Текст книги "Война глазами дневников"

Часть V
Из записок о начале войны

 
Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры…
 

Булат Окуджава

Из записок Г.В. Андреевского

Когда читаешь Георгия Васильевича Андреевского, то сразу бросается в глаза, что стиль изложения отдает какой‐то понятой новизной. И не случайно – он мой одногодок. Речь живая, яркая, понятная. Подкупает то, что он не академический историк и не профессиональный писатель. У него нет профессиональных штампов и писательской вычурности. Он писал о начале войны с глубоким знанием своего времени и времени родителей и их взрослых современников.

В пятой главе книги «Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху…» под названием «22 июня 1941 года» он пишет искренне и просто, но главное – правдиво:

«Пройдет еще много‐много лет, а мы все будем вспоминать этот день, наверное, самый страшный день в истории нашей Родины – 22 июня 1941 года. В 12 часов 15 минут жизнь в Москве остановилась.

О 22 июня 1941 г.

По радио выступал Молотов. Еще недавно он объявлял о начале войны с белофиннами. И вот теперь снова:

«Граждане, гражданки Советского Союза…»

Застывшие у репродукторов и громкоговорителей, в домах и на улицах, граждане и гражданки поняли: сегодня началась война, и война пострашней той, начавшейся в 1939‐м. Люди услышали о вероломном нападении на нашу страну фашистской Германии. На улице Горького в толпе, стоящей под рупором громкоговорителя, мальчик лет 7 спрашивает маму:

– Мама, а что такое велоромный?

– Отстань, не знаю, – отвечает напуганная мать.

К мальчику наклонился мужчина в очках и сказал, разделяя слова:

– Не велоромный, а вероломный, который веру ломает, понял?

– Вот веру‐то сломали, Бог и наказал, – вмешалась старушка.

– Да не ту, мать, веру, – оборвал ее мужик с мешком, – веру не в Бога, а в договор о дружбе с немцами. Вот какую веру!

– Да кто ж ему, ироду, верил? – возмутилась старушка.

Тут заговорили на разные голоса разные люди:

– Нашли, кому верить.

– Ничего, ему гаду, победы не видать. Бог его накажет за его коварство.

– С обмана начал, значит, боится нас.

– Мы в четырнадцатом им войну объявили, как порядочные, а они…

– Вот делай после этого добро людям…

– В четырнадцатом они на нас первыми напали.

– Тем более.

Много в тот день было передумано и сказано, но главным было то, что обвалились надежды, рухнули планы, разверзлась пропасть между сегодня и вчера. Да, еще вчера «Правда» в рубрике «В последний час» сообщала о бомбардировках Бенгази, а сегодня уже бомбят нас!

При чем тут Бенгази, где то Бенгази?.. Ждали «Вечерку», «Вечерка» не вышла. На следующее утро вышла «Правда». В ней выступление Молотова. Его читали, не веря ушам. Последние слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами» немного успокаивали. Сколько войн пережили, авось, и эту переживем.

А жизнь на улицах Москвы продолжалась и 22 июня. На Пушкинской улице цвели белые лилии, яркие тюльпаны и пионы, люди несли свежую сирень. У касс кинотеатров стояли очереди. В парке имени Горького гуляла молодежь. Заканчивалось последнее воскресенье «мирной передышки» нашей страны.

Радио играло бравурные военные марши, а москвичи выстраивались за продуктами и снимали со счетов в сберкассах свои вклады. Вскоре разрешили снимать с них ежемесячно не более 200‐300 рублей…

О 3 июля 1941 г.

Все ждали выступления любимого вождя, надеясь, что он все разъяснит, успокоит, но он молчал.

3 июля дождались, он наконец выступил. Начал хорошо:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота, к вам обращаюсь я, друзья мои!» – душевный зачин дошел до самого сердца.

Потом он сказал:

«Как могло случиться, что наша славная Красная армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Это объясняется главным образом тем, что война началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск.

