Текст книги "Лесная избушка Анатолия Онегова"

Таким образом, Онегова негласно признавали в качестве знающего и полезного учителя не только фермер Козлов, но и другие пчеловоды района, приезжающие к нему в гости.

Пасека, как и сад с огородом, стали надежным подспорьем в пополнении семейного бюджета Онеговых. Дело дошло до того, что после первых привозов на продажу меда в Москву, слава об экологически чистом и полезном продукте быстро разлетелась. Хорошую рекламу для распродажи дали и книги писателя «Русский мед», «Лечение медом». Тут уж заказы на мед пошли из Литвы и Украины. Для меня баночка меда всегда доставалась бесплатно, главное – надо было за чашкой чая похвалить усердно и искренне его качество, и тогда хозяин пасеки был щедрым.

Все книги о пчеловодстве, как и о лекарственных травах, были написаны под воздействием усердного труда на земле в деревне Гора Сипягина. Спорить тут бесполезно. Не вышла бы в популярном издательстве «Терра» книга «Русский мед» с последующим повторным её переизданием крупным тиражом, если бы Онегов не трудился на собственной пасеке, не раскрыл бы тайны и секреты пчелиной жизни. В предисловии к первому изданию книги сказано: «Известный пчеловод-рационализатор дает советы не только начинающим пчеловодам, но и всем ценителям меда. Прочитав книгу, вы сможете без труда отличить натуральный мед от подделки, узнаете о целебной силе сезонного меда, о свойстве его цветочных видов, о методах получения и хранения меда.

Вы сможете самостоятельно организовать пчелиное “жилище”, узнаете, как строить прогнозы по поведению пчел».

В предисловии ко второму изданию написано: «Автор книги – один из немногих людей в России, которые знают о меде всё. Его здравые советы, подробные рекомендации, простые в приготовлении, но невероятно действенные “медовые” рецепты помогут вам в лечении и профилактике многих заболеваний».

Когда издатель так высоко оценивает труд писателя, то отдает себе отчет, что написать книгу о пчелином царстве достоверно и увлекательно может только тот, кто днюет и ночует на пасеке, кто изучал поведение пчел не по книгам, а из ежедневного общения с ними. Успех книги был невероятным, она разошлась на ура в течение месяца, и даже ни в одном букинистическом магазине её невозможно было увидеть. Сам автор, давая советы читателям, как заполучить настоящий мед и обязательно экологически чистый, тоже без ложной скромности заявлял о себе в предисловии, что он – крестьянин-пчеловод. Такая характеристика подчеркивала профессионализм как писателя, так и пчеловода. И тут писатель-натуралист добавлял: «А чтобы вы поверили моим словам, сообщу, что в своей работе на пасеке я всегда стараюсь придерживаться такого правила: только честный и грамотный пчеловод имеет право предложить кому-то мед от своих пчел».

Меня всегда поражало высокое требование Анатолия Онегова к своему творчеству, к исследованию тайн природы. Но в книгах о пчеловодстве он продемонстрировал ещё и класс мастерства крестьянина-промысловика, и класс мастерства подвижника-ремесленника. Наблюдая за поведением пчел, за их привязанностью к месту, где стоит улей, или описывая значение многих лекарственных трав-медоносов, он создал поистине научный труд. Здесь я согласен с фермером-пчеловодом Анатолием Козловым. Мне самому было интересно узнавать о жизни тех привлекательных и вечно жужжащих насекомых, собирающих нектар, перед трудом которых я всегда преклонялся. Мне было радостно, что эти книги задумывались и создавались на моей родной борисоглебской земле, да и поселился писатель-пчеловод здесь благодаря моему участию.

В который раз я с гордостью говорил другим писателям, ставя в пример Онегова, что не следует отчаиваться при столкновении с трудностями, нужно не хныкать и ругаться, а открывать в себе другие таланты и продолжать бороться за жизнь, нести людям добро и свет.

