Текст книги "Лесная избушка Анатолия Онегова"

Печатать меня не печатают и не будут дальше, так что и тут мне делить нечего ни с кем. У меня одна правда – земля. И картошку она мне нарастила, и морковь, и кабачки, и тыквы, и лук с чесноком. Бог даст, так на будущий год и мед-сахар будет. И забью я болт на все литературные дрязги совсем и буду думать, как самому себя печатать. Вот напечатал кусочек «Литературный альманах», я и рад. Напечатал рукописный журнал «Земля» моё письмо по АЭС – тоже рад. Это всё честно, без гонораров. А потому и рад.

Ну все, Толя.

Пиши. И книжечку пошли, если сможешь (ценной бандеролью – рубль стоит, но книжечку сохранят, не стащат). И жене своей, Галке-умнице, поклонись, и ребятишек построжи ласково от моего имени… Поклон маме и папе, и бабушке, конечно, особый поклон. Как там она? Как здоровье её? Скажи, что помню её всегда и её, и домик её, и садик её с черноплодной рябиной. И пусть живет долго и не болеет.

Ну, вот и всё. Пиши.

Твой А. Онегов.

И пчеловоду, другу своему (забыл, как звать) привет большой передай. Скажи, что мелисса его растет очень хорошо. И пчелки её любят. Пиши. Не забывай. А. Онегов.

Толя, в письме, поди, куча ошибок и описок. Не ругай. Ладно? Не правлю. Сил нет читать свою писанину. Но это я не от неаккуратности.

7 сентября 1989 года.

Милый Толя!

Получил сегодня твоё письмо. С выборами ты меня действительно озадачил. Но я думаю так: если что получится, то за землю постоять можно будет. Раз она у нас в сиротстве.

Сообщаю данные.

Агальцов Анатолий Сергеевич (А. Онегов – мой псевдоним).

Родился в Москве в 1934 году 15 октября. Осенью 1942 года пошел учиться в сельскую школу в селе Полазна Пермской области. В 1952 году закончил с серебряной медалью Московскую среднюю школу № 665.

С 1952 по 1958 – студент Московского авиационного института им. С. Орджоникидзе. Закончил образование с отличием по специальности «инженер-механик по самолетостроению» 1958–1965 гг. – работал в опытном конструкторском бюро Министерства авиационной промышленности. Закончил работу в должности начальника бригады (лаборатории) в отделе испытаний.

1964–1965 гг. – учеба на вечернем отделении биолого-почвенного факультета МГУ.

С 1965 г. – профессиональный литератор, писатель-натуралист. Член Союза писателей СССР. С 1971 по 1983 гг. – автор всесоюзной радиопередачи «Школа юннатов». Автор книг о природе, земле, адресованных детям и взрослым.

1983–1985 – руководил работой природоведческой комиссии Московского отделения Союза писателей СССР, которая вела борьбу с проектами переброски части стока северных рек на юг. Член Президиума Московского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Член Московского отделения Комитета по спасению Волги. Активно выступает против строительства АЭС и АТЭЦ.

Выступает за трезвый образ жизни. За восстановление крестьянских хозяйств. Занимается активно огородничеством, садоводством, пчеловодством. Занимается практической работой (в рамках ВООПИКа) по восстановлению жизни в погибших деревнях. Горячо сочувствует церкви и верующим. Крещен в 1941 году в возрасте 7 лет в селе Полазна Пермской области.

Выступает за национальное равноправие, против термина «малые народы». Все народы великие независимо от их численности. Каждому народу должно быть предоставлено неограниченное право развиваться, прежде всего духовно.

Против частной собственности.

Выступает за ликвидацию пропасти между бедными и богатыми в нашей стране. Стоит за общество социальной справедливости!

Остальное сам придумай…

Толя! С домами всё ясно. Лови дом в деревушке Осипово и Павлове селе. Тут же покупаем.

Есть у меня ещё один добрый человек (борец за Россию – очень даже борец). Он, правда, пожилой человек. И через пару лет уйдет на пенсию. Ему подыскали что-то под Ростовом, но он мечтает о твоих местах. После этого письма я с ним переговорю, и он тебе напишет, сославшись на меня. Это – Ожиганов Владимир Федорович.

Пока всё. Я где-то простудился и кашляю. Ужасно. За газету спасибо. Поклон семье.