Войска Германии как страны, ведущей войну, были целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР, находились в полной боевой готовности, ожидая лишь сигнала для вторжения, тогда как советским войскам нужно было отмобилизоваться и придвинуться к границам.

Некоторое значение имело и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между нею и СССР».

«Ну, теперь погоним гадов!» – подумали некоторые, слушая речь Сталина.

«Нам отмобилизоваться – что подпоясаться», – поддержали другие.

Речь свою Сталин закончил словами:

«Комитет обороны… призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина‐Сталина, вокруг советского правительства».

Все поняли – сплотиться надо вокруг Сталина. С этого дня он стал не только вождем и учителем, но и надеждой народа, а это выше любого из титулов.

И все‐таки обидно… Только стали жить прилично… и вдруг… «Вставай страна огромная!». Озноб… Дрожь… Как быстро появилась эта песня, ее что, заранее сочинили? Неужели на этой войне кончится вся наша история, кончится социализм, за который пролито столько крови, и никогда, даже издали, мы не увидим вершин коммунизма?

А что же там, на границе? Неужто мы так и не отогнали от нее фашистов?

Страшно было подумать, что вот тут сидим за столом, в своем доме, разговариваем, пьем чай, а враг уже идет по нашей земле, идет убивать нас и грабить наши дома.

Но каким бы невероятным ни казалось случившееся – оно было, и было не во сне, а наяву…

***

Вот что рассказал Андреевскому о тех днях Борис Васильевич Курлин, служивший тогда на границе:

«В 1940 году, когда Прибалтика стала нашей, направили меня служить в 5‐ю дивизию 11‐й армии. Часть наша располагалась в бывших литовских казармах в Паневежисе на Немане. Мне, как старшему лейтенанту, отвели особняк. Жизнь в Паневежисе напоминала жизнь в буржуазной Литве. Крестьяне жили на хуторах, было много дешевых продуктов.

В начале мая 1941 года мы выехали в лагеря, которые находились в шестидесяти–семидесяти километрах от границы с немцами, которые тогда уже заняли Польшу, а 17 мая с топографическим отрядом я был уже на границе. Там десятки тысяч строителей возводили укрепления. Первую линию обороны строили наши, были они без оружия, с учебными винтовками. Другие линии строили литовцы.

Как‐то в мае на нашу «укрепзону» приехала сухопарая женщина из Москвы – лектор. Собрали людей. Она сказала: «Все рисуете, – имея, наверное, ввиду наши топографические изыскания, – а пора заняться конкретными делами. Не сегодня завтра будет война».

И действительно, мы часто видели полеты немецкой авиации, наблюдали концентрацию войск, шум танков. 20 июня на нашем участке границы появился перебежчик от немцев – литовец. Он сказал, что нас ненавидит, но любит Литву, а поэтому хочет предупредить, что 22 июня начнется война. Об этом им объявили офицеры, и по этому поводу у немцев уже проводились банкеты. Мы передали перебежчика в штаб дивизии.

21 июня была суббота.

Мы поработали, потом начальник топографического отряда уехал. Перед отъездом он мне сказал, чтобы завтра, то есть 22 июня, я отпустил ребят в увольнение.

В три часа сорок минут утра на нас обрушился шквал огня. Стреляли по нашим, знали, где они находятся. Два наших полка заняли линию обороны. Армейская группировка говорила, чтобы не ввязываться в провокацию. Я по рации, без шифра, связался со штабом, сказал, чтобы приготовились к обороне, объявив первую мобилизационную готовность. А нам все давали команды «не ввязываться».

Потом для поддержания «духа» стали передавать, что наши войска в другом месте наступают. Я увидел, как над нами прошли тридцать наших фанерных туполевских бомбардировщиков «ТБ‐3». Они сбросили бомбы, потом налетели семнадцать «мессершмиттов» и сбили их. Наши летчики выбросились на парашютах, а немцы их из самолетов расстреливали, больше мы наших бомбардировщиков не видели до сентября 1942 года.

