Текст книги "Речитатив"

Судьбы

– Энергетика человека – это не аморфная система, – неожиданно произнес Варшавский, отрываясь от своего занятия, – а нечто постоянно изменяющееся, текучее, и для этого потока не существует замкнутого пространства. Энергетика каждого индивидуума создает свое информационное поле, которое может частично улавливаться экстрасенсом. Вот, скажем, я смотрю на имя «Вадим» и сразу вижу неумеренно честолюбивого человека, одержимого стремлением доказать свое превосходство или подчеркнуть свой авторитет, где только можно; у него исключительно целенаправленный характер, но я также вижу толчковую силу его честолюбия – это страх. Волны страха колобродят в нем: боязнь ошибиться, поставить не на ту карту, потерять приоритет…

Варшавский вопросительно взглянул на Виолу.

– Да, Вадик был очень такой… вы, пожалуй, правы – в нем кипело честолюбие. Подруга мне рассказывала, что он…

– Вот видите! – перебивая ее, высокомерно улыбнулся Варшавский. – К сожалению, не все индивидуумы так легко раскрывают себя. Скажем, вы написали имя «Лена». Кто она, близкая подруга?

– Да, мы уже много лет дружим, и я с ней виделась дважды, когда приезжала в Питер.

– Мне она представляется исключительно замкнутой натурой. Ее оболочка почти не светится. В ней не кипят страсти, она не принимает кардинальных жизненных решений, живет очень обособленной жизнью, у нее мало друзей… Верно?

– Похоже, – не совсем уверенно произнесла Виола.

– Но у вас есть и другая подружка, которую вы обозначили именем «Елена», полагая, как видно, что я запутаюсь в двух одинаковых именах, – Варшавский покачал головой и почему-то взглянул на Юлиана, словно провоцировал его отреагировать на эти слова, но Юлиан сидел с непроницаемым видом. – На самом деле ваши опасения напрасны. Когда вы записывали имя человека, оно сознательно или неосознанно ассоциировалось у вас с конкретной личностью, вы его мысленно представили, даже если это был мимолетный набросок, вами не зафиксированный как образ. Но подсознательно, упоминая имя человека, мы делаем как бы зарубку на дереве, а лучше сказать, метку– вроде той, что оставляет собачка с целью рассказать о себе другой собачке. Сравнение мое, может быть, не совсем удачное, но лучше передает суть явления. Я и есть тот другой пес, который расшифровывает вами закодированный образ, и мне в общих чертах рисуется характер человека. Вот, посмотрите на свой список. Против каждого имени я сделал определенные пометки, кое-где поставил плюсы и минусы или просто буквы. На первый взгляд все выглядит, как полная бессмыслица, но для себя я разработал знаковую систему, такой энигматичный код. Где сейчас находится данный человек, чем он занимается – я не знаю. Но его имя, будто ковшик, опущенный в энергетический поток, зачерпнуло и сохранило какие-то молекулы его души, понимаете? А поскольку душа находится далеко за океаном, то я довольствуюсь малым – осколками, разбросанными в космосе, куда мне дозволено заглядывать, но получать лишь общее представление о характере того или иного человека. Кстати, на этом принципе построены гадания по фотографиям или на картах Таро. Карты вообще парадоксальным образом как-то связаны с библиотекой Акаши. Их мистическая сила даже для меня – полная загадка. И вот, посмотрите, Виола, я из ковшика каждого имени добыл какие-то элементы характера человека и попытался тут же зафиксировать увиденное. Но, признаюсь, несколько имен для меня остались в полном тумане, и тому, видимо, есть свои причины. Вы ведь уроженка Ленинграда?

Виола кивнула.

– У вашего поколения нелегкая судьба. Немудрено, что для многих перестройка и послеперестроечный беспредел оказались непреодолимой планкой. Вот эти люди – Никита, Борис и Валентина – они почти мною не просматриваются, живы ли они?

