Текст книги "Кража"

Глава 17

У дверей картинной галереи зазвенел звонок, возвещая о прибытии Эшфорда.

Он вошел, расстегивая на ходу плащ и оглядываясь по сторонам. Навстречу ему спешил Уильяме, что ничуть не удивило его.

– Чем могу служить, лорд Тремлетт?

– Вряд ли вы заблуждаетесь насчет цели моего визита. – Эшфорд выразительно поднял бровь. – Разумеется, я не пришел сюда просто прогуляться по залу вашей галереи.

Не ожидая ответа, он сразу же направился к дальней стене галереи, на ходу рассматривая картины. Две, нет, три рамы показались ему более массивными, чем прочие рамы Сардо. Да, была еще четвертая, для абстрактной картины, упомянутой Ноэль. Действительно, она висела в самом углу.

Прекрасно понимая, что Уильяме следует за ним по пятам, Эшфорд обернулся и вежливо улыбнулся управляющему. Намеренно остановившись у безобидного натюрморта, он и принялся его разглядывать.

– Откровенно говоря, – бросил он через плечо, – для моего визита есть особая причина.

– Я позову мистера Бариччи.

– В этом нет никакой необходимости. Я приехал сюда сегодня, чтобы купить картину.

– Это ваша манера шутить, милорд? – Уильяме растерянно мигал.

– Отнюдь. – Эшфорд отступил назад, рассматривая изображенные на картине цветы. – Несмотря на мое недоверие к Бариччи, не могу отрицать его вкуса и умения распознать талантливое произведение. И я не единственный, кто так считает. Известная вам дама очень впечатлена произведениями Андре Сардо, а я хочу доставить ей удовольствие.

– Эта дама – леди Ноэль Бромли?

– Пожалуй… – Эшфорд бросил насмешливый взгляд на Уильямса. – Полагаете, Бариччи откажется продать мне картину, которую я собираюсь подарить его дочери, потому что она принадлежит кисти художника, которого он прочил ей в любовники? Забавно, но я всегда полагал, что ваш хозяин умный человек и способен разделять дела и чувства.

– Так оно и есть.

Уильяме нерешительно переминался с ноги на ногу, пытаясь понять, насколько правдоподобны объяснения Эшфорда. А Тремлетт продолжал гнуть свое:

– Я пришел с твердыми намерениями купить картину. – Наступила непонятная пауза. – Если, конечно, вы не отказываетесь вести со мной дела. Выяснение же причин может повлечь за собой не предсказуемое последствия.

– Дело не в этом. – Уильяме сжал руки за спиной и подошел поближе к выбранному Эшфордом натюрморту. – Конечно, мы готовы вести с вами дела, если вы пришли сюда ради этого. – А вы в этом сомневаетесь?

– Откровенно говоря, да.

– Прекрасно. В таком случае я рассею ваши сомнения и докажу вам, что я серьезный покупатель. – Эшфорд извлек из бумажника толстую пачку банкнот. – Теперь вы верите?

Судорожно сглотнув, Уильяме уставился на деньги, потом перевел взгляд на натюрморт, который Эшфорд продолжал рассматривать.

– Вы выбрали отличную работу, – сказал он осторожно. – И сколько вы намерены за нее предложить?

– Я предложу за нее пятьсот фунтов-

– Как вы сказали? – Уильяме вздрогнул.

– Вы отлично слышали меня. Пятьсот фунтов. Это приемлемая цена?

– Думаю, вы и сами знаете. Более чем приемлемая, лорд Тремлетт. Это невероятно! Я уверен, что мистер Бариччи согласится. Но его удивит, что вы предложили столь значительную сумму за картину пусть и блестящую, но написанную относительно малоизвестным художником-

– Скажем так: я хочу завоевать признательность некой леди, а также умиротворить художника на случай, если у него возникнут недобрые чувства, учитывая непростую ситуацию. Ему никогда не удастся завоевать сердце этой леди, но, возможно, сумма примирит его с потерей. Это, конечно, в случае, если Бариччи выплатит ему солидный процент от выручки. Отвратительно, что он обкрадывает молодых художников.

– Он не сделает этого в данном случае, – заверил Уильяме ледяным тоном.

