Текст книги "Речитатив"

Хаос

Юлиан помешивал коктейль, прислушиваясь к сговорчивому шуршанию ледышек…

– Виола от меня ушла, – сказал он и проглотил комок, подступивший к горлу. – Мы поругались. Глупо…

Гельман поднялся, и в ту же секунду Спринт перевернулся в свою обычную полулежачую позу и, положив голову на лапы, замер, будто хотел сказать: меня здесь нет, не обращайте на меня никакого внимания.

Гельман достал из кармана бумажную салфетку и вытер испарину со лба:

– Я сразу увидел, что ты не в себе, просто не хотел с вопросами лезть.

Он подошел к бару, добыл приземистую бутылку текилы и со скрипом проворачивая плотно забитую пробку, потянул ее с глуховатым, но резким выхлопом, от которого Спринт пружинисто вскочил на лапы и зарычал, сверкнув белым пятном на холке.

– Плесни мне тоже, – попросил Юлиан. – Что-то меня «папа-доблес» не расшевелил.

– Она по-серьезному ушла, забрала свои вещи? – спросил Гельман.

– Нет, вещи не забирала. Оставила короткую записку: «Я ухожу. Когда вернусь – не знаю. Не ищи меня».

– Значит, не все так трагично. Я не пойму, чего ты разнервничался? У тебя на лице царит динамический хаос, говоря математическим языком. Ну, поругались… Для некоторых пар сей процесс является ежедневной нормой, как дринк для папаши Хема. Мы с Верой тоже иногда обмениваемся укусами, но я мудрый и хитрый, поэтому делаю первым шаг к примирению – даже если моей вины нет ни капли.

– Понимаешь, Мишка, у нас все осложнилось из-за одного человека. Упал он как снег на голову и внес в нашу жизнь вот этот самый динамический хаос.

– Кто он такой? Я его знаю?

– Возможно, ты слышал о нем. Это Лев Варшавский. Целитель или, как он сам себя называет, ясновидец… Он в «Вестнике эмигранта» себя рекламирует чуть ли не как второе лицо после Иисуса Христа. На редкость самоуверенный тип, но знающий и очень, я бы сказал, ретивый.

– Я ничего о нем не слышал, русскую прессу я не читаю, просто нет времени этим заниматься, но я лет десять назад познакомился, будучи в гостях, с подобным экземпляром. Ты знаешь, они даже на людей выше их ростом смотрят сверху вниз. Тот, о ком я говорю, был травником, различал энергетические потоки исходящие от продуктов, помахивая каким-то штырем, похожим на телескопическую антенну; при этом требовал полного повиновения, и если больному травка не помогала, он обвинял его в нарушении инструкции заваривания или хранения…

Гельман уселся на табурет и пригубил рюмку текилы:

– Значит Варшавский хочет украсть у тебя Виолу?

– Похоже, даже очень хочет. Но допускаю, что такой расклад – плод моего воображения. У нас на этой почве произошла ссора. В общем-то, я погорячился… Сказал пару резких слов… Меа culpa.

– Ты думаешь, она могла к нему уйти?

– Нет, я думаю на такой кульбит она не способна. Понимаешь, Мишка, Виола очень притягательная женщина, она нравится мужчинам – это не секрет, но до сего дня я никогда не нервничал и сильно не ревновал. А тут – нашла коса на камень. Я вижу, как он на нее смотрит, а она… она не знает, что с этим делать. Он совершенно не в ее вкусе, но он очень властный, в нем есть харизма, гипнотизм. Вот я и сорвался в какой-то момент, выясняя с ней отношения.

– Когда это все случилось?

– Вчера вечером.

– Готов выслушать мои соображения?

– Готов.

– Я бы поступил… А как бы я поступил?

Гельман задумался, сложил губы трубочкой и втянул в себя немного алкоголя, затем, словно дегустируя сложный букет напитка, несколько раз отрицательно покачал головой, потом улыбнулся, удовлетворенно кивнул и произнес:

– До десяти считать умеешь?

