Текст книги "Под созвездием Большого Пса. Полукровка"

44

– Наташа, расскажи, что там случилось? – Андрей Максимович Доля поинтересовался у жены, когда она после напряжённых событий вернулась домой.

– Ой, Андрюшенька, там, как на фронте, полный ужас, шесть раненых, один насмерть. Совсем маленький. Родители убиваются, смотреть сил не было, сердце разрывается.

– Как же эта машина попала в реку, разобрались?

– Не знаю, по-моему, никого в кабине не было, или я что-то не дослушала. Не знаю.

– Ну вот, главного ты и не знаешь, глухая тетеря.

– Главное, там на берегу – спасать мальчишек. А кто там рулил или никто не рулил, разве это моё дело? Я вон перевязала, температуру сбила, и ладно. Завтра от столбняка уколы сделаю, вот и вся премудрость, а ты говоришь, глухая. Да им-то, раненым, не интересно, кто за рулём сидел, им лечение подавай, помощь оказывай, и всё тут. Вспомни, когда тебя, раненного, тащила с передовой, ты что-то не спрашивал меня, знаю я фамилию того снайпера или не знаю, что тебя так серьёзно ранил. Ты одно твердил, дойдём или нет? Вот это действительно важно было. Так и для всех остальных, когда что-то заболит, так и мысли об одном и том же. Ну а сытые да здоровые о чём угодно думать могут, и кто, и где, и с кем, и почему, и подай, и поднеси, срамота одна, да и только. Когда у человека не болит, ведь он и не человек вроде, а так и не поймёшь кто, вроде поганый мешок с собственными похотями.

– Значит, и я для тебя «не поймёшь кто»?

– Отстань, а? Я устала, прилечь бы мне. А ты хочешь что-то узнать, так иди на улицу, там только и трещат об этом. Одним курам пока ничего не известно, у них можешь не спрашивать, да и то к утру и до них дойдёт, наверное.

45

Николай подошёл к Лёвкиному дому несколько минут спустя. У ворот стояла толпа женщин и старушек, только и разговоров было, что про Брызгина. Судачат, перебивая друг друга, но до странности тихо. Чтобы куча женщин в одном месте и такая тишина – небывальщина какая-то. Сверхстранно. Всё это, вместе взятое, не на шутку встревожило Николая.

– Тётя Шура, рассказывай, что там такое?

– Ой, Колькя, и не ведаю, шо говорыть. Ружжо у няго в руках. Захупорылся со усих сторон, не войтить. Прямо не знаю, и шо там таке туорытся, он бубныть тики, шо ты усэ знаш, со странным южным акцентом заговорила тётя Шура. Она и в самом деле ничего понять не могла. Оказалось, что Брызгин вытолкал её из дома и запер за ней дверь. В руках у него была малокалиберная винтовка, ружьё небольших размеров, но страшной убойной силы классный образец Тульского завода, с магазином на пять патронов. Что и говорить, серьёзное оружие, как всё может получиться дальше, разве угадаешь заранее.

Да! Люди боятся вида смерти. Прописная истина, скажете вы. Точно, согласен. Но ещё страшнее для человека – вид предсмертия, это когда точно известно, что следующий кадр – смерть. Кто из нас, сидя в кинотеатре, не отворачивался и не зажмуривал своих глаз. Вот, вот главный герой погибнет, меч над его головой, начинает скользить вниз, разрезая воздух, и обрушивается на его беззащитную голову. Уверен, что кадра, когда меч касается головы и кровь брызгами разлетается в разные стороны, никто не видел. Потом раскрываются глаза, от некоторых лиц в стороны убираются ладони, все наблюдают пошатывание и плавное падение актёра. Всем точно известно, что при съёмках ни один из них не пострадал, об этом и пишут в конечных титрах фильмов. Но насколько страшна картина предсмертия, вид именно той видимой грани между живым организмом и мёртвым. Видеть это настолько тяжело, что только особо тренированные способны созерцать нечто подобное, да и те не всегда выдерживают. Фронтовики, вспоминая гибель друзей, случившуюся на их глазах, не могли сдержать слёз и не стеснялись плакать, потому что перед глазами вставала страшная картина увиденного когда-то давно, предсмертия. Тяжела ноша у палачей – постоянно наблюдать предсмертие своей жертвы. Эти настолько черствеют душой, что буквально становятся другими людьми, отличными от нас – простых обывателей. Если Господь сделал нас, людей, смертными, то сам дьявол придумал показывать нам сцены предсмертия, чтобы высушивать и делать бесчувственными наши души. Наблюдая это, с ума сойти можно, если вовремя не зажмуриться. Во времена боёв гладиаторов целые стадионы зажмуривались, чтобы не видеть этого. Историки пишут, что потом попривыкли и смотрели с наслаждением, как мы обычное кино, некоторые даже зевали от скуки.

