Текст книги "Под созвездием Большого Пса. Полукровка"

19

– Коль, это что же получается, наш Палкан по загону гуляет, так, что ли?

– И ты туда же. Тебя вслед за Дуськой послать или ещё подальше?

– Чего злишься? Не видишь, я сама не своя, там ведь действительно следы собачьи.

– Собачьи, точно, но не Палкана. Крупные следы, вдавлены в грунт глубоко. Не собака, а мамонт. Но вот как он с тушей назад перебирается, загадка. А может, он не один?

Николая осенила слабая догадка. Он вспомнил, что на тропе за забором они с Колькой видели два следа, оставленные собаками, но для него оказалось тайной, как собаки, даже если их много, смогли преодолеть забор фермы с поросёнком в зубах. Николай попытался ещё раз осмыслить всё увиденное, но расстроенная Лида встревала с вопросами и сбивала с мыслей.

– Значит, не Палкан по загону лазит?

– Ну хватит уже, не Палкан конечно, какой-то другой кобель, вот только он намного крупнее будет. Откуда этот гигант взялся?

– А как он в загон попадает, через забор, что ли, перелезает? – не унималась с вопросами жена.

– Да, действительно хитро. Вы с девками куда стебли травяные выбрасываете из выгула? А, то-то же, через забор и делу конец. Там такой трамплин организовали, что хоть на грузовике въезжай, грузи полный кузов поросятами и отваливай.

– Неужели по траве так вот можно?

– Я и сам думал, что не можно, а вот Палкан мне сегодня спектакль показал, прямо как Гамлет пред своей роднёй. Я зря ругал, он всё-таки молодец.

– Что за спектакль? И где сейчас Палкан?

– Обиделся на меня и ушёл куда-то. Придем домой посмотрим, он наверняка уже там.

20

Катерина Козикова после тяжёлого разговора на свиноферме по пути домой зашла в магазин, купить хлеб, сахар, немного халвы детям и так набрать кое-чего по мелочи. День тяжёлый, усталость валит с ног, и настроение хуже некуда, а тут Клавка-Сельмажка, продавец Сельмага, приставать стала с расспросами. Да так мягко стелила, выстраивала хитрые вопросные схемы, и сладострастно молвила, и искусно плела свою маленькую интрижку:

– Слушай, Кать, чё там у вас на ферме творится-то? Гутарють, нешто нечистая сила лютует, чё ли? Али брэшуть. Чё молчишь-то, кадысь воды в рот набравши.

Клавка – балагурка известная, что сорока в лесу, собирает она всякие сплетни, не зная ограничений. Закромов для их хранения Клавдия не имеет и никогда не имела, по этой простой причине мгновенно распространяет все до единой по селу, и движутся они после ускорения, которое получили от Клавы, со скоростью величайшей эпидемии. Смысловой «раскрас» каждой сплетне она придаёт настолько искусно, что ретрансляторам этих, с позволения сказать, новостей буквально нечего к ним добавить. Человек обычно даже анекдот пересказывает с прикрасами и каждый со своим неповторимым изыском, а сплетню Клавы передавали из уст в уста, соблюдая её интонацию и не искажая ни слова автора. Почему-то все считали это очень важным – не искажать сказанное этой безудержной сплетницей. «Армянское радио», «Радио Свобода» по сравнению с Сельмажкой жалкая пропаганда.

– Поросята у вас там испаряются без следа. Люди говорят, что волки завелись, а может, это оборотень объявился, а не волки? Вот поглядеть бы…

Клавка, как лиса, вкрадчивым голоском обрабатывала уставшую Катерину, будто бы считала её вороной, а пресловутым сыром в этой ситуации был бы рассказ о случившемся. Весьма искусно замаскированный капкан сработал, и из Катькиных уст не просто кусочек сыра выпал, а полилось целое сырное изобилие. Клавдия, опершись на прилавок, стояла с открытым ртом и, упиваясь услышанным, всё впитывала, схватывала, усекала, наматывала, огребала, хапала, записывала на корочку. Она уже находилась в предвкушении той славы, которая ожидает её после распространения этих сногсшибательных фактов. А Катюха всё пела и пела, в её голосе стали появляться артистические нотки, попытки пародирования чужого голоса и выражения лиц участников этих событий. Странно говорить, но Катерине ещё повезло, хотя бы в том, что в это время в магазин никто больше не вошёл, иначе получилась бы полная пресс-конференция. И всё же Козиковой после такой славы несдобровать…

– …Дуська и говорит: «Это твой Палкан, он волк, его зубов дело, да и точка, Лидка только рот раскрыла и ни гугу. А следов волчьих полон выгул».