– Мишка, не валяй дурака, – поморщился Юлиан.

– Чудак, я же с умыслом спросил. Твоя задача – сбросить напряжение. Твой гнев, твои амбиции до сих пор вспыхивают у тебя в башке, как солнечные протуберанцы. Погаси их. Если в твой компьютер попал вирус и твои взаимоотношеня с партнером, в данном случае с Виолой, никак не восстанавливаются, переведи свой компьютер в спящий режим. Для этого ты должен посчитать до десяти – или произвести какую-либо другую простую арифметику, чтобы взять себя в руки, собраться с мыслями, и тогда можно попробовать сделать то, что делает шахматист после прерванной шахматной партии.

– Что же должен делать начинающий шахматист Давиденко?

– Допустим, в ходе домашнего анализа ты понял, что сумеешь

получить решающее преимущество и даже пройти в дамки, но это потребует немалых умственных усилий и малейшая ошибка приведет к цейтноту. Так на фига идти во все тяжкие, тем более что соперник твой женщина. Предложи ей ничью. Протяни лавровую ветвь, в крайнем случае лавровый листик. Если это умная женщина, она согласится. Может быть, ей при этом тоже придется решить пару умственных задач, пересилить свою гордыню или упрямство, но, как говорят американцы, «It takes two to tango».[8]8
  Для танго нужны двое (англ.).


[Закрыть] В этом танце ты ее должен вести, а не она тебя. Понимаешь? Ты ей не звонил?

– Она не отвечает на мои звонки. А на ее рабочем телефоне даже автоответчик не включен.

– А на мобильном?

– На мобильном включен, но я не хотел разговаривать с автоматом…

– Как вы с этим Варшавским познакомились?

– Долгая история. Хотя началась совсем недавно. Все получилось случайно: мы его подвезли домой из гостей, а потом Виола решила пригласить его к нам, потому что он еще в машине начал свои фокусы показывать. Великий знаток человеческих душ и автомобильных запчастей. Будь он неладен… Он к нам приходил два раза и нес такое… начиная от космического происхождения гречневой каши до разгадки непонятных катренов Нострадамуса. А еще умудрился показать практические опыты, связанные с концом света, и Виола на это дело сразу клюнула, принимая его басни за истину в последней инстанции…

– Слушай, Юлиан, а он не сумасшедший?

– Ну, это для меня почти очевидный факт. Он слышит голоса из тонких миров, разговаривает с ними… Я думаю, у него вялотекущая шизофрения, но перейти в активную стадию она может в любой момент. Во время его разговоров о конце света перекипел чайник, и он это воспринял как знак свыше… «Мне не разрешают говорить, меня предупреждают…»

– Вот тебе мой совет. Иди домой, отдыхай, обдумывай спящий режим для своего случая, и в качестве первого примирительного шага можешь ей оставить сообщение на мобильном. Таким, знаешь, усталым, чуть надломленным голосом скажи ей что-нибудь приятное, например: «Дорогая, к твоему приходу я вымыл всю посуду, поменял наволочки, а унитаз своей белизной затмевает зубы голливудских красавиц».

– Пошел ты к черту! – рассмеялся Юлиан. – Налей-ка еще. Мне уже хорошо. Может быть, лимонад папы Хема проник наконец-то в кровь.

Подруги

Дверь была приоткрыта, но Виола на всякий случай тихонько поскреблась ногтями. Она услышала шаги Ирены в глубине дома, а затем ее хрипловатый голос:

– Виола, ты? Проходи, только дверь за собой не закрывай…

Виола зашла в полутемную узкую прихожую и первым делом сбросила туфли на высоких каблуках, облегченно охнув и смахнув набежавшие на глаза слезинки.

– А почему дверь не закрывать? – спросила она.

