Текст книги "Война глазами дневников"

А потом начались социальные потрясения, потому что Фрейд отменил Бога, поставив в центр вселенной человека со своим основным индивидуалистским инстинктом. По сути, он лишил людей тормозов. Деньги и накопление, материальная зависимость и вещизм, прибыль любой ценой стали основными жизненными идеями людей. Произошло расчеловечивание со сломом рамок приличия.

Все побежали в погоне за деньгами. В этом ничего плохого нет, так как человеку не нужно ничего сверх того, что ему дала природа. За исключением денег. Их ждут магазины и наши семьи! Появилась на устах людей в малиновых пиджаках фраза – ловкие кормятся глупыми, глупые – трудом.

Известно, что держателями денег в основном являются банкиры. Но они странные труженики. В народе говорится, честнее банкира только лотерейный билет. Банкиру нужна прибыль, все остальное – до фени или по барабану.

СССР был единственной империей, которая не признавала капиталистических отношений и вела плановую экономику, которая помогла переломить могущество нацистской Германии в годы Великой Отечественной войны. Сегодня мы, впрыгнув в телегу капиталистических отношений, стали частицей глобальной системы управления транснациональными корпорациями.

В России появились государственные корпорации, по существу этакие денежные мешки, ставшие над государством, как это сложилось и во всем капиталистическом мире. Мы стали, еще раз повторю, его частицей. Для хозяев этих корпораций нужны наемные, бесправные работники, а по существу – современные рабы. Рабочий класс, который мог сплотиться в борьбе за свои права, они разорили и практически ликвидировали.

Политика англосаксов прививала в характере граждан потребительские качества. Они появились и у нашей молодежи. Посмотрите, на ТВ изобилуют фильмы с показом роскошных квартир и апартаментов. Они вытеснили картины с изображением реальной жизни творца, главного налогоплательщика – «глубинного народа». Вспомните недавнего чиновника от образования Фурсенко, который заявлял, что люди‐творцы стране не нужны, нужны потребители. Это он ввел проблемный до сих пор ЕГЭ. Это при нем печатались в отдельных регионах учебники по истории с рекомендациями господина Сороса. Это при нем была введена Болонская система образования в России, которая пока не победила качество выпускников советских школ и вузов. Против этой системы выступили ректоры вузов, в том числе и МГУ, и студенты, понимавшие, что ее введение больно ударит по карману.

К сожалению, до сих пор она живет у нас в России, вползшая в нашу жизнь через «окно Овертона» – американского политического деятеля Джозефа Овертона. Он предложил некую шкалу допустимости мнений, не укладывающихся в консервативные нормы морали нормального государства с элементами вседозволенности. Договорились до того, что нужно переформировывать человеческое восприятие ко всякому неприемлемому и отвратительному. Адептам этой теории нужна свобода, в том числе и обиженным обществом гомосексуалистам да трансгендерам. Окно Овертона в Россию открыл не Горбачев, а Чубайс. Получилось так, что россияне у него до сих пор, как у гоголевского черта, на побегушках. Вспомните повесть «Вий».

Свобода, свобода, свобода – орали толпы молодых и в девяностых, и в нулевых. Не вдруг же случилось 23 января 2021 года. Толпы, в которых, как писал один из уважаемых театральных режиссеров, «щекастые и сытые подростки» стали кричать, что «они власть». Реакция правоохранительных властей была неадекватная – дубинки ходили по спинам детей и юношей. Кто виновен в доведении до абсурда наших детей и внуков? Ответ может быть один – система воспитания, которую забросило образовательное ведомство.

Недавно прочел на эту тему взгляд народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. Мне показалось, он попал в десятку:

«…Душу формирует и детский сад, и семья. Но прежде всего – школа. Я в первый класс пришел в 1943 году. Зима, война… Какой завтрак тебе дома соберут? Чай из трав, кусочек хлеба. А в школе с самого утра топилась печка. После второго урока учительница заваривала чай все на тех же травах. Каждому наливала в его кружку чуть‐чуть разведенного сахарина – личного!