Деревня Гора Сипягина стала творческой мастерской Онегова. Кроме известных книг о пчеловодстве, здесь были написаны и другие значимые детские природоведческие книги, такие, как «На лесной поляне», «Первый цветок», «Рассказы о природе», «Цветы на поляне», «На лугу», «Тропинка полевая», «Пособие для юных натуралистов», «На берегу озера». Только человеку, любящему природу, знающему цену писательского слова и понимающему воспитательное значение книг о природе, под силу такой титанический труд. А ведь ему порой и копейки не платили за эти бессонные ночи, за кропотливые наблюдения за лесными растениями, за сидения на болоте в надежде увидеть и узнать, как там живут-кормятся скрытные птицы. Писал он книги для детей, продолжая просветительскую деятельность на радиопередаче «Школа юннатов», чтобы пробудить в них и чувство земли, и любовь к природе. Когда он садился за сколоченный из досок деревенский стол, чтобы занести на бумагу первое нужное слово, я чувствовал, что ему очень хотелось донести до детишек, какие интересные события происходят в разные времена года в средней полосе – в лесу, на лугу, у озера. Как узнать, какая будет погода, используя старинные народные приметы? Почему у горихвостки яркий рыжий хвостик, будто горящий? Он задавал вопросы и сразу на них отвечал. Читать такие книги не только детям, но и взрослым весьма полезно и увлекательно.

Для взрослого читателя, озабоченного трудом на земле, Онегов написал и выпустил в свет несколько важных и ценных книг. Рождение их тоже связано с жизнью и трудом в деревне Гора Сипягина. И опять эти книги быстро стали бестселлерами. Хорошо, что автор подарил их мне – они не встретились мне ни в одном книжном магазине. Это, в первую очередь, «Курорт Шесть соток» и «Лечение травами». Но вышли ещё и «Занимательная ботаническая энциклопедия», и двухтомник «Избранное». Всех их объединяло одно – они осмыслены и взяты из глубин и тайн природы.

Кажется, жизнь в деревне Гора Сипягина, постоянный и тяжелый труд в саду и огороде, в лесу и на пасеке, должны были изменить характер писателя, поменять его взгляды и позиции, но этого не случилось. Он не изменил себе – ни при копке грядок, ни за письменным столом. Были конфликты и неприятные эпизоды в деревне, которые, как в зеркале, отражали беды-несчастья и социальные болячки нашего народа, и они могли повлиять, а то и напугать писателя, но тот стойко выдерживал свою линию поведения. Его таким и ценили односельчане – сильный, красивый, трудолюбивый, храбрый и устремленный человек. Но таким его ценили и писатели, и редакторы газет и журналов. Когда в газете «Завтра» редактор-трибун Александр Проханов вознамерился опубликовать статью в защиту колхозов и совхозов, которые попали под реформаторский нож либералов, то выбор пал на знатока истории русского земледелия Анатолия Онегова. Именно его статья «Булки на ветках» была обозначена тогда программной для политиков-патриотов, стоящих в оппозиции к либералам-разрушителям Ельцину-Гайдару-Чубайсу.

Анатолий Онегов, будучи главой крестьянского фермерского хозяйства, оставаясь верным своим прежним установкам на аграрную реформу, честно писал: «Но фермер-гигант порожден обществом потребления, обществом вульгарного материализма. В погоне за более обеспеченной (более роскошной) жизнью тот же фермер делает ставку на новейшее оборудование, технологии, которые могут быть оправданы только на фермах большого размера. Фермер поменьше, ввязавшийся в ту смертельную гонку, подчинившись “диктату живота”, не выдерживает, потратившись на новшества, разоряется. Только на пути отказа от правил общества потребления и выстраивается более-менее разумная жизнь на земле, при которой высшим показателем качества жизни является уже не степень сокращения числа трудящихся на земле, а наивысшее число граждан страны, так или иначе связанных в своей жизни с землей, с сельскохозяйственным трудом. (А подобная тенденция у нас в стране есть – пожалуй, нигде ещё нет такого массового явления, как сады-огороды городских жителей!) А эта тенденция – занять землей как можно большее число людей – не только решит проблему безработицы, но и позволит сохранить качество жизни нашего народа. Стремление к тому, чтобы только один процент населения страны трудился на земле – ущербно, ибо такое стремление ведет к разрушению связей “земля-человек” и разрушению естественных жизненных связей, без которых невозможно высокое качество жизни».

