Текст книги "Война глазами дневников"

***

На войне среди немецкого офицерства были разные люди в оценке нацизма. Одни сразу же включались в антифашистское движение сопротивления, другие «созревали» на полях сражений, а третьи переходили на сторону Красной армии.

Интересная в этом плане судьба генерал‐лейтенанта вермахта Эриха Ройтера.

Этот генерал – командир 46‐й пехотной дивизии – восхищался Сталиным, а потом хотел служить в СССР. Он провоевал всю войну и лишь 11 мая 1945 года сдался не американским, а советским войскам. Через год – в марте 1946 года – он неожиданно, словно еще не навоевался, отправляет письмо И.В. Сталину через народного комиссара внутренних дел Сергея Круглова с просьбой взять его на службу в Советскую армию.

Что побудило Эриха Ройтера (1904–1989), кавалера двух Железных крестов 1 и 2 класса, Рыцарского креста с Дубовыми листьями, Немецкого креста в Золоте, почетных Нагрудного штурмового знака, знака «Крымский щит», знака «За ранение», медали «За зимнюю кампанию на Востоке» сделать этот необычный шаг?

Наверное, это знал только он и, конечно, архивы, или, вероятнее всего, военная контрразведка Смерш.

Ройтер по‐военному кратко и четко, но в то же время вполне обоснованно изложил свои мотивы в прошении.

И все же, что послужило толчком написания письма советскому вождю для узника «комфортабельного» лагеря №48 «Войково» в 28 километрах от города Иваново для пленных высших чинов вермахта?

Как он пояснил после того, как 5 марта 1946 года к тому времени уже бывший британский премьер Уинстон Черчилль произнес свою историческую «Фултонскую речь», в которой заявил, что янки и томми (американцы и англичане) больше не союзники СССР, он сделал выбор. Черчилля он ненавидел, как и Гитлера, считая его болтуном, алкоголиком и инициатором подзуживания руководства Третьего рейха для нападения на СССР. В письме он пишет, что британцы создают в мире идеологический «железный занавес» и готовятся к Третьей мировой войне.

О себе он заявил, что никогда не состоял в рядах национал‐социалистической партии. Вырос в простой семье в Восточной Пруссии, в вольном городе Данциге и всегда испытывал симпатии к России и русскому народу.

Читая некоторые произведения Ленина и Сталина, он пришел к выводу, что только благодаря этим двум политикам Россия стала великой державой. Он считал, что Великобритания дважды в ХХ веке втянула Германию в войну с Россией и проиграла. А Вашингтон и Лондон в этих войнах только обогатились. В случае новой войны он готов воевать на стороне россиян, так как у него есть личные счеты с англичанами: бомба с британского самолета попала в дом, где находилась его берлинская квартира, и полностью разрушила ее. Семья его была в это время в бомбоубежище.

Разумеется, советское руководство не могло поддержать энтузиазм Ройтера. А в случае войны с англосаксами может быть и приняло бы его предложение, потому что он ненавидел агрессивных и хитрых руководителей Туманного Альбиона.

Говорят, Сталин ознакомился с письмом Ройтера и лишний раз утвердился во мнении, что Черчилль был не столько ненавистником СССР, сколько всего славянского, и, в частности, русского…

Часть IV
Откровения особиста

Дневник – подневная запись тех поступков и мыслей, о которых записывающий может вспомнить не краснея.

Амброз Бирс

Автору не дано знать, для чего вел дневник армейский чекист. Версий и гипотез может быть несколько:

– хотел запечатлеть в подробностях и с привязкой ко времени и географии величайшее трагическое событие для своей Родины – Великую Отечественную войну;

– имел желание написать книгу или серию статей об этой грандиозной сшибке с немецко‐фашистскими оккупантами;

– верил в скорую победу РККА, ведь учили, что добивать врага будем на его территории – надо успеть запечатлеть сцены баталий;

– был любителем со школьной скамьи писать дневники и т.д.