– Сашка опять сбежал. Еще с утра. Но должен скоро вернуться. Проголодается и вернется. Они все возвращаются, когда вкусненького захотят, – усмехнулась Ирена, протягивая Виоле стоптанные бархатные шлепки с загнутыми носками, похожие на списанные в утиль турецкие фелюги.

Сашка, сибирский кот дымчатого окраса и вполне независимого характера, время от времени менял комфортную домашнюю жизнь на сериал улиц и заборов, полагая, и не без основания, что таким образом его будут больше любить и холить. Так и повелось. Он с первого дня играл свою роль непременного фаворита и небрежного расточителя тепла и лени, чего с лихвой хватало на обеих обитательниц дома. Ирена жила со своей двенадцатилетней дочерью в дуплексе на одной из тенистых улиц в Студио-Сити. Домик ей достался по наследству после развода со вторым мужем-американцем.

Виола зашла в гостиную, где на стенах висели помпезные картины в резных золоченых рамах и даже один полувытцветший гобелен, на котором были изображены пастушонок с дудочкой и пастушка в цветочном венке, умиленно созерцающая курчавое облако, похожее на судейский парик.

Крутая спиральная лестница вела из гостиной на второй этаж. Между этажами в стене была сделана глубокая продолговатая ниша, в которой стояла почти метровая черно-мраморная фигура женщины, выполненная в манере холодных красавиц Эрте – длинное до пят платье и многоярусный тюрбан на голове. Ирена обожала покупать на распродажах вещи, поражающие своими размерами и весом.

– Пошли на патио, я буду курить, а ты мне все расскажешь, – сказала она, открывая продолговатый золотистый портсигар.

– Дай-ка и мне сигарету, – попросила Виола, поеживаясь и обхватив плечи руками. – Вроде жарко, а меня знобит.

– Девочка моя! – сделала большие глаза Ирена. – Ты же не куришь. Видно, тебя эта история крепко достала. Ну идем скорей, я хочу услышать подробности. Ты с ним больше не разговаривала?..

Они сели рядышком за круглым столом, над которым нависал вытцветший брезентовый зонт, и закурили.

– Налей мне стакан вина, – попросила Виола. – У меня озноб.

– Ты не заболела? – обеспокоено спросила Ирена.

– Нет. Я…

Она замолчала, покусывая губы, две печальные слезы упали на столетию.

– Иренка… Я тебе не хотела говорить по телефону. У меня кроме размолвки с Юлианом еще одна неприятность. Я потеряла работу. У нас по всем отделам массовые увольнения.

– Какие сволочи, – тихо сказала Ирена.

– Да, несчастья со всех сторон… Принесешь вино?..

– Сейчас принесу…

Она убежала, а у Виолы в сумочке затрепетал колокольчик мобильного телефона. Она взглянула на экран и только удрученно покачала головой.

Ирена вернулась с круглым подносом, на котором стояли два бокала из толстого пузырчатого стекла синего цвета и бутылка белого вина.

– Девочка моя, все утрясется, – торопливо сказала она, наполняя вином бокалы. – С Юлианом у тебя обычное лобовое столкновение характеров… Дело житейское, поправимое. А работа… слушай, это не конец света… посидишь на пособии, отдохнешь от них. Какие все-таки суки!

Она притушила в пепельнице сигарету, обняла Виолу, по-бабьи прижав ее голову к своей груди и, щуря серые с зеленоватыми прострелами глаза, решила сыграть свою любимую роль ведуньи-прорицательницы:

– Юлиан тебя теперь еще больше любить будет. Ты в его глазах жертва корпоративной несправедливости. Я, правда, о вашей размолвке знаю в двух словах, но догадываюсь, что вмешалась третья сила. Скажи честно – кто-то из нашего круга?

– Это Леон… Варшавский.

Ирена в первую секунду замерла, после чего взяла в руки голову Виолы и посмотрела ей в глаза:

– Так я и знала. Он, как наш Сашка до кастрации, просто нахрапом берет.