Может, в Москве появишься, то ночевать приезжай ко мне. Тогда и поговорим. С «Советской Россией» пока тихо, а в «Нечерноземье» всё вроде бы идет!

Толя, милый!

Если меня зарегистрируют, то планируй наши с тобой совместные встречи с избирателями по тем районам, по которым ты будешь избираться. Будем выступать тандемом! Единым блоком!

Посылаю корм для рыбок, долг (книги) и возвращаю книгу твою.

Дай знать, как пройдет регистрация!

Твой А. Онегов.

18 ноября 1989 года.

Женат. Двое детей: сын 1969 года рождения, студент МГПИ, сын, 1976 года рождения, ученик средней школы.

Здравствуй, Толя!

Пишу тебе следом ещё одно письмишко. Скоро станут вводить рынок. И весь упор собираются делать на акционерные предприятия.

Акционерные предприятия бывают двух видов:

1) Акции продаются только работникам предприятия (даже по наследству не передаются – ушел с работы, сдал акции и получил деньги). Это социально справедливый принцип и буржуазию он не плодит. Такой нам более-менее приемлем.

2) Акции продаются всем – а далее: вообще продаются на бирже. (За это бьются все наши жиды-экономисты.) Таким образом можно будет всем жуликам не только легализовать свои деньги, но и управлять через акции предприятиями, не работая там. Так Англия может скупить Америку и наоборот. Это жуткий путь уничтожения любой национальной промышленности и т. д. Это путь сионистов и абсолютной власти. И этого допустить в России нельзя!!! Но все наши жидо-экономисты только таким путем и видят акционерные дела. (В финских строительных фирмах – о других просто не знаю – именно первый путь!!! То есть, там люди понимают, что такое национальная экономика, и бесам не продаются. Кстати, в Финляндии иностранец не может владеть землей.)

Толя! За этим надо очень внимательно следить!

Путь же спасения финансов: реформа денег при активной поддержке трудящегося люда. Реформа жёсткая, с отметкой в паспорте и с декларацией. Так жуликов и укоротить можно. А дальше только вводить рынок. Иначе сомнут.

Теперь о рынке. Это сразу скачок цен – в Польше у детишек на уроках голодные обмороки. Рынок снизит потребление продовольственных товаров минимум на 30 %. Жиды голодать не будут. Будут не получать качественную пищу наши дети. Снова геноцид!!! Социальная защищенность? Это активная работа органов соцобеспечения. Это всех надо взять на учет, всем что-то выдать. Здесь органам соцобеспечения надо вертеться. То есть наша с тобой защита будет зависеть не только от законов по защите, но и от качества работы аппарата соцобеспечения. Того самого, бюрократического. Сможем ли мы при нашей спящей бюрократии оперативно всем помогать? Бардак будет тот ещё. И если сегодня очереди за колбасой, то будут очереди за пособиями и за работой. А это очереди более страшные. В них не до шуток.

Безработица? Нерентабельными станут многие предприятия. Как крайность: нерентабельна школа (вводи платные школы, тогда рентабельно), нерентабельны все соцбыты, включая пекарни, рабочие столовые. А на деле будут закрываться все: шахты, совхозы и т. д. Ибо стихия денег безумна, а тем более что у нас управляют ей далеко не патриотичные кадры – у патриотов денег нет. А безработица – это деклассирование и преступность. Тут мы схватим такого, какого Россия не видела даже в самые лихие времена Соловья Разбойника. А это всё будет реальностью с введением хозрасчета и рынка. У нас, кстати, вся оборонная промышленность работала без внутренней конкуренции и не под пистолетами, и догоняла и перегоняла Запад шутя. (Это просто информация для размышления). А главное, Толя, не допускать второй вариант акционерных предприятий в России.

А. Онегов.

18 мая 1990 года.

Грешневикову А. Н., депутату Верховного Совета РСФСР, члену Комитета по вопросам экологии и рационального использования природных ресурсов.

Уважаемый Анатолий Николаевич!