Но, прибыв на должность начальника Особого отдела НКВД 50‐й армии Брянского фронта, он увидел сурово‐трагичные реалии начального периода войны. Вот почему его фразы на страницах дневника эмоционально окрашены, иногда частично нелогичны, обрывисты, не закончены. Конечно же, негативный отпечаток наложила та слабость наших частей, о которых он не предполагал. Описание им стрельбы из состоящей на вооружении артиллерийской батареи мортиры образца 1902 года, стреляющей не снарядами, а бомбами. Она пугала противника в основном звуковым сопровождением и огромным снопом разбрасываемых искр при взрыве, не причиняя особого ущерба живой силе. И, наоборот, поразила броневая мощь и скорость танковых рейдов противника, и набранный опыт солдат вермахта за время захватнических операций в Европе.

Как человек, умеющий логично мыслить, он понимал, что Гитлер знал, что ему придется столкнуться с главным противником – пространством. Следовательно, надо было захватить или сразу же разбить Красную армию раньше, чем она сможет уйти в необозримые просторы России. Надо было не сражаться, а уничтожать все и вся. Карл XII и Наполеон не смогли схватить мертвой хваткой неприятеля, так как они были бессильны против традиционного оружия русских – огромно‐сказочного пространства. Гитлер обладал для этого нужными средствами: быстроходными танками, мотопехотой, авиацией. Но и его наряду с другими факторами оно победило.

Но Гитлер ошибся:

– во‐первых, эшелонирование русской обороны в глубину и во времени превысило его расчеты;

– во‐вторых, он недостаточно учел еще одного неприятеля, который парализовал скорость танков: местные условия, почву, дороги и суровый климат России;

– в‐третьих, русский дух и коммунистическую идеологию, прививаемую через ряды октябрят, пионеров, комсомольцев и коммунистов.

Таким образом, растянутая по фронту и тылам гармошка вермахта в дальнейшем порвалась. Победный воздух свистел из разрывов мехов – музыки не получилось. Через 1418 дней в берлине заиграли русские трехрядки и немецкие баяны в руках советских воинов.

А пока будем вчитываться в строчки дневника начальника Особого отдела 50‐й общевойсковой армии Брянского фронта первого формирования, майора государственной безопасности Ивана Савельевича Шабалина. Руководил армией генерал‐майор Михаил Петрович Петров, фронтом – генерал‐лейтенант Андрей Иванович Еременко.

И с первой записи Шабалина появляется фатальное предчувствие вечного расставания.

ДНЕВНИК

12 августа 1941 г.

В 7.00 часов утра выехали с пассажирским поездом №3 из Улан‐Удэ в Москву. На вокзале провожали меня Надежда (супруга автора повествования – Прим. Авт.), Петров, Ильин и Козырев. Мое мнение: надолго, даже быть может навсегда, расстаюсь я с моей семьей и моими добрыми друзьями.

17 августа 1941 г.

В Красноярске я не встретил Бакулина. В пути было ужасно скучно.

18 августа 1941 г.

Также в Свердловске я не встретил Ленина. Все 4 часа я пробыл на вокзале.

19 августа 1941 г.

В пути много читал. Покупал ягоды. На каждой станции мы долго стояли.

21 августа 1941 г.

Прибыл в Москву, тотчас же отправился в ОК (отдел кадров – Прим. Авт.) и к моему удивлению немедленно получил назначение.

22 августа 1941 г.

Начинаю с формирования 50‐й армии. (Здесь речь идет о формировании личного состава оперативниками Особого отдела армии – Прим. Авт.)…

23 августа 1941 г.

Был в Наркомате (в НКВД – Прим. Авт.). Читал приказ. Получил звание майора государственной безопасности.

24 августа 1941 г.

Продолжаем снаряжаться. Получаем обмундирование. Я принес товарищу Борисковскому шинель в Наркомат, отправил телеграмму Наде, еду в Брянск.

25 августа 1941 г.

Я нервничаю. Нет покрышек для автомашины, нет бензина. Состав (отдела – Прим. Авт.) еще не полон.

В 17.00 выехали из Москвы в Тулу.

26 августа 1941 г.

Переночевал в авто. Продолжаем поездку, в пяти автомашинах. Настроение у людей хорошее.

27 августа 1941 г.