Многие наши аэродромы не охранялись зенитками, и уничтожить их немцами было нетрудно…

Я не думал тогда, что нас разобьют, но смерть ждал каждый день. Мы шесть часов держали оборону. Немцы двигались по дороге, а наш дивизион (12 орудий) бил по этой дороге. Немцы пытались нас обойти. Мы стали отходить. Похоронные команды хоронили убитых, собирали у них медальоны. Строители – русские и литовцы – шли без оружия. Их были тысячи, но защищаться они не могли. В первый день мы отступили на двести километров. Попали в окружение. Отходим с боями. По ночам на востоке взлетали ракеты, там уже были немцы. Недалеко от Паневежиса, в лесу, встретились с националистами (шаулистами). Был бой. Они отступили. Мы на них израсходовали все снаряды и горючее. У моста встретился провокатор – немец в советской форме. Он остановил нас и сказал, что есть приказ; мост взорвать, а нам идти в обход. Он также сказал, что отряду поручено уничтожить семьи советских офицеров, чтобы они не попали к немцам. В это время налетела немецкая авиация, и нам досталось.

Командир гаубичного полка полковник Александров велел сбросить трактора с пушками в Неман. Провокатора застрелили, а когда войска перешли Неман, мост взорвали. В Паневежисе было все разграблено. Там побывали немцы. Трупов было много. На высоком заборе, на остром штыре, висела жена одного нашего командира. Железный прут ей впился в шею, низ был оголен. На трупах русских женщин было написано, что это жены командиров и что впредь с ними будут так обращаться.

В Панивежесе, как только мы заехали за костел, в нас стали стрелять националисты. Стреляли из окон. Били из пулеметов. Вся линия простреливалась. Я предложил бить по ним из зенитных установок. Как дали, так их стрельба и кончилась. В конце Паневежиса есть маленький костел. Около него, видим, стоит молодой ксендз и машет нам рукой. Я хотел его пристрелить, но меня один лейтенант отговорил.

За Паневежисом, в лесу, были наши беженцы. Лес кишел людьми и вещами. Женщины, дети, сундуки, корзины… Мы на опушке заняли оборону. Минут через сорок появились немецкие танкетки, начался бой. Бой был очень тяжелый, продолжительный. Продержались мы часа три‐четыре. Немцы лес бомбили. Сто самолетов за шесть вылетов разбомбили все. Валялись убитые дети, старики, чего там только не было! Мы прикрывали отступление. Много строителей осталось. Они сдавались в плен. Мы с боями отступали до Москвы.

В районе Великих Лук, на реке Дрисса, был сильный бой. Из города все убежали. Я зашел в банк. Мелочи на полу было насыпано по щиколотку. Валялись и бумажные деньги – тридцатки, полсотни, полно облигаций. Пачку тридцаток (три тысячи) я положил себе в задний карман брюк.

Здесь я позволю продолжить историю, которая произошла с исполняющим обязанности заместителя управляющего Литовской республиканской конторой Госбанка СССР Василием Александровичем Ушаковым. 23 июня 1941 года, в два часа ночи, из Паневежиса отошел последний поезд на Москву. Василий Александрович вывез с этим поездом более 93 миллионов рублей, а должен был вывезти, как подсчитали в Москве, 175. За это Ушаков был арестован и Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к расстрелу.

Вскоре мы опять попали в окружение. Шли двенадцать километров по болотам. Противогазы бросили. В сумках от них несли еду. Немцы боялись забираться в болото. Они кричали: «Рус, сдавайся!» Поставили вокруг репродукторы. Говорили: «Что вы сопротивляетесь? Вы в окружении. России конец, сопротивление бесполезно!»

Над нами летали «фоке‐вульфы‐189». Они имели два фюзеляжа, бронированный низ, зенитки их не брали. С самолетов немцы кричали: «Рус, сдавайся!» Мы в них стреляли, а они на нас сбрасывали листовки…

Однажды разведка сообщила, что рядом немцы. Командир дивизии вызвал меня в штаб и сказал: «Тебя вызывает полковник Озеров»… Так вот, прихожу к Озерову, а он говорит: «Иди, отбери людей, человека четыре, разведай, что в селе, посмотри передвижение войск».