В газете «Московский литератор» 28 сентября 1990 года опубликован материал «Мужские игры на свежем воздухе». Этот материал (автор О. Шемтов) перепечатан из газеты «Утро Юрмолы». В материале идет речь о том, что Б. Н. Ельцин, находясь на отдыхе в Юрмале, вместе с руководителем Латвии А. Горбуновым 21 июля 1990 года посетил Тирельские леса, довольно давно превращенные в «охотничий парк для нужд высшей номенклатуры». Здесь, согласно материалу «Мужские игры», и состоялось очередная высокопоставленная охота на кабанов, соответствующим образом обставленная, активное участие в которой принял Б. Н. Ельцин. После этой высокопоставленной охоты автор материала «Мужские игры» поинтересовался у руководителей охотничьего хозяйства: можно ли и ему поохотиться сейчас в том хозяйстве, где только что охотился Б. Н. Ельцин, и получил ответ: «Нет проблем. Охотничий сезон начинается 1 сентября. Кабан – две тысячи немецких марок. Лось – от 2 до 30 тысяч, в зависимости от величины рогов».

Как следует из материала «Мужские игры» Б. Н. Ельцин оказался ещё и браконьером, так как охотился в то время (21 июля), когда охота была закрыта (начало сезона охоты – 1 сентября). Приведенные факты не могут не волновать меня, как писателя-натуралиста, который всю свою жизнь был защитником природы. Я уверен, что знать истину надо не только мне. Тем более что вся политическая карьера Б. Н. Ельцина построена на критике т. н. привилегий, в которые, разумеется, входит и высокопоставленная охота.

Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой сделать депутатский запрос по поводу материала «Мужские игры на свежем воздухе». Думаю, что такой шаг необходим, чтобы либо привлечь газету и автора за клевету, либо сделать соответствующие выводы о человеке, который надеется стать президентом России (со слов самого Б. Н. Ельцина, только что избранного председателем Верховного Совета РСФСР).

Прошу ответить мне по принятому вами решению, чтобы я мог дальше поднимать волнующий меня вопрос.

А. Онегов, писатель-натуралист.

10 ноября 1990 года.

Задолго до начала выборной кампании Анатолий Онегов строго-настрого наказывал мне: не вступай в партию коммунистов, из неё выходят лучшие люди! Причем, писал дважды. Писал утвердительно: «Сейчас из неё бегут лучшие силы!» Тогда эти слова в письме я пропустил мимо своего внимания, наверное, потому что они не имели для меня никакого значения. Во-первых, я никогда и не собирался вступать в ряды КПСС – слишком много видел разоренных деревень с тружениками-кулаками, православных церквушек, дворянских и помещичьих усадеб, памятников истории и культуры. У меня были свои разногласия с политикой правящей власти. Но были и свои предложения, как её перестроить с учетом национальных традиций, возрождения исторических и духовных ценностей, построения нефальшивого социального государства. Во-вторых, я не был активным антикоммунистом, тем более, диссидентом, и знал, что сам Онегов тоже не был противником советской власти, наоборот, защищал её от всяческой космополитической шушеры.

Так сложилось, что среди десятка моих конкурентов на выборах в Верховный Совет РСФСР беспартийным оказался один я, но именно у меня, у единственного, в программе значился пункт – о создании в России коммунистической партии РСФСР. На всех встречах с избирателями пустоголовые коммунисты-кандидаты, даже первый секретарь Большесельского райкома КПСС, молчали о том, почему во всех республиках есть свои компартии, а в России нет. Я же выступал с предложением исправить эту преступную ошибку.

И когда меня избрали народным депутатом РСФСР, в журнале Центрального комитета КПСС «Партийная жизнь» вдруг вышла статья Анатолия Онегова «Хватит отсиживаться», в которой он, как «русский писатель, беспартийный», высказал переживание за судьбу партии. Описывая, как лучшие руководители совхозов и леспромхоза в Карелии бежали от произвола чиновников со своей земли, он вдруг обронил вскользь фразу, несправедливо задевающую меня: «В Ярославской области мой ученик-журналист стал депутатом России, построив свою предвыборную программу на войне с партией».

На мой вопрос, видел ли он мою предвыборную программу и где в ней сказано про войну с партией, последовал обескураживающий ответ: «Ну, ты же беспартийным шел на выборы. Наверняка, партию ругал?!» «Нет, – говорю, – не ругал. А директора-коммуниста Казанкина из совхоза “Вощажниковский” и первого секретаря райкома партии Лбова мы вместе с вами критиковали, и так усердно критиковали за скотское отношение к людям, что вы написали о том противостоянии разгромную пьесу “Сельский сход”».

