Текст книги "Война глазами дневников"

Часть X
Из дневника немецкого майора

Сталинград – это ад на земле. Красный Верден, с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно.

Если нам удается утром занять 20 метров, вечером русские нас отбрасывают обратно…

Вальтер Опперман

Участник боев за Сталинград немецкий майор 6‐й армии Паулюса Эрих фон Лоссов считал, что взятие волжской твердыни не за горами. С апреля 1942 года он был командиром батальона связи 371‐й пехотной дивизии. И с июня того же года вел дневник. Находился в котле под Сталинградом. 3 января 1943 года, спустя пять дней после последней записи, получил тяжелое ранение в ногу. Счастливчик 7 января был вывезен в Германию по воздуху.

Лишь четыре человека из его подразделения связистов пережили Сталинград. Его дивизия в котле была разгромлена. После войны фон Лоссов учился на дантиста и работал по специальности в Мюнхене с 1953‐го по 1983 год. Скончался 21 января 1998 года. До последних своих дней он хранил дневниковые записи как страшное напоминание об украденной нацистами юности и настоящем Вердене под Сталинградом.

Дневник был опубликован в ФРГ в 2012 году.

Автор принадлежит к так называемому «потерянному поколению», которое составило одну из основ нацистского общества, которое поверило словам Гитлера о возрождении великой Германии. Это были люди, потерявшие или так и не нашедшие смысл жизни, вернувшиеся с фронтов Первой мировой войны в экономически разрушенную Германию. Скоро они обнаружили, что в мирной жизни им места нет. Веймарская республика догорала.

Потерянное поколение стало лейтмотивом творчества таких писателей, как Эрнест Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Анри Барбюс и других.

Появился новый режим, который говорил понятным языком – Германия должна хорошо жить в работе, а потом и отвоевать себе место под солнцем. Новый глава Германии – фюрер Адольф Гитлер – подарил надежду на лучшую жизнь не только словами, но и делами. Началось экономическое возрождение Германии – от строительства дорог до возрождения Рура и армии.

Потом были легкие победы в Европе: Польша, Чехословакия, Франция… Стальные мышцы накачаны, армия на подъеме, промышленность почти всей Европы в руках Третьего рейха и встал вопрос расширения «жизненного пространства». А где оно есть такое? Только на Востоке. Так началась война с Советским Союзом, вопреки «актам и пактам» и, конечно, здравому смыслу Гитлера, которому не помогло и его Провидение. О ней написано много страшного, жестокого, античеловеческого… Но современное общество на Западе все это забыло. Россияне – нет!!!

Дневник

22 ноября 1942 г.

Русские прорвались на участке 20‐й румынской дивизии, атакуя от Цацы на Плодовитое, и также действуя крупными силами в большой излучине Дона, южнее, где, к сожалению, только румыны и итальянцы.

Так что девиз громко повторяют, копируя итальянцев: «Avanti! – Отступаем!»

Наш штабной офицер из отдела разведки держится мнения, что смогли прорваться только 6000 русских и 90 танков. Тем не менее после полудня один батальон и одну батарею посадили на грузовики и отправили на юг. Вечером противник наступал на Абганерово, где мы в середине августа пролили столько крови и прошли через тяжелые бои. Семь броневиков со снабжением – пять тонн шоколада, кофе, конфет и прочего танкового спецрациона, предназначенные для нас, попали в его руки. Тьфу!

Наша южная линия снабжения и база были отрезаны – дело становится нешуточным!

23 ноября 1942 г.

Один отчет противоречит другому. Корпус осуществляет маневр уклонения, наша соседняя дивизия отступает; мы отпустили еще один батальон с батареей и противотанковым отделением на правый фланг.

Моя 1‐я рота – завшивленная, только что вернувшаяся после долгого пребывания в окопах на самой передовой – снова возвращается назад. В полуденном рапорте сообщается, что русские прорвались далеко у нас в тылу, к Калачу на Дону: к югу от нас они атакуют в направлении Зыбенко. Полк Вейта был отведен и отправлен на перехват к З. Большая операция по окружению, имеющая целью отрезать немецкий клин, где самый восточный пункт – Сталинград, теперь очевидна для всех.

