Текст книги "Лесная избушка Анатолия Онегова"

Мир русского леса

Два человека, два писателя могли существенно изменить весь политический, экономический и социальный миропорядок в нашей стране. Два непризнанных гения совершили подвиг, написав книги, которые предложили обществу совершенную, на мой взгляд, идеологию.

В известной книге Василия Белова «Лад», удостоенной Государственной премии СССР, показан мир русской деревни.

В книге Анатолия Онегова «Русский лес», написанной, но не изданной, показан мир русской природы, в первую очередь, – мир русского леса. Издательство «Молодая гвардия» из года в год переносило сроки издания, требовало дать другое название – «И вошли в лес славяне», но так и не решилось выпустить в свет это значительное по мысли и содержанию произведение. Писателю удалось опубликовать главы книги, разбив их на отдельные очерки, в разных журналах и газетах.

Можно сказать, что две книги не могут изменить мир. С таким выводом и утверждением я не спорю. Настаиваю лишь на одном, что если бы политики в своей деятельности придерживались того мировоззренческого взгляда на жизнь деревни и жизнь леса, которые заложены в книгах Василия Белова и Анатолия Онегова, то мир был бы другим. Точно не идеальным, ибо ничего подобного в мировой цивилизации не было в качестве примера, но то, что мир по Белову и Онегову мог бы быть ближе к идеалу – это точно, он сложился бы и гармоничным, и справедливым, и счастливым, и жизнестойким. Тем, кто сомневается и отвергает эту гипотезу, следовало бы представить только на миг, а какой была бы наша Держава – не будь в ней ни деревень, ни леса. Сомневаюсь, что на карте мира появилась бы в таком случае Россия и её основообразующий этнос – русские. Вся наша русская история, а тем более серьезная, глубокая наука давно доказали, что русский человек, каким он был вчера и есть сегодня, всецело обязан деревне и природе. Именно эти два фактора способствовали не только формированию характера русского человека, характера нации, но и способствовали развитию страны, защитили её от многочисленных врагов и дали ей пассионарный, устойчивый ход развития.

Безусловно, тот могучий гимн жизни русской деревни, пропетый Беловым в книге «Лад», и напомнивший нам о её трудовых и военных подвигах, традициях, промыслах, свидетельствует лишь о прожитом. Неповторимы сегодня сложности и прелести деревенской жизни – сенокос, страда, обработка земли лошадью, пастьба скота, содержание теленка зимой в избе, посиделки с гармошкой, девичий хоровод, игра в лапту…

Уходят из жизни и те промыслы, которые, как правильно сказано в книге Онегова «Русский лес», развили в крестьянской среде, составляющей костяк нации, много одаренных и предприимчивых людей. И каким бы сегодня трудным и неблагодарным не был труд на земле, все еще встречаются кузнецы, бондари, резчики по дереву, вышивальщицы, гончары, краснодеревщики.

Кому-то может показаться, что Белов и Онегов зовут вернуться в патриархальное прошлое. Нет, никто из них не предлагает пахать землю сохой, а на посиделках сесть за прялки. Хотя ничего плохого нет в том, что человек верен традициям предков и спешит вернуться к истокам…

Два писателя, проделав гигантский труд, собрав под обложками книг великую историю жизни, выживания, развития великого русского народа, показали, с одной стороны, чему он обязан своим величием, какой культуре, традиции, каким духовным и нравственным ценностям, и, с другой стороны, благодаря чему он может и должен построить процветающее и счастливое общество.

Как ни крути, а правда Онегова живуча и перспективна – в доме, построенном из дерева, жизнь здоровее, уютнее и краше, чем в каменном или бетонно-блочном. И как ни мудри, а Белов прав – экологически чистый продукт производят не гигантские агрохолдинги с повальной химизаций, а небольшие семейные фермы. К тому же, земля, а не асфальт прививают человеку любовь к труду, взаимопомощь, милосердие, честь и достоинство, репутацию, отношение к старикам. Сомневающимся стоит ознакомиться серьезно, а не поверхностно, с трудами гениального мыслителя и пророка Федора Достоевского. Он, в частности, писал: «Итак, замки, города и Сад. Если хотите всю мою мысль, то, по-моему, дети, настоящие то есть дети, то есть дети людей, должны родиться на земле, а не на мостовой. Можно жить потом на мостовой, но родиться и всходить нация, в огромном большинстве своём, должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут».