Кстати, совсем не трудно в это поверить, достаточно вспомнить Москву на стыке веков, такого количества палачей-добровольцев, убивающих с наслаждением, страна ещё не знала никогда. Такого количества насильственных смертей на улицах мирной столицы и других городов тоже никогда прежде не бывало. Я не беру в расчёт военных палачей ГУЛАГа, это особый случай.

Спасатель-психолог, теперь ещё и реаниматор поневоле, Николай больше всего боялся, что не удастся спасти глупого Лёвку. Что тот казнит себя сам и не сможет преодолеть тяжёлой моральной нагрузки, так неожиданно свалившейся на него. Но больше всего ему было страшно от одной мысли: «А что если Лёвка сдуру застрелится на моих глазах». Дрожь пробегала по телу от этого. Почему-то сейчас он не подумал о том, что сорвавшийся человек в состоянии сильнейшего психического расстройства может стрельнуть в него самого или ещё в кого-нибудь. Как говорится, «руки не дошли» об этом подумать.

Минуту-другую, пока Николай собирался с духом, чтобы войти в дом, в этот момент к ним подошёл, даже не подошёл, а подлетел Иван Тимощук, напарник Брызгина и водитель второй амбулатории-«труповозки». До него через соседей долетела эта жуткая история, и, недолго думая, он стремглав помчался к дому своего приятеля. Парой с Николаем они вошли в дом. Дверь почему-то оказалась открыта.

В полном напряжении, словно партизаны в глубоком тылу врага, каждой клеточкой тела ощущая всё происходящее вокруг, они медленно продвигались по коридору. Здесь у входа в большую комнату они остановились и прислушались к звукам, похожим на слабые всхлипывания, которые доносились из спальни. Теперь через комнату они почти бежали, громко топая обувью по дощатому полу. У входа в спальню их остановил знакомый обоим Лёвкин голос. Он громко с надрывом прокричал:

– Не входите, у меня винтовка, застрелю!

Ошарашенные мужики буквально замерли на месте. Первым спохватился Иван:

– Лёвик! Ты что, очумел? Не стреляй, это я, Иван, твой друг. Я спросить зашёл, у тебя в бензобаке горючка ещё осталась? Я накатался сегодня по кошарам, в баке ноль топлива, а завтра заправка откроется только в девять. Лёвик, одолжи ведёрко бензина, я тебе верну, и магарыч с меня. Как, договоримся, друган?

Ванька догадался, что нужно заговорить беднягу и попытаться вырвать у него из рук смертоносный ствол. Так написано в детективах, которыми он зачитывался. Поэтому, болтая всякую чушь, Иван медленно приоткрыл дверь в спальню, Николай двинулся за ним следом, и они оба оказались лицом к лицу с перепуганным Лёвкой.

Его заплаканное лицо было искажено в страшной гримасе, во взгляде помутневших глаз виделось опустошение. Винтовка действительно была у него в руках. Стволом она упиралась в его подбородок, а приклад был зажат промеж коленок. Сидел он на корточках, не касаясь пола, спиной одновременно прижавшись к стене и к спинке кровати. Пугающее зрелище заставило обоих вздрогнуть и во второй раз за последнее время замереть. Нарушить тишину было опасно, каждая фраза могла спровоцировать бедолагу к действию. Прерывистым от волнения голосом Иван вновь заговорил:

– Я б-бенз-зин у тебя спра-ш-шивал, ты как, дашь? Выручай, Лёвик, я для тебя что угодно…

Николай из всего этого базара понял одно, что Лёвка сейчас не соображает, о чём идёт речь, что он совершенно отвлечён от реально происходящего и как будто находится далеко отсюда. Явное помешательство, умственный перебор. Глядя вдаль, сквозь потолок и стены, он едва шевелил губами, вроде бы разговаривал с кем-то далёким.