Эта статья, как и многие другие, служили верным доказательством того, с какими мыслями и программными установками Онегов пришел создавать на земле своё малое крестьянское фермерское хозяйство, с ними же и ушел, закрывая своё хозяйство, свой аграрный проект. А для меня в который раз было очевидно, что будь Онегов председателем правительства России, или, как минимум, министром сельского хозяйства, и по иному, то есть разумному пути пошла бы земельная реформа, давшая бы созидательный импульс последним крестьянам возродить жизнь в умирающей деревне.

Директор по прозвищу Каблук

Чем занимался тысячный отряд писателей, киноактеров, музыкантов, когда в стране по вине разрушительных и необдуманных решений правительства происходил массовый исход крестьян из деревни в город? Рушились судьбы, плодородная земля зарастала лопухами, страна заметно теряла продовольственную безопасность. В такое тяжелое и злое время большинство деятелей культуры молчали, выступали с громкими и сладострастными речами на партийных совещаниях и съездах, ездили в Дома отдыха, зарабатывали баснословные гонорары, купались в славе. И знать не знали, а если бы и знали, то многим было бы совершенно безразлично, что где-то на ярославской земле в совхозе «Вощажниковский» директор унижает крестьян и вытравливает из них всё человеческое, превращая их в бессловесных рабов. И таких «Вощажниковских» по стране было столько, что жизнь на селе повсюду становилась невыносимой…

Среди писателей находились те, кто выезжал в командировки в сельскую глубинку и понимал, какая тяжелая, бесперспективная судьба у крестьянина, что вину за разруху там несет власть как местная, так и центральная… Их было мало, но они били тревогу, писали правду, и за это их осуждали, травили, увольняли – Александра Яшина, Федора Абрамова, Бориса Можаева, Василия Белова, Валентина Распутина. «Не сметь! – звучали окрики и запреты в их адрес. – Вы черните преобразования советской деревни, вы враги народа». Может, из-за таких угроз большинство писателей и молчало. А, может, они страдали малодушием, трусостью и потому не присоединились к Федору Абрамову с его программной статьей «Вокруг да около» и к Василию Белову с его грандиозной эпопеей «Год великого перелома». Стоило им всем встать в ряды защитников русской деревни, и политика сельского хозяйства приобрела бы иной созидательный вектор развития. Не зря говорят, что из всех преступлений самое страшное – равнодушие. Зачем нам воевать с директором-самодуром и той властью, что его прикрывает, если у нас всё хорошо, комфортно и красиво?

Но был в России ещё один писатель, мужественное слово которого в защиту заброшенной земли и пустеющих деревень гремело не только по краям и областям, но и в министерстве сельского хозяйства, и даже в ЦК КПСС. Его открытые письма высокопоставленным чиновникам в кремлевских креслах перепечатывались на машинке, переписывались от руки и расходились по разным аудиториям. Их обсуждали агрономы, лесники, доярки, механизаторы, председатели колхозов, ветеринары. Мои земляки-ярославцы требовали публиковать его статьи, взять у него интервью… Всем хотелось услышать его честный голос и понять, как преодолеть традиционное отставание сельского хозяйства, а крестьянам – избавиться от убогой жизни.