Вечером лейтенант Прель услышал беседу между новым главнокомандующим, генералом Паулюсом, и нашим генералом – нас теперь влили в 6‐ю армию. Оба считают, что нам надо отступить и отдать Сталинград, иначе нас отрежут. Больше нет связи с группой армий, а значит и со штаб‐квартирой фюрера.

«Я рискую своим назначением» – сказал Паулюс. Он доложил о ситуации по радио и полагал, что решение фюрера придет завтра пораньше. Мы должны сами себя снабжать тем, что имеем: рационы урезали наполовину; почту больше не отправишь; отпускников, которые уже убыли, где‐то выгружают; и прибывают новые части.

24 ноября 1942 г.

Вот теперь впервые мы оказались в котле: остался лишь небольшой зазор в юго‐западном секторе, но мы не можем туда добраться, потому что мы в противоположном конце. Армию снабжают по воздуху сто Юнкерс‐52.

В 09.30 пришло сообщение из корпуса. Я немедленно прочел:

«Срочная мобилизация и отмена всех долгосрочных передвижений, любой ценой. Подготовить списки того, что можно будет увезти на исправных средствах перемещения. Подготовиться к уничтожению всего снаряжения, солдатских вещей, документов и моторизованной части, которую нельзя будет взять с собой».

Так это равно сдаче Сталинграда к отходу!

Мы все сокрушаемся: нет ничего хуже, чем уничтожить то, что строил, и сдать позицию, которую завоевал ценой большой крови, жертв и невероятных усилий.

Мы стоим в обороне в Африке, американцы – в Северной Африке, и под Сталинградом, который стал символом жестокой битвы, мы должны отступать?

Мы этого не понимаем, потому что если так поступить, то это значит – поставить под удар фронт на Кавказе и успех этого лета и осени.

В полдень – совещание с офицером из оперативного управления подполковником Клейкампом о предпринимаемых мерах. После я собрал начальников служб и ответственных лиц и приказал:

– Берем с собой половину броневиков штаба, 1‐й и 2‐й рот и большую часть ротного снаряжения. Конвой пойдет в рассыпную. Дополнительный персонал перевести в 1‐ю роту. Документы и приказы подготовить к уничтожению, а также все автомобили и телеги, которые не можем взять с собой. Уничтожить неисправное вооружение, раздать личному составу боеприпасы, уничтожить старое обмундирование, раздать новое.

Офицерская кладь не должна занимать больше одного багажника. Раздать запасенный овес, перебить всех лошадей, которых нельзя использовать поодиночке, раздать их добровольным помощникам (хиви) в качестве еды; они будут передвигаться вместе с конным взводом.

Если кто‐то из них попытается извлечь выгоду из ситуации и взбунтуется – расстреливать. Раздать запасы еды. Раздать ротное снаряжение. Вместо трех малых полевых кухонь брать одну большую. Демонтировать телефонное оборудование и т.п.

Все зависит от распределения топлива, которого мало. В целом дивизия одобрила заправку лишь половины броневиков. Какое‐то количество лошадей находится на другой стороне Дона, так что мне не придется брать все телеги.

25 ноября 1942 г.

Вчера на участке корпуса было уничтожено 13 танков: русские выдавливают нас на Воропоново, хотят отрезать нас полностью. Они уже атаковали полк справа от нас. Его построенные американцами истребители‐бомбардировщики имеют наглость опускаться до предельных высот, чтобы обстрелять нас – они убили лошадь, бомбы повредили некоторые телефонные линии. Все лихорадочно трудятся над их восстановлением. Но фронт держится, прорваться им пока не удалось. Ходят самые дикие слухи: я стараюсь не выпускать их из штаба, раздаю инструкции о том, что нужно сделать. Помню о Рождестве, так что все остается по‐старому и относительно спокойно.