В конце концов Катюша опомнилась, что разболтала чужую тайну, не на шутку испугалась и, прикусив себе губу, замолкла. Действительно, ведь слово не воробей, а вот влететь за него может, как за целого гуся. Но и это бы полбеды, а вот разглашение совхозной тайны, в которой замешано руководство хозяйства и работники фермы, – это посерьёзнее будет. Это коллективным порицанием пахнет. Катя, вдруг оценив случившееся, кинулась умолять Клавдию не разглашать сказанного ею. Даже заплакала в конце:

– Я ничего тебе не говорила, запомни, сболтнёшь кому, меня ж за Можай загонят, Клав, я тебя прошу – НИ-КО-МУ!

– Я что, Кать, я могила, будь в спокое, я ни-ни, – увидев Катины слёзы, пообещала Клава.

И Катя в это искренне поверила. Немного успокоившись, пошла домой, даже забыв заплатить за покупку. Клавдия следом вылетела из магазина и заголосила ей вдогонку:

– Кать, стой, а деньги, ты же не рассчиталась.

21

Любая ночь в предгорном селе прекрасна и вполне поэтична, но эта была всем ночам ночь. Трудный рабочий день, середина недели, всем хочется отдохнуть и расслабиться, а тут такие новости…

Спит посёлок, а сплетня чёрной чумовой заразой ползёт по нему, поглощая один дом за другим, одну трезвую голову за другой, от самогона пьяной. Грудных детей и великих пьяниц, обезумевших от алкоголя, эта новость не коснулась, но остальная часть населения к утру была в курсе всех подробностей, даже количество Катькиных слезинок, упавших на прилавок Клавкиного магазина, было в точности подсчитано. Катюха шла на работу как на эшафот, сгорая от стыда, с трудом переживая косые взгляды и насмешки, а главное, каждый встречный с ехидством пытался уточнить подробности:

– Катерина, сколько волков-то было в выгулах?

– Кать, скажи, потрохов не нашли за забором? Может, пустые бутылки из-под водяры валялись где.

Некоторые сельчане кидались совсем в другую крайность и трактовали её вчерашнюю болтовню по-своему:

– Катюха, молодец, так им, темнилам, и надо. Воруют по чём свет, а на волков кивают.

– Катька, в «Советскую Россию» пиши, сажать их всех нужно.

Ничего не понимала Катерина, кого сажать, за что сажать, но одно ей стало абсолютно ясно, что Клавка – подлюка, змеюка подколодная, хоть и клялась: «…я могила, будь в спокое, я ни-ни», а сама растрепала их разговор по всему селу.

– Ну, я ей устрою крейсер «Аврора» и Варфоломеевскую ночь в одном корыте, кудри её на кочергу накручу, костыли к ушам приложу, будет помнить меня во веки вечные.

Теперь представьте, каково было идти на работу Николаю с Лидой. Трудно перечислить все вопросы, на которые нужно было ответить прохожим. Николай, особо не утруждаясь, на все эти вопросы давал один и тот же ответ. Этот ответ нельзя было печатать в газетах, но задавать остальные вопросы у любопытных охота безвозвратно пропадала. В связи с этими событиями он был очень зол на саму Катьку, но не на неё одну.

– Прибью эту шмакодявку. Это же надо, за один вечер растрепать на всю вселенную.

– При чём тут Катерина, она дура, да и только, а вот Клавка – это известная стерва, она на всё село и растрепала.

– Обеих на одну сковородку посажу, воблы недосушенные, глаза бы мои на них не смотрели.