– Очень хорошо, сэр. Пятьсот фунтов, из которых добрая часть достанется мистеру Сардо. Вы можете самому об этом сообщить, как только сделка будет заключена.

– Хорошо. Значит, порукам?

– По рукам. Несмотря на радость Уильямса по поводу столь удачной продажи картины, он хотел избавиться от посетителя как можно скорее.

– Формальности потребуют всего несколько минут. Я сниму этот натюрморт, упакую его для вас и выпишу квитанцию, так что вы тотчас же сможете покинуть нас…

– Но я хочу купить не эту, а другую картину! Наступило гробовое молчание.

– Простите? Какую же?..

– Я имел в виду вот эту! – И Эшфорд, пройдя в дальний угол, указал на абстрактное полотно.

– Это невозможно, – тут же выпалил Уильяме побледнев.

– Почему? Как я понимаю, это ведь тоже работа мистера Сардо? Конечно, картина написана в совершенно иной манере, но принадлежит тому же художнику. Как вы изволили выразиться, малоизвестному. Или вы считаете, что пятьсот фунтов за это полотно слишком низкая цена? – Эшфорд смотрел на картину, как бы мысленно взвешивая ее достоинства.

Уильяме продолжал хранить молчание.

– И все же леди хочет получить именно ее. Она обожает такую приглушенную палитру. Я готов даже удвоить цену и заплатить за нее тысячу фунтов. Тут уж вам нечего будет возразить.

– Все-таки отвечу: это невозможно.

– Вы решили это сразу, не посоветовавшись с мистером Бариччи. Вы отвергли такое выгодное предложение – это странно. Но почему вы так поступаете? Почему?

– Дело в том… – начал Уильяме и умолк, откашлялся и продолжал: – Видите ли, эта картина уже продана,

– Ах, как жаль!

Эшфорд ходил вокруг картины, задумчиво потирая подбородок.

– Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, сколько за нее заплатили?

– Это конфиденциальная информация, лорд Тремлетт, – Разумеется. Очень хорошо. Пожалуйста, ступайте к мистеру Бариччи и скажите, что я утраиваю цену. Добавлю еще пятьсот фунтов. – Он улыбнулся; – Я небедный человек, мистер Уильяме. А зная свойственную мистеру Бариччи корыстность, я думаю, что он тотчас же аннулирует прежнюю сделку, как только узнает о моем предложении.

– Нет, сэр, он на это не пойдет. Мистер Бариччи – человек слова.

– Понимаю. Вот это проблема! – Эшфорду с трудом удалось подавить приступ смеха. Он щелкнул пальцами. – Мне пришла в голову блестящая мысль. Почему бы вам не сообщить мне имя покупателя? Я бы поговорил с ним сам, И тогда мы смогли бы решить этот вопрос, не причиняя неприятностей мистеру Бариччи. Я уверен, что этот человек, кем бы он ни был, поймет меня. Леди Ноэль во что бы то ни стало хочет иметь эту картину. Именно эту.

– Я не могу этого сделать, лорд Тремлетт. Имя покупателя тоже тайна.

– В таком случае вступите с ним в контакт сами. Я облеку свое предложение в письменную форму и покажу письмо вам, чтобы вы не сомневались в серьезности моих намерений. Я подожду, а вы запечатаете письмо, и мы отправим его с нарочным. Более того, я даже заплачу Бариччи пятьсот фунтов, если его таинственный покупатель примет мое предложение. Как вы на это посмотрите?

– Я не могу и этого сделать. – На лбу Уильямса выступили бисеринки пота.

– Ну почему же? Это делается постоянно. И называется сделкой, хорошей, выгодной сделкой.

– Мистер Бариччи ни за что этого не одобрит. Это было бы неэтично.

– Неэтично? Да вы шутите, приписывая Бариччи столь высокие чувства!