В личном плане я не могу отделаться от мысли, что мой столь долго ожидаемый отпуск теперь под вопросом, так как в данный момент у нас потеряна связь с нашим тылом. Даже письма нельзя отправить. Так что моя милая жена должна будет сидеть весь декабрь без новостей обо мне, и это потребует больше сил, чем нужно для того, чтобы держаться здесь.

Возможно, я смогу что‐нибудь передать экипажу самолета, что тут приземлится и который потом улетит «туда», но пока все, что я видел – это русский самолет. Так жаль поджигать свой уютный маленький дом, построенный с такой любовью, в огне которого сгорят все книги, письма. Даже некоторые вещи. Жаль бросать гусей или забивать их. Вечером обсудим, что нужно сохранить и взять с собой. Перед этим, впрочем, надо осушить наш запас вин и шампанского.

26 ноября 1942 г.

Несколько самолетов атаковали наш командный пункт, бомбы упали между блиндажами: обошлось без потерь. Были сброшены листовки со специальным с советским обращением:

«Прорыв шириной в 30 километров, глубиной 70. Германские войска под Сталинградом отрезаны. Взят Калач, также Абганерово, а с ними и единственные пути снабжения. Семь дивизий уничтожены, одиннадцать разгромлены, 13 000 пленных, 360 орудий захвачено.

Наступление советских войск продолжается».

Хотя первая часть была почти верной, нас это не пугает. Фюрер не бросит нас в трудной ситуации после того, как он приказал: «Держаться!»

Хиви теперь получают лишь четверть от дневного рациона, без хлеба, кофе только один раз. С тех пор большинство из них работает вдвое медленнее. Старики в деревне теперь, когда деревенский староста пропал, смеются над нами. Они, должно быть, что‐то почувствовали, или у них есть четкая информация.

После полудня телефонные кабели были перерезаны в пяти местах – никого не поймали.

К вечеру мы точно узнали: мы окружены, противнику удалось замкнуть «клещи» под Калачом. 6‐я армия целиком в котле. Пока что тяжело осознавать, что сзади, слева, справа и впереди укрепился противник, и что идея круговой обороны против концентрической атаки, куда мощного врага не принесет успеха. Поскольку мы ничего не можем сказать солдатам. Неуверенность правит бал.

Деревенский староста Верхней Ельшанки, принадлежащей 94‐й дивизии, убежал в тыл, раздав имеющиеся продукты населению вместо того, чтобы выдать их расквартированным пехотинцам.

Командир батальона собирался подорвать полевые орудия, но наш офицер его отговорил. В целом у нас удовлетворительно и тихо. На мое предложение присвоить на декабрь дивизии кодовое имя «Наковальня», офицер ответил: «Молот» подошел бы лучше!». В итоге мы сошлись на Wolfsschlucht – «Волчья пасть».

27 ноября 1942 г.

После ночи, прерванной авиационным налетом, наши мысли после сна были: окружены, котел, отрезаны от Рейха! И в качестве логичного следствия: значит без отпусков – вместо этого пехотные действия. Главнокомандующий телефонировал призыв к удержанию позиций, фюрер вытащит нас!

Вечером слушали обращение фюрера к нам самим. Он сказал что‐то вроде:

«Противник прорвался в тылу немецких войск и хочет отбить Сталинградские укрепления. В эти трудные часы наряду с моими мыслями с вами мысли и всего немецкого народа. Вы должны удержать Сталинград, добытый такой кровью, любой ценой! Все, что в моей власти, будет сделано, чтобы поддержать вас в вашей героической борьбе. Адольф Гитлер».

Обращение передали солдатам, оно укрепило их веру в свои силы и убавило распространение слухов.

29 ноября 1942 г.