Виола посмотрела на Варшавского, и по лицу ее пробежала тень смятения:

– Борис повесился у себя на кухне в начале девяностых и даже записки посмертной не оставил. Про Никиту ничего не знаю, его след потерялся. Валентина, кажется, вышла замуж и уехала с мужем в Норильск… Как сложилась ее судьба – неизвестно.

– Да… – покачал головой Варшавский. – Борьбу за выживание в нашем российском обществе можно представить как стрельбу по мишеням в тире. Кто-то попал в десятку и получил первый приз, а кто-то палит в молоко в надежде, что ему когда-нибудь повезет. Таких большинство, но есть и много обычных неудачников, сломленных людей. Самые неприспособленные к новым условиям спиваются и помирают где-нибудь под забором. Это вечная русская беда… трагедия без начала и конца, которая каждый раз подпитывается социальными катаклизмами, как вурдалак свежей кровью…

Анекдот

– А что бы вы сказали как лицо незаинтересованное? – спросил Варшавский, поворачиваясь к Юлиану.

Юлиан пожал плечами:

– Мне, довольно трудно дать оценку вашим действиям, поскольку я никого из этого списка не знаю, но меня заинтересовало ваше, как вы сами выразились, не совсем удачное сравнение с собачьими метками, то есть мы говорим конкретно о том действии, когда собачка старается повыше задрать ногу и помочиться на стенку или дерево. Это, правда, не имеет отношения к передаче мысли на расстояние, но у собак передача запаха является куда более информативным процессом, чем мы себе даже представляем.

– Вероятно, – с некоторой долей сомнения произнес Варшавский. – Тем не менее, у собак чувство запаха несопоставимо с нашим восприятием духовных эманаций или чужих мыслей. Возникает ли при этом какой-то конкретный образ в собачьей голове? Это вопрос на засыпку. Хотя, если говорить о метке, которую сучка оставляет во время течки, возможно, сие амбре вызывает достаточно конкретный образ в голове кобеля…

В этот момент глаза Юлиана и Виолы на миг скрестились. Виола тут же посмотрела в сторону и неожиданно громко сказала:

– Жюль! Ты не зажег огонь под чайником.

– Я нахожусь под сильным стрессом, Ключик… Мусье Варшавский меня одурманил и околдовал… но я исправлюсь сию секунду. Гори огонь, гори… Так вы, Леонард, кажется, к собачьей физиологии вернулись… И заметьте, я ведь вас не подталкивал, но вы сами приходите к тем же выводам, которые я сделал в начале нашего разговора, когда высказал свое мнение о необычной реакции Гектора. А я говорил о том, что реакция Гектора основана на передаче запахов. Именно ваш конкретный голос вызвал у него воспоминание о знакомом запахе и обильное слюноотделение…

– Вы не так говорили.

– Пусть не совсем так, но логически все выстраивается в следующую схему: когда возникает конкретная связка «голос – запах», у собаки начинается слюноотделение, потому что на этот голос клетки мозга включают нужный импульс, за которым следует химическая реакция. Вы не слышали о такой науке «одорология»? Это наука о запахах. Представляете, как много могла бы рассказать собака ученым, о своем восприятии запахов, если бы могла говорить.

– Вы еще скажите, что у собак есть подсознание.

– Если таковое и существует, то в очень примитивной форме. И проявляется оно у животных во время сна. Я даже об этом где-то читал. Собаки, вероятно, видят сны, может быть, им снятся не очертания предметов, а запахи. Я вспомнил сейчас один интересный эпизод о подсознании, рассказанный… – Юлиан сделал паузу, ядовито ухмыльнулся и невинным тоном преподнес: – рассказанный всё тем же неувядающим Фрейдом. Это пример из его жизни, и хоть звучит он как анекдот, однако несет в себе пищу для размышлений.

– Может быть, действительно хватит Фрейда, Жюльен, – попросила Виола. – Ты на нем зациклился.