– Ты что? При чем здесь Сашка?

– Девочка моя. Он же гипнотизер. Кот-бегемот и Воланд одновременно. Ты разве не знала? Когда я пришла к нему в первый раз на прием, я сразу это почувствовала. Его мужское обаяние просто неотразимо. Слушай, он может делать с женщиной все, что захочет, и скажу тебе без ужимок, в какой-то момент я была готова подчиниться его команде, я была как сомнамбула.

– Ты правду говоришь?

– Как на духу. Он проверял мне грудь. Лицо у него было совершенно непроницаемое, но внутри он кипел. Я это почувствовала и сама завелась. А вот как вести себя в этой ситуации – просто не знала и молча смотрела на него, буквально не сводила глаз. Но должна тебе сказать, он очень осторожен, то есть он этот огонь погасил, хотя ему такое отступление далось с огромным трудом. Я же все вижу. Он меня, возможно, посчитал дурочкой. А я его насквозь вижу. Натуральный кот. Прекрасный обольститель с внешностью Бандераса.

– Антонио Бандераса?

– Да.

– А по-моему, они совершенно непохожи.

– Похожи своей сутью обольстителей. Виолетта, ты в него влюбилась?

– Нет. Он интересен как собеседник, он очень умный, но он совершенно не в моем вкусе. И потом, у меня есть Юлиан. Мне с ним хорошо, и я не хочу искать что-то другое. Мне даже его дикая ревность льстит. Мы поругались. Виновата я сама. Ляпнула как дура то, чего нельзя было говорить. В натуре, язык мой – враг мой. А у нас, у баб, – это еще и враг-невидимка, появляется, когда меньше всего ожидаешь…

«Я научила женщин говорить. Но Боже, как их замолчать заставить?» Хорошо сказано, правда? – расхохоталась Ирена.

– Да. Только теперь уже молчанием не обойтись. И я не знаю, что мне делать. Понимаешь, у меня дурацкая мечта – хочется тихого домашнего счастья. А оно только в сказках существует. Я недавно читала мемуары Мэй Вест. Она там такую фразу бросила: «Из двух зол я выбираю то, которое еще ни разу не пробовала». И я подумала, что некоторые женщины находят в этом смысл жизни. Но я другая. Я могла зажечься, потерять голову лет десять назад, а сейчас не хочу бросаться ни в какие авантюры. Хочу тепла, ласки, хочу ребенка…

Глаза у нее опять наполнились слезами. Она открыла свой мобильник.

– Смотри, у меня на телефоне два звонка от Юлиана, автоответчик включался, но он ни слова не сказал. А Леон четыре раза названивал и оставлял длинные месседжи. По пять минут говорил. Вот, две минуты назад опять звонил.

– Он знает о вашем конфликте?

– Нет, судя по всему, он ничего не знает, а звонит мне потому, что по домашнему никто не отвечает, а ему надо срочно поговорить с Юлианом. Юлиан же, как ты понимаешь, имени его слышать не может.

– Кино и немцы, – сказала Ирена и тяжело вздохнула.

Князь

В начале девятого Варшавский, освободившись от последнего клиента, сидел в своем кресле, задумчиво барабаня пальцами по столешнице. Его попытки связаться с Виолой и Юлианом ни к чему не привели. Внутренне он чувствовал: что-то произошло между ними двумя, и не исключено – с его подачи. Накануне он разговаривал с Воликом, пытаясь выяснить у него местонахождение своих новых знакомых. Волик пообещал провести быстрое дознание, но через пару часов перезвонил и сообщил то, что Варшавский уже знал: никто не снимает трубку, на сообщения не отвечает, общие знакомые тоже не в курсе дела. «Может быть, они уехали куда-нибудь, Юлик большой любитель бросаться в авантюрные поездки, причем, без подготовки», – предположил племянник.