Онегов нехотя извинился. Оттого «нехотя», что неожиданно попал врасплох, понял свою неправоту. Моя же рассерженность на несправедливость связана была не с тем, что она касалась меня, у меня уже был выработан определенный иммунитет против критики, а с тем, что она исходила от дорогого мне человека, от писателя, с которого давно брал пример. К тому же известно было, что Онегов переживал из-за своей неудачи на выборах. Наши борисоглебские предприятия и учреждения выдвинули в депутаты меня по одному округу, а Онегова – по другому. Но он не прошел регистрацию… Казалось, неприятный осадок должен был быть вымощен опять же на чиновниках, зарубивших выход писателя на выборную дистанцию, а не на мне, одержавшем убедительную победу, в которую не очень-то, выходит, верил сам учитель. Случилось вот и такое. А что касается его позиции по защите партии коммунистов, изложенной в статье, то она с годами заметно изменилась. Да она и не могла не измениться – вся творческая и гражданская деятельность Онегова была направлена на сохранение крестьянского уклада жизни, основанного на уважении законов природы, и сколь много не прикладывал он сил, энергии и здоровья для возрождения русской деревни, но ничего сделать не мог, так как основы её гибельного разрушения были заложены при власти коммунистов.

После того, как я стал народным депутатом РСФСР, а затем и депутатом Государственной Думы России многих созывов мои отношения с Анатолием Онеговым, слава Богу, сохранили дружеский характер и не выливались в официальщину, хотя первое время всё же были натянутыми. По признанию жены писателя Галины Алексеевны, он с трудом привыкал к тому, что его ученик обошел учителя. Но когда в центре Москвы Ельцин расстрелял из танков парламент, а я встал на защиту Конституции, затем издал книгу «Расстрелянный парламент», широко разлетевшуюся по стране, Онегов приобнял меня и произнес слова одобрения… А Галина Алексеевна потом заметила: он гордится, что у него такой ученик.

Рад был и я тому, что учитель поверил в мои силы и способности, и после тяжелых выборных кампаний признавал справедливость побед. А когда между нами возникали недомолвки и возникали по его вине, то он старался признавать свои ошибки. Пусть осторожно, нехотя, скромно, но признавал. Таков характер – суровый, принципиальный. Ну, а я свои ошибки осознавал тяжелее, обязательно приезжал к нему просить прощение и потом долго, искренне переживал.

Фермер из деревни Гора Сипягина

Вряд ли писатель Анатолий Онегов мечтал стать фермером. За арендный подряд выступал последовательно. Поддерживал политику создания семейных ферм. Много встреч провел с правительственными чиновниками задолго до принятия закона о земле – пытался раскрыть преимущества аренды перед куплей-продажей земли, убедить сохранить коллективные хозяйства при условии их реорганизации. Ещё больше из-под пера писателя вышло статей, разъясняющих, кто и как в русских регионах должен заниматься вопросами поселения людей на земле, какие критерии знания земли должны предъявляться людям при выделении им минимального крестьянского надела. Для Онегова было неприемлемо развитие фермерского движения по американскому типу, выделение фермерам громадного количества земли, потому он предлагал аграрную реформу начать с выделения арендаторам того небольшого количества земли, которое в состоянии обработать семья. А как только семья встанет на ноги, она может взять ещё несколько гектаров земли в аренду, причём, в бессрочную аренду, с правом наследования. Ежели человек пожелает стать фермером, то его хозяйство должно создаваться, прежде всего, на землях, которые выведены из сельскохозяйственного оборота.

Судьба писателя-натуралиста распорядилась самым неожиданным и необычным образом: выступая за сохранение коллективных форм хозяйствования на земле и против частной собственности на неё, он сам стал главой фермерского хозяйства.

Хотя я ничего неожиданного, а тем более предосудительного в этом поступке не видел. Несколько лет подряд мы вместе боролись за возвращение на землю подлинного хозяина. Выступая в колхозах и совхозах, пройдя сотни километров по сельским дорогам, мы отмечали, что всё больше и больше некогда пашенных земель зарастает сорняками, а деревни обезлюдивают. Нужны были срочные спасительные программы. Но власть боялась признавать трагедию, боялась обсуждать её и искать пути возрождения. Зато мы с Онеговым этой важной теме – как вернуть хозяина земле – посвятили не одну публикацию в районной газете «Новое время». Важность её заметили в столичном издательстве «Советская Россия» и предложили переиздать наши беседы отдельной книгой. Таким образом, задолго до принятия российского закона о земельной реформе, в 1990 году вышел программный труд Анатолия Онегова «Слово за людей и землю», где были отражены не только проблемы русской нечерноземной деревни, но и предложены идеи возрождения и обновления всей сельской жизни.