Эшфорд потер руки, готовясь пустить в ход последний, решающий аргумент:

– Вот что я скажу вам, Уильяме! В таком случае вы можете передать от меня вашему хозяину иное предложение. Скажите ему, что на этот раз он проиграл, что ему не удастся выпутаться, подставляя под удар Сардо, а я не сомневаюсь, что его намерения именно таковы. Для меня это ясно как дважды два. – И с издевательской улыбкой Эшфорд провел большим пальцем по раме картины. – Видите ли, я не собираюсь подыгрывать Бариччи. И я не стану срывать полотно Сардо, чтобы обнаружить под ним картину Рембрандта, которая, как мы оба прекрасно знаем, скрывается под ним. Я просто вернусь сюда завтра утром с полицией на том основании, что заподозрил вас в нечестности: вы готовы были продать мне одну картину и отказались расстаться с другой, Мистеру Бариччи же я советую приготовить все книги учета, и тогда станет ясно, какое место этика занимает в его делах. Хорошо бы представить купчие на все картины, особенно, вот на эту, И не только на покупку полотна у Сардо, но и на продажу ее тому лицу, кто якобы купил ее. А Сардо пусть заплатит по справедливости, изъяв часть суммы у своего таинственного покупателя. Но если что-нибудь с этой картиной окажется не в порядке, Бариччи поплатится головой, когда в этой раме обнаружится картина Рембрандта, а не Сардо. Передай все это своему хозяину.

Увидев белое как полотно лицо собеседника, Эшфорд приподнял шляпу и направился к двери.

– Всего хорошего, Уильяме. Увидимся завтра утром в десять.

Бариччи громко выругался и бухнул кулаком об стол с такой яростью, что все предметы с него разлетелись по комнате.

– Проклятие! – прорычал он, забегав, как зверь в клетке, по комнате. – От этого настырного негодяя нельзя избавиться, как от гнусной заразы.

– Но если полиция заинтересуется нашими записями и захочет с ними ознакомиться подробнее, мы пропали. Нам надо идти на его условия.

Бариччи мрачнее тучи продолжал метаться по комнате, ища выход из западни.

– Квитанция, купчая… на приобретение картины Сардо, – бормотал он. – Ее мы можем сфабриковать. Но кого назвать в качестве покупателя? – Хриплый возглас вырвался у него из глотки. – У нас слишком мало времени, чтобы привлечь к сотрудничеству кого-нибудь из моих деловых партнеров. Да я и не уверен, что они согласятся мне помочь, если я пригрожу обнародовать их незаконные операции. Их расследование касается не только фальшивых купчих – Главное – крупная кража, но и это не все. Убийство! Мы не сумеем до утра спрятать концы в воду.

– Тогда почему бы нам не извлечь Рембрандта из-под полотна Сардо? – спросил Уильяме. – Прямо сейчас же. И спрятать краденую картину в другом месте.

– И где же? – огрызнулся Бариччи. – В холле, возле входа? Или на моем бюро, приложив к ней письменное признание в совершении кражи? – Он в ярости замотал головой: – Нет. Уильяме, Чтобы спрятать Рембрандта, нам нужна другая картина, за которой мы могли бы скрыть это полотно. И размер этого полотна должен быть таким же – четыре фута на три. А в нашей галерее ничего подобного нет. И мы не сможем заставить Сардо написать картину подходящего размера за ночь.

– Но… Бариччи решительно отмахнулся от Уильямса. Он все больше убеждался, что для него остается только один путь к спасению.

– Надо связаться с пароходством, – сказал он Уильямсу. – Сегодня ночью, мы вывезем Рембрандта из Англии,

– Сегодня ночью?.. Но корабль отправится в Индию только на следующей неделе.

– Тогда они подержат картину это время у себя, не важно где – на складах, на самом корабле, в таком месте, где ее труднее всего найти. Мы им заплатим, сколько они запросят. У нас нет выбора. Нет другой возможности.

Уильяме спрятал в карман платок, которым он непрерывно вытирал вспотевший лоб, обескураженный оборотом дел и тем, что им предстояло предпринять, чтобы сорвать планы Тремлетта.

– Ладно. Я сейчас же отправлюсь в доки и сделаю все, о чем вы говорите.

– Скажите капитану, что мы доставим картину сегодня с наступлением темноты между семью и девятью часами вечера, пока в порту еще будут идти работы. Мы должны прибыть туда и уехать незамеченными. Этот план должен сработать, Уильяме, – объявил он. Глаза его зажглись предвкушением торжества. – Полагаю, что исход этого поединка умов принесет мне удовлетворение.