…Мы привыкли к нашему новому положению. В «наше герцогство», так парни называют нашу окруженную армию, входит 17 пехотных и 2 танковых дивизий… по телексу нас предупреждают о возможности русских десантных операций. Только этого не хватало! Я избавился от своих ленивых, слабосильных и ненадежных русских, так как запасов еды хватит только до 10 декабря.

Я лично одобряю то, что можно приготовить. У 1‐й роты на первое время есть мясо забитых лошадей. Это настоящее окружение: лошади получают недостаточно корма, умирают от слабости. Их забивают и пускают на мясо, но это все идет мимо моей Тани!

В 1‐й роте есть русские женщины, которые пекут хлеб. Им поставляют пшеницу. 18 хлебов в день – очень вкусный хлеб. Дабы отпраздновать первый день адвента (время ожидания, предшествующее празднику Рождества – принято среди католиков и лютеран – Прим. Авт.) я раскрыл роскошную посылку, которую мне приготовила жена, а вечером собрался с командирами, одного из которых сразу пришлось отправить на отдых из‐за тяжелого приступа желтухи…

Хотя свечки и горели, дух праздника не ощущался. Доктор совсем разболелся… Всех расстроило тяжелое ранение, которое сегодня получил лейтенант Хандверк, взводный в моем пехотном батальоне. Он пришел на батальонный командный пункт для получения указаний, стоял в 10 метрах от капитана Вульфа, когда взорвался тяжелый минометный снаряд. Со словами «Дерьмо, прямое попадание!» он упал. Мы разбежались около десяти часов. Русский самолет сбросил «зажигалки» и фугасные бомбы в 100 метрах от моего дома, задев лишь блиндаж первой линии с двумя хиви внутри. Одного убило.

1 декабря 1942 г.

Тяжелые атаки на «герцогство» почти везде были отбиты. Наше люфтваффе помогает. Противник пытается разрезать котел надвое, чтобы удобнее было нас сожрать. Не выходит… Лейтенант Хандверк умер во время долгой дороги до главного пункта медпомощи. Офицер номер один в батальоне. Он всегда был готов к действию и прибыл в Германию из Южной Америки, чтобы помочь защитить свою Родину. В искреннем порыве этого долга он пал смертью героя. Мы не можем посетить его могилу, слишком большое расстояние… Кроме него в роте тяжелые потери. Бойцы в основном получили ранения в голову, шею и руки. У русских там лишь несколько снайперов, но они очень меткие.

У них винтовка стоит на одном месте, точно направленная в заднюю часть траншеи, откуда к нам приходит помощь. И поскольку окопы не очень глубокие, их видно с разных точек. Если немецкая каска появляется над бруствером, русский ждет несколько секунд, пока она не появится вновь, и затем стреляет.

Я приказал закопаться глубже и поставить пулемет, но трудно копать, когда противник в ста метрах. Нашим бойцам тоже все неинтересно и безразлично. На мой вопрос, сколько русских он застрелил, один из моих солдат ответил: «Ну, наверное, сколько‐то!» И у нас один убитый, восемь тяжелораненых.

2 декабря 1942 г.

На аэродроме Питомник, откуда улетают Юнкерс‐52, находятся 2000 больных и раненых, которые хотят вернуться в Рейх. Во время проверок мы обнаружили, что некоторые из них перевязали себя, не будучи ранеными, один даже искалечил себя в панике. Вот до чего дошло!

Но они были не из нашей дивизии. Румыны, отступающие на юг, были распределены между полками. Они прибывают без оружия и лопат, забирают у нас нашу еду. Переводчик из румынского полка ответил штаб‐офицеру, когда его спросили, есть ли особые случаи для доклада: «Командир был сегодня на передовой, чтобы оценить боевой дух румын!». Это вот наши дорогие братья…

Наши отпускники, 56 по последним расчетам, и все, кого перевели куда‐то на оккупированные восточные территории, не вернуться в нынешней ситуации. Для нас это тяжелая потеря. Так что мне и моему адъютанту приходится исполнять роль казначея, ревизора и сапера, их у нас просто нет. Более того, у доктора тяжелый приступ желтухи, и он просто апатично лежит.