Хлеб – это мир русской деревни.

Деревья – это мир русского леса.

Выходит, Достоевский задолго до разрушения деревенского уклада жизни и насаждения агрохолдингов предрекал беду и давал совет, государственную установку, как её избежать. Он – родоначальник идеи создания совершенного общества, живущего в ладу с природой, где царит культ не наживы и насилия, а гармонии, красоты и справедливости. Именно из его мировоззренческого посыла родились книги Белова и Онегова. Они подхватили ее, поняли, осмыслили, развили в своих трудах. Внимательно изучая их, понимаешь, как они правы, наши пророки и мудрецы, – только та нация, что родится на почве, где растут хлеб и деревья, спасет и страну, и мир.

Основные барьеры на пути спасения – идеология потребления, научно-технический прогресс, нарушающий как Божьи законы, так и законы природы. «Если техника с каждым годом совершенствуется, то душа нет…», – так выражали по очереди суть подобных нарушений и Белов, и Онегов. Именно в их книгах содержится правда, каким образом и почему научно-технический прогресс уничтожает нравственный прогресс.

Существует вопрос: почему это происходит и где тому свидетельства? А происходит падение нравов, подрыв духовного здоровья общества, утрата нравственных ориентиров и отсюда вырождение нации по одной из главных причин – человек отрывается и уходит от земли и природы. Жить и трудиться в деревне он не хочет. А лес для него давно не нравственная категория, а товар.

Никто принципиально не слышит и не хочет следовать за Достоевским. Хоть Достоевский и был гением, но, мне кажется, тут и не надо быть гением и провидцем, чтобы понять и сделать вывод, какой сделал он: «Порядок в земле и из земли, и это везде, во всём человечестве. Весь порядок в каждой стране – политический, гражданский, всякий – всегда связан с почвой и характером землевладения в стране».

Вот вам и национальная идея, и новая забытая идеология! Будет человек рождаться на земле, трудиться на земле – будет и страна с устойчивой экономикой, здоровым населением, справедливыми законами. Всё по Достоевскому. Хотите, чтобы деревня возродилась, а в крестьянстве максимально развернулись его положительные возможности, следуйте мировоззренческим установкам, заложенным в книге Белова «Лад». Хотите, чтобы человечество было здоровым физически и нравственно, следуйте заветам Онегова. Не только в его отдельно опубликованных главах из книги «Русский лес», но и во многих других, изданных стотысячными тиражами, сказано, что необходима идеология спасения природы, которая способна раскрыть разные стороны богатой духовной жизни человека.

Мне, рожденному в деревне, не нужны свидетельства, каким образом формируется тонкий душевный мир человека из сельской местности. Но сколь много полезного и неизвестного я узнавал от Анатолия Онегова, когда мы чуть ли не до утра беседовали за чашкой чая у меня дома. Он не жалел времени на рассказы о том, как характер русского человека обогащался восприятием природы, как именно наблюдение за жизнью леса и его обитателей наполняло его обширными знаниями. Я соглашался с каждым его доводом, так как видел, каким мощным массивом хозяйственных знаний, какой самобытной крестьянской культурой обладали жители моей родной деревни Редкошово.

Ещё чаще мне казалось государственно значимым ви́дение Анатолием Онеговым нового мироустройства планеты. То была выстраданная, глубоко продуманная идеология для всех стран мира – тратить деньги не на гонку вооружений, строительство подводных атомных лодок, танков и ракет, а на сохранение природы, создание огромного количества заповедников и парков, разведение садов и усадеб. Пусть в океанах кишат киты, дельфины, рыбы-меченосцы, но не военные корабли с ракетами и бомбами. Пусть на земле будет больше птиц, зверей, растений, бабочек, а не мусорных полигонов, свалок и пожарищ. Планета Земля настолько красива, разнообразна, привлекательна, огромна, что человек не успевает с ней познакомиться, увидеть её малых и больших обитателей. Подлинная дружба с природой, политика устойчивого развития всех экосистем, включая деревенский уклад жизни, спасли бы человечество от экологического апокалипсиса, а тем более от войн и конфликтов.

