негодных дорог, но эта была вообще непроходная и забытая властями десятки лет. Мне пришлось ехать к губернатору и добиться подсыпки и ремонта дороги.

Оставил после себя Онегов детям и внукам большой цветущий сад, как и мечтал, – в вечное пользование. С каких только далеких и неизвестных питомников завозил он сюда редкие сорта яблонь, слив, крыжовника, облепихи, смородины! Подружившись, например, с директором Хинганского заповедника Владимиром Андроновым, он постоянно выпрашивал у него те дальневосточные растения, что невозможно было достать в центральной части России. И тот дарил писателю радость – привозил саженцы то на московскую квартиру, то передавал через меня, то доставлял прямо в деревню Гора Сипягина. Если Андронов забывал выполнить заказ, то Онегов присылал мне записочку: «Милый Толя, здравствуй! Приезжал ли Андронов? Если приезжал и привез мне обещанный лимонник, то дай знать мне по телефону (Игумнова Р. Н.), и я тут же подскочу. Где Андронов будет теперь работать, где его искать? Желаю тебе удачи во всём».

Много саженцев из ярославских и ивановских питомников привозил Онегову и местный фермер Анатолий Козлов, развивший своё хозяйство, состоящее не только из сада и огорода, но и крупной пасеки, в соседнем от Онегова селе Рождественно. Одно время они даже соревновались у кого яблоки крупнее и слаще, у кого малина и ежевика более морозостойки. Иногда Козлов выполнял поручения Онегова и развозил по деревням саженцы облепихи, выращенные им для дарения крестьянам. Но сблизила их накрепко, конечно же, искренняя привязанность и любовь к пчелам-труженикам. Козлов ещё в поселке Борисоглебский держал пасеку. Но там соседи не давали ему развернуться. Поселившись в заброшенном, но живописном селе, он бросил работу сварщика и решил самым серьезным образом заняться пчеловодством, построил новые домики для пчел, расширил пасеку так, как мечтал. В это же время и у Онегова появилась пасека. Я полагал, что между двумя фермерами-пчеловодами развернется скрытое соревнование, но ошибся, они дружески обменивались опытом. Разводить пчел Онегов начал ещё в карельской деревне. Мудрыми учителями тогда для него были местные сельчане, а ещё мой добрый преподаватель из Ленинградского университета Александр Пирожков, для которого занятие пчеловодством было второй профессией.

Приехав летом к Козлову посмотреть на его сад и пасеку, я увидел многоэтажные домики для пчел точь-в-точь такие, как у Онегова, и не удержался, спросил: «Кто же первым из вас придумал эти уникальные ульи – ты или Онегов?» Ответ прозвучал сразу и без лукавства: «Я перенял этот опыт строительства пчелиной многоэтажки у Онегова. Он самый уважаемый и почитаемый пчеловод в районе. В уходе за пчелами я использую его научный труд “Русский мед”. Хотя знаний и секретов у Онегова – не на одну книжку».