4 декабря 1942 г.

В 669‐м полку четыре дезертира. Они выглядят уставшими от войны и говорят нам, что не верят в то, что мы до сих пор окружены, так как русские прекратили атаки. Ночью Полака, стоявшего на посту в карауле, похитили большевики и утащили на ту сторону. Проволокли по снегу, следы четко видны. Разведдозор, который мы послали, был бодро обстрелян и вернулся ни с чем.

Норму хлеба урезали до 200 грамм, даже в полдень мы получаем только половину. У лошадей нет корма, они едят землю и древесную кору. Одну лошадь на день забивают.

Как‐то утром забили 11 моих рождественских гусей и съели единственную утку. После этого я каждому из своих командиров выдал по гусю в качестве подарка на Рождество и забил одного гуся, чтобы отпраздновать второе воскресенье адвента.

Пришлось расстаться с лейтенантом Хэлгетом, бывшим офицером связи с 669‐м полком, поскольку командиров взводов собирают для нового батальона, сформированного из снабженцев. На мне теперь регулировка движения в батальоне. Устанавливаю радиоточку и две для батальона, чтобы держать связь с ротой. Моя пехотная рота потеряла еще троих из‐за снайперов. У всех попадание в голову.

Потери батальона на сегодняшний день: 16 убитых, 73 раненых.

6 декабря 1942 г.

…Намело снега. Вид из моего окна открывается чудесный, к тому же тепло, можно без шинели выходить на улицу. На участке 669‐го полка из русских окопов через громкоговоритель раздавалось по‐немецки:

«Говорит солдат Полак. У меня все хорошо, кормят тут лучше, чем у вас. Переходите!»

Ответили очередью из пулемета. Говорил либо переводчик, либо немецкий солдат после пыток, либо под угрозой пыток. В полдень Даммер и я съели жирного гуся, редкий деликатес в голодные времена, полностью насытились. Плюс у нас были музыканты из 670‐го полка, которые должны были играть, прежде всего, для генерала, но Прель их послал ко мне, чтобы они исполнили короткую серенаду.

Стол был украшен соответственно адвенту, две небольшие посылки от моей милой жены очень меня обрадовали. Я их хранил до сегодняшнего дня, хоть Деблин принес их еще в ноябре. Железные подсвечники и мерцающие свечи прелестно украшают мой охотничий домик. Фотографии напоминают о доме, хотя лучше не думать об этом много. Моя любимая жена все еще не подозревает, что я не приеду на Рождество и что вечность отделяет нас от времени, когда, недели назад, мы жили в предвкушении праздника и торжества. Но кто знал, что нас тут окружат? Для Херцель это Рождество в одиночестве будет первым и грустным…

Вечером пришло радиосообщение «снаружи»:

«Будьте уверены в нашей помощи! Фон Манштейн, фельдмаршал».

Все вздыхают с облегчением, все как‐то налаживается.

12 декабря 1942 г.

В хорошей компании празднуем 22‐й день рождения Даммера. Он на черный день припас немного великолепных яств, так что мы ели картофельный салат, дебреценские сосиски, гусиный смалец, тосты, сладкие пирожные и т.п. В любом случае было вкуснее, чем 200–граммовый дневной рацион хлеба.

Лошадей постоянно забивают: мясо на вкус ничего, если сделать из него котлеты. Мы не получаем продовольствия, топлива или боеприпасов. Слишком много юнкерсов‐52 сбивают. Вечером во время минометного обстрела был убит унтер‐офицер Маркманн из пехотной роты.

Русские прорвались на 400 метров на участке полка справа, поскольку сидевшие в окопах развернулись и драпанули. Недостает воли к борьбе и лидерских качеств. У Аксая, где мы стояли в августе, разгорается битва между армией, посланной, чтобы нас освободить, и русскими, которых оттянули с нашего фронта и Бекетово.