Прибыли на место назначения в деревню Вышковичи, близ г. Брянска.

Расквартировались в сельхозтехникуме.

28 августа 1941 г.

Утром зенитки обстреливают немецкие самолеты. Выехали в дивизию на передовые позиции.

29 августа 1941 г.

Принял дела. Аппарат вступил в дело. Противник предпринимает налеты на г. Брянск.

Стучат пулеметы и зенитки. Самолеты немцев безнаказанно улетают.

Наших ястребков пока что не видно.

30 августа 1941 г.

Выезжал в некоторые дивизии, чтобы дать практические указания.

2 сентября 1941 г.

Мы перебрались со штабом в д. Чайковичи, близ Орджоникидзеграда.

3 сентября 1941 г.

Город О. почти безлюден. Во многих местах он разрушен авиацией противника.

4 сентября 1941 г.

Брянск сильно пострадал от атак немецкой авиации. Целые городские кварталы разрушены.

5 сентября 1941 г.

При посещении линии фронта я купался в Десне и наблюдал бомбардировку нашей передовой линии немецкой авиацией.

Атака продолжалась приблизительно 2 часа и была ожесточенной. Самолеты пикировали и удалялись все безнаказанно.

6 сентября 1941 г.

Армия не является такой, какой мы привыкли представлять ее себе на родине. Громадные недостатки. Атаки наших армий разочаровывают.

7 сентября 1941 г.

Допрашивали одного рыжего немецкого военнопленного, оборванного парня, обовшивевшего, на редкость тупоумного.

30 сентября 1941 г.

Положение с личным составом очень тяжелое. Почти весь состав армии подобран из людей, родина которых занята немцами. Они хотят домой. Бездеятельность на фронте, отсиживание в окопах деморализуют красноармейцев. Появляются случаи пьянки командного и политического состава. Люди иногда не возвращаются из разведки. Противник ведет слабый минометный огонь. Он укрепляет передовые позиции отлично. Мы живем в землянке. Бывает немного холодно, особенно по утрам.

Вчера, 29.9.1941 г., меня вызвал командующий армией на командный пункт. Был чрезвычайно интересный разговор о политико‐моральном состоянии войск и наших мероприятиях. Ночью я возвратился в свою землянку, без света, в ужасной темноте. Я возвратился очень расстроенным. Дела идут плохо. Знает ли Москва действительное положение на фронте?

На пути через колхозные поля видно много хлеба, собранного в скирды и копны. Сколько добра пропадает! Некоторые красноармейцы собирают рожь для лошадей. Копают себе картофель и заготавливают дрова.

1 октября 1941 г.

Я встал рано утром. Из Москвы прибыли т.т. Тутушкин (Федор Яковлевич Тутушкин – военный контрразведчик, старший майор государственной безопасности, в будущем генерал‐лейтенант, заместитель В.С. Абакумова – Прим. авт.) и начальник Особого отдела фронта Бегма (Василий Андреевич Бегма – советский партийный и государственный деятель, один из руководителей партизанского движения на Украине – Прим. авт.). Это дало хороший толчок. Затем все выехали в дивизии, также и мои два представителя.

В дивизиях дело обстоит неблагоприятно как с нашим аппаратом, так и с командно‐политическим составом. Он работает плохо.

Хорошим уроком будет для нас происшедшая катастрофа с 42 красноармейцами в 258‐й стрелковой дивизии и подобное же дело с 18 людьми в 217‐й стрелковой дивизии.

Позорно, что мы проспали и расследование дела не приносит необходимого результата.

Вывод: положение 50‐й армии неблестяще. Она состоит почти целиком из людей, родственники которых находятся в областях, занятых противником.

От нас и от командования требуются жесткие мероприятия. Многие военные инстанции и часть нашего аппарата работают все еще как в мирное время. Этому благоприятствовало еще и то, что армия почти два месяца находится в обороне и ведет только артиллерийский, минометный и пулеметный огонь, и то лишь периодически и очень слабо. Ночью люди на передовых позициях обороны спят. Немцы выставляют посты и уходят для ночевки в деревню. Это не война, а пародия. Нет никаких активных действий, атак, и из‐за этого среди красноармейцев возникают нездоровые проявления.