– Не понимаю вас, сэр.

– Представьте себе лицо Тремлетта завтра утром, когда этот самодовольный сукин сын извлечет картину Сардо из рамы и не найдет под ней ничего. – Губы Бариччи скривились в сардонической усмешке. – Он будет опозорен, уничтожен. Да, Уильяме, выставить Тремлетта на посмешище – это стоит некоторых усилий и неудобств.

Миновал полдень. Ноэль успела написать черновик объявления о свадьбе и улыбнулась, гадая, что скажет Эшфорд. когда она покажет ему свой труд. А он расскажет ей о своей встрече с Уильямсом. Однако улыбка сошла с ее лица, когда она подумала о том, как трудно привести в действие план, разработанный ее любимым. Она молила Бога, чтобы он удался и все прошло гладко, как рассчитывал Эшфорд. Так и будет. Так должно быть. Ноэль не позволяла себе усомниться в успехе. Вскочив со стула, она прошла в холл, надеясь найти мать и показать свою работу. Вот-вот могла появиться модистка, которой поручено сшить свадебное платье Ноэль, а также туалеты Бриджит и Хлои для торжественного случая. При мысли о свадьбе сердце Ноэль часто забилось. Свадьба должна состояться через шесть недель – смехотворно короткий срок. Никто из известных ей людей, находясь в здравом уме и твердой памяти, не мог бы взять на себя столь непостижимый труд, – никто, кроме Бриджит Бромли. Всего за несколько дней Бриджит составила список гостей в соответствии с пожеланиями Эшфорда, указавшего, кого пригласить из членов его семьи, родственников и друзей. После этого она нанесла конфиденциальный визит печатнику, где выбрала элегантные карточки для приглашений, количество которых предстояло уточнить в течение ближайшей недели. Затем она задержалась в лавке модистки и договорилась с мадам Руссо, чтобы та явилась в этот же день в их лондонский дом. Итак, первые приготовления к свадьбе были сделаны. Но главная и самая приятная обязанность нынче утром была возложена на Ноэль: сообщить о предстоящем событии любимому прадедушке, человеку, подарившему ей так много радостей – первое в ее жизни представление кукольного театра и все остальные – на дни ее рождения, на Рождество, другие семейные праздники. Он научил ее делить свои радости с окружающими. А свою главную радость она должна была теперь разделить с ним. Он раскрыл ей объятия, прижал к себе, давая благословение и радуясь ее союзу с сыном таких прекрасных людей. Его губы задрожали, когда она попросила его совершить церемонию венчания, и он со слезами на глазах согласился. О месте свадьбы пока что не говорили, но Ноэль была почти уверена, что члены семьи Эшфорда захотят, чтобы это произошло в большой часовне Маркхема. По правде говоря, идея венчаться в доме, где вырос Эшфорд, где стал таким необыкновенным человеком, каким она узнала его, очень нравилась ей. Именно здесь дорогой прадедушка совершит обряд венчания, чтобы произнести магические слова, после которых она станет миссис Эшфорд Торнтон. Потихоньку напевая, Ноэль оглядела холл и, видя, что он пуст, направилась к лестнице. В этот момент постучали в дверь. Она повернулась и поспешила к двери. Это могли быть либо Эшфорд, либо мадам Руссо. В любом случае ей не хотелось ждать, пока Блэйдуэлл доложит о посетителе. Когда дворецкий открыл дверь, Ноэль стояла у него за спиной.

– Мистер Сардо, – услышала она хорошо поставленный голос дворецкого, но тон его не оставлял сомнения – ей следует держаться настороже.

К сожалению, бежать было слишком поздно. Андре уже заметил ее.

«Обещай мне, что ты будешь держаться подальше от Андре Сардо», – вспомнила она просьбу Эшфорда и свое обещание выполнить ее… Если он явится к тебе, скажись больной или сделай что угодно, но не принимай его – Избавься от него как можно скорее. Не надо никаких героических жестов, Ноэль. Пожалуйста!» – так говорил Эшфорд.

Ноэль с трудом перевела дух. Она сделает, как просил Эшфорд. Но не могла она уже притвориться больной. Нет, ей надо как-то поладить с ним, найти способ умиротворить и быстро избавиться от него.