15 декабря 1942 г.

В 10.00 по линии связи я услышал, что назначен командиром боевой группы «Мафф», которая теперь будет переименована в боевую группу «фон Лоссов»… Нет больше батальонных командиров, так что выбор пал на меня, поскольку у связистов больше всего офицеров, и с ними пока все в порядке.

В полдень в неясных чувствах я запаковал свой багаж, очистил мой маленький домик и все погрузил. Вечером я написал письмо милой жене, после того как уведомил своих шокированных офицеров о внезапном отъезде и выдал инструкции Рексу и Даммеру.

Вот так на войне, что ни день, то что‐то новое. От командира специалистов – в командиры боевой группы, от связистов – в пехоту, от охотничьего домика – в дыру в земле, от дивизионного командного пункта – в окоп в 30 метрах от противника.

Но держусь крепко кредо Бисмарка: «Я солдат Господа, и куда Он посылает меня, туда я должен идти».

Я верю, что Он посылает меня куда надо и строит мою жизнь так, как Ему кажется верным.

16 декабря 1942 г.

Теперь я еще пехотинец. В 7.00 я рапортовал моему новому командиру полка полковнику Рюгеру, а затем отправился в расположение боевой группы «Мафф», которой я должен командовать. Мафф меня сердечно поприветствовал, ввел в курс дела и прошел со мной вдоль по системе траншей. У входа в траншею лежал мертвый солдат, он был из моих ребят… Большевистские пули посвистывали над головой.

17 декабря 1942 г.

Этой ночью все с ног на голову. В 4.00 русские проникли через правое крыло румынского сектора, трое залегли у «испанского наездника» (стальное препятствие), а двое проползли вперед и достигли румынского командного пункта. Поскольку один из часовых только‐только отлучился, второй в страхе убежал за ним, русские зашли, забрали пулемет с позиции… и еще бросили несколько гранат. Румын судили – очень печальная ситуация. И это союзники Оси, которым пели такую осанну на немецком радио! У меня их около 100 в боевой группе «фон Лоссов»…

18 декабря 1942 г.

В сумерках двое недорослей из числа сталинградской молодежи проползли по оврагу у моих позиций. Им было сказано остановиться. Их схватили и привели ко мне. Они сказали, что хотели посетить свою сестру в Бекетовке. Им было по 13 лет, совершенные беспризорники. Но было впечатление, что они темнят. Их доставили в отдел полка, где они спустя некоторое время сознались, что их 14 дней тренировал русский офицер. Им надо было узнать ответы на вопросы:

– где находятся румыны?

– где пленные работают без присмотра?

– какие тактические знаки стоят на перекрестках?

– где телефонные пункты связи?

Двое мальчиков только что закончили свои наблюдения и направлялись назад. Серьезное дело для 13‐летних парней! Поскольку они были шпионами, их расстреляли…

19 декабря 1942 г.

Моя траншея (где‐то с километр длиной) начинается в деревне Купоросное, в конце, на косе, идет через сплетение разломанных стен, изгородей и домов к железнодорожной насыпи, проходит вдоль по ней на 100 метров и затем достигает открытой местности…

На виадуке расположились мои подрывники, которые по проводам могут взорвать заряд на железнодорожных путях, если появится бронепоезд. На насыпи находятся наблюдательные посты для моих артиллерийских корректировщиков, рота пехотных орудий и минометы. Всего у нас 220 человек, включая румын…

В излучине на Дону русские выдавили итальянцев дальше на запад, так что наша «освободительная армия» там и встала. Всего у нас 220 человек, включая румын.

Из‐за этого, вероятно, только к концу января «вскроют» котел.

Ретроспектива

Нет, не вскроет котел фельдмаршал Манштейн. Не мог он помочь Паулюсу разорвать кольцо блокады 6‐й армии вермахта, понимая, что «сталинградская армия» существует лишь на приказных бумагах и в эфире. Хитрый лис Манштейн понимал, что освобождать армию, попавшую в окружение, он не сможет. У нее уже ничего нет: вооружения, боеприпасов, продовольствия и самого главного – духа к сопротивлению. Его забрал холод и голод продолжающей зимы.