Предлагая альтернативный путь развития сельского хозяйства, Онегов задумчиво размышлял: «Для общего определения такого пути, видимо, необходимо обратиться прежде всего к опыту отношения к земле нашего предка, русского крестьянина, создавшего достаточно устойчивую и экологически чистую систему хозяйствования на земле (хозяйство на Русском Севере, имеющее многовековую историю, например, строилось по такой схеме: один гектар пашни – два гектара луга, пашня – зерно, луг – сено для скотины, которая обеспечивала пашню удобрениями). С тем, чтобы, приняв в качестве основного показателя прогресса общества способность сохранять (а там и повышать) естественное плодородие почвы и таким путем поддерживать высокое качество жизни, перейти к проектированию оптимальных эколого-экономических систем хозяйствования на земле».

Наши беседы о развитии арендного подряда и семейных ферм, о чувстве зависимости от земли, присущем русскому крестьянину, к сожалению, правительственные чиновники проигнорировали. Наверное, я был последним политиком, депутатом Верховного Совета РСФСР, избранным в начале крупномасштабной земельной реформы, который последовательно отстаивал идеи Онегова. Только неисправимый оптимист и законченный упрямец мог распространять в зале заседания депутатского съезда книгу «Слово за людей и землю», и читать вслух задевающие за живое страницы, как это делал я: «Крестьянское чувство хранится в человеке столь долго, сколь долго имеет он возможность обращать это чувство к самой земле, укреплять, поддерживать его землей. Крестьянин, удаленный из общественного производства и ставший в этой сфере лишь сельскохозяйственным рабочим, оставался по-прежнему крестьянином в своём домашнем хозяйстве – здесь, на приусадебных участках, в личных садах, возле домашней скотины, на пасеке, до сих пор богато хранятся прежние чувства и очень многие прежние знания земли. И потенциал этот до сих пор велик! Велико и чувство земли в русском человеке, живущем сейчас в городе, – пример тому те же коллективные сады-огороды, материализовавшие для многих горожан их генетическую привязанность к живой земле, и т. д. Так что наш крестьянский опыт вполне реально существует и в нашей сегодняшней урбанизированной жизни, что также является гарантией успеха восстановления-строительства естественных отношений с землей-жизнью на сегодняшнем этапе развития знаний природы».

Наверное, вот это крестьянское чувство, хранящееся в душе писателя Анатолия Онегова, подвигло его испытать себя в роли фермера. Зная блестяще историю русского земледелия, имея опыт возделывания садов и огородов на северной карельской земле, выпустив не один десяток книг о бережном отношении к трудовым, нравственным и духовным традициям крестьянства, он хотел, с одной стороны, показать пример умелого и рачительного хозяйствования на земле и своим примером позвать жить в деревни других, а с другой стороны, – обрести для себя тот последний живой деревенский островок, о котором мечтал с детства, как о пристанище души и как о творческой усадьбе-мастерской, позволяющей плодотворно работать над книгами о культуре земледелия.

Была у Онегова ещё одна возможность повлиять на ход развития аграрной реформы, предусматривающей передел земли, – это стать народным депутатом РСФСР. В нашей Ярославской области было десять избирательных округов, в одном трудовые коллективы Борисоглебского района выдвинули меня, а в другом – Анатолия Онегова. Но я был зарегистрирован и впоследствии победил на выборах, а Онегов не прошел регистрацию.

Дорога к созданию фермерского хозяйства открылась Онегову только после того, как он поселился в Борисоглебском районе. Мечта купить в деревне домик была давней – ещё до обсуждения в стране проблем «перестройки по Горбачёву». Я водил писателя по деревням, окруженным лесами и реками, а он присматривался, спрашивал, нет ли свободного для продажи дома. Понравившиеся ему дома в деревне Реброво и селе Уславцево купить не удалось. Мои старания, как и поиски моих друзей Валентина Белоусова и Михаила Тихонова, заканчивались провалом. Тогда Онегов попросил мою жену Галину, работавшую редактором районной газеты «Новое время», следить за объявлениями о продаже домов в деревнях, а заодно интересоваться на эту тему у местных жителей. И так случилось, что Галине удалось разузнать о намерении одной семьи из деревни Гора Сипягина продать дом. Первоначальные переговоры шли трудно, так как хозяева то принимали решение о продаже, то передумывали. Но едва дали согласие, и Галина тотчас вызвала Онегова из Москвы… Вместо писателя, находящегося в те дни в Карельской тайге на Пелусозере, приехала его супруга – тоже Галина.