Трудно им было, Николаю с женой, дойти до фермы. Некоторые жители села специально меняли свои утренние маршруты, чтобы пересечься с ними и из любопытства порасспрашивать, а на самом деле позубоскалить, это и есть обычное поведение просвещённого сельского населения. Что и говорить, тяжелейшее утро, которое сулило не менее тяжёлый рабочий день.

«Сейчас с утра начальство нагрянет, начнётся процесс, по неприятностям схожий с процессом эпиляции волос на заднице без анестезии», – про себя подумал Николай, а Лида примерно то же самое прочла по виду его кислой физиономии.

Как ни жалко было работников свинофермы, но их неприятности меркли по сравнению с утренним маршрутом Евдокии Жириковой. Когда-то давным-давно в Греции был такой случай: известие об одержанной важной победе в столицу доставил один воин. Он прибежал к месту, произнёс «Победа» и скончался от перенапряжения сил. Воина этого прославили на века, а бег на такую дистанцию назвали марафонским. Это сегодня известно каждому, это знают даже дети. Дуська в это утро плелась на работу, будучи в полной уверенности, что доползёт до кабинета и тут же скончается, тоже от перенапряжения, но не физических сил, а моральных. Кто только не приставал к ней, каких только пакостей и колкостей в её адрес не швыряли, каких только пророчеств не сулили. Как она стерпела всё это, известно только ей и Господу Богу.

Не пройдя и половины своего пути к ферме, Евдокия, приняв неожиданное решение, резко развернулась и пошла обратно по направлению к конторе.

Контора – это не просто здание, это центр управления совхозом. Здесь утром можно застать любого руководителя, если тебя к нему на ковёр специально не вызывали. Здесь в бухгалтерии выписывались накладные на получение кормов, спецодежды, здесь располагалась касса с маленьким зарешечённым окошечком, через которое рабочие получали кровно заработанные аванс и получку. Здесь принимали на работу, и здесь же с неё увольняли… нерадивых работников в особенности. Войдя в здание, она направилась прямиком к главному зоотехнику, Алиеву Азрету Магомедовичу.

– Дуся, хорошо, что ты пришла, а то за тобой собирались Гришку посылать, – скороговоркой пролепетала молоденькая секретарша Светлана.

– После всего этого как я смогла бы мимо конторы пройти?

– Ладно, не трусь, тебя Главный вызывает, иди к нему, он сегодня не очень злой, скорее озабоченный. Двигай, ни пуха ни пера, – напутствовала она Евдокию.

Пока Дуська в нерешительности переминалась с ноги на ногу у двери главного зоотехника, в приёмную с накладными на солярку вошёл Андрей Максимович Доля.

– А я тебя-то как раз и хотел на ферме искать, Дуся, как вовремя ты наведалась в наши края. Я хочу спросить тебя, а что пёс Николаев, Палкан, точно вокруг фермы крутился? Чего молчишь, скажи, да или нет?

Евдокию очень задел его бескомпромиссный тон, и ещё она прекрасно знала склочный характер Андрея Максимовича и решила его отшить.

– Хочешь, будет да, а хочешь нет, твоё-то какое дело? Следователем, что ли, заделался?

– Да ладно, чего шипишь, как кобра очковая, я же тебе помочь хочу.

– Помочь?! Это здорово, помощников мне только и не хватает. С утра отбою от вас нет, вон вдоль дороги стоят, каждый в помощники набивается: «Дуся, Дуся», полна улица помощников, чтоб вы все провалились – помощники хреновы.

– Так ты про этих зубоскалов? Но меня-то с ними не равняй, я действительно помочь хочу. Ведь ты говорила, что Палкан Николая Сергеевича поросят у тебя таскает. Так я тебе скажу про себя.

– С чего это ты взял, что я говорила кому-то, где-то. Чего болтаешь что попало. Слышал звон, да не знаешь, где он.

– Ладно, ладно, хватит, остынь немного. Ты сама Лидке говорила, что Палкан – это волк, что он поросят с фермы таскает, хватит притворяться и овечкой прикидываться. Спроси вон хоть у Светки, она тебе память вправит.