Надежды на помощь румын и итальянцев тоже не оправдались. Союзники по «Оси» были злы на немцев. По рассказам отца автора, участника Сталинградской битвы, он фронтовыми эшелонами подвозил на своем паровозе личный состав, вооружение, боеприпасы и продовольствие к фронту, а назад в «порожняки» набивали пленных. Много сдавалось румын. Если в их товарной теплушке оказывались немцы, их раздевали и выбрасывали из вагонов.

– Составы были длинные. На крутых закруглениях я не раз видел «сусликов» – совершенно голых немецких солдат, стоящих на снегу, – рассказывал отец. – Их выбрасывали обозленные на Гитлера румыны.

Советские железнодорожные войска много сделали для обеспечения военных операций. За время битвы на Волге вражеские летчики совершили на железные дороги Сталинградского направления около 60 тысяч налетов и сбросили более 90 тысяч бомб, но парализовать работу транспорта им не удалось. Маршал Советского Союза Г.К. Жуков по этому поводу отмечал:

«Железные дороги ежедневно подавали 1300 вагонов грузов. Войска и грузы для Сталинградского фронта перевозились в исключительно сложных условиях».

Много полегло в боях под Сталинградом и итальянцев.

Говоря о итальянских сателлитах гитлеровской Германии, нельзя не вспомнить стихотворения Михаила Светлова «Итальянец». Да простит меня читатель, что автор решил его опубликовать полностью. Оно этого стоит:

 
Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца,—
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далеком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!
Но ведь я не пришел с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля!
Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.
Разве среднего Дона излучина
Иностранным ученым изучена?
Нашу землю – Россию, Расею —
Разве ты распахал и засеял?
Нет! Тебя привезли в эшелоне
Для захвата далеких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного…
Я не дам свою родину вывезти
За простор чужеземных морей!
Я стреляю – и нет справедливости
Справедливее пули моей!
Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глазах…
 

И действительно, не существует справедливее пули, выпущенной из ствола защитника Отечества по оккупанту, захватчику, врагу…

Продолжение дневника

21 декабря 1942 г.

Вчера вечером через «ножничный» перископ на своем наблюдательном пункте я пожирал глазами русского корректировщика в «Красном доме». Он пробил себе дыру в стене дома, стоял в темноте, наводил минометный огонь и немного постреливал из снайперской винтовки. У меня руки чешутся засадить ему пулю! Упросил командование полка, получил разрешение на 6 снарядов и помогал в указании командира пехотного орудия. Первый – совсем недолет, ствол замерз. Несколько следующих приземлились вокруг дома, и я думал, что увидел, как русский получил должное, пока пробирался через траншею. Жаль, у нас так мало снарядов, что приходится сначала просить разрешения, а затем только уж открывать огонь по заслуживающей того цели.

Так что пришлось прерваться, а дом‐то не задели. Но нам понравилось!

22 декабря 1942 г.

Ночью зазвонил телефон. Лейтенант Зильберберг, сосед слева, принес плохие известия. Русские разведчики заползли на пулеметный пост в траншее, в то время как немецкий часовой пошел за перчатками в соседний блиндаж. Русские бросили гранаты, блиндаж обрушился, трое раненых. Они утащили румынского часового. Была тяжелая перестрелка, но разведчиков и след простыл. Румын пропал навсегда.

24 декабря 1842 г.

Сочельник настал, но никакого тебе рождественского настроения. Я провел весь день в мыслях о моих любимых и родных, которые, укрывшись в доме, скорее всего, отметят этот волшебный праздник в лучшем расположении духа, чем у меня…

Утром пришли мои офицеры, принесли мне коньяк, хлеб, бисквиты, шоколад, сигареты и поднос со стаканами, сделанных из снарядных гильз – но симпатичные, ничего военного в них нет!