– Да-да, понимаю, тема ведь, как пел когда-то Галич: «не марксистская, ох не марксистская», но пример будет совсем коротенький, никого не утомит, а напротив – развеселит. Так вот: однажды Фрейд работал в своем кабинете над какой-то очень сложной проблемой. И в самый разгар этой мыслительной работы в комнату вошла его пятилетняя дочь. Она остановилась и после долгого молчания сказала: «Папа, у тебя на лысине сидит большая муха, а ты ее даже не замечаешь». На что Фрейд ответил: «Меня сейчас больше волнует муха, которая сидит у меня в голове». И тут пятилетняя девочка выдала такой пассаж: «Папа, но ведь это та же самая муха, я видела, как она вылезла из твоего уха».

Варшавский рассмеялся.

– У меня в первый раз появилась симпатия к вашему Фрейду, и то благодаря его дочке. Дети часто глаголют истину, которую взрослые упорно игнорируют. Вы восприняли слова девочки как забавный парадокс, а в них есть глубокий смысл. Ведь можно представить себе сознание и подсознание как энергетические поля, сосуществующие рядом, но разделенные определенной межой. А кто переносит информацию от цветка, растущего на одном поле, к соседнему? Пчелы. Для них эта межа – не преграда.

– Стоп! – сказал Юлиан и щелкнул пальцами. – Пчелки, Леонард, очень хороший пример, но не в вашу пользу. Потому что для подобного переноса информации есть другое слово – оплодотворение. Пчелки занимаются сексом… с цветочками. Причем сразу со многими одновременно – своего рода промискьюити под одобрительным взглядом Царя Небесного. Я понимаю – вас, как человека высоконравственного, подобное сравнение очень раздражает.

Варшавский посмотрел на него исподлобья, похрустывая костяшками пальцев.

– Жюлька! Жюленыш… – Виола хохоча вскочила со своего стула и, наклонившись, обхватила Юлиана, выговаривая ему и одновременно поглядывая в сторону Варшавского: – Ты уже все доказал – секс руководит оркестром, а у дирижера фрейдовский профиль, но пойми, музыканты все равно играют вразнобой и каждый выводит ту мелодию, которая ему в данный момент важнее всего… А пчелки… они просто трудятся, дают нам медок, и, вообще, вспомни Бричмуллу: «Про тебя жужжит над ухом вечная пчела…»

– Вот она мне и нажужжала, – засмеялся Юлиан. – Видите, Леонард, как женщина может разрядить обстановку, вроде бы повторив мою тему, но как-то изысканно… ненавязчиво.

Шаман

– Если вы свой пчелиный монолог закончили, я бы хотел продолжить… – Варшавский улыбнулся, но глаз его при этом пару раз дернулся. – Я вам упомянул об энергетическом поле человека, о том, что это поле обладает информативностью, и люди иногда видят события, происходящие на другом конце планеты. То, что мысль переносится на расстояние, мало кого удивляет, но то, что хороший ясновидящий получает информацию непосредственно из космоса, звучит как смелая, но бездоказательная гипотеза. Однако непреложность этих фактов, по крайней мере, косвенно, доказывалась неоднократно. Возьмем, к примеру, шаманизм. Существуют многочисленные свидетельства того, что шаманское камлание открывает канал для выхода из физического мира в духовную субстанцию, которую можно назвать библиотекой Акаши, то есть в хранилище вселенской онтологической информации. Шаман заходит в такую библиотеку с четко определенной задачей: заглянуть в личное дело конкретного человека, животного или даже растения, с тем чтобы вернувшись из своего опасного путешествия, использовать приобретенное знание для исцеления либо предупреждения возможной болезни.