– Здравствуй, Андре, – начала Ноэль, через силу улыбнувшись. – Я вас не ждала…

Андре вошел в холл, бросив хмурый взгляд на Блэйдуэлла, не проявившего желания принять у него шляпу или уступить ему дорогу и пригласить войти.

– Я хочу показать вам несколько новых набросков, – холодно сообщил Сардо Ноэль. – Если, разумеется, вы пожелаете меня принять.

Ноэль внимательно изучала выражение его лица, чтобы понять его настроение. Но лицо молодого человека не выразило ничего, кроме твердой решимости говорить с ней. Она жестом пригласила его войти, решив, что чем любезнее она с ним будет, тем легче пойдет их разговор.

– Прошу простить меня за недоразумение, возникшее вчера в галерее, – сказала она, сделав несколько шагов навстречу ему. – По правде говоря, я и сама не знаю, что произошло. Я так поняла, что вы понадобились мистеру Бариччи. Мне следовало подождать, пока вы покончите с делами… Но лорд Тремлетт был прав. Мой отец очень беспокоится обо мне и способен заболеть от волнения, если я хоть чуть-чуть задержусь. У меня не было выбора.

Глаза художника потеплели, стали мягкими и бархатными, какими Ноэль привыкла их видеть. Он проскользнул мимо Блэйдуэлла.

– Я так и думал. Забудьте об этом, cherie. К тому же то было вчера, но сегодня наступил другой день. И мне не терпится показать вам эти наброски.

Гладкий лоб Ноэль прорезала тонкая морщинка.

– У меня создалось впечатление, что мистер Бариччи больше не хочет, чтобы вы продолжали писать мой портрет.

– Кто вам это сказал? Тремлетт? – спросил Андре, и в его тоне прозвучала горечь.

Прежде чем Ноэль успела ответить, он досадливо пожал плечами:

– Впрочем, не важно. Это верно, Бариччи действительно решил аннулировать заказ на ваш портрет. Как ни печально мне об этом говорить, от этого теряет только он. – Лицо Андре отразило разочарование. – Не позволяйте ему огорчать вас. Он человек сильной воли. Как и его…

Он прервал свою речь, не закончив фразы, и снова покосился на Блэйдуэлла, молчаливо давая ему понять, что разговор между ним и Ноэль носит очень личный характер и присутствие третьего нежелательно.

Однако Блэйдуэлл стоял, как екала, не проявляя готовности сдвинуться с места.

– Во всяком случае, – продолжал Андре, демонстративно поворачиваясь к дворецкому спиной и не спуская глаз с Ноэль, – мистер Бариччи никак не может повлиять на наши чувства. Мне нужно было увидеть вас. И я хочу показать вам эти наброски.

Ноэль почувствовала, как от его вкрадчивого тона, намекающего на особую интимность, у нее все сжалось внутри, но она не видела возможности отказаться посмотреть наброски, не спровоцировав его на необдуманный поступок.

– Вы так внимательны. – Ноэль обернулась и встретила взгляд Блэйдуэлла. – Мы с месье Сардо поговорим минутку. Я знаю, что мама наверху. Я не заставлю себя ждать – ни ее, ни мадам Руссо.

– Очень хорошо, миледи, – ответил Блэйдуэлл, поняв ее мысль, – но только на одну минуту. Графиня дала мне совершенно ясные указания насчет вашей сегодняшней примерки.

Ноэль со вздохом повернулась к Андре:

– Видите, сегодня мой день заполнен делами. Мне жаль, что ваш визит будет так недолог, но я с удовольствием посмотрю ваши наброски.

Она протянула руку, чтобы взять их, и слишком поздно поняла, что в руке она все еще сжимает листок, на котором набросала объявление о свадьбе.

Ее почерк был четким и крупным, текст бросался в глаза.

Андре просто не мог его не заметить и не прочесть. Его глаза буквально проглотили исписанную ее почерком страницу, когда он передавал Ноэль свои наброски…

Все в ней сжалось, когда она увидела лицо Андре. Изумление, потом недоверие и, наконец, смятение и потрясение изменили его до неузнаваемости.