Я людей отобрал. Пошли. Легли у дороги. Смотрим – мотоциклисты. Это значит – боевой дозор. Мы заняли удобное место и стали наблюдать. За мотоциклистами шло боевое охранение, а за ним – механизированная дивизия. Шла она четыре часа. И все время одна техника: мотоциклы, грузовики, танки, самоходки. Это произвело на нас сильное впечатление. Был среди нас Николай Широков. Он смотрел, смотрел, а потом сказал: «Я в село с вами не пойду» – и бросил винтовку штыком в землю, гимнастерку разорвал. «Если кто со мной, пошли» – и повернулся.

Я говорю: «Красноармеец Широков, назад!» – а он отвечает: «Пошел ты на х!..» Тогда я ему говорю: «Буду стрелять!» – а он: «Не посмеешь!» и пошел. Отошел метров сто. Другой парень, Колобов, спрашивает: «Что делать?» Я ему говорю: «Стреляй!» Колобов положил винтовку на пень. В это время Широков повернулся, погрозил кулаком и пошел дальше. Колобов выстрелил ему в затылок. Широков покачнулся и упал. Забрали мы у него документы, медальон и в удрученном настроении пошли обратно…

Как‐то отступая, подошли к селу. Узнали, что в нем немцы. Часа в четыре утра мы по нему ударили. Немцы прыгали из окон. Мы разгромили их штаб, захватили документы, связь. Чуть, правда, своих не постреляли, так как они оделись в немецкую форму, только погоны сорвали. Своя‐то форма за время отступления сопрела…

В одной деревне старик сказал нам: «Пошли отсюда, продажные твари, вы бежите, а мы должны вас кормить!» Вышли мы из окружения в районе Осташкова…»

Конечно, ни москвичи, ни граждане глубинки всего этого не знали. Советские СМИ, естественно, об этих черных днях ничего подобного не писали. По определению нельзя было показывать гражданам Советской России свою неподготовленность к войне. А ее ведь ждали, готовясь, если враг нападет, побеждать на его территории. Правда, страна быстро собиралась с мыслями. Уже 30 июня образовался Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе со Сталиным. В него вошли Молотов (заместитель), Ворошилов, Маленков и Берия. С 17 июля была введена карточная система распределения основных продовольственных и промышленных товаров.

И только в 97 магазинах торговля шла по коммерческим ценам…

Из записок М.И. Мельтюхова

Михаил Иванович Мельтюхов – российский историк, доктор исторических наук, автор ряда работ по превентивной войне Германии против СССР. В исследовании «Военная Литература» он глубоко освятил начальный период войны. В частности, он поднял мозаично только некоторые документальные материалы деятельности военной контрразведки за период с 22 июня по 9 июля 1941 года. Конечно, эти документы не дают связной картины событий и требуют критического отношения, но при этом являются необходимой частью всестороннего осмысления причин трагедии летних месяцев 1941 года.

В начале войны военную контрразведку представляло 3‐е Управление НКО СССР, которое 17 июля 1941 года согласно постановлению Государственного Комитета Обороны (ГКО) вновь было переформировано в Управление Особых отделов НКВД СССР. Вот несколько спецсообщений 3‐го Управления НКО:

25 июня 1941 г.

Настроение в штабе округа ПриОВО (Прибалтийского Особого военного округа – Прим. Авт.) нервозное, со стороны ряда руководящих работников проявляется неуверенность за создавшееся положение.

По состоянию на 24 июня с.г. от каждого полка авиации ПрибОВО в среднем осталось 10–20 самолетов. Во всей 7‐й авиадивизии имеется около 60 самолетов, моторесурсы частей СБ в среднем ниже 50%, боевых припасов авиации хватит на 1‐2 суток – только до 26 июня.