Сегодня я провожал «москвичей». Возвратился в свою землянку и пишу эти строки при свете свечи. Душа болит, настроение отчаянное. Все же нужно положение восстановить, и это надо сделать любой ценой.

2 октября 1941 г.

Я встал в 8 часов утра, позавтракал: хлеб, сыр, чай с сиропом. Лежит донесение о том, что противник наступает на фланге 13‐й армии нашего фронта. У нас беспрерывно слышна артиллерийская стрельба. Мне нравятся наши пушки, или, как их называют немцы, – «дьявольская артиллерия». Если бы эти пушки были здесь у нас, это подняло бы дух нашей армии. Вражеские машины часто пролетают мимо, слышна стрельба зениток. Вчера был захвачен немец, оборванный и обовшивевший молокосос. Настроение у них нисколько не воинственное. В голове у них пустота, буквальный мрак. Этого я не ожидал.

В 17.00 противник наступает по всему фронту, на нескольких участках он потеснил наши войска и форсировал Десну. Весь день слышна артиллерийская стрельба.

3 октября 1941 г.

Я спал в землянке. Встал в 7.30. Кричат, что прибыл тов. Колесников. Я поехал поэтому во второй эшелон. Мы обменялись мнениями о наступлении противника. Позорно, что враг снова одержал победу, прорвал позицию 13‐й армии, занял г. Кромы, находящиеся в 30 километрах от Орла. Отрезает нас. Занял на нашем участке фронта несколько деревень.

В 12.00 мы выехали на участок 258‐й дивизии, где провели 2 часа, чтобы затем вечером возвратиться в Т. Огонь нашей артиллерии силен, пехота готовится к атаке.

Есть приказ возвратить потерянные позиции. Вечером, когда я пишу эти строки, положение еще не прояснилось. Подразделение связи работает плохо. Штаб тоже самое.

В тылу сидят трусы, которые уже приготовились к отступлению. О боже, сколько льстецов здесь. Колесников говорит, что в Орле НКВД уже эвакуируется. Но от нас до Орла еще 150 километров! Что за путаница, что за беспомощность! Если бы была здесь твердая рука! Хорошо продуманный штурм – и немцы побегут без оглядки. Их силы в сравнении с нашей армией истощены, и наше отступление кажется немцам отчасти неожиданностью.

Еще 1.10.1941 г. у нас появился один немецкий солдат и заявил: «Завтра мы атакуем вас по всему фронту». Он видел в нашей армии силу, однако эта сила задрожала и дала противнику возможность форсировать безнаказанно Десну в нескольких пунктах. Однако на участке 258‐й стрелковой дивизии наша артиллерия хорошо поработала, и противник оставил на поле боя много убитых и раненых.

4 октября 1941 г.

Рано утром я с товарищем К., который прибыл ко мне из деревни Т., пошел к Петрову. Мы сидели около 2‐х часов и обменивались нашими мнениями о ходе немецкого наступления. В 12.00 часов мы выехали на автомашинах в Дятьково. В пути встретили К., начальника Особого отдела 217‐й дивизии. Он сказал: «Я ищу командный пункт для 217‐й дивизии». Мы дали ему указания. В пути мы встретили также комиссара 217‐й дивизии. Он рассказал нам об обстановке, мы мало верили ему.

Мы встретили группу красноармейцев и послали ее в дивизию.

Положение 217‐й дивизии следующее:

2.10.41 г. немцы провели усиленную артиллерийскую подготовку, разбили пулеметные гнезда и позиции наших стрелков, отогнали наши передовые посты и перешли в атаку. Немецкая авиация проявляла деятельность и не давала нашим силам возможность развернуться.

Результат: дивизия разбита. Полк №766, находившийся на правом фланге, потерян. Связь прервана, и никто не знает, где она осталась. От 755‐го полка осталось человек 20. Остальные мертвы, ранены или рассеяны. Дивизия потеряла руководство. Красноармейцы были оставлены на произвол судьбы. Все приходят с оружием. От дивизии осталось не более 3 тысяч человек, и эти также рассеяны.