Когда Онегов писал книгу «Русский лес», он как раз и предложил обществу новую идеологию – жизнь человека в ладу с природой. Весомость этого труда характеризует, например, тот факт, что его впоследствии избрали главой крестьянского фермерского хозяйства.

После публикации отдельных глав книги в журналах и газетах Онегов признавался: чтобы понять сокровенную связь и суть взаимоотношений земли и человека, надо остаться один на один с землей, прилечь, послушать её песни, дыхание, беды. Он не верил, что переродить человечество к лучшему можно, не возвращая его к истокам, к корням, не приближая его к земле и природе. «Разве ты не замечал, что чем ближе человек к земле и лесу, тем он добрее, милосерднее, мягче? – спрашивал он меня. И, не дожидаясь ответа, отвечал: «Лесного человека сразу отличишь по нраву, отзывчивости, склонности к труду». Потом глубокомысленно добавлял: «Земля должна определять политический курс страны». Тут я согласно встревал в разговор и напоминал писателю об известном пророческом изречении Достоевского…

Мы подолгу и часто философствовали на тему взаимоотношений земли и человека, леса и человека.

А с какой любовью он писал про лесных птиц, соперничающих между собой в звучности и мелодичности своих песен, про пчел, живущих в дуплах, про разнообразие деревенских бань, срубленных то из осины, то из ели, про мастеровитых плотников! Для него любовь означала прежде всего знание. Потому в каждом очерке демонстрировались и опыт, накопленный веками, и секреты мастерства, и следование народным традициям. Вот пишет он о сенокосе, а сразу чувствуешь, что его рука, привыкшая к авторучке, не забывала и тяжесть косы. Не зря один из самых популярных журналов «Наука и жизнь» часто отдавал свои страницы для публикации отдельных очерков из книги «Русский лес», к примеру, таких, как «Деревенское стадо», «Скопа», «Ранняя кормушка».

В очерке про выпас крестьянами домашних животных в лесу писатель подмечает порой такие детали, которые обычный человек пропускает мимо. Для него же они важны, и при повторном чтении ты осознаешь – почему… Читаем очерк: «О том, что телушки обнаружили зайца, я узнавал обычно по неожиданному топоту… Топот нарастал, приближался. Следом за топотом раздавался хриплый войи рев, и на опушку вырывалось обезумевшее стало. Высоко подняв хвост, так что его мохнатый кончик развевался сзади, как боевой вымпел на казацкой пике, безумно вытаращив глаза и отталкиваясь от земли сразу всеми четырьмя ногами, телушка неслась за перепуганным зайчонком… Зайчонок петлял, кидался из стороны в сторону, перепрыгивал через кусты, а следом за ним, тоже петляя, тоже кидаясь из стороны в сторону, с невероятной ловкостью перепрыгивая через высоченные кусты, летело всё наше стадо. Честное слово, это было очень страшное зрелище. Казалось, всё дикое, что ещё оставалось в коровах с тех времен, когда они умели обходиться без пастуха, и что до сих пор подспудно копилось, копилось и копилось, теперь взорвалось при встрече с неразумным зайчонком».