По обещанному наряду подвозка боеприпасов авиации из Эстонии не обеспечивается из‐за отсутствия транспорта. В связи с отходом частей недостает аэродромов, так как аэродромы в основном строились в юго‐западных местах Литовской и Латвийской республик с расчетом наступления.

Настоящего руководства частями ВВС заместителем командующего ВВС генерал‐майором авиации Андреевым и заместителем начальника штаба полковником Рассказовым не обеспечивается из‐за отсутствия связи с некоторыми частями и командным пунктом фронта…

Самолеты сидят на своих аэродромах, в результате большие потери на земле из‐за неорганизации выхода из‐под удара противника.

26 июня 1941 г.

Начальник 3‐го отдела Одесской военно‐морской базы тов. Морозов сообщил, что 25 июня в 9 час. 25 мин. звено самолетов СБ 70‐й авиаэскадрильи под командой командира эскадрильи майора Краснодарского, получив разрешение ПВО гор. Могилева о вылете, поднялось в воздух со своего аэродрома на выполнение боевого задания.

После первого разворота звено было обстреляно батальоном зенитной артиллерии, а затем атаковано истребителями ВВС ОдВО. В результате обстрела и атаки самолеты 1 и 2, пилотируемые летчиками Крамцовым и Земцовым, имея пробоины, сели на своем аэродроме.

Самолет, пилотируемый командиром звена Ануфриевым, загорелся в воздухе. При посадке взорвались бомбы. Экипаж погиб.

В 9 час. 42 мин. при возвращении из разведки 2 самолета СБ–Р2 82‐й эскадрильи были атакованы истребителями ВВС ОдВО. Один из самолетов истребители заставили сесть в море.

Из‐за плохой организации связи тыла с передовыми линиями фронта бомбардировочная авиация при возвращении с выполнения боевых заданий по бомбежке объектов противника и продолжает подвергаться нападению наших истребителей.

26 июня самолеты 96‐го авиаполка Западного фронта, вылетевшие на боевое задание по уничтожению мотомеханизированных колонн и танков противника на минском направлении, в районе Меркулевичи были атакованы звеном наших истребителей И‐16. В результате чего самолет лейтенанта Донского был сбит, а ответным огнем бомбардировщиков сбит один самолет И‐16.

Этого же числа были атакованы нашими истребителями бомбардировочные самолеты 98‐го авиаполка 52‐й авиадивизии, возвращающиеся с бомбежки наземных войск противника. При атаке сбит самолет лейтенанта Гришина, в районе Могилева подбит и посажен самолет заместителя командира 52‐й авиадивизии майора Картакова.

Атаки своих истребителей вызывают панику среди летного состава бомбардировочной авиации.

26 июня 1941 г.

26 июня 1941 г. начальник 3‐го Управления НКО майор государственной безопасности А.Н. Михеев направил начальнику Главного управления политической пропаганды Красной армии армейскому комиссару 1‐го ранга Л.З. Мехлису донесение:

«По сообщению начальника 3‐го отдела 6‐й стрелковой дивизии тов. Маркеева, положение в районе Слуцк‐Бобруйск катастрофическое.

Сегодня в 10.00 передовые отряды противника заняли город Слуцк. Противопоставить танкам и авиации нечего.

Ценности попадают в руки врагов.

Командование растерялось.

Просит принятия срочных мер. Считает, что для восстановления положения потребуется десятка 2‐3 танков и авиации.

28 июня 1941 г.

Основные потери 7‐й авиадивизии относятся к 46‐му СБАП и объясняются неорганизованностью и растерянностью со стороны командира полка майора Сенько и начальника штаба подполковника Канунова, приведшим при первом налете противника весь личный состав в паническое состояние.

За 22 июня 46‐й СБАП потерял 20 самолетов, из которых 10 самолетов были уничтожены при налете противника на Шауляйском аэродроме, а остальные сбиты при выполнении боевых заданий по бомбардировке войск противника в районе Тильзит и ст. Киллен.

Три девятки самолетов 46‐го СБАП на выполнение боевых задач были выпущены без сопровождения своих истребителей. Посты наблюдения были не организованы, связи с ними штаб полка никакой не имел и не знал о их существовании…

29 июня 1941 г.