Сегодня немцы не наступают, они только ведут разведку. По‐видимому, у них здесь много сил. Здесь нужно было бы теперь наступать, но для этого ничего нет. Две бессильные армии стоят друг против друга, одна боится другую.

Вечером: говорят, что Орел горит. Нас обошли. Весь фронт, т.е. 3‐я армии, попали в клещи, в окружение, а что делают наши генералы? Они «думают». Уже стало привычкой: «Я уклоняюсь от окружения, мы сдаем фронт», а что же теперь? Но нужно сказать, что отдельные участки фронта удивительно устойчивы – это было врагу неприятно. Но несмотря на это мы уже наполовину окружены – что будет завтра?

В 22.00 я поехал в лес и говорил с командующим армией – генерал‐майором Петровым об обстановке. Он сказал, что фронт не может здесь больше помочь, и спросил меня: «Сколько людей расстреляли Вы за это время». Что это должно означать?

Комендант принес литр водки. Ах, теперь пить и спать, может быть тогда будет легче. Перспективы войны далеко не розовы, так как противник вогнал мощный клин в наш фронт. Но у нас, как всегда, потеряли голову и не способны ни к каким активным действиям.

5 октября 1941 г.

Мы встали в 8 часов утра. Я поехал бриться. Большая очередь. Я не стал ожидать. Целый час стоял у машины, мотор не работал. В 11 часов я поехал на участок 260‐й стрелковой дивизии, беседовал с начальником штаба. Спал во втором эшелоне. Заблудился и попал на передовые позиции к одному из наших батальонов. Я нашел второй эшелон в д. Орменка, побрился и помылся. С начальником Особого отдела тов. Клейманом пошел обедать. Обед был отличный, обслуживание тоже. Дивизия отошла очень немного. Они имеют большие потери. Против 260‐й дивизии противник сосредоточил 3 дивизии. Немцы идут в атаку во весь рост. Наши солдаты буквально косят их.

4.10.41 г. вступили в действие наши танки и после выполнения своей задачи возвратились в д. Шимятино, где подверглись бомбардировке. Дураки, поставили их в кучу и не замаскировали.

Выводы: дивизия дерется отлично, красноармейцы храбры.

Утром прибыл гвардейский дивизион. Командир этой «дьявольской артиллерии» говорит, что они также подверглись бомбардировке. Дивизион имеет 3 орудия, стреляющие залпами. Задачу на нашем фронте он еще не получил.

Немецкие солдаты имеют только куртки, они снимают с убитых красноармейцев шинели и носят их. Для отличия они отрезают рукава до локтей.

Танки отправились в направлении Брянска. Вероятно, они ожидают сзади противника.

***

Из воспоминаний командира взвода топографической разведки 83-го СП (стрелковый полк – Прим. Авт.) 260‐й СД (стрелковая дивизия – Прим. Авт.):

Сентябрь.

Наша 260‐я стрелковая дивизия 50‐й армии на рубеже обороны – западном берегу реки Судость у местечка Жирятино в 35–40 км западнее Брянска. Я в свои 19 лет – только что испеченный лейтенант, командир взвода разведки конного дивизиона артполка. 2‐го октября немецкие танки прорвали оборону и обойдя с востока, заняли Брянск. Мы в окружении, но что в то тяжелое время могли сделать наши, с позволения сказать, «орудия». Наскоро, в несколько дней сформированный в г. Кимры под Калинином полк, получил разношерстное вооружение. «Бомба», «Картуз», «Накати», «Фитиль», «Охлади» – лексикон второй батареи, вооруженной «48‐линейной мортирой на лафете Венгловского». Эти музейные мастодонты на шестерке першеронов воевали еще в Русско‐японскую. Накатить после выстрела орудие вручную, окатить ствол водой из деревянной бадейки, подвешенной на цепочке к оси колес с человеческий рост (запас воды в бочке), загнать в казенник 43-фунтовую бомбу, навести орудие по мушке, как винтовку по отвесу, чтобы получить нужную дальность стрельбы – приемы, известные чуть ли не по фильмам о войне 1812 года! Но нет худа без добра! Какую панику наводили свист и разрывы бомб среди пехоты противника, если, конечно, они ее достигали!