От генерала через Штайнхегера я, как глава связистов, получил посылку для руководящего офицера: шоколад, вишневый ликер и сигареты, а полковник Рюгер подарил мне бутылку как своему командиру боевой группы. Так что стол был скоро полон. После полудня я обошел солдат в окопах. Они стояли там, как и всегда, вымотанные и грязные часовые, держащиеся только благодаря гигантскому усилию воли. Радость от посылки, которую получил каждый офицер, была особенно яркой, так как в ней были продуктовые наборы, и еще было что покурить.

У нашего рода войск сохранились бочки с мукой, и теперь мы пекли хлеб и бисквиты из запасов пшеницы. Когда я шел по траншее, возвращаясь в свой блиндаж, по радио играли рождественские гимны… около 04.00 зазвонил телефон и в трубке Утех возбужденно завопил:

«Русские сидят в моем окопе!»

Так вот он какой, наш рождественский подарок! Спокойно отдал ему приказ установить, где и сколько русских, поднять резервный взвод, минометчиков и артиллерийского наводчика, а также обсудить с батальоном справа…

Спустя полчаса мы выяснили: шесть русских в маскхалатах переползли из своего окопа – где‐то 30 метров от нас – в наш окоп.

Завязалась перестрелка…

Я стоял у входа в свой блиндаж. Была звездная ночь. Пулеметные очереди свистели над головой. Это было настоящее Рождество на боевом посту. Но в следующем году мы точно отметим его дома, и тогда я расскажу тебе, моя любимая, о тех днях, когда мы бесконечно желали себе «тихой ночи».

25 декабря 1942 г.

Ночь прошла спокойно. После полудня произошли очень неприятные события. Всего лишь за час или два двое румын дезертировали. Одного заметили, и он получил гранту за свой поступок, ранившую его; второй беглец замечен не был, поскольку ближайший часовой задремал. Оба румына перебежали во вражеский окоп. Поскольку они выдадут все наше расписание, я изменил время смен, обедов и т.п.

Тем вечером еще один из наших «братьев‐союзников» отказался заступать на пост, пока не получит суп. Был отправлен в Синжорзано и там избит…

Пехотинец‐румын украл из блиндажа около 200 марок, так что было много неприятных эмоций в рождественский день.

26 декабря 1942 г.

День рождественских подарков был куда как радостнее. Утром я полтора часа продирался в свое подразделение, пробиваясь через хрустящий снег и злой ветер с востока…

Противостоящих нам русских, похоже, сменили. Новые стреляют по новым местам. Стало больше снайперского огня. Трое бойцов пали за один день в траншее, когда слишком высоко поднимались. Русские наглеют, нам надо преподать им урок. Но наша пехота абсолютно вымотана, и у нее нет терпения сидеть два или три часа в засаде…

У нас нет телескопических перископов, как у них, ни такого количества бойцов. В течение нескольких дней росло количество случаев опухания ног от мороза. Лица выглядят кошмарно – это «полевой нефрит», вызванный переохлаждением почек. Заболевшие должны быть эвакуированы. 22 за четыре дня…

Медицинская помощь здесь, на передовой, вообще за гранью… Усталость от войны растет. Мы входим в 1943 год в состоянии мировой войны. Нам, офицерам, предстоит гигантская работа, которая, к сожалению, другими не осознается и не понимается никем. Но я вдохну в них жизнь! Кнутом и пряником! Только так можно вести за собой людей, благодаря силе своей личности, а не звездам на погонах.

3 января 1943 г.

Майор Эрих фон Лоссов получил тяжелое ранение в ногу и через четыре дня был переправлен самолетом в Германию, где встретил свою любимую жену. А в Сталинграде оставались обреченные на заклание его земляки, замерзающие и замерзшие в снежных укрытиях окопов. А вокруг горы копыт лошадей, съеденных немцами в окружении.