По сообщению начальника 3‐го отдела Западного фронта майора государственной безопасности тов. Бегма, положение на Западном фронте продолжает оставаться прежним.

Основная масса бойцов, командиров, в том числе и бежавших с фронта, выражает готовность драться с врагом, защищать родину.

Среди комсостава, главным образом подучетников, появились вопросы, где наша авиация, где противотанковые средства, почему фашисты могут нас расстреливать безнаказанно с воздуха.

То же настроение высказывают генерал‐майор Ермаков, командиры 2‐го стрелкового корпуса Перн, Волков и др.

Энергичными действиями в направлении Минск‐Борисов корпусного комиссара Сусайкова, при участии работников 3‐го отдела фронта основной поток бежавших с фронта военнослужащих приостановлен.

Формируются запасные части и направляются на фронт, но достаточной техникой эти части не обеспечены: отсутствует зенитная, противотанковая артиллерия, танки. Без оснащения этой техникой моральное состояние войск низкое.

Управление войсками из‐за отсутствия эффективной связи до сих пор не налажено. Командиры частей самостоятельно принимают решения о вступлении в бой, навязывают его противнику, не зная при этом, кто находится у них на фланге…

1 июля 1941 г.

Схожие проблемы встали и перед ВВС Юго‐Западного фронта…

В гор. Черновцах 21 июня с.г. летный состав был отпущен в город, вследствие чего истребительные самолеты не были подняты для отражения нападения противника.

Командир 87‐го ИАП из авиадивизии майор Слыгин и его заместитель по политической части батальонный комиссар Черный в ночь под 22 июня вместе с другими командирами пьянствовали в ресторане города Бучач. После получения телеграммы из штаба 16‐й авиадивизии о боевой тревоге командование полка, будучи в пьяном состоянии, не сумело привести в порядок полк.

22 июня в 5.50 над аэродромом появился немецкий бомбардировщик, который был принят за самолет командира дивизии. Ввиду этого он беспрепятственно с высоты 10–15 метров начал обстрел аэродрома и вывел из строя 9 самолетов.

Противовоздушная оборона была организована плохо. Зенитная артиллерия пяти бригад ПВО фронта и зенитных дивизионов, состоящая из 37‐мм и 85‐мм зенитных пушек, не имела к ним снарядов.

Бомбардировщики Пе‐2 не могли быть использованы для выполнения боевых задач, так как они вооружены крупнокалиберными пулеметами, к которым не было патронов.

Зенитная артиллерия 18‐го зенитного артполка 12‐й армии, охранявшая гор. Станислав (сегодня Ивано‐Франковск, Украина – Прим. Авт.) от воздушных налетов противника, не имела 37‐мм снарядов.

8 июля 1941 г.

…После получения разведотделом данных о начавшейся концентрации немецких войск на наших границах, части (11‐й СК и 125‐й СД – Прим. Авт.) начали минировать поля, раздавать боеприпасы личному составу, одновременно началась подготовка эвакуации семей начсостава.

21 июня с.г. к месту сосредоточения 11‐й СК приехал член Военного Совета ПрибОВО корпусной комиссар Дибров и приказал немедленно отобрать у бойцов патроны и разминировать поля, объясняя это возможной провокацией со стороны наших частей.

Начальник ОПП 125‐й стрелковой дивизии Левченко дал объяснение Диброву о причинах эвакуации семей комначсостава, ссылаясь при этом на данные разведотдела о начавшейся концентрации войск противника на границах.

В этот же день 21 июня член Военного Совета 8‐й армии дивизионный комиссар Шабалов телеграммой подтвердил приказание Диброва о прекращении подготовки к эвакуации. В результате этого в момент наступления противника семьи начсостава пришлось вывозить во время боя, при этом значительная часть семей погибла. Личный состав дивизии был без боеприпасов, выдача их проводилась под артиллерийским огнем противника…

13 июля 1941 г.