Я пошел навстречу читателям районной газеты «Новое время», где работал журналистом, и опубликовал серию бесед о судьбе деревни с этим боевым и глубоко мыслящим писателем Анатолием Онеговым. Наши материалы попали в поле зрения не только районного читателя, но и областного. Редактор областной молодежной газеты «Юность» Евгений Чеканов предложил мне сделать интервью с писателем для них. И такая беседа была опубликована 24 декабря 1988 года на двух больших полосах-разворотах под названием «Дайте крестьянину волю». Её прочитал первый секретарь обкома партии КПСС Игорь Толстоухов. Взволнованно спросил меня: «О какой воле идет речь?» Не отвечая прямо на вопрос, я прочел из газетного материала слова Онегова: «Если человек соберется на земле жить вместе с детьми и внуками, он эту землю в рай превратит. Только дайте ему волю, дайте труд вольный, открытый, без кнута и окриков… Крестьяне идут к земле, потому что не могут без земли. И как раз более крестьянский тут лозунг: “никто не будет указывать и стоять над душой”. Нельзя встревать даже непрошенными советами в такое интимное дело, как общение с живой землей».

Случилось так, что на борисоглебской земле в совхозе «Вощажниковский» работники не согласились с политикой кнута, окриков и стояния над душой и выступили против проводника таких методов управления директора Геннадия Казанкина. Конфликт разрастался и с каждым днем переходил в горячую стадию. Крестьянский люд взялся за бумагу и начал засыпать жалобами и райком, и обком партии… Начальство же вместо того, чтобы выехать на место, разобраться в причинах народного бунта, принять меры и успокоить всех, безоговорочно взяло сторону директора, поддержав его публично. Почувствовав защиту, директор Казанкин, прозванный в народе Каблуком, тотчас перешел к угрозам и увольнениям. Молодым ребятам, комсомольцам, ничего не оставалось делать, как подать сигнал «SOS» и попросить помощи у журналистов как нашей районной газеты, так и областной молодежной «Юности». В те времена эта газета была в области самой боевой, бескомпромиссной, смело бросающей вызов чиновничьему беспределу, не боящейся затрагивать самые запретные темы. Одной из таких запретных обсуждений для прессы, но не на кухне, была тема сталинизма и роли Сталина в истории нашей страны. Я тогда решился и взял интервью у Анатолия Онегова, а «Юность» 19 ноября 1987 года не побоялась и опубликовала его на целую полосу под названием «Без эмоций».

В газете «Юность» модной была рубрика «По следам письма». Вместе с областным журналистом Степаном Киселевым я выехал в совхоз «Вощажниковский» встречаться с авторами письма и разбираться в сути конфликта. Ни молодые механизаторы, ни пожилые доярки – никто не стеснялся и не боялся высказать слова возмущения репрессивным стилем руководства своего директора. Но удивил нас не смелый и дружный коллектив, а сам директор, который на вопрос журналиста из «Юности»: «Как вы относитесь к тому, что в совхозе вас не любят?» – молниеносно дал ответ: «Это алкаши и иждивенцы!»

Выслушав стон разгневанных сельчан и собрав неопровержимые факты бесчинств директора, Степан Киселев опубликовал в «Юности» критическую статью «Под каблуком». Обличительный разговор с читателями он начал с истоков конфликта, то есть с того дня, когда вышла комсомольская стенгазета, возмутившая начальство: «История, которую мы сейчас вам расскажем, началась вроде бы с пустяка. Однажды комсомольцы, те самые, которым, по словам директора совхоза, ничего не надо и которые иждивенцы, выпустили стенную газету – плакат комсомольского “Прожектора”. Они и не предполагали, что это начинание раздуется до масштабов чрезвычайного происшествия. Итак, появился выпуск стенной газеты, в которой, если говорить честно, и критики-то особой не было. На рисунке – три стола. За двумя – совхозные бухгалтеры, на третьем – чайник с чаем. И подпись: “А у нас с тобою всё в порядке”. Но даже этого хватило, чтобы произвести в совхозной конторе эффект разорвавшейся бомбы. Первая волна негодования накатила со стороны бухгалтерии. Атмосфера накалилась до предела, когда газету увидел сам директор Казанкин. Он лично распорядился газету снять и, оставив все дела, в экстренном порядке собрал совхозное начальство. Последствия грозили быть настолько серьезными, что одна из комсомолок – авторов газеты смалодушничала и бритвой вырезала свою подпись под выпуском комсомольского “Прожектора”. Другой автор – Марина Старостина предстала перед целой комиссией. “Я чувствовала себя, как на суде, – скажет потом Марина. – Это было унизительно. Директор сделал из меня обвиняемую, кричал, требовал объяснения, а затем при всех заявил, чтобы я уходила из совхоза как паршивая овца”».