Николай не выдержал дальнейшего напряжения и заговорил:

– Не дури, Лёва, оставь ружьё, всё будет нормально, я тебе говорю, встань, пойдём с нами.

От его спокойного голоса глаза затворника на секунду просветлели, он посмотрел на пришельцев мало-мальски нормальным взглядом, что вселило в них маленькую искорку надежды. Иван тоже заметил это, но не отказался от идеи выхватить оружие, а воспринял секунды просветления Лёвика как сигнал к действию. В следующий момент он резко рванулся вперёд и нацелился на ружьё, используя всю армейскую выучку разведчика. В одном прыжке он умудрился ухватиться за винтовку, её необходимо было выхватить из дрожащих рук, отбросить подальше и не дать Лёвке спустить курок.

Николай всё это наблюдал собственными глазами. Эта ужасная сцена запечатлелась в его памяти чёткими картинами, словно слайдами. И полёт Ивана к ружью, и искажённое в последний миг лицо настрадавшегося Лёвки Брызгина, и момент выстрела винтовки. Всё происходило как при съёмках в замедленном времени. Николай наблюдал, как ружьё слегка вздрогнуло, испустив лёгкий, с придыханием звук. Здесь перед ним впервые в жизни открылась эта самая трагедия «предсмертия», которая впоследствии ещё очень долго мерещилась ему, лишая сна и покоя. Лёвка погиб мгновенно, ещё до того, как Иван прикоснулся к его оружию. Всё это потрясло обоих до самой глубины души. Вышли они на улицу и, срывая голос, сообщили скорбную новость присутствующим, а по их щекам текли скупые мужские слёзы. Для Николая день сложился так, что хуже и некуда. Держать в течение получаса на собственных руках двух покойников, двоих погибших людей – это слишком, даже для бывалого охотника. А дома ко всему этому прибавились ещё и стенания жены, которые он уже не в силах был слушать. Совсем ещё недавно полный всяческой силы мужик в изнеможении рухнул на постель лицом вниз и, забыв раздеться, буквально провалился в глубокий неестественный сон. Никто из сородичей не стал его тревожить.

46

За обычными рутинными днями начала рабочей недели наступила злополучная среда. Эта среда была совершенно не как все остальные среды, но не потому, что сегодня собирались организовать охоту за воровской бандой одичавших лохматых разбойников, а потому, что на сегодня были назначены похороны Брызгина Льва Витальевича. По старинному христианскому обычаю человека хоронили на третьи сутки после наступления смерти. И сегодня был такой день. Все три предыдущих дня Николай чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке, да и не только он один. Смерть доброго семьянина, отличного работника и прекрасного соседа просто дикость какая-то, все сельчане переживали это событие довольно тяжело. Звучали и осуждения, и сожаления, всё было как всегда в жизни. «Радуга имеет все цвета, а жизнь имеет все оттенки» – так говорят старики, и это истинная правда.

В памяти Николая всплывало всё ранее увиденное и пережитое в доме у Лёвки, то и дело рисуя живые, на первый взгляд реальные картины. Ему было жаль молодого, полного сил работящего мужика с прекрасным семейным будущим.

На следующий день после его смерти из поездки вернулись жена с дочкой. Ничего не поделать, их горе было безграничным. Народ точно знал, что после похорон их необходимо будет поддержать и, если понадобится, оказать им посильную помощь, пока не обвыкнутся. Поскольку горе семейное, это и есть – горе народное, так прежде жили люди. Процедура похорон была назначена на полдень в злополучную среду.