Открывалась дверь – и дежурный вносил противень, на котором лежали пирожки. С чем они были, не помню, но они казались нам самыми вкусными на свете! Мы их ели, прихлебывая кипяток, а учительница в это время рассказывала разные истории.

Это называлось – ВОСПИТАНИЕ!

Это называлось – ЗАБОТА!

Забота о следующем поколении. С этого начинается воспитание любви к Родине – когда ты чувствуешь заботу Родины о себе. А сейчас я слушаю все эти рассуждения – платное образование, элитные школы…

Я вообще не понимаю, что это такое – элитные ученики. Что такое элитные собаки или лошади – понимаю. А элитных людей не знаю – знаю образованных. Интеллигентных знаю.

Попытка заместить один класс другим – интеллигенцию на элиту, степень элитарности которой определяется уровнем их дохода – рождает расслоение, а с ним и одичание душ, которое мы получили».

С таким образованием и воспитанием по Фурсенко трудно вырастить детей, достойных сынов Отечества. Сегодня на слабую в промышленном отношении Россию ополчился Запад. Ну как не вспомнить в это тяжелое время слова американского поляка и русофоба Бжезинского, который перед тем, как отправится к праотцам, изрек: «Русского надо добивать до конца. В противном случае он встанет и убьет вас!»

Вот и добивают нас! Сначала расколошматили Красную империю, теперь пытаются задавить Россию, сопротивляющуюся слабыми силами. Мощь у нее впереди! Она пока собирается с силами, порой сильно болея из‐за происков откровенных врагов и пятой колонны внутри…

Но обязательно поправится и накачает стальные мускулы! Даже сегодня ее, усеченную с лютых 1990‐х годов, страшится Запад, бряцающий натовским оружием на маневрах и учениях у наших границ. А почему? Да потому, что знает – россияне запрягают медленно, но ездят быстро. Русские – это ртуть, с их государством ничего не случится еще 1000 лет. Так сказал Бисмарк. Россия не развалилась в самые сложные и опасные времена своей истории. Развал СССР не считается окончательной трагедией. Так как то, что отвалилось от нашей супердержавы в разные времена, все равно по больше части находится под ее полным влиянием, а перспектив вне России у этих новоявленных «незалежных» государств никаких. Окраины прочными нитями гастарбайтеров, как пуповиной, держатся за Россию. А это уже симптомы выздоровления от лихолетья окаянных 1990‐х годков!!!

Как сказал поэт:

 
Как было в России с далеких времен,
Чем выше давление, тем крепче бетон.
И, если Державе опасность грозит,
Становится Родина, как монолит.
 

Не случайно Уинстон Черчилль признавался: «Я не могу предсказать действий России. Она – загадка, завернутая в тайну и погруженная в мистерию. Но, быть может, ключ все‐таки существует. Этот ключ – национальные интересы России…»

Антон Деникин утверждал, что русский не тот, кто носит русскую фамилию, а тот, кто любит Россию и считает ее своим отечеством.

Часть IX
Откровения лейтенанта Линке

Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву. Она похоронила план «Барбаросса».

Георгий Жуков

В битве за Москву 87‐я пехотная дивизия входила в состав 9‐й, а затем 4‐й полевой армии, действовавшей на острие ударов по Красной армии. Несмотря на серьезные потери, понесенные в зимней кампании 1941-1942 годов, о которых подробно писал в своем дневнике лейтенант вермахта Герхард Линке, дивизия сохранила свой боевой потенциал и провоевала на Восточном фронте всю войну, капитулировав только в Курляндском котле. Он сложился осенью 1944 года, когда западная часть Латвии оставалась под оккупацией гитлеровских войск, но они оказались зажаты между двумя советскими фронтами – 1‐м и 2‐м Прибалтийскими.