Не для просвещения сельского жителя, а лишь с целью восхититься, какое большое значение имеет печка в жизни русского человека, и какой уют она создает в доме, опубликовал я в районной газете «Новое время» очерк Онегова «Русская печь» из его книги про лес. Были публикации и других очерков, но этот больше всех вызвал интерес и поток писем сельчан. Писатель приехал после зимних месяцев в карельскую избушку, стоящую на берегу Пелусозера, и приготовился затопить печь: «Жива-здорова моя столетняя русская печь! Сейчас она пробудится, но пробудится не так, как солдат по тревоге, а станет медленно отходить от зимнего сна, долго выпроваживать от себя сырой холод и собирать тепло. Смотрю я на такую проснувшуюся, оживающую печь, смотрю на легкий огонек над осиновыми полешками, которым доверено первыми будить очаг, гнать из печи стужу и сырость, и думаю: “Чем-то похожа сейчас эта моя печь на нашу русскую северную землю, которую тоже скоро разбудит, вызволит из-под сугробов доброе весеннее солнце. Разбудит не сразу, не в один день, как не будят в один час безумным огнем остывший очаг русской печи”. Не будят сразу русскую печь и жаркими дровами: сосной, елью, березой, – хранят для такого торжества-пробуждения обычно сухую осинку, и только ей первой, легким язычкам её неспешного огня, позволяю и я объявить и моей печи, и всему моему дому о начале новой весны. Наука – топить остывшую печь, ждавшую тебя не один день, прежде всего осиновыми дровами – досталась мне от наших стариков – энциклопедистов, знавших, пожалуй, решительно всё в нашем лесном хозяйстве. Осиновыми дровами полагалось вообще время от времени топить русскую печь в том случае, когда обычно жгли в ней дрова жаркие и жгли таких дров в печи много. “Осинкой бы трубу почистить”, – принимал решение хозяин русской печи и с вечера заносил в дом охапку колких сухих поленьев в одежде-коре с малахитовой сединой».

Ветеран войны из деревни Опальнево Михаил Чалов прислал отклик на опубликованный очерк и попросил писателя подарить ему книгу «Русский лес», так как публикация напомнила ему о военном лихолетье: «Мы в сорок первом под Боровичами попали в окружение. Сидели в болоте, в морозе… Если бы я не сложил тогда сорок печей, не сделал два бака для воды и тачанку для вывоза раненых, то мы бы все замерзли в этих болотах. По мнению командира – нас печка спасла. А я мыслю, как мой отец, пока ты верен своему ремеслу – ты жив!»

Онегов тоже придерживается этой простой чаловской формулы, только с более широким содержанием: пока человек верен земле и природе – он будет жить.

Очерк про печку напомнил читателям не просто о её значении, он затронул глубинные пласты народной жизни, доказал, что деревня всегда была опорой государства, хранительницей языка, народных традиций. И мне вместе с жителями глубинных деревень Борисоглебского района несколько подобных очерков помогли раскрыть идею всей книги «Русский лес» – без деревни, без окружающего её леса, не будет России, потому государству срочно нужно обратить внимание на красоту деревенского мира, народных обычаев, самобытных промыслов, труда на земле.

Почему же издательство «Молодая гвардия», планировавшее к выпуску книгу «Русский лес» в 1988 году, неожиданно для писателя сорвало его? Был заказ и подписанный договор. Работа шла по графику. Замечания рецензентов учитывались, несмотря порой на необоснованность и несуразность. По заданию издательства автор вел годичную фотосъемку лесных птиц, зверей, насекомых, растений, а также памятников деревянного зодчества, мебели, изготовленной мастерами. Одни рецензенты высоко оценили труд Онегова, посчитав его достойным продолжением серии «Отечество», в рамках которой уже вышли нашумевшие книги Василия Белова «Лад», Василия Пескова «Проселки» и Семена Гейченко «Пушкиногорье». Другие признавали, что Онегов в одиночку освоил проект по созданию уникального научного и литературного труда под названием «Русский лес», требовавший штата целого института.

В одном из писем мне Онегов сообщал: «Вот написал я “Русский лес”, сдал в ноябре, нынче апрель. Галя на днях по телефону мне сказала, что рукопись в издательстве все прочли и в шоке – думают, кому посылать на рецензирование. А ведь там ничего особо страшного-то и нет, там просто человек есть в лесу, у земли, там вскрыты лишь родники нашей психологии».