Проводить Брызгина в последний путь собирались очень многие сельчане, друзья, приятели, коллеги, руководство хозяйства и вместе с ними почти все работники фермы, за исключением двоих, назначенных исполнять дежурные обязанности. Этими двумя оказались сама Евдокия, как старшая по объекту, и Лида, потому что из боязни пред созерцанием похоронной процессии сама напросилась остаться на рабочем месте, никто и не протестовал. Наблюдать похороны запросто удаётся далеко не каждому. В основном люди под впечатлением начинают представлять себя в гробу, и им от этого бывает особенно тяжело, по-простому – муторно, случается, что в обморок падают. Самое главное, что от этого впечатления никому никуда не деться – «все там будем», попробуйте найти сомневающегося, не сыщете. Поэтому видеть то место, где мы все будем, очень тяжко и непривычно. Разум человека противится воспринимать реалии и для облегчения страданий мутит ему, человеку, рассудок, чтобы до поры до времени не расстраивался.

Но страхи бывают и другими, реальными, от реальной опасности.

– Николай Сергеевич, я боюсь, а что если эти твари всё-таки появятся? Может быть, останешься?

– Дуся, конечно остался бы, только как Лёвкину семью оставить без поддержки в такой день, как им не помочь? По-твоему, хорош я был бы, если бы не пришёл?

– И не знаю, что хуже. И так плохо, и эдак не лучше, делай как знаешь, а я что, я понимаю.

– Вы с Лидой не шатайтесь по выгулам, «витаминку» раздадите и хватит, корма мы с Васькой засыпали полные бункеры, так что не переживай. А псы просто не смогут через забор перепрыгнуть. Представь, как им это проделать? Без травяной кучи нереально. Лида, и ты смотри не лезь в выгулы, а я к вечеру сам подойду, следы проверю, там видно будет. – Николай обращался к жене, а сам видел, с какой тревогой во взгляде она его провожает, и от этого расстраивался ещё больше.

– Хорошо, вы там тоже не долго, а то что ещё эти негодяи придумать могут, кто их знает? Мне страшно, Коля.

Сумбурно напутствуя друг друга разными нелепостями, они ненадолго расстались. Николай развернулся и ушёл, оставив женщин один на один с неопределённостью. Ему и остаться было нужно, и уйти необходимо. Именно так житейские дела иногда распоряжаются нашими поступками и творят с нами свои собственные выкрутасы, которые потом мы сами и расхлёбываем.

47

В этот день на не ведомой никому звериной тропе всё происходило как обычно. Ровной, размеренной, неслышной для окружающих рысью пара продвигалась отработанным маршрутом. После двух, за последнюю неделю, освежительных ливней духота заметно спала, и небо рваным лоскутным одеялом облаков отгородило прожжённую зноем землю от вертикально висящего над ней солнца. Погода, как назло, не собиралась мешать зловещей затее наглых разбойников, но и они не представляли себе, какие трудности их ожидают на нелёгкой стезе.

Оставив обустроенную в густых зарослях репейника нору с семью щенками, которые вполне самостоятельно вели себя при отсутствии заботливых родителей, Чёрная и Туман отправились за очередным молоденьким поросёнком. На маршруте они применяли самые изысканные способы маскировки, передвигались, используя скрытые лощины, лесополосы и просёлочные дороги, на которых толстым слоем лежала перемолотая колёсами тракторов и комбайнов горячая от солнечных лучей пыль. Стоило лёгкому ветерку чуть прибавить прыти и закрутить в знойном летнем воздухе слабую игривую карусель, отпечатки следов тут же заметало так, как в снежную пургу полосы санных полозьев. Любая ищейка, идущая за ними по следу, на такой дороге будет вдыхать только дорожную пыль и никакого следа почувствовать не сможет. Такие приёмы маскировки по силам далеко не каждому. Но эта хитрая пара выкидывала ещё и не такие зехера.

Вот промоина, дальше влево и стороной от дороги. Путь к ферме проходил всегда по одному маршруту, а отход обязательно иной дорогой. Другими словами, кольцо. Хитрая затея, ничего не скажешь. Преодолев неблизкий переход от жилища до охотничьих угодий, легко перелетев протоку, четвероногие охотники столкнулись с первой проблемой. Туман резко остановился и, настороженно наклонив голову к самой тропинке, втянул ноздрями порцию воздуха:

– Здесь опасно, чувствую много чужих следов, может быть, нам уйти отсюда?