7 мая 1945 года был подписан предварительный протокол о безоговорочной капитуляции нацистской Германии. Но когда по всей Европе установился мир, в западной части Латвии – Курляндии – все равно раздавались выстрелы и ухали орудийные стволы. Надо заметить, что Курляндский котел – это рухнувшая последняя надежда Гитлера. Офицер вермахта Генрих Линке не увидел главного позора Третьего рейха, случившегося весной сорок пятого года – он был убит под Москвой в феврале 1942 года. В полевой сумке гитлеровского вояки был обнаружен дневник, который вел германский офицер.

Дневниковые записи

15 ноября 1941 г.

Сегодня утром полковник Карсон из 461‐го пехотного полка принял командование над нашим участком фронта. Мы переходим на новые квартиры в Орешки. Мы будем отдыхать до возобновления наступления. В селе собрался весь полк – тут царит ужасная теснота.

16 ноября 1941 г.

Прекрасный солнечный день. Снежный пейзаж с заиндевевшими деревьями и кустами обворожителен. Однако о полном покое думать не приходится. Необходимо выставить сильное охранение, чтобы в этой местности, богатой лесами, нас не захватили врасплох. Днем при чудной зимней погоде мороз еще терпим, ночью же он мучит, и каждый старательно укутывается в свое одеяло, прежде чем лечь на подстилку из соломы. С августа никто из нас не раздевался.

Сумерки в этом крае спускаются уже к 4 часам, а светает только в половине седьмого утра. Сегодня утром противник ударил по среднему селу, по Редькино. Противотанковые и танковые снаряды упали на окраине села. Один из них – в дом, убил двух солдат, многих ранил.

После долгого перерыва, после семи недель, мы получили новую почту. Огромная радость была – получить первый привет с родины с того времени, как мы покинули линию обороны под Смоленском и приняли участие в большой операции Вяземского окружения.

Как из рога изобилия сыплются каждому письма. Я пользуюсь относительно спокойным временем, чтобы заняться корреспонденцией.

Подготовка к наступлению и рекогносцировка ведутся с полным спокойствием и тщательностью. Нас несколько тревожат предстоящие дни. Если противник спалит немногие деревни, нашим войска негде будет разместиться и обогреться.

Несколько морозных дней было достаточно, чтобы начались заболевания и случаи обморожения. Наши боевые силы заметно убывают. Наконец, после бесконечных требований полкового командования, можно сказать, в последнюю минуту, получено несколько пар сапог; после того, как первая партия зимнего обмундирования, прибывшая сравнительно поздно, распределена была на прошлой неделе, сейчас предстоит новое распределение.

17 ноября 1941 г.

Снова сказочно прекрасное утро. Термометр показывает ‐9 градусов. В Редькино все еще не вполне спокойно. Ожесточенный грохот орудий все время со стороны Горбово.

18 ноября 1941 г.

После тихо прошедшей ночи – последние распоряжения о наступлении. Весь день проходит в непрерывной суете. Полные ожидания ложимся мы на несколько часов поспать. Что ждет нас завтра? Как скажется непривычный для нас мороз?

День наступил. Мы должны принять участие в окружении Москвы. Мы надеемся, что получим при этом прочные позиции. Возможно, что тогда нас отзовут или даже отпустят вовсе. Большие надежды возлагаем мы на начало боя.

3‐й батальон быстро ломает вражеское сопротивление на опушке леса. По очень скверной дороге маршируем мы к Петрово. Там, по показаниям пленных, должны быть расположены полевые укрепления. Еще на исходном пункте доносится до нас слева шум боя. Вскоре мы видим, как немецкие солдаты подходят к селу. Тотчас наш батальон примыкает к движению и проникает в Петрово. Там все становится ясно. Наш сосед слева сбился с правильного направления на занесенной снегом лесной дороге и вступил в село, полагая, что достиг первой цели наступления. Карты настолько неточны, что ими почти невозможно пользоваться. В этом мы и сами уже не раз имели случай убедиться.