Так почему книга, успешно прошедшая барьеры рецензентов, всё же застряла в кабинете редактора и не пошла в печать?! Видимо, редактор то ли испугался появления шедевра, то ли его одолела зависть, то ли он замкнулся в узком мире обывательских взглядов, что не смог оценить масштаба и ценности литературного труда. По крайней мере, в один из трудных переговорных дней писателю Онегову было сказано о причинах задержки сдачи рукописи в печать – они хотели, чтобы столь значимую идеологему раньше поднял другой автор. Однако у этого другого своего автора не хватило ни таланта, ни духа сотворить подобный шедевр.

Предавая гласности отдельные выборочные письма Анатолия Онегова, в которых упоминается его работа над книгой «Русский лес», я ставлю перед собой задачу – показать, в какой атмосфере шла подготовка этого произведения; сколь трудно автору было преодолевать ложные и мнимые барьеры рецензентов; где он нашел в себе силы закончить грандиозный труд. В некоторых письмах пришлось сделать малые сокращения ради оптимизации текста и смягчения критики недоброжелателей…

Толя!

Ничего пока не пишу – весь выписан в «Русском лесе» – уже есть 300 страниц («Первая тропа» – 100 стр. и «Дом» – 200 стр.). Ещё надо родить «мирный договор» и «Уроки жизни» – это на страниц 200.

Жду со дня на день разрешений в Финляндию. Сначала, оказывается, не давали. Пришлось обращаться к руководству МГК КПСС – вроде что-то сдвинулось. Дело, конечно, не в Финляндии, а в позиции моей (нашей) и позиции тех чиновников, которые распоряжаются от имени страны. Я так и написал: «До каких пор мы будем позорить нашу землю?» Так что ни земляники, ни голавлей из реки Устье пока и не видно.

Работаю до умопомрачения – сегодня написал страниц 13, за три предыдущих дня написал (родил), выправил и перепечатал начисто целый научный трактат под названием «Луг». Сегодня главой «Соха и берестяная кошелка» и закончил две части книги.

Сегодня же получил твои письма с газетами. Галя читает твою газету с большим интересом, чем «Правду» и «Советскую Россию». Говорит: «Тут хоть все прямо и всё русским языком без жидовских штучек!» Так что гордись: твоя газета по национальной принадлежности на первом месте среди «Правды», «Сов. России», «Комсомолки», «Лит. России», «Московского литератора» (эти газеты мы выписываем).

Посылаю листочки из «Современника». Пробую теперь рецензиями утвердить свою позицию (по-другому не дают). Со дня на день жду статью свою в «Правде» – обозвали её «Пока не роса». Но может и не быть. В «Современнике» меня проглядели, в «Правде» выловят в таком случае. Но это шутка. Пиши почаще. От Андронова пока ничего нет.

Поклон милой Галке-наседке! Обнимаю.

Твой А. Онегов.

25 июня 1986 года.

Милые Галя и Толя!

Спасибо за прием в Борисоглебском – это в первую очередь! Во вторую: адрес поэта Соколова Владимира Николаевича (для Кости Васильева)…

В-третьих, поезд «Москва-Псков» идет с Ленинградского вокзала в 19 часов 45 мин. Ежедневно. № поезда 668.

В-четвертых, посылаю тебе кусочек из «Русского леса» (меньше вырезать не смог). Посмотри: может быть, покажешь как-то и в «Юности». Подойдет, нарежу и про баню, и про лошадь, и т. д. Это отрывочки из книги «Русский лес». Серия «Отечество». Издательство «Молодая гвардия», план издания – 1988 год. Работу заканчиваю. Так можешь и сказать в предисловии.

В-пятых, сейчас началось в Москве движение: оценивать литературу и писать письма в Госкомиздат СССР с просьбой что-то переиздать. Написали даже письмо с просьбой переиздать «Школу юннатов. Наши пернатые друзья и соседи»… Так что, есть возможность отличиться. Председатель Госкомиздата – Ненашев Михаил Федорович. Пошли газету с Гарькиной статьей, поблагодари от имени читателей за переиздание «Школы юннатов. Твой огород». Скажи, что очень мало для страны – 100 000 экземпляров, что в момент перестройки надо перестраиваться и Госкомиздату, и брать в практику – тиражировать и тиражировать нужные людям, отвечающие нашей идеологии и тут же раскупаемые книги.