– Следы и в самом деле есть, но они старые, я опасности не чувствую, – спокойно озираясь по сторонам, всем своим видом показала Чёрная, при этом скользнула мимо стоящего Тумана и пошла первой. Но её бравада понемногу стала пропадать. Всё сегодня было необычно. Странные запахи были повсюду, ко всему ещё добавилась необыкновенная тишина внутри свинофермы. В общем, обстановка заставляла её сбавить обороты и перейти на крадущуюся походку. Нормальный собачий разум, тот, что мы называем звериным инстинктом, подсказывал ей: «Не всё тут в порядке».

– Что такое, почему такая необычная тишина? Куда подевались все люди, почему не слышно голосов?

– Ты посмотри сюда, куча исчезла, как теперь ограду переползать?

Преодолев тропинку меж зарослей высокого травника, растерянные визитёры замерли, тупо уставившись на то место, где прежде постоянно лежала копна плотно слежавшихся стеблей травы. Её отсутствие значительно меняло все планы банды.

Забор под два метра, по гребню этого забора колючая проволока, правда, она под массой прежней травы провисла и стала не такой грозной, как должно, но все же пораниться об неё всё ещё было возможно.

– Как поступим, может быть, пойдём в ущелье за овцами?

– Не успеем до темноты, овец уведут в кошару, там их не взять.

Глава собачьего прайда – Туман, осознав, что сегодня они могут остаться без добычи и ко всему оставить голодными на пару следующих суток всю свою свору, вдруг преобразился. Задрав кверху голову, он расчётливо взглянул на ненавистный забор, затем ещё секунда, и он в два прыжка проворной курицей или, точнее, горным козлом вспорхнул прямо на его вершину и там замер, всматриваясь внутрь выгула. Чёрная поняла его замысел и повторила в точности его стремительный прыжок, лишь немного оцарапала задними лапами стену забора. К их удивлению, проделать это оказалось не так уж и сложно, как показалось вначале. Вот уж правду говорят: «Глаза боятся, а лапы делают».

По другую сторону забора к подобной наглости агрессора совершенно не готовились, они были уверены, что забор является непреодолимой преградой для собак. Этот сюрприз получился ошеломляющим. Колючая проволока, провисшая когда-то от веса травы и болтавшаяся сейчас промеж передних и задних лап, даже слегка помогала наглецам, служа дополнительной опорой при удержании равновесия. И уж помехой точно не казалась.

– Лида, бросай свои грабли, я обед согрела, пойдём к столу. У меня сегодня чай цейлонский заварен, сестра на неделе угостила, целую пачку дала, настоящего, со слонами, это тебе не грузинский – навоз с соломой.

– Хорошо, хорошо, сейчас уборку закончу. Мне совсем немного осталось, вон туда, за кормораздатчик, сгребу эту грязь и сразу приду.

Едва Евдокия успела скрыться за дверью в стене свинарника, как над стеной забора появилась взлохмаченная собачья морда, следом за ней вторая. Секунду спустя псы уже стояли рядом, едва помещаясь на покатой части верхушки ограды. Скрытая от них бункером кормораздатчика Лида, увидев всё это, не на шутку перепугалась и совершенно растерялась. Причём испуг был настолько сильным, что сковал тело и заставил её замереть, как гусеницу на ветке, под взглядом ненасытного дрозда. Немая сцена продолжалась недолго, события развивались очень стремительно. Несмотря на отсутствие известного нам травяного трамплина за забором выгула, двум сильным собакам запрыгнуть на него не составило особого труда. А вот удержаться на верхушке было совсем не просто, раньше трава помогала сохранять равновесие, а в данной ситуации нужно было балансировать корпусом. С трудом, но это получалось у обоих, спасала колючая проволока.