Бомбы эти, не принося ощутимых потерь, рвались со страшным грохотом и клубами черного дыма, совсем как в историческом кино, разбрасывая вокруг мириады мелких, в общем‐то безвредных искр и… десяток, с бутылку величиной, осколков. Но солдаты противника бросались на землю, не понимая, чем их «угощают» русские.

Первая батарея имела полковые пушки образца 1902 года, поражавшие немецкие танки первых месяцев войны лишь на близком расстоянии, а третья была вооружена 122 мм гаубицами образца 1938 г. с превосходными тактико‐техническими данным, но тогда снабжались лишь осколочными снарядами. С орудием именно этого типа мне пришлось пройти по дорогам войны до ее конца. Воюет оно, увы, и сейчас…

Но уже в первые дни войны мы увидели, что на вооружение Красной армии поступает и кое‐что посерьезнее «безоткатного орудия на лафете Венгловского». Ранним утром на исходе сентября голубое небо у небольшой деревушки Издешичи под Жирятино прорезали десятки невиданных ранее огненных смерчей, клубы желтого дыма и пыли поднялись, заслонив солнце.

Неслыханный ранее грохот, сравнимый разве что с мощным львиным рыком (до сих пор не могу найти убедительного аналога звуку срывающегося с установки реактивного снаряда) взорвал предутреннюю тишину. Это был один из первых уничтожающих залпов нового вида артиллерии – реактивной, точно по переднему краю противника. Немцы, обезумев, бежали на запад. Одновременно, не выдержав, бросились на восток и наши еще не обстрелянные пехотинцы, ошарашенные неожиданным, невиданным ранее, вплотную к их позициям обрушившимся огневым шквалом.

Но если наши солдаты быстро пришли в себя и, поняв, что снаряды падали все же на немецкие головы, через несколько часов вернулись на свои позиции, то немцам это быстро сделать не удалось: возвращаться было некому. Те, по кому пришелся удар, лежали черными желеобразными расплывшимися массами на обожженной земле (такого действия не видел больше нигде и никогда), а уцелевшие бежали, потеряв рассудок. Это тебе не безосколочная бомба орудия Венгловского! И хотя нового оружия было еще мало, оно разило врага не только огнем, но вселяло веру и уверенность в победу!

Много позже, в бою за г. Армянск на Перекопе, я своими глазами убедился в моральном воздействии лишь только неожиданного звука ракетного залпа.

Колонна пленных, бредущих под прикрытием Перекопского вала, подошла к нему в момент, когда с другой его стороны скрытая для их глаз батарея произвела залп через головы идущих. Оглушенные, уже ранее познавшие, что это значит, они кинулись на землю, глаза навыкате, на губах пена. Долго они потом дрожащие, становились на обессиленные ноги, долго строились и медленно, сгорбившись, понурив головы, плелись за одиноким конвоиром. Их спасение – плен. А в 41‐м (очевидно летом – Прим. Авт.) нам было не до пленных. Самим бы не стать пленными. Плен означал смерть, это я понимал четко.

Да, тогда, в первые месяцы войны, отходы и окружения, прорывы из них, и опять окружения. Потери боевых друзей, неизвестность о судьбах родных и близких, оккупация родных мест. Повсюду огонь, дым и гарь, смерть и страдания. Расстрелы и виселицы, рвы и яры, заполненные тысячами убитых. Чувства отчаяния, безысходности и бессилия: ты, артиллерист, постоянно под огнем и не в состоянии остановить озверевшего врага, вынужден как зверь в западне искать выход из ловушки, в которую попал. Где те современные орудия, где та артиллерия – самые современные пушки‐гаубицы, которыми мы учились владеть в училище? В 41‐м мы их видели издалека.

Фортуна распорядилась так, что мне, по сути дела мальчишке, пришлось побывать в том самом окружении, в которое попала 50‐я армия Брянского фронта (командующий – генерал‐полковник (в то время он был генерал‐лейтенант – Прим. Авт.) Еременко), сдерживающая рвущуюся в бешенном рывке к Москве 2‐ю немецкую танковую армию Гудериана.