С другой стороны, такого рода космическое вещание – настоящая целина для шарлатанов. Я знаю одну даму в Москве, которая находится в переписке сразу с несколькими святыми. Вот как это происходит: она погружается в транс и под диктовку, скажем, апостола Петра царапает остро заточенным карандашом святейшие мысли. В какой-то момент грифель ломается, тогда дама восклицает: «Всё! В этом месте он велит мне поставить точку». Бред, который записан ее рукой, не поддается описанию, но на самом деле, ее духовное общение с апостолом Петром я бы назвал непреднамеренным шарлатанством. Кто-то, конечно, ей диктует весь этот мусор, но диктующий – не из сонма небожителей, а, похоже, из недоучек, какой-нибудь полуграмотный инженер человеческих душ, клозетный философ…

Виола рассмеялась, но Юлиан, не скрывая сарказма, спросил:

– А голоса, которые вам диктуют линию поведения… Вы как-то определили их социальный статус?

– Мне не диктуют, мне подсказывают, меня направляют, и я неоднократно убеждался в правоте моих помощников. Существуют вещи, о которых я в принципе не имею права распространяться, потому что реакция у слушателей может оказаться, как на премьере скандальной пьесы, непредсказуемой.

– Непредсказуемой – в каком смысле? – осторожно спросил Юлиан.

– Человек может испугаться или возмутиться, а люди неподготовленные легко сумеют обратить высшее знание в кухонную сплетню…

– Леон, милый, откройте нам какие-нибудь тайны, – заворковала Виола. – Мы будем немы как рыбы. Да, Жюль?

– Если тайна того стоит, – нехотя согласился Юлиан, – а то пускать пыль в глаза здесь многие умеют. Недавно один очередной футурист предсказал, что в ближайшие тридцать лет в Калифорнии произойдет землетрясение небывалой силы и цунами сметет Лос-Анджелес с лица земли. Я, честно говоря, подумываю, стоит ли платить по закладным за дом, за машину? Может, подождать…

Варшавский, улыбаясь, покачал головой.

– По счетам надо платить, потому что ни один футурист не предскажет, какие две карты лягут в прикуп в следующий раз, но если у вас за неуплату отберут дом, никакой прикуп уже вас не спасет. Это я вам говорю как старый преферансист. Конечно, от землетрясений, наводнений и пожаров вы никуда не денетесь, но со всей планетой могут произойти куда более опасные и неприятные вещи. Скажем, Луна – наш единственный планетарный спутник – пару миллиардов лет назад вращалась на значительно более близкой к земле орбите, и это создавало цунами такой силы, что вам даже трудно себе представить. С тех пор орбита более-менее стабилизировалась, и Луна даже медленно продолжает отдаляться от Земли… Тем не менее, – тут он сделал значительную паузу. – Этот процесс в скором времени замедлится, и начнется обратный ход Луны, она постепенно начнет свое сближение с Землей, причем, в куда более быстром темпе, чем…

В руке Виолы звякнула чашка, и в ту же минуту зазвонил телефон.

– Не бери трубку, пусть оставят сообщение, – остановил ее Юлиан.

– Мне могут звонить с работы… – она пожала плечами и подошла к телефону.

– Да, это я, – сказала она после непродолжительного молчания, и на лице ее появилось выражение мучительного недоумения, которое так и осталось до конца разговора. – Да, помню… – (Растерянность в ее голосе говорила об обратном.) – Конечно… вы извините, я сейчас не могу… да, я постараюсь зайти…

Виола положила трубку на рычаг и покачала головой:

– Это звонил человек, с которым я едва знакома… Извините, Леон, что перебила вас…

– А на чем я остановился? – спросил Варшавский, уставившись на чайник, который уже довольно громко сопел в предчувствии скорого закипания воды.

– Вы рассуждали о Луне, о ее возможном сближении с нашей прекрасной планетой. – Юлиан протараторил это, как примерный ученик с первой парты, подсказывающий рассеянному учителю тему лекции. Одновременно он слегка наклонился вперед, держа ладони с аккуратно сложенными пальцами на коленях. Варшавский, впрочем, не заметил некоторой издевки этого жеста.