Ситуация для ВВС Западного фронта сложилась ничуть не лучше.

В 3 часа 58 минут над Белостоком появились первые самолеты противника и вслед за этим начали бомбить белостокский аэродром, батальон связи армии, узел связи, железную дорогу и ряд других объектов. Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где располагались штабы соединений 10‐й армии.

4‐я бригада ПВО, прикрывающая Белосток, примерно до 8 утра бездействовала и ни одного выстрела по противнику не произвела. При расследовании выяснилось, что 4‐я бригада ПВО имела специальное приказание от помощника командующего ЗапОВО по ПВО до особого распоряжения по самолетам противника не стрелять и это приказание было отменено уже командующим 19‐й армии…

14 июля 1941 г.

…Оставшееся минимальное количество истребителей авиации ВВС Северо‐Западного фронта (СЗФ) из‐за отсутствия сжатого воздуха для запуска моторов бездействуют.

Бомбардировщики, посылаемые на уничтожение живой силы противника без прикрытия истребителей, несут большие потери как матчасти, так и летно‐подъемного состава.

7 июля с.г. на уничтожение войск противника в район гор. Остров вылетело 17 самолетов СБ 7‐й авиадивизии без прикрытия истребителей, и ни один из них на свою базу не возвратился…

Эвакуация баз и частей от передовых линий фронта происходит неорганизованно, само командование проявляет панику, что вызывает большую потерю боеприпасов и других видов технического снабжения.

3 июля с.г. из района Опочка перебазировалась 110‐я авиабаза 6‐й авиадивизии, ответственные за погрузку инженер Кашиниен и помощник начальника штаба по тылу майор Шмелев, не имея взрывчатых веществ, оставили врагу 48 вагонов авиационных бомб.

6 июля с.г. 25‐я авиабаза 8‐й авиадивизии перебазировалась из местечка Карамышева, для перевозки грузов было подано 4 платформы, однако полковник Шевченко приказал запас бомб и горючего взорвать, имеющиеся 9 самолетов уничтожить, пулеметы ШКАС побросать в колодцы. Что и было сделано, а платформы и автотранспорт были использованы для перевозки личных предметов командования (мотоциклы, велосипеды, подбитые легковые машины).

Уничтожение материальной части, запасов горючего и авиабомб не вызывалось необходимостью, так как противник находился на большом расстоянии от места базирования, имелась полная возможность перевезти в тыл…

В Шауляе оставлено 18 вагонов авиабомб, 3 миллиона авиапатронов, несколько тонн бензина, продовольственные, вещевые и технические склады…

15 июля 1941 г.

…Помощник командира 124‐го ИАП капитан Круглов оставался за командира полка на время его отпуска, 22 июня утром при налете фашистской авиации растерялся и не принял решительных мер по борьбе с ней.

Все распоряжения Круглова носили неорганизованный характер. Самолеты выпускались в воздух не подразделениями, а одиночками, что не давало должного эффекта по отпору вражеским самолетам.

У большинства истребителей МИГ‐3 не стреляли пулеметы, так как бригада завода 1… не успела отрегулировать их. Все это привело к тому, что все самолеты полка были уничтожены…

Командир 6‐й батареи в/ч 4229 7‐й бригады ПВО младший лейтенант Чекуров в местечке Щучине после обстрела батареи с самолета противника бежал, оставив бойцов, которые затем тоже разбежались…

29 июля 1941 г.

В районе гор. Крупишкис (Литовская ССР) частично ликвидирована кулацко‐повстанческая банда, появившаяся 21 июня в составе до 100 человек. Арестовано 43 человека, в том числе 9 бойцов и 2 командира 29‐го стрелкового корпуса, остальные из гражданского населения.

Военным трибуналом дело было рассмотрено в ускоренном порядке, 27 человек приговорены к расстрелу, остальные 16 человек направлены в гор. Полоцк в центральную тюрьму.

Захвачены 3 человека парашютистов, сброшенных с германского бомбардировщика в районе гор. Двинска.