Варшавский встал и подошел к окну, вглядываясь в марево вечерних огней и задумчиво потирая указательным пальцем переносицу.

В дверь постучали, и почти сразу в проеме появилось оживленное лицо доктора Левитадзе – владельца клиники, где Варшавский арендовал место. Это был высокий вальяжный мужчина, абсолютно седой, со свекольными подушечками на щеках и чрезвычайно подвижными оливковыми глазами.

– Князь! – с укоризной сказал Левитадзе. – Ты мне что обещал? Забыл? После восьми вечера тебя здесь нет, а я тебя вижу. Дорогой, посмотри на себя: бледный, круги под глазами. Хочешь, медом угощу? Манук называется. Его аборигены собирают где-то в Австралии. А потенции в нем – на двоих хватит! Будешь как Карлсон крутиться. И чай я тебе налью байховый, настоящий – не это американское черт-те что. Булочка с медом и стакан грузинского чая из рук доктора Левитадзе… Знаешь, как это называется? Здоровье плюс долголетие!..

– Георгий, ты же знаешь, я не употребляю сахар…

– Мед – это потенция, князь… У тебя глаза оживут. Ты себя изнуряешь, а тебе не двадцать лет. Америка любит из таких, как ты, соки выжимать.

Левитадзе сел на стул, который под его весом издал каркающий звук, и неодобрительно покачал головой.

– Я, конечно, уважаю твою работоспособность, но ты себя лишаешь того, что делает нашу жизнь сочной, вкусной, красивой, как персик на твоем столе.

– Это яблоко, – поправил его Варшавский.

– Ты шутишь? – Левитадзе выкатил глаза. – Я старею! Представляешь, князь, еще несколько лет назад я мог самые мелкие буквы на таблице окулиста читать. А сегодня – полный швах, как говорит мой массажист Филя. А он бывший автомобильный гонщик – три раза вдребезги разбивался. Ай-ай-ай… Персик перепутать с яблоком. Или наоборот? Уже забыл, кого с кем перепутал. Я сейчас, знаешь, что вспомнил – один духан в Тбилиси. «Лобиани» назывался. Там такой лобио подавали в глиняных горшочках… со специями, с гурийской капустой, зеленью… Ай, какой лобио, пальчики оближешь. И вот, помню, однажды сидим с друзьями – выпиваем, закусываем, анекдоты рассказываем… молодые, веселые, и вдруг вижу старика за соседним столом. Один почему-то. Может быть, друзья разошлись, а может быть, просто зашел посидеть, погрустить. А перед ним на столе стакан кахетинского и рядом персик. И он смотрит на этот персик с такой печалью, знаешь, как будто перед ним его молодость, с которой он прощается. И я сейчас подумал, князь… надо не за копейку себя убивать, а плоды снимать с дерева наслаждений, пока силы есть. Деньги в пыль превращаются, в персике червяки заводятся. А зачем тебе червивый персик? Ты ведь живой человек и тебе надо немножко животных радостей. Хочешь, познакомлю тебя с одной докторшей? Ей сорок лет, она помешана на альтернативной медицине, правда, живет в Сан-Франциско, но я могу ее пригласить на этот уикенд. Прилетит, не задумываясь.

– Георгий, я через два месяца уезжаю. Суди сам: ко мне на прием записываются люди из других штатов. Конечно, я зарабатываю неплохие деньги, но при этом выкладываюсь, как десятиборец на Олимпийских играх. У меня даже не остается времени просто посмотреть на красивую женщину, не говоря о чем-то другом, да и где они, красавицы? Среди моей охающей и стонущей братии я красавиц не замечал. Конечно, по телевизору красотки разгуливают, но в этот ваш ящик я принципиально не заглядываю – ни времени нет, ни особого желания.