После очищения села, наглец продолжал строчить из пулемета между домами. Мы захватили удобную добычу. Привели много пленных, уничтожили один танк, взято много пулеметов и другого оружия. Два танковых ружья нового типа, о котором мы еще не знали, захвачены вместе с боеприпасами. Их нужно сохранить для изучения и оценки.

Продолжаем марш с. Охрино – Житятино – Тимонино. По пути – досадные заторы и пробки вследствие того, что злополучный соседний полк так и не занял отведенной ему полосы. Сам я, чтобы распутать эти узлы, остаюсь позади. Дубинкой следовало бы учить некоторых водителей и обозных командиров. Дисциплина в этих частях отнюдь не высока.

Через Ульево, Огарково, Горнево, после утомительной поездки на мотоцикле, я догоняю свой полк. По дороге все время снова приходится преодолевать всякие трудности. Слабые переезды разбиты транспортом, тяжелые повозки скользят вниз по гладким склонам. С трудом, очень медленно преодолевает орудие трудные места, несмотря на дополнительные упряжи. Бедные лошади лезут из кожи. Сказывается и отсутствие фуража, и холод – зимой все животные стоят под открытым небом. Два танка стоят на пути. В стороне Меры ночное небо огненно‐красное.

20 ноября 1941 г.

Вследствие плохой дороги наши обозы идут далеко позади нас. Прежде всего, мы должны подтянуть части пехотной колонны. Однако пришел приказ на продолжение движения. Так теряются драгоценные часы дня. Мы остаемся со своим командным пунктом в Горнево. Полку с батальоном удается занять внезапным налетом Иглово и Завязово. От русских скрыта исходная позиция.

Благодаря неожиданному открытию огня, противнику нанесены огромные потери. Тяжелые орудия полка, укрытые у опушки леса, оказывали опустошающее действие на ряды Красной армии, которые намеревались занять позиции. На небольшом участке лежало свыше 30 убитых и 6 выведенных из строя станковых пулеметов. Большие потери в окопах и укрытиях. Взято в плен 250 человек. Наши потери – два раненых. Этому трудно поверить.

Весь день мне было не по себе. Кажется, простуда подкрадывается ко мне. Успехи я пережил не на месте, я задержался на командном пункте. Хинин помог встать мне на ноги.

Температура вчера достигала ‐10 градусов… Странно, что до сих пор ни из района Орешки, ни из района Вишенки не стреляла русская артиллерия. Вероятно, противник имеет мало орудий и концентрирует их на участке главного удара. В то же время увеличивается активность залпового орудия, которое на солдатском языке называется «сталинским органом». Мы сами не испытывали его действия, зато часто слышим издалека беспрерывный грохот ударов. Говорят, что моральное действие разрывающихся ракет сильнее, чем настоящее действие, и несравнимо с нашими химическими минометами…

21 ноября 1941 г.

Утром мы едем в Торхово… Во время разговора с господином генерал‐майором Лухтом в нашу сторону полетели ракетные снаряды. Многие из них разорвались в середине деревни. Все находящиеся в комнате легли на пол… В доме ранены старший лейтенант Тюмлер, лейтенанты Канис и Мюллер. На улице слышны стоны и крики тяжелораненых…

Освобождаем Сосуниху и занимаем ее. Средний полк справа занимает населенные пункты на той же самой высоте. Усталые, располагаемся в доме, где сегодня вылетела рама. Дыры заткнули досками и сеном. Ночью загорелся сарай, в котором стояли 85 лошадей 8‐й транспортной колонны. Причина пожара осталась неизвестна, очевидно, имел место саботаж. Несмотря на все старания сторожевых, большинство лошадей сгорело. Сгорела и сбруя. Один удар – и принадлежащей полку транспортной колонны как не бывало…

22 ноября 1941 г.