При захвате офицер Гельм заявил, что он, как немецкий националист и враг коммунизма, никаких показаний давать не будет.

Военным трибуналом Гельм приговорен к расстрелу.

1 августа 1941 г.

По сообщению Особого отдела Юго‐Западного фронта, за истекший период военных действий танковые и мотомеханизированные соединения, находящиеся в распоряжении командования фронтом, понесли большие потери материальной части.

Основными причинами больших потерь материальной части являются:

1) громоздкость структуры командных пунктов, которая затрудняла тактическую маневренность бронетанковых соединений;

2) слабая тактическая и техническая подготовка личного состава, особенно командного;

3) плохая сколоченность частей и подразделений;

4) частые изменения районов сосредоточения, следствием чего имели место большие марши, которые привели к сильной изношенности машин до участия их в боях. Так, 8‐й механизированный корпус перед боем совершил марш около 500 км, потеряв за это время 45% машин. 56‐я дивизия совершила марш около 1000 км, потеряв до 35% машин;

5) отсутствие взаимодействия с танками артиллерии, авиации и пехоты и слабое прикрытие танковых соединений зенитными средствами;

6) отсутствие разведывательных данных о противнике и местности, в результате чего значительное число танков погибло в болотах;

7) необеспеченность ремонтными средствами и запасными частями;

8) проявление паникерства и трусости отдельных командиров.

4 августа 1941 г.

13 июля с.г. группа самолетов ДБ‐3ф 53‐го авиаполка 40‐й авиадивизии 1‐го авиакорпуса на маршруте полета на боевое задание в 19 час. 32 мин. в районе д. Никитинки Калининской области была 4 раза атакована звеном истребителей МИГ‐3 27‐го ИАП.

В результате атак самолет ДБ‐3ф, пилотируемый лейтенантом Князевым, был подбит, упал на землю и от взрыва загорелся. Командир экипажа лейтенант Князев сгорел, остальной экипаж спасся, получив легкие ранения.

Эти и другие данные, полученные военными контрразведчиками, рисуют мрачную картину первых месяцев отступления РККА в ходе войны, с показом всего негативного в армейских рядах. Естественно, с большей частью материалов об этих ошибках, разгильдяйств и преступлений командования знакомилась и Ставка. Она принимала соответствующие решения.

Задержать немцев под Смоленском, контратаковать их под Москвой, окружить и разгромить 2‐ю пехотную армию Паулюса в Сталинграде – это ли не пример учета ошибок первых месяцев войны.

Из воспоминаний шарфюрера СС Эвальда Бауэра:

Солдаты дивизий вермахта и отборных частей СС навсегда запомнили густые, огромные и смертельно опасные для них леса, раскинувшиеся на необозримых советских просторах.

Никогда не забыть опасностей в российских лесах на Брянщине. Они были загадочны и опасны. Каждое дерево, каждый куст могли неожиданно выстрелить в тебя. Находясь в лесу, мы всякий раз ждали такого выстрела. Я тоже ждал. Мне казалось, что в лесу в меня уже кто‐то целится, и выстрел в мгновение оборвет мою жизнь. Мираж ожидания рассеивался, когда грохотал выстрел и падал товарищ, с которым недавно перебрасывался словцом. И вот он или стонет, или бледнеет и вытягивается.

Нам казалось, когда рвались наши гранаты или снаряды, то их осколки принимали на себя русские стволы деревьев и густые кустарники, таким образом защищая противника. Нам было непонятно, почему наши машины и танки не могли пройти по болотам и лесам, а боевая техника воинов Красной армии проходила через эти препятствия. Природа, наверное, помогала им.

Мы страшно боялись крика: «Ахтунг! Ахтунг! Партизанен!»

Эта команда буквально парализовала нас, потому что они стреляли и с тыла, и с фронта, и с флангов. Даже штрафники карательной бригады, а потом дивизии СС Оскара Дирлевангера не справились с этой задачей. Они тоже боялись русского леса. За всю войну нашими карательными командами не была уничтожена ни одна партизанская бригада или крупный отряд.