Последующие факты, изобличающие директора, звучали один за другим страшнее и неприличнее. Хотя что может быть унизительнее и оскорбительнее, чем обозвать тихую, милую девушку паршивой овцой?! Но в арсенале самодура наличествовали сотни хамских выпадов, угроз, расправ, таких поступков, за которые снимали с работы и отдавали под суд. В районной газете «Новое время» не раз изобличали директорское самоуправство. Выходила статья за статьей. Только на предупреждения журналистов, что увольнение селян из совхоза ставит хозяйство на грань разорения, местная власть не реагировала. Шло откровенное покрывательство. После выхода очередной острой статьи «Я буду жёстким!», в которой директор Казанкин обвинялся в лишении квартиры замечательного местного врача Корешковой, заместитель председателя райисполкома Шолин заявил журналистке: «Такой уж у него характер, жёсткий… К нему подход нужно иметь!» Удивительный итог разбирательства конфликта и газетной критики: к врачу, вынужденному оставить родное село и любимую работу, – подход не нужен; к тем сорока работникам совхоза, заступившимся за врача и молящим директора дать ей квартиру, тоже подход не нужен. Зато к нужному директору, пусть его ненавидят сельчане и бегут от него, как черт от ладана, подход обязателен!

После публикации в «Юности» статьи «Под каблуком» в газету стали приходить отклики, и журналист Степан Киселев периодически информировал жителей области о других участившихся фактах издевательства директора Казанкина над своими работниками. Единственным спасением для многих стало увольнение и отъезд… Уехал секретарь комсомольской организации. Он отремонтировал для молодежи спортивный зал. Тёс покупал за свои деньги. А директор взял и отказал ему в помощи. Уехала молодая зоотехник – та, что подошла к директору с предложением внедрить на ферме мобильный кормораздатчик, а тот вначале её осмеял, а потом начал травить, не давать ходу никакой инициативе. Уехала доярка – не вытерпела жестокого обращения с коровами. Горько ей было кормить коров мерзлыми комьями, которые заготовили на зиму вместо сена.

Громкая вышла статья «Под каблуком». Такой общественный гром возмущения прошел по всей области, что жители совхоза «Вощажниковский» полагали: вот-вот директора снимут с работы, и они облегченно вздохнут. Только не тут-то было – и областная власть проигнорировала критику, прикрыла своего Каблука. Ему на общем партийном собрании в совхозе был объявлен выговор с занесением в учетную карточку за грубость с рабочими и преследование критики.

Не помогла даже публикация в центральной газете «Советская Россия», куда Степан Киселев не без труда протолкнул очередную дозу правды о директоре-самодуре.

И тут на помощь угнетенным сельчанам пришел писатель Анатолий Онегов. Статья в «Юности» разбередила его душу, засела хуже занозы… Пять раз перечитал и пришел к мысли, что надо писать народную пьесу – ставить спектакль и, высмеяв директора Каблука, добиться справедливого наказания. «Сатира нам поможет!» – заключил Онегов и попросил меня собрать все газетные материалы о противостоянии директора с жителями совхоза. Порой в письмах он по два-три раза напоминал: «Ты мне обещал её (Галины) материал о рабочем, который воевал с Каблуком. Есть ли он в тех газетах, какие мне прислал?»