С рассветом прибывает зенитное отделение. Я сопровождаю его на передовую – в Сосуниху. Оборудую новый командный пункт полка. Противник атакует 173‐й пехотный полк. Иногда доносится шум боя…

Быстрый удар стрелковой роты и штурмовых орудий – и противник разбит. 60 убитых русских остаются на поле боя, 100 взято в плен… Несколько танков обстреливает позиции. 87–мм зенитка подбивает Т‐34. Танк запылал…

Телефонная проводка местами перерезана. Те, кто пытался ее исправить, подстрелены. Вскоре после этого я вместе с лейтенантом Гдером возвращались назад. В одной ложбине находим горящую коляску мотоцикла. Два солдата лежат в красном от крови снегу…

Вечером мы всегда обогреваемся и усталые отдыхаем на бедном ложе. Это часы незабываемой, освежающе дремоты. Необходимо, чтобы всегда один из офицеров штаба бодрствовал, сидя у тусклой лампы.

23 ноября 1941 г.

Сегодня воскресенье. Мы остаемся на месте. Но воскресный покой в нашем штабе не чувствуется. Телефон звонит слишком часто… Наши саперы работают на дороге. Взята в плен группа разведчиков.

24 ноября 1941 г.

Наступление продолжается. Но скоро рота вынуждена остановиться перед выстроенными укрепленными позициями противника в лесу. Она несет огромные потери. Нет никакого выхода. Лейтенант доктор Рихтер погиб во главе 11‐й роты по дороге Звенигород – Истра…

«Орган» дает беспрерывно над нами одну очередь за другой. Один из залпов заставил нас лечь. Большая фуражная соломенная прокладка защищает нас от осколков. Постепенно мы привыкаем к этому. Как только издали заслышим раскаты выстрелов, тот час же раздается: «Внимание, орган!». Все ищут укрытия…

Большие потери были вызваны действиями противника и болезнями, так что не сразу можно возместить эти потери. С каждым днем слабеет боевая мощь войск. Если 14 дней тому назад в роте было 70 человек, то сегодня только 40, завтра будет только 35. Некоторые начинают считать дни, когда за ними придет очередь…

Новые командиры, прибывшие в качестве пополнения, плохо знают дело и не доросли до понимания всей ответственности за полученное задание. Часть людей – тупы и равнодушны. Они используют каждую возможность отойти назад. Излюбленным предлогом для этого является – отнести раненых…

Сильные охранения расставляются на освобожденных от противника лесных позициях. На ночь мы забираемся в сарай, крепкие стены которого служат нам хорошей защитой от осколков. На следующий день продолжаются упорные бои. Наши потери, к сожалению, очень велики, особенно среди командиров…

Известно, что война портит солдата. Поэтому временя от времени он должен очищаться и освежаться…

25–29 ноября 1941 г.

Мы находимся на захваченной у противника линии. Соседние части расположены на равной с нами высоте. Напротив, правый фланг отстает. Нам не удалось сломить сопротивление противника. СС соединения и танки заняли Истру и продвигаются вперед на Восток. Этим они отнимают у нас славу быть ближе к Москве. Убитых нашего полка хороним в Сурмино…

Соседние зенитные установки сбили несколько самолетов противника… Ежедневно отправляются в лазарет новые больные. Из этих солдат мы не видим потом больше никого, несмотря на то, что заболевания бывают легкие. Также лейтенант Цетше должен был отправиться в тыл. Я не знаю, к чему это в конце концов приведет.

Нашей надеждой являются проникшие с юго‐запада против Москвы части Гудериана. Когда круг сомкнется, мы также перейдем к созданию крепкой линии обороны на зиму. Только бы не наступил при этом могущий задержать нас снегопад. Продвижение моторизованного транспорта в таком случае будет затруднено. И пехота через это становится менее подвижной. Вообще, мы, немцы, не привыкли к ведению войны зимой, и наше вооружение не соответствует последней. Тем большее уважение к делам одетых в серое сукно людей должен иметь каждый, кто слышит об успехах войск.

Несказанное напряжение и лишения сопровождают все наши завоевания.

30 ноября 1941 г.