Прошла целая минута, прежде чем она подняла голову.

– Похоже, я должен вас поздравить. – Его голос был на удивление спокоен и ровен, и рука не дрожала, когда он взял у нее исписанный листок. Если он и испытывал страдание, то очень хорошо умел скрыть его. Хотя страдание тут же затмила вспышка гнева. Ноэль должна была признать – он имел право на эту реакцию. В конце концов, она флиртовала с ним, заставила его поверить в то, что между ними возникло взаимное чувство. Но следовало ли ей обращать на это внимание или попытаться успокоить его?

Инстинкт самосохранения подсказывал, что ей следует успокоить француза. Завтра он вместе с Бариччи окажется в тюремной камере и навсегда исчезнет из ее жизни. Поэтому самое лучшее, что она могла сделать, это пригладить его вставшую дыбом шерсть и убедить его удалиться.

Она опустила глаза и притворилась, что испытывает смущение и замешательство:

– Благодарю вас, Андре. Это очень благородно с вашей стороны. – Она осторожно запихнула свой листок между набросками и облизнула губы. – Я собиралась сказать вам сама, но не знала, как это сделать. Предложение графа было для меня полной неожиданностью. Как вам известно, мы едва знаем друг друга, но он из почтенной семьи, и мои родители считают его хорошей партией. Надеюсь, вы понимаете меня.

– Понимаю, – ответил Андре деревянным голосом. – Значит, вы утверждаете, что выходите замуж за лорда Тремлетта из уважения к своим и его родителям? И что ваше решение основано на чувстве долга?

Ноэль была рада, что он не видит ее глаз. Она не смогла бы повторить эту ложь, глядя на него.

– Откровенно говоря, да. Но не потому, что он некрасив или недобрый человек. Все достоинства при нем, и я уверена, что со временем полюблю его. Но пока… в мире, где я живу, Андре, не бывает браков по…

– Страсти? – подсказал он. – По любви? Она кивнула:

– Да.

Наступила пауза. Ноэль чувствовала на себе пристальный взгляд Андре.

– Мне жаль вас, cherie, – пробормотал он наконец. -Мне жаль вас обоих. – Он повернулся, подошел к двери и взялся за ручку. – Au revoir, Ноэль, – сказал он.

Получасом позже Эшфорд приехал в дом Фаррингтонов. Блэйдуэлл проводил его в гостиную и сообщил, что Ноэль в комнатах матери с модисткой и скоро спустится вниз. Слишком взбудораженный, чтобы сидеть на месте, Эшфорд принялся мерить шагами комнату, переваривая свой разговор с Уильямсом. Сейчас, как он полагал, Бариччи взвешивает все возможности выхода из тупика и, несомненно выбирает наиболее беспроигрышную. Эшфорд был полон, нетерпеливого желания немедленно арестовать мерзавца. Проходя мимо кушетки, Эшфорд остановился. Внезапно его охватило странное чувство: ему показалось, что за ним наблюдают. Он поднял голову и оглядел комнату. Никто не входил сюда, кроме него. Он был совершенно один.

Он повернулся, подошел к окну и внимательно осмотрел улицу. По пустынной улице время от времени проезжали коляски, еще реже можно было увидеть одинокого прохожего.

И все же, как ни странно, чувство, чти за ним наблюдают, не покидало Эшфорда.

Хмурясь, он отвернулся и потер затылок. «Может быть, я нервничаю больше, чем мне это казалось», – подумал он. И так бывает с каждым, кто ждет, что медлительная Немези-да наконец готова свершить долгожданное мщение.

Его сомнения улетучились, едва в комнату впорхнула Ноэль. Не сказав ни слова, она бросилась в его объятия.

– Я так волновалась. У тебя все прошло, как было задумано?

Эшфорд привлек ее к себе, прижал к груди, страстно целуя.

– Все прошло именно так, как я и рассчитывал. Западня готова, полиция оповещена. К завтрашнему дню все будет кончено. – Его взгляд потеплел, а пальцы гладили ее волосы. – А как дела здесь?

Ноэль улыбнулась, обхватила Эшфорда за шею и вся отдалась восхитительному ощущению его близости.

– Эшфорд, случилось кое-что, о чем тебе следует знать. Андре был здесь.