50‐я армия в трагических октябрьских боях 41‐го, отходя с рубежа западнее Брянска до Тулы и выходя из окружения, оставила 90 тысяч своих солдат и офицеров.

Я волею судеб оказался в числе 12 тысяч ее бойцов и командиров, сумевших пробиться к своим, вышедших из того страшного огненного кольца и продолжавших после этого воевать. И хотя я не прошел весь боевой путь этой армии и не дошел с нею до Кенигсберга, на мою долю выпали фронтовые будни и свои боевые трудности. Но больших невзгод, чем в те, первые дни войны, испытать не пришлось. И надо сказать, трудности психологические намного превосходили невзгоды физических перегрузок или даже страданий от полученных ранений.

Продолжение дневника

6 октября 1941 г.

В 9.00 утра К. возвратился с фронта. Он говорит, что штаб переехал. Остались военный совет и оперативный отдел. Особый отдел полностью отрезан. Он (К.) возвратился поэтому к нам. К. был там около 2 часов. Он говорит, что едет в штаб фронта. У него болит сердце. Я не советовал ему ехать. Затем я ему сказал: «Ну, поезжай, только вечером возвращайся обратно». Мы обменялись затем мнениями относительно сегодняшнего дня.

В 15.30 часов сообщили, что танки противника окружили штаб фронта, происходит стрельба. Затем нет никаких известий из штаба фронта (хотя масса указаний сверху были на уровне Генштаба ВС, НКВД СССР и самого Сталина – Прим. Авт.). Около 17 часов танки возвратились в город. Об этом сообщили нам во время обеда. Второй эшелон уехал на велосипедах в деревню Гололобовка.

Вечером разведка донесла, что в Брянске 6 танков и 5 или 6 автомашин с пехотой. Брошено 2 полка, чтобы изгнать противника из Брянска. Имеется противотанковое орудие. Пехота 154‐й дивизии еще не прибыла. Брянск горит, мосты через Десну не взорваны. Противник проявляет оживленную деятельность. Гвардейский дивизион уехал в расположение командира 290‐й пехотной дивизии. Паники нет, но состояние нервозное.

В 5 часов я остался в землянке, автомашина готова к отъезду. Жаль товарища К. Весьма возможно, что он наткнулся на танки противника. У него было такое предчувствие и он не находил себе места.

Генерал принимает предварительное решение. Ждет указаний из Москвы. Взять армию с фронта нельзя, так как слева 3‐я и 13‐я армии, которые могут попасть в тяжелое положение. Неизбежность окружения всего фронта, а не только нашей армии, очевидна.

Стрелковые дивизии удерживают первоначальный участок обороны. Командование фронта в лице начальника штаба генерала Сахарова и командующего фронтом Еременко уже приказало отвести дивизии на второй участок обороны. Они, однако, это распоряжение сами изменили. Руководство штаба фронта в течение всего времени немецкого наступления потеряло управление и, вероятно, потеряло голову. Было бы гораздо лучше предоставить армии возможность самостоятельных действий.

Снабжение боеприпасами проходит с перебоями.

5.10.41 г. в Брянске было около 100 поездов. Удалось еще отправить их куда‐нибудь. По сообщению начальника тыла, осталось приблизительно 130 тонн горючего, но сколько осталось на отдельных участках железной дороги, неизвестно.

7 октября 1941 г.

Я встал очень рано, на фронте не произошло никаких существенных изменений. Дивизии удерживают свои позиции. Идут бои за городом Брянском. Оба наши полка 154‐й дивизии отражают наступление врага. В 6 часов вечера противник занял большую часть Брянска.

Имеется решение менять командный пункт. В 18 часов мы покинули г. Брянск, согласно приказа об отходе. Итак, мы оставим также г. Орел.

В 18 часов мы выехали с оперативной группой на 3‐х автомашинах в район тыла в деревню Огорь и прибыли туда в 24 часа. Расстояние составляет только 40 километров. Вокруг нас паника и слухи всякого рода. Мне было больно оставлять свою землянку. Здесь, в лесу, мы прожили больше месяца и чувствовали на этом месте, так сказать, по‐домашнему.