Воскресенье. Пасмурный день. Небольшой мороз. Медленно падают снежинки. Утром наступление должно быть продолжено. Командиры приданных частей весь день проводят в обсуждениях. Ловкие шоферы сплели праздничный венок. Полчаса при свете свечей мы предаемся предрождественскому настроению…

1 декабря 1941 г.

С наступлением дня продолжается продвижение вперед. Передовой батальон занимает позицию на опушке леса от Сватово до Казьмино. В кустах замаскированы укрепления, их взяли с боем. Видимость донельзя плохая из‐за густых деревьев. Я рассматриваю разбитые окопы. Почти в каждом видна скрюченная фигура. Я сую в окопы жердь и бросаю тяжелые комья мерзлой земли. Никто не движется: мертвы.

Саперы нашего полка заняты сбором и уничтожением русского оружия. При этом они взяли много пленных… Злобно строчат пулеметы сквозь ветви. В некоторых местах предполагаем наличие мин…

Я, как офицер связи, сопровождаю батальон. Неожиданно в лесу начинается перестрелка со сторожевой заставой, которую, к сожалению, мы не могли застать врасплох – она заметила нас, когда мы были в 30 шагах. Почти над нами пролетают снаряды нашей артиллерии. Населенный пункт должен теперь быть не далеко. Скоро мы видим его лежащим за поворотом реки.

Пулеметный и ружейный огонь со стороны батальона Швихпера, который тоже атакует противника… Быстро перестроив боевой порядок, батальон Шлегеля ворвался в деревню. Пулеметы противника, установленные в кустах на краю деревни, строчат еще по ней. Мои телефонисты на месте, но связи нет. Прямо тошно становится… Тягач тяжелой зенитной пушки напоролся на мину и вышел со строя.

Унтер‐офицер зенитного взвода убит у своего орудия. Лейтенант Готшлинг получил в грудь пулеметную очередь. Он умер героической смертью… Весь день было холодно, особенно это заметно, когда заходишь в дом погреться…

Разведывательные отряды пробираются лесом и находят деревню Липки, нашу цель, не занятой. Они входят в нее еще ночью, выставляют посты…

2 декабря 1941 г.

Основные силы полка прибывают в занятые ночью Липки. Цель дня – взять Палицы – достигнута. Батальон Шлегеля должен пробивать себе дорогу через лес в боях с большевистскими арьергардами и прочесать местность по обеим сторонам деревни.

Четырехствольный пулемет, стоящий на грузовике, утюжит кустарник. Но пулеметная очередь ложится сравнительно высоко, опасны только отвратительные косые пули, жужжащие в ветвях… Место находится под артиллерийским огнем. Русских нет. Перед нами долина Москва‐реки. За стогами вырисовываются очертания следующей деревни Аксиньино, там видно движение. Тяжелые орудия быстро подходят к позициям, тяжелые пулеметы, противотанковые пушки, легкие полковые пушки прямой наводкой открывают огонь. Палицы лежат на возвышенности. По ту сторону Москва‐реки – покрытые лесом холмы…

Мы расположились в школе. Вечером – приятная неожиданность. Генерал вызывает к себе господина полковника и сообщает ему, что фюрер награждает его рыцарским орденом железного креста. Эта гордая награда – достойное признание всего того, что сделал этот человек, его успехов.

Погода ясная и холодная. Весь день интенсивная деятельность русской авиации. Ночью наш врач обнаруживает в стене целую колонию клопов. Он изводит почти всю батарейку карманного фонарика, наблюдая последних.

3 декабря 1941 г.

Целый день в доме толчея. Время отнимают все, кому не лень. Около 20 часов три низколетящих биплана сбросили листовки, но это бесчинство не причинило нам никакого вреда. Они появляются и над Палицами. Караульный, охраняющий штаб, хватает карабин и сбивает тремя выстрелами одну из машин. Она загорается…

4 декабря 1841 г.