– А знаете, почему траектория Луны изменится? – спросил он. – Луна начнет вращаться медленнее, но не потому, что поменяются законы космической динамики, нет… – Варшавский сделал многозначительную паузу… – Вы готовы услышать такое, что, возможно, вас приведет в состояние шока? И даже поменяет ваше представление о мире, в котором мы живем?

Виола и Юлиан молча переглянулись. Виола кивнула, Юлиан пожал плечами.

– Главная опасность, подстерегающая нашу планету, – не ураганы, землетрясения или климатические катаклизмы, а мы сами – обитатели этой планеты. За тысячелетия своего так называемого прогресса человечество накопило и продолжает накапливать невиданные запасы негативной энергии, которая не уходит в землю, как электрический разряд, а подобно широкой реке медленно тянется в космос, в сторону нашего единственного спутника – Луны. Так срабатывает принцип самозащиты планеты. Ведь Земля – живой организм, если она не избавится от флюидов ненависти, злобы, зависти, которые пронизывают ее атмосферу, то начнет задыхаться, и тогда…

Варшавский не успел закончить фразу. Чайник неожиданно издал громкий хлюпающий звук, кипящая вода полилась по его стенкам, и тут же, шипя, погасла конфорка.

– Вот! – крикнул Варшавский. – Я так и думал. Вы видите, меня предупреждают, я зашел слишком далеко.

Виола посмотрела на Юлиана с плохо скрываемым страхом:

– Что случилось… Я не понимаю, – пробормотала она.

– Что тут понимать? Ты налила слишком много воды, – ответил Юлиан, выключая газ.

– Вода… – сказал Варшавский. – Именно вода. Я ведь скорпион. У меня особые отношения с водой. Она – своего рода мой Вергилий. Предупреждает, если подхожу близко к пропасти. Но первым сигналом был все же телефонный звонок. Понимаете? Меня предупредили дважды. Третье предупреждение могло оказаться фатальным для любого из нас.

Он резко поднялся и, потирая нервно руки, сказал:

– Мне надо отлучиться на пару минут. Где у вас… а впрочем, я помню, вторая дверь по коридору. – И он, резко развернувшись, вышел из комнаты.

– Жюль, – полушепотом произнесла Виола. – Ты понимаешь, что произошло? Это же мистика… просто чистая магия.

– Ничего не произошло. Совпадение… Два совпадения. Варшавский нагнетает. Шаманит…

– Жюль, а этот телефонный звонок… Если бы сюда из Белого дома позвонили, я бы не так удивилась. Это – как звонок ниоткуда.

– Что значит ниоткуда?

– Больше года назад я была в Бурбанке по делам и зашла по дороге в один магазин. Назывался он «Терек». Хозяином там был армянин из Тбилиси, который плохо говорил по-русски, но тем не менее продавал русские, армянские и грузинские книги, а также всякий подарочный хлам… матрешки, кофейные наборы и даже специи. И меня это сочетание удивило: захожу в магазин, где стоят книги, а вокруг пахнет корицей и бергамотом… Русская публика туда, видимо, редко заходит, продавец очень обрадовался, меня увидев, стал какую-то чепуху нести, а потом говорит: «Я вот заказывать буду новые книги, хочу с вами посоветоваться». Протягивает мне список и спрашивает: «Скажите, а этот Бабель хороший писатель?» Представляешь?

– Ну и что?

– Вот и все. Я после этого собралась уходить, а он начал у меня просить номер телефона. Я, говорит, вам обязательно позвоню, когда появятся новинки. Я дала телефон – так, чтобы только отвязался. И вот сегодня – больше года прошло – он позвонил. Я сразу и не сообразила, кто это.

– Ну и что? Позвонил и позвонил.

– Жюль, посмотри на часы – начало десятого. Почему именно сегодня, и в такое время? Как будто ему подсказали: возьми да позвони.

Юлиан пожал плечами и ничего не ответил.