Месяц я наблюдал, как скрупулезно, тяжело трудится Онегов над пьесой. Он никогда не брался за этот жанр. Ни одной пьесы не написал. Не входил и в число театроманов. Откуда у него появилось решение, что он осилит пьесу, а она, и только она, поможет спасти совхоз и его тружеников, для меня оставалось загадкой. Однако я предоставлял ему не только газеты, но и записи разговоров с сельчанами, которые смело делились со мной всё новыми случаями скотского поведения Каблука.

Тем не менее полученный материал по каким-то причинам не располагал к написанию пьесы. Онегов запросил меня привезти его в совхоз и устроить встречи с жителями. Он был сильно занят драмой идей и тем, как она преломляется в людях.

Беседы проходили скрытно, доверительно, в основном в домашней обстановке за чашкой горячего чая. Из дотошных расспросов, касающихся, кроме работы и взглядов на жизнь вообще, я догадался о цели приезда писателя. Им двигало желание раскрыть тайные пружины противостояния всех против одного, противостояния коллективного с частным. Почувствовать правдивость характеров. Увидеть в глазах стремление людей идти до конца. Потребность писателя осмыслить человека, далекого от искусства, подвигла его работать с заведомо, казалось, не сценическим материалом только для того, чтобы драма пьесы была живой, невыдуманной, правдивой. Тем более, тема отношений сельчан с властью звучала всё так же свежо, как в первый приезд журналистов.

Общение с людьми помогло Онегову написать пьесу быстро и без особого внутреннего напряжения. «Написал на одном дыхании», – признался он мне по телефону после того, как выслал пьесу почтовой бандеролью. Через три дня она уже лежала у меня на рабочем столе. Я тоже прочел её без промедления и на одном дыхании. Понравилось название – «Сельский сход. (Под Каблуком)». На титульном листе писательской рукой четко выведено: «Русским людям, не забывшим ещё свою землю, с низким поклоном посвящает автор».

В пьесе, как в кино, на моих глазах развернулась человеческая драма. Небольшая по объему, она выросла в галактику народной жизни, в которой нашлось место жалости и равнодушию, жестокости и унижению, подлости и любви. В селе собрались крестьянские беды и крестьянские характеры, и пьеса островком глубинной житейской сути плыла через разные конфликты. Никаких общих настроенческих интонаций, только крик души каждого конкретного человека.

Я читаю в пьесе один диалог зоотехника Марины с сельчанами и узнаю в нём правду…

Марина: Не виновата я перед людьми. Выросла здесь, здесь и родилась, здесь в школу ходила, работала, потом училась, вернулась. А теперь вот – уезжаю.

Первый голос: Как уезжаешь?

Второй голос: Это бежишь, что ли?

Третий голос: Да не даст ей Казанкин жизни…

Марина: Директор меня уезжать заставил. Сказал прямо на том собрании, а потом и в кабинет вызвал: мол, не уедешь – уволю, найду причину и под суд отдать.

(Голоса возбуждения и возмущения.)

Голос: А сама ты желаешь с селом расстаться?

Марина (опустив голову, через слезы, а потом резко открыв лицо): Нет! Не хочу уезжать!

Председатель собрания: Так оставайся.

Марина: Люди добрые, вы же Казанкина знаете – скольких он из совхоза выжил, своих, здешних. И выучились, и работали на славу, а ушли. Помните, зоотехник был Михаил Федорович Палачев? Уехал в другой совхоз – Казанкин его выгнал. А там теперь и совхоз лучший, и Палачев наш главным зоотехником. А Тамару Ивановну Жарову помните? Экономистом работала. Уезжала она из совхоза, я её по комсомольской прямоте и спросила: «Мол, зачем родное село оставляете?». Знаете, что она мне ответила: «Казанкина не будет, в тот же день вернусь – дояркой, телятницей работать буду. Плачу, а уезжаю – зверь он, а не человек, душу всю вынул…» (Возбуждение и возмущение. Голоса.)