Предложи – попробуйте переиздать «Птиц» (Школа юннатов). Тут можешь подключить и свой боевой отряд. Иначе вообще ничего не будет – по издательствам я уже успел после Борисоглебского походить. Всё то же самое.

Ну, вот вроде пока и всё. Пиши! Обнимаю. А. Онегов. Всем боевой привет!

Сентябрь, 1986 год.

Толя!

Ты писал, что «Юность» желает со мной поговорить.

Может быть, они пришлют мне какие-то вопросы, и я на них отвечу? А то я не вижу сегодня (до Нового года) возможности побывать в Ярославле. Нет возможности даже в лес на полдня смотаться.

Надо сдавать «Русский лес».

Пришел заказ из Тулы на «лекции по огородничеству». Каждый день где-нибудь война за жизнь (не за свою личную, конечно). Семинар 11 ноября по Минину и Пожарскому был – читал твою «грамотку» и подбодрил Москву – раньше из Москвы грамотки посылали, а теперь наоборот. Всё пока ничего – надо воевать дальше на всех фронтах. Мартышина видел – по-моему, у них суета с Любомудровым по поводу Пирожкова. Это не стоит внимания. Вот твоя драка за землю и жизнь – это дело.

Читал сегодня твою газетку летнюю про В. М. Дорофеичева – ведь то, что ты там говоришь, никто в московской прессе сказать не дает. Это и о «борьбе за формирование нравственного здоровья общества», и о «борьбе против людей с социально поврежденным сознанием». Держись и дальше! Людей собирайте!

А «Юности» скажи, что я готов сделать для них всё, что потребуется.

Сейчас много говорю о философии земли – 19-го в институте философии академии наук буду делать доклад с таким вот названием — «Философия земли».

Пусть из «Юности» напишут мне.

Твой А. Онегов.

21 ноября 1986 года.

Здравствуй, милый Толя!

Вчера у меня вечером был Володя Мартышин с Татьяной – сидели долго, они мне настроение поднимали. Я что-то скис – много работал в прошлом году, да и в этом – написал «Русский лес», только что ответ в Тулу почти 8 листов книги «Школа юннатов. Твой огород», и так по мелочам что-то делаю. Вот и скис – желудок скрутило, сердце. Не могу на машинке печатать и пять минут – начинаются боли в желудке и рвоты. Вот и молчал.

Володя пришел ко мне в гости, а тут как раз твоё послание с газетами – вот удружил-то. Галя моя так и велела тебе передать, чтобы ты сидел и знал, что главней тебя на Руси с твоей газетой и твоими ополченцами-борисоглебцами нет никого! И я к ней присоединяюсь. Делаешь ты такое дело, до которого ни одной московской газете не подняться. Правда, и они иногда что-то делают, но делают иногда, а дальше сами же себя размазывают киселем по мискам. А твоя газета настолько цельна, что и хвалить трудно. Галке привет и поклон. Скажи, чтобы день и ночь писала о коммунистах, с которых можно брать пример. Здесь она для партии и для страны одна может сделать больше, чем вся партийная пресса. Пусть вынимает честную душу из тех коммунистов, в каких она осталась, и демонстрирует эту честную душу народу. Сейчас надо писать тут не столько о производственных успехах, сколько о том, как люди хранят свою честность, чистоту. О матери своей напиши, как она дояркой работала, как и сейчас у неё душа болит о коровах, когда они ревут некормленные.

Вот так и поднимайте на щит лучшие человеческие качества, сохранившиеся в людях. Поднимайте людей, которые не умеют воровать, врать – и они через вас с Галиной станут для борисоглебцев святыми. Бойцов поднимайте – пусть и в малой борьбе, но бойцов. Толя, сейчас судьба жизни, земли, детей решается у вас, на земле, где корни наши народные обнажены нашими врагами, перемолочены тракторными гусеницами, залиты соляркой, заплеваны пьяной блевотиной (а Косте Васильеву мои слова к нему покажи по черновику – пусть знает, что на него Россия может глядеть, если сам зрение не потеряет от вина!).