– Ас чайником – просто чудеса!

– Ключик, чайники – как люди в этом смысле. Если человека доводят до белого каления, из него пар идет.

– Но этот чайник не перекипал ни разу. У него свисток. Это хороший швейцарский чайник, я им пользовалась несколько лет до того, как к тебе переехала. Ты меня слышишь? Этот чайник никогда не перекипал. И воды в нем в этот раз было примерно две трети. А тут – как водопад, он будто взорвался. Просто ужас.

– Просто ужас… – повторил Юлиан, но по его сосредоточенному лицу было видно, что думал он о чем-то другом. Поглаживая ладонью затылок, он процедил сквозь зубы:

– Натуральное дежавю. Этот номер уже был в программе. Точно! Я об этом читал у Стругацких. «Миллион лет до нашей эры». Помнишь такой роман? Там какой-то физик должен вот-вот сделать открытие, масштаб которого может внести дисбаланс в заведенный общественный порядок, и начинаются всякие приключения: то ему беспрерывно звонят, то его отвлекают соседи и так далее. А все потому, что он рвется записать важную формулу, время для которой еще не пришло.

– Но Жюль, Леон именно об этом предупреждал! – почти выкрикнула Виола, и тут же, словно по команде, Варшавский появился в комнате.

Заноза

Выглядел он спокойно, улыбался и, с довольным видом потирая руки, спросил:

– А чаем нас сегодня угостят? И хорошо бы настоящим, с кофеинчиком, меня эти ваши как их… антипеданты…

– Антиоксиданты, – поправил Юлиан.

– Мой организм против них протестует, а я ему полностью доверяю. И, кажется, варенье вы нам обещали?

– Конечно, – Виола начала ставить на стол баночки с вареньем. – У нас есть к чаю несколько сортов, мы ведь с Жюльеном большие сладкоежки, так что вот вам на выбор: вишневое, алыча, кизил, черная смородина…

– Неужели вы все это сами варили?

– Ну что вы, кто в Америке сегодня будет возиться с вареньем… Хотя, если бы здесь оказалась моя бабушка… Первым делом она бы купила большой медный таз, стеклотару и мешок сахара, чтобы с утра до вечера заниматься заготовкой джемов, варенья…

– Да… это как раз то, чего я избегаю. Сахар я практически не употребляю. Но сегодня, так уж и быть, отступлю от своих правил. Алыча, говорите… Последний раз алычовое варенье я ел, когда мне было лет семь. Моя тетя каждый год снимала домик в Яремче – очень живописной закарпатской деревне, и меня родители отправляли туда на месяц. Однажды тетя сварила алычу. Помню, я старательно вылизал языком блюдечко, отполировал до блеска чайную ложку и стал умолять тетю дать мне еще немного, но поскольку я уже два раза до этого получал добавку, она отказала наотрез. И вдруг я увидел на столе большую каплю. Представьте себе картинку: солнечный луч, как нож, отсек угол стола и золотистая капля алычи лежит прямо на этой границе между светом и тенью, и буквально на глазах освещенная часть стола быстро тускнеет, потому что закатное солнце прячется быстрее, чем нам бы хотелось, особенно в горах, и тогда я, завороженный этой манящей красотой, беру и слизываю каплю языком… Но так как все происходило на веранде, а деревенский стол оказался не шибко струганным, то я всадил в язык занозу.

Виола сделала круглые глаза и прижала ладони к щекам.

– Ничего-ничего, – сразу успокоил ее Варшавский. – Я начал мычать, тетя быстро поняла в чем дело, заставила меня высунуть язык и ногтями вытащила занозу. Меня, разумеется, наказали за жадность, и на неделю я был лишен сладкого.