Первый голос: Правда, нет в нём души. Только план и план, одно талдычет.

Читаю ещё один диалог, второй, третий, и понимаю, почему автор назвал пьесу «Сельский сход». Через призму народного обсуждения тонко чувствуется социально-нравственная проблематика современной деревенской жизни. Здесь сложные сюжетные перипетии сопряжены с многоплановыми образами, созданными писателем. Отрицательные и положительные герои взаимодействуют между собой уважительно, вежливо, не отходя при этом от жизненной правды.

Закрывая последнюю страницу пьесы, отчетливо видишь, как в этом громогласном и трудном сходе вырастает новый человек – человек светлых помыслов, сердечных переживаний, широкого умственного горизонта, крепкий характером, сильный духом. Брошенный директору-самодуру вызов колоссально изменил моральный и культурный облик сельского жителя.

Я дал почитать пьесу деятелям культуры, которые вместе со мной организовали в поселке Борисоглебский патриотическое объединение «Родники России». В то время, кроме субботников по реставрации древнего монастыря, проведения выставок именитых художников, сбора колоколов по заброшенным селениям, мы организовывали спектакли в Доме культуры. Нашими театральными устремлениями руководила талантливый самобытный режиссер Нина Смирнова. Она-то первой и высказала свое мнение о пьесе Онегова. Вначале утихомирила нашу шумную команду, а когда установилась тишина, начала не без восторга делиться своими впечатлениями. С первых её слов всё во мне заклокотало. Мысль работала ускоренно, но была четкой и ясной: мы будем ставить по пьесе свой спектакль! У нас уже был опыт – под руководством Смирновой в местном Доме культуры мы сыграли спектакль «Борис Годунов».

Пока готовился спектакль, распределялись роли, изучался текст, Онегов постоянно выражал обеспокоенность: не сгладим ли мы остроту конфликта, или наоборот, не прибавим ли откровенно политической окраски? Но мы понимали, что идеологической схоластикой ограничиться было нельзя, пьеса должна вторгаться в пространство ключевых понятий современности – патриотизм, правда, справедливость, мудрость народа. Однако в звучащих на сходе рассуждениях как раз отсутствовали и справедливость, и правда. Мы попросили писателя дать нам возможность обострить в диалогах стремление людей к справедливости. Онегов согласился, и теперь у него в пьесе внутреннее нарастание беспокойства среди, казалось бы, полного разочарования и безысходности вдруг перешло в уверенность победы. Без пересмотра жизненной позиции героев пьесы мы стали вживаться в образы. Я распечатал более пятидесяти экземпляров сценария – раздал в первую очередь самодеятельным актерам, а потом и по сельским клубам.

Онегов продолжал в письмах мне выражать обеспокоенность – будет ли у пьесы «Сельский сход» сценическое будущее. У нас, конечно, была уверенность, что всё получится, но мы боялись сглазить, потому скупились на обещания и заверения, а он писал и писал…

Толя!

Что новенького в «Вощажниковском»?

Онегов

10 августа 1986 года.

Здравствуйте, дорогие Галя и Толя!

Спасибо вам большое за гостеприимство – за ваше тепло и внимание.

Вчера получил Толино письмо с газетой «Юность» – ещё раз спасибо, может быть, какие семена и останутся на земле. Вчера вот был в студенческом общежитии МЭИ – беседовал об алкоголе, добеседовались до 12 часов ночи. Что-то до ребят доходит. Но беседуем мы с малыми аудиториями, а по большим студенческим аудиториям идут «Собачьи шоу», т. е. показывают ребятам расфуфыренных собак с прическами, а попутно на экране идет фильм, где «фашисты» с русскими лицами ловят петлями собак, а еврейские детишки плачут. Ужас, что делается?