– И? Твой отец вышвырнул его? – Он стиснул зубы.

– Папа отправился к своему поверенному, чтобы сделать все необходимые распоряжения. – Она сделала попытку непринужденно улыбнуться. – Но, откровенно говоря, я подозреваю, что он придумал себе занятие, чтобы избежать встречи с мадам Руссо. Иногда она становится просто навязчивой.

– Ноэль! – Эшфорда было трудно ввести в заблуждение.

Она вздохнула и ответила прямым взглядом на его вопрошающие глаза.

– Андре даже не вошел в комнату. Он оставался в холле. Блэйдуэлл позаботился об этом.

Ноэль помедлила, но потом, решившись, пересказала ему весь разговор с молодым художником, упомянув и о том, что он случайно узнал о предстоящей свадьбе.

– Значит, ему известно, что мы помолвлены, – задумчиво сказал Эшфорд. – Уж и не знаю, радоваться или огорчаться. Ты говоришь, он вел себя благопристойно?

– Да, вполне… Но я сказала ему, что выхожу за тебя из чувства долга.

– Из чувства долга?! – Губы Эшфорда скривились в усмешке: – Как-то не вяжется с образом женщины, которую я недавно держал в объятиях. И все же признаю, что ты выбрала хороший способ смягчить удар и успокоить Сардо. Так или иначе, но он понял, что ваши встречи кончились, и это меня несколько успокаивает. Я хотел бы знать другое, как глубоко он завяз в делах Бариччи. Только поставляет картины или делает нечто большее? И куда, черт возьми, девает тогда деньги, которые получает за свои услуги?

– Скоро ты все узнаешь. Но пока держись подальше от входной двери. И Блэйдуэллу следует наблюдать за визитерами строже обычного… А сейчас помоги Грейс приготовить корзинку с ленчем на завтра.

– На завтра?

– Да, мы едем в Маркхем. Я не могу дождаться момента, когда мои родители узнают о наших планах. Ноэль просияла:

– И я не могу, Эшфорд! Сегодня утром я говорила с прадедушкой. Он согласился обвенчать нас. Он в восторге от того, что я ему рассказала. Прежде чем мы отправимся в Маркхем, мне хотелось бы сделать остановку в его приходе и познакомить вас.

– Сочту за честь для себя. – Эшфорд наклонил голову, и его губы прикоснулись к ее губам и раз, и другой.

Его охватило яростное желание защитить ее от любой опасности. Он был бы счастлив, если бы эта свадьба состоялась уже завтра.

– Я люблю тебя, Буря, – пробормотал он охрипшим голосом. – И кто нужен тебе, тот имеет право на мое внимание. Что же касается твоей модистки, – добавил он, – не трать на нее слишком много времени. От нее требуется сшить твое подвенечное платье, больше тебе ничего не понадобится. – Он многозначительно хмыкнул: – Ты будешь слишком занята исполнением супружеских обязанностей, чтобы тебе нужна была лишняя одежда.

Андре поднялся из кустов, окружавших дом. Глаза его горели безумием, руки тряслись, он пожирал глазами пару, не размыкавшую объятий, – вся сцена была видна ему через окно гостиной.

«Предложение графа было для меня полной неожиданностью… Мы едва знаем друг друга… едва знаем друг друга… Чувство долга… долга… долга» Он продолжал проклинать ее, когда добрался до своего дома. Рывком распахнул дверь, с яростью захлопнул ее за собой и тотчас же споткнулся о свой мольберт. Был конец дня, но лучи солнца еще просачивались в окно и падали на полотно на мольберте. Портрет Ноэль. Она смотрела на него своими изумительными глазами, и от ее красоты захватывало дух. Портрет был почти готов. Оставалось нарисовать только сережки. Вчера, после возвращения из галереи Франко, он дописывал портрет, работая до поздней ночи. Его сжигало желание как можно скорее завершить работу. Когда он закончит портрет, она будет принадлежать только ему. Ее образ, запечатленный на полотне, обретет вечную жизнь. И тогда никто не отнимет ее у него. Никто! Впрочем, уже сейчас, думал он, лихорадочно нанося последние мазки, она принадлежит ему. Когда она будет принадлежать ему и телом – вопрос времени. Бариччи глупец. Он заблуждается. Ноэль не предаст его, как другие. Кто угодно, только не Ноэль! Но оказывается, Бариччи не заблуждался. Он был прав! Ноэль предала его – точно так же, как все другие женщины. С приглушенным рыданием Андре схватил портрет, в каком-то оцепенении глядя на прекрасную женщину с головкой, окруженной ореолом смоляных волос, богиню с безупречной кожей, обольстительной улыбкой, чьи сапфировые глаза смотрели на него с портрета, смотрели, насмехаясь над его восторгом, над его обожанием. Казалось, они говорили ему: «Глупец! Безмозглый романтический глупец! Ты никто, человек без славы, без денег! Неужели ты и впрямь вообразил, что я предпочту твою жалкую постель постели графа?» Ему казалось, что он слышит, как из полотна звучит ее презрительный смех. Ее смех наполнял всю комнату, он звучал отовсюду. …', ,