У нас в Москве идет драка за проект памятника на Поклонной горе – драка идет мощная, умная с нашей стороны. Начали драку за чистоту воспитания детей. Но тут и наши говно-русопяты слиняли. Помнишь, я тебе говорил о материале в «Нашем современнике», где я, отмечая книжечку, изданную в Ленинграде, громил природоведческую литературу? Так вот дней несколько тому назад был я в «Нашем современнике» и пришел оттуда совсем больным – из 17 страниц моей работы оставили что-то 4–5… Ужас – тут-то сердце и побежало у меня не в ту сторону. Сделали такое дерьмо. А почему? А потому, чтобы не выпустить вперед нашей серятины что-то такое, на фоне чего эта серятина вдруг станет ещё серее. Вот тебе и радетели за Русь, за землю. Да и те 4–5 страниц, что остались, не идут пока ни в какой номер. Вот, Толя, и вся борьба.

Вот вчера с Мартышиным мы и думали, из каких пушек стрелять по врагам. Будем его газету укреплять. Что-то о детишках обещает сделать «Работница», отправил два больших материала в «Советскую Россию» – по сельскому хозяйству. Есть разговор, что уйдет из «Правды» Афанасьев. А главное, у нас остается устная публицистика. С неделю тому назад выступал перед драматургами и режиссерами российских театров – рассказал им, что такое высокое искусство и как жить дальше на земле. Вроде слушали. Через неделю буду выступать перед участниками московской городской комсомольской конференции – пригласили рассказать о России и о жизни. В начале марта поеду в Киев, к Дружине охраны природы – они собирают там всесоюзное совещание на предмет организации зеленого движения. И ещё при московском городском отделении ВООПИКа создана теперь секция пропаганды – меня назначили её председателем – с осени начнем выступать по рабочим аудиториям Москвы. «Память» готовит вечер по музыке! Следом предложу им вечер по педагогике. Словом, гул идет. Растормошили ребята из «Памяти» немного Ленинград – там теперь орут: давай Россию!

Так что, Толя, ты держись! Вся надежда только на тебя. Пиши, как настроение? Будут ли отклики на моё обращение? Напиши – я очень волнуюсь. Достанет ли хоть чуть-чуть людей? А?

Мартышин говорил, что ты что-то задумал с «Советской Россией»? Я звонил тебе, но на месте не застал. Задумывай всё и все пробуй – сейчас такая жизнь – это пусть у японцев зайцу молятся в 1987 году, а мы будем помнить ещё год русского медведя! Долго он спал, долго его держали в берлоге, обложенного со всех сторон ящиками с бормотухой. Проснулся Миша! Ну, а теперь посмотрим – ведь медведь сразу по весне свой прежний дом и не занимает – он сначала на зеленях откармливается. Сейчас там и начали пастись. Ну, а уж отъестся чуть-чуть, тогда уж и видно будет.

Держи, Толя, в себе здоровый дух! Помни семью – это укрепляет во всех драках. Есть ли новости из журнала «Молодая гвардия»? Отпиши. Наташу Михайлову, увы, в «Работнице» не опубликуют пока, но это совсем не потому, что она плохая – там тоже впереди с красными книжечками, как за черной икрой.

Пиши. Спасибо за газеты. Пришли ещё, если можешь!

Твой А. Онегов.

Опять живот разболелся – вот паразит!

31 января 1987 года.

Здравствуй, дорогой Толя!

Вчера вернулся я наконец в Москву, получил твои газеты и письма. Сразу отвечаю тебе относительно книг. Максимов и тот, и другой у меня есть, а вот леших из Восточной Сибири заполучить заманчиво. И книжечку о растениях не выкидывай. Хорошо? Очень может быть, что в самое ближайшее время буду у тебя. Но раньше предстоит в Москве новая война.