Бедное наше руководство – как ему осилить и Блудштейнов, и Казанкиных?

Отправил большое письмо Е. К. Лигачеву (Егор Кузьмич), послал ему перечень вопросов, которые мне задавали в Борисоглебском районе. Отправил свои предложения и в газету «Юность» (статья «Под каблуком»). Прошу помочь людям в совхозе «Вощажниковский». С «Правдой» договорился (правда, в общих чертах), что буду писать статью об инициативе на местах – сейчас, после этого письма, за неё и засяду. Драка идет ужасная! Сняли с треском Председателя Моссовета (Промыслова) «за срыв подвоза в Москву с/х продуктов». Ждем снятия нашего партийного руководства – 1 секретаря МГК КПСС тов. Гришина. А пока Москва свирепствует – запрещает все вечера, кроме собачьих шоу.

Толя! Я очень прошу тебя: никуда не уходи из газеты в районе. А её придется восстанавливать. Надо перетерпеть. Большего обещать не могу. Твоя задача – беречь лучшие кадры для большого дела, которое нам намечено М. С. Горбачевым – Е. К. Лигачевым. Наша задача: отказывать себе и спасать Россию! Спасать от пьянки. Спасать от дебилизации. Спасать от безграмотности. Равнодушия. От разрухи. Если мы этого не сделаем, мы станем колонией Запада. Колонией Сиона. Экологической колонией. Мы угробим всё то, ради чего жил на земле русский народ, угробим идею высокодуховной жизни, которая в единственном числе способна спасти весь сегодняшний мир – мир потребления обречен. Если мы спасем эту идею в нашем народе, то её не будет и для мира! И снова мир будет жить в стремлении только побольше и послаще наесться. Мы должны хранить наше русское умение жить, работать, творить ради идеи, ради чего-то и кого-то, а не ради живота.

Вот чем силен русский народ, вобравший в себя идею духа, жившую во всех народах нашей земли.

Вот почему ты обязан хранить себя для своей газеты. А вас там с Галкой уже двое! Храни и береги Пичугиных, Поповых, ту учительницу, которая подходила к нам после вечера в райкоме. Записывай их рассказы – ведь ты единственный потенциальный историк своей Борисоглебской земли. И не дури! Ради Бога, не дури!

А между делом составь список всех церквей Борисоглебского района, которые ещё стоят и могут быть восстановлены. Сделай это грамотно (не торопись) с точными названиями (например, Ильи Пророка в Черкизове). Может быть, укажешь приблизительно век постройки. Всё это мне очень надо! Я хочу направить на Борисоглеб Москву по всем путям. Собери список людей-мастеров на работу! (Пиши обо всём этом в ту же «Юность», благо, рубрику там открыли). Бондари, резчики и т. д.

Срочно пиши в «Сельскую новь».

Если мы отступим, то уже некому будет нести этот свет. Ясно? И Гале скажи, чтобы она тебе хвоста накрутила.

Галочка! Милая! Намыль ему шею, чтобы не пугал родных и близких своими шатаниями.

Ещё раз спасибо вам за всё!

Всегда ваш А. Онегов.

А книжки вот-вот вышлю. До почты ещё не мог дойти.

1 декабря 1985 года.

Милый Толя Грешневиков, здравствуй!

Последние дни я в деревне – к праздникам в Москве. Но пишу отсюда – соскучился по тебе, по Галке, по Борисоглебу, хоть и пугает он меня своими машинными путями, которые не оставили места людям для пешей жизни.

Что нового? Как настроение? Только не кисни!!! Жизнь понемногу всё равно образуется. Жизнь и заставит!!!

Хоть дерьма хлебать ещё многие тонны… В ЦК КПСС мне сказали, что все мои материалы по Борисоглебу внимательно читались в сельхозотделе ЦК. И это пока всё, но и это уже о чём-то говорит – раньше так не разговаривали!