Ничего подобного поражению Брянского фронта история еще не видела. Противник подошел сзади и окружил почти 3 армии, т.е. по меньше мере 240 тысяч человек, которые занимали область размером приблизительно 600 км по кривой линии обороны. Прибыл приказ из Москвы руководству штаба: «Весь фронт должен отойти». Громадные усилия, кажется, начнется бегство людей.

Последние дни мы не видели ни одного нашего самолета. Мы сдавали города почти без боя. Командование фронтом потеряло руководство с первых дней немецкого наступления. Говорят, что эти глупцы уже изъяты и отправлены в Москву.

Отсупление!

Все усилия, которые были приложены для укрепления оборонительной зоны, оказались напрасными. Гигантские усилия! Эту линию используют немцы, если мы их погоним назад. Командование фронтом 6.10.41 г. передано Петрову. Интересно отметить следующее. Я прихожу к Петрову, он говорит:

«Ну, меня тоже скоро расстреляют».

«Почему же?» – спрашиваю я его.

«Да, – говорит он, – меня назначили командовать всем фронтом».

Я отвечаю: «Если Вас назначили, то Вы должны браться за дело и стремиться к победе».

«Ну да, но ты видишь, однако, в каком положении находится фронт и его армия. Я еще не знаю, что осталось от этих двух армий (3‐й и 13‐й) и где они находятся.

Ретроспектива

Разгром войск Брянского фронта и образование вяземского «котла» произошли за тринадцать «черных» октябрьских дней. Наступление немцев началось 30 сентября, а уже 7 октября 1941 года на протяжении 800 километров наш фронт рухнул. При этом образовалось два огромных «котла», в которых почти неделю продолжали биться советские окруженные части и подразделения в ходе гитлеровской операции «Тайфун».

6 октября немцы заняли Карачев и Брянск. Армии Брянского фронта оказались расчлененными, основная часть их соединений попала в окружение. Из котла вырвались 131‐я СД и 143‐я СД, 141 ТБ (танковая бригада – Прим. Авт.) и часть штаба фронта.

Кстати, задачи по разгрому советских армий на московском направлении были обозначены в директиве №35 от 6 сентября 1941 года Верховного командования вермахта, торопливо подписанной Адольфом Гитлером.

24 сентября состоялось последнее оперативное совещание всех командующих пехотных армий и танковых групп, после которого был издан приказ о наступлении. Фюрер и его генералы планировали обойти столицу Советского Союза с севера и юга.

Северный клин состоял из сил: 4‐й и 9‐й полевых, а также из 3‐й и 4‐й танковых групп, а южный – из 2‐й полевой армии и 2‐й танковой группы.

План у немцев был грандиозен – на одном операционном направлении сосредотачивались 3 танковые группы, 3 полевые армии группы армий «Центр» численностью почти 2 миллиона человек. В ней было 78 дивизий. Поддержку с воздуха осуществлял 2‐й воздушный флот генерал‐фельдмаршала Альберта Кессельринга со 1320 самолетами. Бронекулак состоял почти из 2000 танков и 14 тысяч орудий.

Московское направление защищали Западный, Брянский и Резервные фронты. Силы Брянского фронта возглавлял генерал Андрей Еременко. Фронт закрывал 330 километров на брянско‐калужском и орловско‐тульском направлениях. Общая численность всех трех фронтов составляла чуть боле 1 миллиона человек. Как видит читатель, противник войска РККА превосходил в личном составе почти вдвое.

Продолжение дневника

8 октября 1941 г.

Деревня Огорь. Я не спал целую ночь. В 5.00 часов утра я отослал второй эшелон. В деревне осталось 8 человек оперативных работников и две автомашины. В 10 часов утра мы выпили вчетвером литр водки, хорошо позавтракали. Я лег в машине и спал хорошо. Едуков разбудил меня. Я выехал на грузовике, чтобы установить связь с командным пунктом, который переехал в другое место, неизвестно куда.