Рано утром они вышли пешком из поселка Борисоглебский в далекую деревню, так как автобусы туда не ходили. Красивый дом с палисадником, смотрящий окнами на раскидистые липы и просторные луга, был куплен сразу.

Усталые поиски тихого деревенского островка, переживания от неудач, постоянная хандра наконец-то ушли в прошлое. Переполненный счастьем и удачей приобретения, Онегов незамедлительно с берегов далекого карельского озера послал моей жене теплое письмо с трогательными словами благодарности:

Здравствуй, милая Галочка!

Вот уже с десять дней здесь, у нас на озере, наша Галя. С ней у нас и все подробности по части покупки дома в Горе Сипягине.

Милая Галочка, спасибо тебе за всё, за всё, что ты тут сделала. Так и считай, что ты этот дом мне и подарила. И, конечно, извини меня за все заботы, за все переживания, какие тут выпали на твою долю. И не сердись на меня за это. Хорошо?

Что у вас нового?

Дошли до меня слухи, что вы опять собираетесь переезжать в Ярославль. Так ли это? Ты уж в крайнем случае его туда одного отправь, а сама с ребятами не уезжай. А там и он сам обратно прибежит.

Я, честно говоря, не приветствую эти Толины побеги. Ничего великого из этого не будет. Писателем он может быть только в Борисоглебе – только тут его почва. А проболтается по городам и явится к нему боль: потерял время, не писал Родину. А тут уже катастрофа. И останется ему только числиться в номенклатуре. Вот такие мысли меня мучают.

Ещё раз спасибо тебе.

Твой А. Онегов.

8 июля 1990 года.

Обустройство жизни на новом месте шло не без трудностей. Если бревенчатый дом стоял крепко и не требовал особого ремонта, то крыша двора нуждалась в починке. Трудно и болезненно решался вопрос с оформлением земельного участка. Создавать фермерское хозяйство в границах огорода бывшей хозяйки не имело смысла. Для закладки сада, установки пасеки, разведения кур и гусей требовалась дополнительная земля. По расчетам Онегова, ему нужно было всего лишь сорок соток. На этот размер он и подал заявку. Однако местные чиновники выделили ему наполовину меньше.

И если бы Онегов не подключил меня, а я не был бы в то время народным депутатом Российской Федерации, то чиновники остались бы при своём решении, а у писателя провалился бы план создания крестьянского фермерского хозяйства.

Я долго размышлял и мучился над вопросом: как так могло случиться, что известный писатель, частый гость нашего района и вдруг оказался за бортом чиновничьего понимания и решения? Почему ему не помогли ни широкая известность в районе, ни его дискуссионные статьи и беседы о возрождении деревни, ни дружеское общение со многими местными жителями?! Обычно чиновники вредят из-за опасности как бы чего не вышло… Вот и тут всё оказалось гораздо проще и примитивнее – власть жила сама по себе, в собственном выдуманном мире, молчаливый народ сам по себе, нарождающийся фермер тоже сам по себе. Равнодушие к решению государства о проведении земельной реформы на местах было полное и откровенное. Но стоило мне пробить брешь в чиновничьей броне равнодушия и добиться справедливого распределения земли для писателя Онегова, как ко мне посыпались заявки от других писателей, нашедших в наших тихих деревушках спасение от московской суеты и загазованности, на получение земли в собственность. Интересным выглядел тот факт, что, будучи ярыми противниками частной собственности на землю, они первыми написали мне заявления о помощи в оформлении их земельных участков в собственность. Так, к примеру, я помог стать частниками писателям Сергею Лыкошину и Эдуарду Володину.