Мы снова переживаем у телефона тяжелые часы. Противник атакует крупными силами Палицы. Он отбит с южной и восточной сторон. Зато пробился в лесу севернее деревни и угрожает прорывом между нашими опорными пунктами…

В лесу завязываются ожесточенные бои. Выстрелы не прекращаются ни на минуту. Многократное эхо усиливает впечатление от них. Тяжелые пулеметы русских утюжат кустарники, вокруг свистят снаряды… Свистящие там и тут пули вносят путаницу, так как никто не различает, где свои, где противник. После первого неожиданного столкновения русских больше не видно, их неприцельный огонь держит наших людей на расстоянии.

Неблагодарное это дело – брести ощупью, не зная куда, по густому кустарнику. От времени до времени раздается крик – это кого‐нибудь настигла пуля. Бедные раненые, посиневшие, лежат на холодном снегу…

Я иду вместе с легкораненым, все время осторожно наблюдаю за местностью. Наталкиваюсь на свежие следы. Где‐то здесь должны быть негодяи.

Через некоторое время встречаем разведывательный отряд соседа, который послан на подкрепление. Я знакомлю командира с положением вещей. Вдруг мы замечаем на небольшом расстоянии от нас, вблизи деревни Палицы, несколько темных, лежащих в снегу фигур. От времени до времени они осторожно передвигаются. Их примерно 15–20 человек. Никакого сомнения – это русские. Ползком они хотят пробраться назад – к своим. Я вскинул карабин к плечу. Разведывательный отряд приканчивает «братишек» и захватывает 4 тяжелых пулеметов…

С наступлением темноты положение всюду выправлено. Нами захвачено 15 тяжелых пулеметов и приведены в негодность. 43 человека пленных находятся в наших руках. Но рукопашные бои в лесу стоили и нашей крови. Полк потерял убитыми 31 солдата и 55 человек раненых, что снижает его боеспособность. Старший лейтенант (1‐й роты 187‐го саперного батальона) умер на следующий день от тяжелого ранения в грудь.

5 декабря 1941 г.

Ночью температура падает до ‐26 градусов. Чувствуем на себе беспощадный огонь противника. Намерены передвинуть главную линию обороны на опушку, а Палицы для руководства сопротивлением неблагоприятны.

Около полуночи беспокоящий огонь противника достигает Палиц. Тяжелая русская артиллерия присылает в деревню ураганный уничтожающий огонь… Все это, без сомнения, означает подготовку к наступлению. Как всегда, в такие решающие моменты проводка у нас оказывается испорченной (разбита снарядами), и радио нельзя пользоваться по случаю сильных морозов. Положение угнетающее, неопределенное. Я направляюсь к опушке леса узнать подробности. Над Палицами поднимается тяжелое дымовое облако. Пламя бьет из многих домов. Тяжелые мины непрерывно крошат деревню…

Разрывы падающих гранат так близки, что мои барабанные перепонки ощущают напор воздушной волны. Наша артиллерия подавляет разведанные огневые точки противника концентрированным огнем… Несколько тяжелых танков приближаются к деревне. Мы с нашими средними танками бессильны против этих чудовищ…

Много машин и лошадей сгорели… Убыль офицеров значительна. О полноценном пополнении не приходится думать…

Ледяной ветер бросает в лицо колкие иголки снега. На подшлемниках от дыхания оседает твердая корка. Быстро белеют отдельные части лица, и уже через несколько минут пребывания на морозе возвращаешься обмороженным…

Наше обмундирование не выдерживает сравнения с русским. У противника ватные штаны и куртки. Он одет в валенки и меховые шапки. В последнее время прибыла незначительная партия меховых шуб, они выдаются солдатам, которым больше приходится быть на морозе.

Обуви недостаточно, особенно при теперешнем состоянии сапог и носков.

6 декабря 1941 г.

Разбивши себе голову у нас, красные сунулись к ближайшим соседям. Там выдвинувшиеся было части русских должны были отойти назад… Меня берет тяжелое раздумье, смогу ли я с моими малыми силами достроить позицию и удержать ее. Утром я отправился сначала в Кезьмино, а потом в Сватово, чтобы подготовить командные пункты.