– Не говори, дорогой, не говори, – Левитадзе игриво помахал пальчиком. – Я видел у тебя в приемной таких див! По-моему, они к тебе летят, как пчелки на ароматный цветок. Даже позавидовал. Неделю назад из твоего кабинета смотрю – выплывает Ирена. Роскошная женщина. Пышка! Не знаю, что ты ей там делал, но у нее вид был просто цветущий, вся раскраснелась, как роза Гафиза, и тяжело дышала…

– Ты ее давно знаешь, Георгий?

– Я их всех знаю, – снисходительно ответил доктор Левитадзе, и его оливковые глазки пустились в очередной спин. – У меня же здесь принимают главные женские специалисты: гинеколог, диетолог, дерматолог…

– Послушай, Георгий, у тебя ее телефон есть? Мне надо срочно с ней поговорить.

– Что за вопрос, дорогой! В компьютере все есть: телефон-шмелефон, адрес-шмадрес. Но я тебе при одном условии дам ее номер – если ты попробуешь мед-манук. Князь! Свидание с такой женщиной…

– Ладно, неси свой мед…

Пальчики

Ирена внимательно посмотрела на свои руки, сняла кольца и положила их на высокий гранитный бордюр, отделявший мойку от уютного дайнета,[9]9
  Небольшое обеденное место рядом с кухней, иногда отделенное от нее невысокой перегородкой.


[Закрыть] после чего достала из кухонного шкафчика пурпурные нитриловые перчатки. Пальцы у Ирены были несколько полноватые, но в идеальном состоянии. Она ими гордилась, следила за дайной ногтей и перламутровой непорочностью маникюра, перед сном втирала в кожу пахнущий цветком сакуры крем Шисейдо, а по утрам производила ту же процедуру, но уже пользуясь кокосовым маслом. Сидя на коврике в позе лотоса, она старалась медитировать, рисовала в своем воображении космические потоки, заполняющие все ее тело белоснежным бурлящим фонтаном молодости. Визуализации она добивалась такой, чтобы струи этого фонтана разливались по всем сосудам и суставам, вынося за собой через пальцы затхлую грязно-серую массу отрицательной энергии «ша», всякие стрессовые переживания и прочую, похожую на пульпу, чертовщину. Однако объемы накопившейся за день грязи почему-то не уменьшались, а напротив – пополнялись с прежней силой, хотя, как казалось Ирене, она вела почти безукоризненный образ жизни: питалась исключительно экологически чистой здоровой пищей, только изредка позволяя себе съесть ломтик-два копченой колбаски, по утрам делала аэробику, по вечерам совершала прогулки дайной в две мили, почти не пила спиртного и выкуривала не больше десяти сигарет в день.

Она приехала в Америку с дочкой после скандального, измотавшего ее донельзя, развода с первым мужем, приехала к тетке, которая через два месяца после ее приезда умерла. Письма от тётки она получала многообещающие, но действительность, как это часто бывает, показала свою непривлекательную сторону. Тетка блефовала, надеясь на старости лет иметь рядом близкого человека, который бы ей помогал. В результате теткины небольшие сбережения полностью ушли на приобретение места на кладбище и похороны. И у Ирены началась добровольная каторга, как она сама окрестила первые три года жизни в стране. Хотя и привезла она из России большие амбиции, напористость и привлекательную внешность, на первых порах эти качества не помогали ей, а напротив – оказались ни к чему, так как специальности у нее фактически не было и работу приходилось хватать любую, какую дадут.

Она вкалывала с утра до позднего вечера то уборщицей в медицинском комплексе, то продавщицей в бутике, то нянькой в доме для престарелых… В короткие минуты отдыха, спрятавшись где-нибудь в закутке и закуривая сигарету, она с отчаяньем рассматривала свои опухшие исцарапанные пальцы, а ночами грызла подушку, орошая ее горючими бабьими слезами, мечтая о чуде, о хорошем мужике, который снял бы с нее этот груз безнадеги и страха перед завтрашним днем.