«Огоньковские» шутки не прошли даром, и «Молодая гвардия» начала хамство с «Русским лесом». Приехал, а у меня на столе письмо, где предложено сначала снять само название «Русский лес» и придумать новое и т. д. И ещё новость: после блестящей рецензии на рукопись – рукопись снова послали на рецензию московскому критику, видимо, какому-нибудь иудушке, ибо из редакции, видимо, ушла Антипина и за неё руководит всем некая Т. Костина, вредная бабешка. Вот и драка, даже кровавая, впереди.

В «Нашем современнике» схамили, сняли решительно всё: было около 13 страниц, оставили одни сопли, сняли все фамилии и т. д. Словом, и тут дерьмо. Единственная радость: «Мурзилка» в № 8 опубликовала мой старенький рассказик «Ежик». Напечатали его хорошо. Чем и счастлив. За лето набралось достаточно милых писем от незнакомых людей, благодарят за книгу «Школа юннатов. Твой огород». Этим тоже счастлив. Оказывается, кроме письма в «Огонек», на меня написали и письмо в ЦК КПСС на имя Яковлева, где на многих страницах вроде бы перечислили мои грехи. Мне об этом письме ЦК не сообщало, но в ВООПИКе это письмо было и за меня там вроде бы отвечали. Коротич на мой запрос, откуда они взяли мое членство в «Памяти», пока молчит. Ну, вот вроде и все большие новости. Так что жизни-работы у нас никакой нет. В чём-то тебе завидую: ты хоть можешь с людьми говорить, а я и этого не могу. Ну, ладно – пока ни одной битвы я не проигрывал, начнем и эту.

Все издательства, каким положено было со мной по закону сейчас разговаривать о моих книгах («Современник», «Советский писатель»), молчат. Все вообще отсиживаются, ждут, как ненцы, когда тайга вверху отшумится. Этот анекдот мне рассказали в глухой деревне совсем недавно: приехал ненец на заседание Верховного Совета СССР, а его и спрашивают: «Ну, как вы, ненцы, знаете, что такое перестройка?» Отвечает ненец: «Знаем! Перестройка это как тайга: вверху шумит-шумит, а внизу тихо-тихо». Вот такая жизнь сейчас и в тех местах, какие я посмотрел за это лето. Народ безмолвствует. Бесовщина звереет и визжит, пачкая всё и вся грязью. И вся пресса-печать так или иначе в руках у этой мерзости. Нынче вот Боровик прихватил историческую тему, чтобы не дать никакой иной «Памяти» трактовать эту тему как-то иначе. А куда мы денем многие миллионы русских (и еже с ними) людей, уничтоженных за годы с 1917 года (не на войне, а в мирное время)? А разрушенное сельское хозяйство страны, уничтоженное крестьянство, погибшую землю? А спившийся народ, которому и поныне никто не дает права не пить вино – возят и спаивают? А детские души, загубленные не во чреве матери, а в школах? Куда денем дебилов не от рождения, а от педагогики? Тебя вот куда деть с твоими талантами-способностями, с твоим обостренным чувством справедливости, но не вышедшим рылом в калашный ряд? Ведь потрись ты с московскими спидунами (соответствующие им лица мужского пола), откажись от своих бабушек и дедушек, от своей умирающей реки, от леса своего, и печатали бы тебя разные суки – Калашниковы, да ещё в постель бы приглашали. И был бы ты у нас по Москве дурачком-пьяницей (с точки зрения народа русского). Но книжечку тебе одну-другую подарили бы. А так жди, дожидай.

Так что, радуйся, что есть у тебя твоя газета, есть ярославские газеты. Есть не потерянная чистота жизни, радуйся, что не трясет тебя при виде задранной юбки, что не таскаешься ты с разной пьянью по блядям. Радуйся, но спросить с нашего господствующего навоза не забудь, кому и за что отдали они души вот таких же, как ты, родившихся у чистых родников русской земли? И не спросим, все погибнем. Вот этого спроса-то все и боятся. В Карелии в этом году в Кондопожском районе проводили избирательный эксперимент, голосовали не за одного, а за двух депутатов. Ну, и всех начальников, включая первого секретаря, никуда и не выбрали. А думали, что в Кондопоге народ дурак совсем. Все.