Не менее интересным был у меня разговор с председателем райисполкома Владимиром Кошониным о том, зачем писателю Онегову проводить эксперименты над собой, заводить фермерское хозяйство, в котором он, якобы, ничего не мыслит. Пришлось ему передать две газеты – районную «Новое время» и областную «Юность», в которых была опубликована моя беседа с писателем под названием «Землю – крестьянам» как раз с ответом на эти провокационные вопросы. Слово писателя было четким и выверенным: «Когда-то у меня была мечта – стать фермером. И я частенько разыгрывал для себя правила такого фермерства, сверял эти правила с мнением крестьян, а там присовокупил к ним и кое-что из опыта финского фермерства… На сколько лет давать землю? В своё время, чтобы не пугать оппонентов вечностью, я робко называл аренду сроком лет на десять. Но что можно сделать за десять лет фермеру? Развести гусей (в случае чего им легко свернуть шею и уйти с земли), кур, можно замахнуться и на овец. А вот для срока в десять лет я бы уже не стал разводить племенной крупный рогатый скот, не стал бы заводить и лошадь – такой короткий срок для серьезной работы не подходит. И саму землю за десять лет не восстановишь. Да и стоит ли восстанавливать, если вскоре эту землю у тебя отберут? В прошлом году в сельхозотделе ЦК КПСС мы уже согласно называли такие сроки аренды: двадцать пять, пятьдесят и семьдесят пять лет. Я думаю, что после этого и наша печать стала манипулировать подобными цифрами. Но и этот срок мал. Честное слово. Я хочу, чтобы кто-то из моих сыновей, а там и внуков отдал свою жизнь самому святому – родной земле. Я хочу, чтобы они множили труд отца, деда, чтобы росли людьми, хранящими самые важные наши связи – связи с живой землей. А такую мечту в сроки не заложишь. Поэтому я и говорю: земля должна быть передана крестьянину без оговоренных сроков (навечно) с обязательным правом наследования детьми и даже близкими родственниками (и даже кем-то не родным при условии завещания). Только тогда крестьянин будет знать, что труд его сохранится. Только тогда крестьянин и поднимется до самого высокого труда – созидания».

– Получается, наш писатель всю жизнь добивался-добивался, чтобы стать хозяином земли и наконец добился своего, – заключил Кошонин после прочтения газеты.

– Он добивался этого права для всех крестьян, – добавил я. – Так как видел спасение деревни и земли с приходом на неё трудолюбивого, знающего крестьянина, готового быть свободным хозяином.

Запрягшись в фермерскую телегу, Онегов смело потащил её по житейским ухабам и колдобинам. Приезжая навестить его, я видел, с каким тщанием и умением он обустраивает усадьбу, копает грядки, сажает яблони и вишни. Первые стычки и ссоры с соседом, пожелавшим оттяпать у него кусок земли и пометить своими колышками, пережил, хоть и нервно, но пережил. А как только стал делиться саженцами облепихи и смородины, привезенными из столичных питомников, так сразу сыскал у многих односельчан уважение и доверие. Навещать часто новоиспеченного фермера у меня не было возможности, так как ярославцы избирали меня каждый новый созыв – уже не народным депутатом РФ, а депутатом Государственной Думы России. Самые важные новости приходилось узнавать из его писем. Главным содержанием в них было одно – Анатолий Онегов прочно врастал в крестьянскую жизнь и глубоко пускал корни… Только раньше он писал, пробивая дорогу другим хозяевам земли: «Толя! Наш с тобой разговор об аренде уже пошел в материалы пленума ЦК КПСС по сельскому хозяйству». Внушительная коробка с такими письмами лежит у меня в архиве. Став фермером, писатель заботился уже о самом себе. Строки писем звучали так: «Еду в деревню валить лес, заготавливать дрова, вывозить навоз на огород и готовить дом к зиме».

В те трудные дни мало кто из друзей и коллег по перу понимал и поддерживал Онегова, а я гордился им. Приход его на землю был добровольным, желательным и дарил ему, кроме счастливых дней, ещё и возможность творить, опытничать, смотреть, как зарождается сад. Жила в нем и другая, более существенная и архиважная миссия – быть мужчиной, а значит, спасти семью от нищеты и голода. На какие гроши следовало жить, если книги в годы реформ Ельцина-Гайдара не издавались, гонорары не платились. Многие писатели, привыкшие в советское время кормиться за счет гонораров, обнищали, превратились в бомжей и впали в депрессию. Вместо того чтобы сменить профессию либо поехать, как писатели Анатолий Онегов и Михаил Тарковский, как киноактер Михаил Кононов, в деревню и посадить в огороде картошку-капусту, они начали ныть, ругаться, проклинать и власть, и страну. Дело доходило до суицидов и алкоголизма. Я с горечью узнавал про уход из жизни таких известных поэтов, как Юлия Друнина и Борис Примеров, которые не приняли либеральных реформ и не согласились менять образ жизни.