Но редкие мужские особи из эмигрантского вивария, с которыми она встречалась, на поверку оказывались либо неудачниками и нытиками, либо хитрыми пронырами, озабоченными поиском обеспеченной жены, под крылышком которой можно было бы не спеша поклевывать пирог американской мечты.

Ирена почти отчаялась вырваться из этого замкнутого круга в уютный мир обеспеченной и независимой женщины, когда однажды вечером по дороге домой заглянула в русский деликатесный. Она уже приготовилась расплатиться за буханку бородинского хлеба и пачку сосисок, когда услышала рядом английскую речь. Жовиальный американец в шортах и майке навыпуск что-то объяснял девочке-продавщице, недавно приехавшей и не понимавшей ни бельмеса по-английски.

– Что вы хотите купить? – спросила его Ирена.

– Вот эту копченую рыбу, – он ткнул пальцем на лоснящуюся спинку балыка.

– Но ведь она вам ее сняла с подноса.

– Я хочу не одну, а весь поднос, – добродушно объяснил американец. – У меня парти.

Ирена сделала большие глаза и взглянула на него повнимательнее. Рыба на подносе тянула сотни на три. Американец, в свою очередь, оценивающе просканировал Ирену.

– Меня зовут Джош, – сказал он. – А как ваше имя?.. И-рэ-на? Это, кажется, польский вариант. Мне он нравится больше, чем английский – Айрин. Так вы не из Польши? О, Раша! У меня есть друг, он два года делал бизнес в Питерсбурге. А у вас хороший английский и красивые глаза… Это правда, что русские женщины работают на тяжелых строительных работах и пьют водку залпом, сразу полстакана? Мой друг мне говорил, что невесту надо искать только в Раше. Там все красавицы…

Глаза его в этот момент забуксовали на небольшом, но кокетливо приоткрытом отвороте ее блузки. Он глубоко втянул носом воздух, видимо, обдумывая очередной словесный выверт, но, ничего не придумав, извлек из бумажника свою визитку и пригласил Ирену на парти. А еще через неделю она к нему переехала. Ирена называла его Джошкой. Оглушающие пертурбации в ее жизни казались в первые дни чем-то эфемерным, и Ирена, просыпаясь среди ночи и ущипнув себя за ухо, мысленно спрашивала: а вдруг мне все это только снится?

Медовый месяц они решили провести на Гаваях. Именно там, на каскадных водопадах Мауи, целуя ее пальчики, он сказал, видимо, не в силах забыть образ русской женщины, таскающей кирпичи и от горькой жизни опрокидывающей залпом полстакана водки.

– Тебе больше не придется работать, honey, эти ручки будут только отдыхать, носить золотые кольца и пудрить свое личико….

– Но они еще кое-что умеют, – игриво возражала Ирена, тая от предчувствия, что именно так все и случится…

Через год она осуществила свою давнюю мечту и приобрела маленький бутик, а вместе с ним независимость. Собственно, приобретение было целиком организовано и профинансировано Джошкой. К ней вернулись прежние амбиции, расчетливость и деловая хватка. Бутик быстро превратился в прибыльное предприятие, и вскоре Ирена прикупила к нему комиссионку в дорогом Брентвуде, куда богатые американки нередко сдавали за гроши практически не ношенные наряды. После незначительного подновления к вещи пришивали фирменный ярлычок и ценник, и она уходила в бутик, обретая новую жизнь и новую стоимость.

С Джошкой они прожили вместе немногим больше трех лет, к тому времени окончательно разобравшись в полной несовместимости. Говорили они как будто на похожем языке, но на совершенно разных наречиях: лучше всего звучали в монологах и почти не слышали друг друга в диалогах, а если и слышали, то с трудно устранимыми помехами. Впрочем, отношения у них остались хорошие, и время от времени Джошка приходил к ней за советом, особенно после какой-нибудь бурной ссоры со своей очередной пассией. Ирена полагала себя сивиллой в сердечных делах.

Она вздохнула и начала мыть посуду.

Зазвонил телефон.