– Не надо упорствовать, Дуся, каждый знает, что ты сказала, – опустив глаза, застенчиво промурлыкала секретарша.

– Ну вот, а что я тебе говорил, об этом все знают, а я тебе вот что расскажу. В самом начале апреля этот Палкан моего пса загрыз. Ты что, не знала об этом?

– Слышала, как же не слышать, как твой Туман – полубес» шибанутый, на ребёнка напал. Я бы твоего Тумана… да вместе с тобой…

Жирикова так разошлась, что Доля враз пожалел об этом, зря он зацепил её своими расспросами и, как бы извиняясь, пролепетал:

– Ты всё шутишь. Уж и не знаю, как мне тебя убедить в том, что этот волчара моему псу в глотку вцепился и задавил насмерть. Я тебе говорю, это он на ферме у тебя командует, точно он, попомнишь мои слова, о-он.

Доля пытался быть максимально убедительным. Кто, кто, а Дуся знала интриганские наклонности собеседника и не особо ему уступала, хотя всю историю про его Тумана давным-давно знала.

Евдоха, и так взведённая до отказа, как пружина спускового механизма «калаша», чуть не кинулась на Андрея Максимовича, но в конце всё же сдержалась и только взглядом презрения одарила растерявшегося горе-помощника. Наконец отвязавшись от непрошеного свидетеля, она, тяжело вздохнув, повернулась и с тревогой в сердце вошла в кабинет, где её ждала полная неизвестность.

– А, Жирикова, здравствуй, проходи, пожалуйста, присаживайся поближе вот сюда, к столу, – спокойным голосом и весьма уважительно произнёс её непосредственный начальник, встретив её приход добродушной улыбкой. «Главный», так его называли промеж собой работники совхоза.

– Здравствуйте, Азрет Магомедович, – с почтением проговорила Евдокия, не зная, как реагировать на его неожиданную приветливость, и присела у края стола на стул.

– Рассказывай, кто там у вас такой умный оказался? Кто шум поднял на всю Камаринскую? – ради шутки со сталинской интонацией в голосе задал вопрос начальник.

22

В бригаде у Деда Серикова работа ладилась: эксцессов никаких, воровства никакого, но и новостей особо никаких не было, за исключением того, что Оксана Никитенко забеременела, но Дед к этому событию не имел никакого отношения. Это утро обещало быть добрым. Дмитрий Михайлович прохаживался меж аккуратно окошенных рядов яблонь и наслаждался плодами совместных трудов.

– Стволы выбелены, сухие ветки срезаны, гусеницы потравлены, удобрения внесены, трава скошена, листья зелены, яблоки зреют ко времени – порядочек…

Мысли Генерала укладывались стройными рядами, каждая на своё законное место, не перемешиваясь, не путаясь с другими. Вдруг до его слуха донёсся необычный шумок.

– Шушукаются вроде? Хихикают нешто?

Обошёл бригадир вкруг копны высушенного сена, а тут вся его женская армия в сборе, все семь девок и беременная Оксанка с ними, нет только одного, сторожа Ивана.

– Это что ещё за собрание? У вас что, рабочий день отменили или 8-е Марта повторно назначили?

Дмитрий Михайлович попытался прикинуться Иваном Грозным, собрал все до единой морщинки со всего лица и разместил их повыше носа, прямо промеж бровей. Лицо и в самом деле стало грозным, а вот сам…? Поднял он над головой самодельную свою трость и, магически потрясая ею, попытался средь чистого неба вызвать громы и молнии – не вышло. Девки хоть и не боялись своего начальника, но уважение к нему было велико. Они тут же повскакивали все как одна и обступили его вокруг. Картина, прямо скажем, умилительная – «Дед Мороз и детки»: в центре стоял высокий, худощавый, с седой бородой и палкой в руке «Дед Мороз», а по кругу, словно в хороводе, молоденькие девчушки в разноцветных платьицах. Яблони вместо новогодней ёлки и скошенная трава вместо снега, ай да праздник, сейчас все вместе начнут подарки раздавать и хороводы водить.