Недолго думая Туман рухнул на спокойно стоящего у поилки поросёнка, подмяв его под себя, как когда-то маленького Саньку. Весь остальной молодняк, переполошившись, метнулся в стороны и молча, как заворожённый наблюдал, за происходящим. На мгновение в загоне наступила гробовая тишина, и в это самое мгновение Лида с перепуга, не выдержав напряжения, заверещала во весь голос, насколько хватило сил. Её истошный визг молнией взметнулся в поднебесье и, отразившись от него, кометой обрушился на окружающих таким сильным и пронзительным эхом, что на этот раз не выдержали поросята. Вслед за свинаркой по её примеру они устроили в выгуле такой концерт свинооперы, что «чертям в их преисподней стало тошно». Чёрная, сидя в позе курицы на верхушке забора, с волнением наблюдала за происходящим и ничего не предпринимала. Своё завидное хладнокровие сохранил только Туман. Сценарий его действий не претерпел никаких изменений. Ухватив за шею раздавленную жертву, он кинулся к забору и, опершись на поилку, поднял её к самой верхушке. Там наверху в добычу зубами вцепилась Чёрная.

Лида, обалдев от такого «шапито», с досады подняла над головой свои грабли и ринулась в атаку на незваных гостей, в порыве ярости забыв, что перед ней одичавшие собаки-звери, а не послушные домашние шавки. Кто смог бы выйти из такой сватки победителем, ещё большой вопрос.

Выскочив из-за случайного укрытия, она заорала что было сил: «Пошёл вон, гад такой. Нельзя! Брось сейчас же! Брось, я сказала». Когда-то в своём дворе она спешила отбить своих кур от якобы напавшего на них ястреба, всё в тот момент было как-то несерьёзно, не тот азарт, не тот накал, не тот коленкор. Теперь всё было иначе, серьёзнее не бывает. Она ринулась в атаку, словно боец на вражеские танки в сорок первом, словно сумасбродный молоденький морячок, закусив в зубы кончики ленты бескозырки, рванул на плюющийся смертельным свинцом вражеский дзот.

«Это что за шум? Здесь никого не должно быть, откуда взялись люди?»

Туман, наконец заметив, что в выгуле есть человек, засуетился и ринулся от забора, чтобы потом, с расстояния, как следует разбежаться перед прыжком на его вершину. Лида с граблями в руках выбежала буквально нос к носу с ним. Увидев жуткую картину, как на неё несётся взлохмаченная безобразина, она от ужаса словно вросла в землю: приближающийся огромный пёс был с ног до головы в репейниках, словно в панцире, и по виду чем-то напоминал доисторического тираннозавра. Перед ней вдруг возникла его устрашающая морда, с пастью метр на метр и пятисантиметровыми, как ей показалось, клыками. С покрытых пеной губ свисал кроваво-красный язык, габаритами почти с лопату. Ужас обрушился на неё камнепадом, параличом сковал тело, окончательно обездвижил все мышцы, по её спине побежали мерзкие мурашки, ноги её подкосились, и она, не удержав равновесие, рухнула прямо к ногам надвигавшегося Тумана.

«У страха глаза велики» – это точно сказано, потому что в этот момент все и без того нескромные габариты огромного барбоса в её глазах многократно выросли до мамонтоподобных. Лида ничего похожего никогда не переживала. А ведь совсем недавно, несколькими годами раньше, работая в конезаводе, на тренировках преспокойно управлялась с самыми буйными жеребцами. Без страха могла укротить любого из них. А тут… шмякнулась на пятую точку, как первоклашка, сидит в грязной луже, грабли разломились пополам, руками упёрлась в край лужи позади себя и, главное, ничего не в состоянии поделать.

Ей казалось, что бронепоезд Туман остановить не может никакая сила. И в самом деле, тот как будто ничего происходящего и не заметил. Подумаешь, что-то там перед ним шмякнулось, подумаешь, грязь в разные стороны, что он грязи не видел, что ли. Продолжая свой запланированный манёвр, он перед самым лицом чуть живой от страха женщины резко развернулся, забрызгав её перекошенное ужасом лицо слюнявой пеной. К этой противной, липкой пене добавился и шмат вонючей грязи из той же лужи, в которой распласталась поросячья заступница. В следующее мгновение монстр-убийца сиганул на гребень ограды, ловко развернувшись на нём, ухватил только что задавленную жертву зубищами, далее одновременным рывком двух собачьих морд похищенная туша перекочевала по другую сторону забора.