– Нет! – закричал Андре и оттолкнул полотно, будто оно обожгло его руки.

Он зажимал уши руками, тряс в исступлении головой, чтобы заглушить ее смех, но ничего не помогало. Этот кошмарный, издевательский смех продолжал звенеть в ушах, отдаваясь эхом в его мозгу, в его душе.

– Нет! – закричал он в отчаянии. – Нет! – Издав крик, похожий на рев раненого животного, он схватил с палитры нож и принялся кромсать холст – раз, два, три, – он наносил удары снова и снова, пока рука его не потеряла силу и движения не стали вялыми, а гул в голове не прекратился.

Андре окаменел и застыл, глядя на искромсанное полотно, взмокший от пота, тяжело дыша. Он хотел увериться, что ее здесь больше нет, но с холста на него по-прежнему смотрела живая и прекрасная Ноэль. Черт бы ее побрал!

Андре зажмурился, замотал головой, стараясь стереть из памяти ее облик, заставить замолчать ее голос. Все тщетно. Тогда он схватил изуродованное полотно и швырнул его через всю комнату так, что оно ударилось о стену и теперь, безмолвное, распростерлось на полу.

Но ярость продолжала клокотать в нем. Он заметался по студии, уничтожая все сделанные с нее наброски. Рвал их на десятки и сотни клочков и бросал под ноги, чтобы тотчас же поднять и рвать на еще более мелкие.

Однако усмирить своих демонов он не мог, они ему не повиновались. С трудом добрел Андре до постели, но все его существо продолжало трепетать как от желания сжать ее в объятиях, так и от столь же сильного желания уничтожить всякую память о ней. Он ласкал и гладил подушку, вспоминая, сколько раз представлял Ноэль лежащей рядом с ним – волшебницу с сапфировыми глазами, горящими неутолимым пламенем, с руками, протянутыми к нему.

С придушенным стоном он потянулся и схватил платок, лежавший на комоде возле постели – Он медленно развернул его, и в сумерках сверкнули два синих глаза, сережки, спрятанные в платке. Это были восхитительные сапфировые сережки. Они так сочетались по цвету с ее глазами. Он хранил их у своей кровати, собираясь подарить ей, когда она будет принадлежать ему.

Но теперь он знал, что этого не случится никогда. Его пальцы обхватили камни, сжали их так, что грани впились в кожу – струйки крови потекли на запястье и испачкали рукав рубашки.

Кровь! «О нет, Ноэль, это не моя кровь! Ваша! И это единственное средство унять мою боль!»

Она должна умереть. И только тогда он сможет воссоздать портрет, и на этот раз он будет завершен – в ушах девушки на портрете засверкают сапфировые сережки.

И тогда она будет принадлежать ему. Навеки! Навсегда!

Пробило восемь, и Лондон окутало покрывало ночи. Хозяин галереи Франко и владельцы всех окружающих домов и лавок заперли двери и закрыли ставни на окнах. Вечерние огни погасли.

Но в подсобном помещении галереи Франко горел огонь. При тусклом свете газовой лампы, водруженной на пирамиду из ящиков, кипела работа вокруг абстрактной картины Андре, большие размеры которой не давали возможности манипулировать с ней на столе.