– Что, работнички, благородный труд вам надоел, значится. Теперь заседания вам проводить сподручнее, чем работать. «Тред юнионы» недоделанные. Кончай базар, марш за граблями и сено ворошить, а не то всех покараю как…

Молодые балагурки не дали Деду закончить перечисление карательных методов и засыпали его ехидными вопросами:

– Михалыч, расскажи, что там за чудеса на работе у Николая с Лидой? Вроде там на ферме нечистая сила завелась или научные опыты по телепортации поросят через забор проводятся? Скажи-ка, Михалыч, Палкан ваш в доле с ворами или сам управляется? А может, банда завелась? Может, нам с косами и вилами на подмогу рвануть?

– Да нет, девки, нам не с вилами туда надо идти, а с вилками, когда шашлыки свеженькие подавать начнут.

– Точно! А мы им компота с «зеленушек» наварим, чай не обидятся? Стол богаче будет.

Девок как прорвало, шагу не дают ступить своему командиру, хохочут, насмехаются, зубоскалят, вопросики с намёками так и сыпят, спасу нет. Как будто с ума все посходили. Дмитрий Михайлович устал за полминуты так, как не уставал ни разу за всю долгую трудовую жизнь. Ноги чуть не подкашиваются, пот крупными каплями выступил на лбу, пришлось вынимать носовой платок и пускать его в дело.

– Ну всё, сороки, кончай трескотню, голова от вашего шума разваливается. К прокурору с вопросами приставать будете, а мне тут с вами говорить не об чем. Кончай собранию, сказал… всем за граблями. Пошли, пошли…

Пыл у садовниц слегка спал, насмеялись, нашумелись и дружно пошли делами заниматься. До сей поры доходили слухи до Деда, что на свиноферме не всё ладно, но он и предположить не мог, что всё так серьёзно. Совсем ещё близко было то время, когда за кражу ведра комбикорма можно было угодить в тюрьму лет на пять—семь. Слово «кража» у всех ещё ассоциировалось со словом «тюрьма». Дед не на шутку перепугался. Его зять, отец Николая, два месяца отсидел в КПЗ. Тогда цыгане увели из его табуна двух коней. В результате – подозрение в сговоре с ними, и срок зятю грозил серьёзный, но мужики, охотники поселковые, отыскали пропажу, цыганам намяли бока и вернули жеребцов в табун. Обошлось в тот раз, и зятя Сергея отпустили. Уже забываться стал тот случай, но надо же, теперь и внук в опасности.

– Что ты ляжешь, будешь делать? – скороговоркой выругался расстроенный Дмитрий Михайлович. – Вот незадача, ведь ломило с утра поясницу, думал: не пойду сегодня в сад, на эту каторгу проклятую, так нет же, припёрся на свою седую голову.

Решил он вернуться домой и прилечь в постель, чтобы, дождавшись Николая, спокойно обсудить всё случившееся. Нет худа без добра, гласит мудрая пословица, так оно и есть.

Теперь он почти в курсе того странного происшествия, что столько времени не давало покоя его близким родственникам. И ещё ему стало ясно, почему в последнее время дома прекратились разговоры о делах на работе. Теперь наконец-то все недомолвки и шифрованные фразы между Николаем и его женой Деду стали понятны. Он давно собирался задать своему внуку прямой вопрос об этом, но как-то всё откладывал на потом.

– Теперь пришло время, хватит тянуть кота за хвост, – твердо решил подполковник Сериков.

23

– Колька, ты не видел Евдокию, куда она подевалась?

– Я что, назначен сторожем для всех Дусек Великой Европы? До меня такого приказа не доводили. По этой причине я лично считаю, что любая Евдоха по моей территории может перемещаться совершенно свободно в любом направлении и обратно, ей за это ничего не будет, гарантирую. А как слабый женский пол она меня не интересует.

– Хватит балабонить, я дело спрашиваю, не видал её?

– С утра что-то не было. Даже очередную взбучку выписать было некому, скучно как-то стало.