Юлиан зловеще ухмыльнулся, хотел что-то сказать, но передумал и, подцепив десертной ложкой вишенку, похожую на большой гранатовый карбункул, аккуратно положил ее в рот. Сжав губы, он вытолкнул языком розовую косточку, быстро подхватил ее двумя пальцами и, слегка сдавливая, незаметно направил в сторону Варшавского, который погрузившись в свои воспоминания и опустив глаза, неторопливо барабанил ногтями по гжельскому фарфору. В наступившей тишине казалось, это невидимый гномик рассыпал в воздухе хрупкие ксилофонные перкуссии, извлекая их из сказочных деталей детства.

Наконец Варшавский чуть поднял брови, вздохнул и сделал глубокий глоток.

– Надо отдать должное американцам, – произнес он, прикладывая салфетку к губам, – здесь все построено с целью угодить потребителю. У нас в Москве тоже сегодня все есть в продаже, но психология покупателя и продавца совершенно разная. Она основана на вечном классовом антагонизме, который, кажется, у нас впитывается с молоком матери. Кроме того, покупатель видит в продавце потенциального воришку, а продавец смотрит на покупателя, как конь на овода. Отсюда хамство, наше неизбывное русское хамство. Но зато у нас духовный уровень публики заметно выше. Заметно…

Юлиан на этот раз громко хмыкнул и, улыбаясь, спросил:

– Интересно, каким это прибором вы измеряли духовный уровень москвичей, не алкотестером ли?

– Юлиан, Юлиан, – покачал головой Варшавский. – Всё-то вы пытаетесь меня поймать на слове. А ведь каких-то пятнадцать минут назад на ваших глазах произошла демонстрация того, как некие, невидимые нам, но достаточно могущественные силы вмешались в наш разговор. Разве не так?

– Это было просто что-то невероятное, – сказала Виола. – И у меня сразу появилась масса вопросов, но я даже боюсь спрашивать, потому что мы опять можем оказаться в опасной зоне.

– Да, я намеренно ушел от продолжения разговора на тему космической футуристики. Но согласитесь, что на самом деле мы весь вечер только об этом и говорили – прямо или косвенно. И в прошлый раз с помощью Нострадамуса даже заглядывали в будущее. Здесь главное – не пытаться спорить с намеченным порядком действий. Все случится так, как должно случиться. А по поводу духовного уровня, Юлиан… Я попытаюсь вам объяснить. Вот недавно зашел я в местный супермаркет и, пользуясь своим даром видеть ауру человека, начал «ощупывать» разных людей наугад. У большинства просматривался крайне низкий интеллект. Люди – как роботы, причем запрограммированные на самый примитивный потребительский потенциал. Что вы можете на это сказать, Юлиан?

– Я с вами соглашусь, Леонард. Публика в Америке по составу довольно пестрая. Особенно в Калифорнии. Засилье эмигрантов из Латинской Америки заметно поменяло лицо этой страны. Попадают сюда как легально, так и нелегальными путями, главным образом, необразованные крестьяне, трудяги, готовые на любую работу, но все же довольно туповатые. Уверяю вас, если вы зайдете в супермаркет не здесь, а в Пало-Альто, где находится Стэнфордский университет, вы непременно встретите возле кассы парочку нобелевских лауреатов, не говоря уже о занюханной профессуре, а среднестатистическая аура покупателей вас просто ослепит. Вы как-нибудь попробуйте.

– Возможно… не буду спорить. Но я вижу, как уродует лицо Америки массовая культура. Посмотрите, какие они делают развлекательные передачи на телевидении: убогая смесь вульгарности и дешевой сенсационности! А театральная жизнь! В Москве она просто кипит. События последних лет высвободили колоссальный потенциал творческой энергии. Режиссеры ставят прекрасные спектакли, рождаются новые театры, о той или иной актерской удаче говорят с экранов, пишут в газетах… Москвичу просто тяжело сегодня сделать выбор – такое количество премьер выплескивается на сцены театров на протяжении сезона. А у вас? Вульгарные мюзиклы и модные бродвейские шоу – вот и весь театральный букет. Жидковато…