Везде толчея, на дороге скучились машины всех частей, какие только можно вообразить. С большим трудом, не церемонясь с другими соединениями, смог поместить командный пункт в детском саду, массивном каменном здании. На улице трещит мороз.

7 декабря 1941 г.

Рождественский пост.

Сознаем невозможность удержать линию обороны. Предполагается дальнейший отвод сил в район Сурмино – Лукино. Вместе с командиром осматриваем местность для новой позиции. Саперы начинают тотчас же строительство блиндажей и заграждений. В детском доме устроен перевязочный пункт.

Однажды утром в приемные часы здесь появились человек 30 солдат из недавно переведенной сюда стрелковой роты. В общем привезли около 80 человек, 40 из них с обморожениями 2‐й и 3‐й степени, которые должны быть переведены в лазарет… Те, которые до сих пор невредимо прошли сквозь дождь осколков, здесь становятся инвалидами.

Несколько уцелевших домов не могут дать приют на ночь всем желающим. Тесно прижавшись друг к другу, люди лежат до самых сеней. Они подогревают твердый, как кость хлеб в открытой печи. Как плохо выглядят эти люди. Они устали и небриты, на них потрепанная одежда. От усталости люди падают прямо там, где они стоят. Что же делать дальше?

Ни одного свежего человека, который мог стать на место того, кто сегодня выйдет из строя. Неужели нет дивизии, которая смогла бы нас сменить?

8 декабря 1941 г.

Япония объявила Англии и Соединенным Штатам войну. Тем самым она окончательно на стороне Оси. О значении происходящего судить пока трудно. Я думаю все же, что это будет начало открытых военных действий между нами и Америкой. Первые действия японцев кажутся успешными.

С полудня беспокоящий огонь противника по дер. Кезьмино. Проводка снова не в порядке. В 17 часов, запыхавшись, прибегает связной. Он приносит потрясающее известие о смерти обер‐лейтенанта Маге, адъютанта командира полка. Снаряд прямым попаданием в дом, где находился штаб батальона, убил несколько человек из штаба…

Русские с одной стороны ворвались в деревню. Проклятое свинство! Горит несколько домов. Остатки второго батальона не пускают противника к опушке, что восточнее деревни. Сотни солдат взлетели в воздух. Я вижу русских сквозь колеблющееся пламя. Положение неопределенное. Где‐то застрял 3‐й батальон. На обратном пути я забираю в грузовик раненых.

Нелегкое это дело – увезти с поля боя измученных болью солдат. Между тем наступила полночь. Несколько часов она действует благотворно.

Сквозь дремоту слышу все разговоры.

9 декабря 1941 г.

В 1.30 вместе с лейтенантом Варнштейном снова еду на передовую. 3‐й батальон мы застали еще в деревне. Он отрезал часть деревни, находящуюся в руках противника. Посланные на выручку части 187‐го пехотного и 187‐го артиллерийского полков готовят контрудар.

Я возвращаюсь назад с донесением. Наконец могу отдохнуть несколько часов. Положение снова восстанавливается. 2‐й батальон больше недееспособен. На передовой остаются разведывательный отряд и отдельные роты батальона.

Возобновленные в течение дня и следующей ночи попытки противника атаковать нас были отбиты.

10 декабря 1941 г.

Я еду в Борисково, чтобы подготовить новый командный пункт. Отвод батальона проходит ночью незамеченным. Тыловые части остаются возле противника.

Саперы взрывают танки и зенитные орудия.

10 декабря 1941 г.

Все части заняты строительством новой позиции. Нет материала, не хватает шанцевого инструмента. Жалко смотреть, с каким трудом работают люди без инструментов в промерзшей земле. О доставке столь необходимого оборудования в ближайшее время не приходится думать. Тыловые части отходят согласно приказу и поджигают оставленные деревни. Пламя пожара освещает ночное небо.