– Наверняка она к начальству пошла. Сейчас подъедут и скуку твою как рукой снимет. Так что готовься к фейерверкам. И я пойду готовиться…

Николай прошёл в выгул для молодняка и проверил скрытые вчера следы. Опрокинутая кормушка была на месте, и чёткие отпечатки тех самых следов никто не тронул. Это отчасти успокаивало его, но предугадать действия начальства было весьма затруднительно.

24

– Азрет Магомедович, а я почём знаю?

– Ты начальница, тебе и знать полагается. Мы с тобой как договаривались: или прекратятся эти художества, или следствие начнём по полной форме. Тогда уж не обижайся. Я против тебя лично ничего не имею, но ты и меня понять должна. Терплю до поры до времени, так ведь меру знать нужно. Завтра партком. Наш вопрос слушать будут, а виновных как не было, так и нет. Что отвечать прикажешь, на что ссылаться. Кого подозревать собираешься, Евдокия Петровна? Только не говори, что все вне подозрения. Если бы всё так гладко было, тогда поросята не пропадали бы. Ну, что молчишь? Если у тебя нет подозреваемых, значит, это ты сама всё организовала или собираешься покрывать организаторов, для следствия это всё равно. Отвечай…

Над Евдокией словно безвоздушное пространство образовалось, она пыталась глотать воздух, а его вдруг не стало. Насколько смогла, настолько и выдавила из себя фразу:

– Магом-м-мед Азрет-о-о-ович, я…

У Евдокии ком подступил к горлу и перекрыл дыхалку. Она окончательно запуталась, называя его имя-отчество наоборот. В её голове всё завертелось, перед глазами поплыли прозрачные шары, похожие на развесёлые мыльные пузыри. Вот только было ей совершенно не до веселья.

После внезапного приступа слабости и головокружения Главный подскочил к столу, быстро налил в стакан воды и подал его Дусе. Сделав несколько глотков и чуточку придя в себя, она продолжила:

– …я не знаю, кто это может быть, мы все вместе следили за выгулом, отлучались только на полчасика, когда малышей кормили, как обычно, перед обеденным перерывом. Ничего не замечали. И Николай Сергеевич с Василием всякий раз вокруг обходили, следов никаких нет, крови тоже нет. Мы ничего понять не можем.

Евдокия наконец не выдержала и расплакалась.

– Ладно, ладно. Прекрати нюни распускать. Успокойся, Дуся. Я тебе действительно зла не желаю, но разобраться всё равно полагается.

– Ну как же нам разобраться, если никаких следов нет? Знаменитых сыщиков среди нас не оказалось.

Дуся всё ещё всхлипывала, но понемногу успокаивалась и входила в нормальное состояние.

– Как же нет следов? Я только что слышал голос Андрея Максимовича Доли. Он так громко и убедительно тебе доказывал, что вора знает в лицо.

– Слушайте вы его больше, Азрет Магомедович. Этот Доля со своим барбосом всех достал, да и врёт он всё.

– Ладно, хорошо, Андрей Максимович врёт, а остальные как же?

– А кто это остальные, я что-то не пойму, о ком вы?

– Вчера парторг позвонил мне и рассказал всё, что мы с тобой скрывали целый месяц от посторонних ушей. Ответь, как это так получается? Вся деревня в курсе, а я один вроде как ничего и не знаю. Мне что, первоклассником прикинуться и сказать на парткоме: «Я больше не буду»?

Главный всерьёз осерчал и треснул кулаком по столу, да так резво, что Евдокию на её стуле кверху подбросило. Она вновь заволновалась и чуть не заплакала.

– Я вот что у тебя спросить хочу. Это что за волчий след, о котором Доля говорил?

– Да какой там волчий след, никаких там волков и в помине нет. Вчера Николай Сергеевич нашёл какие-то следы внутри выгула, кормушкой их прикрыл, а я решила участковому их показать.

– Да! Это интересно, а ты говоришь, что никаких следов, это же настоящие следы, а ты говоришь… Давай-ка собирайся, поедем, посмотрим на эти самые следы.