Текст книги "Кража"

Бариччи и Уильяме, отодвинув ящики, сидели на корточках над картиной, стараясь извлечь последние гвозди, удерживавшие раму.

– Достаточно, – пробормотал Бариччи, освобождая полотно.

– Уже девятый час, – вздохнул Уильяме. – Надо бы в эту раму поместить другую картину Сардо и повесить на прежнее место, тогда мы можем спать спокойно.

– Уверяю вас, что в десять вы будете уже вовсю храпеть. Бариччи встал и поднял картину Андре – из-под нее проглянули классические мазки кисти гениального голландца.

– Я заберу это сокровище в свой кабинет и подготовлю к транспортировке. Поместите, картину Андре в раму – в этом искусстве вы преуспели больше меня. В половине девятого мы отправимся в доки. – Бариччи прошествовал через комнату, держа полотно Рембрандта под мышкой. – Любопытно бы взглянуть на Тремлетта, когда он… – Голос его пресекся, когда, открыв дверь, он столкнулся с тем, о ком только что говорил.

– Почему бы и не взглянуть, если он перед вами? – процедил Эшфорд сквозь зубы, останавливаясь на пороге.

Обернувшись, он жестом пригласил войти детективов Коньерза и Парлза, возникших за его спиной с пистолетами в руках.

– О! Пока вы изучаете выражение моего лица, не будете ли любезны передать детективам это полотно? Я уверен, что они горят желанием как можно скорее возвратить его лорду Мэннерингу.

Бариччи тяжело привалился к стене и начал оседать на пол – на лице его застыло выражение крайнего изумления. Он не мог поверить своим глазам.

– Значит, вы не собирались приходить в галерею утром. Ваши угрозы были рассчитаны на то, чтобы заставить меня действовать!

– Совершенно верно! Каждое мое слово было рассчитано именно на это, – подтвердил Эшфорд.

Он взглянул в запасник и сделал знак Уильямсу подняться с пола.

– Можете прекратить свою работу, Уильяме, – обратился он к побледневшему как полотно помощнику Бариччи. – Там, куда отправится Сардо, ему не придется хлопотать о продаже своей картины. Возможно, вас поселят в одной камере. А Бариччи вместе с другими убийцами будет дожидаться виселицы.

– Я не убивал Эмили Мэннеринг! – завопил Бариччи, забыв о своих изысканных манерах и вцепившись в отвороты сюртука Эшфорда, – Я сказал вам правду. Она была жива, когда я с ней расстался. Брови Эшфорда недоверчиво поднялись; он попытался освободиться из цепких пальцев Бариччи. Но тут Коньерз, сделав прыжок вперед, заломил руки Бариччи за спину и приставил пистолет к его лопатке. Парлз, скрутив руки Уиль-ямса, проконвоировал его до двери в кабинет.

– Говорили правду? – с насмешкой повторил Эшфорд. – Да вы, Бариччи, понятия не имеете о том, что такое правда…

– Нет же, Тремлетт, – рванулся он из рук полицейского, пытавшегося увести его. – Поверьте мне, вы ошибаетесь. Сам Бог – мой свидетель, я не убивал Эмили.

Он заколебался: говорить или нет?

Чутье подсказывало Бариччи: молчание в этой ситуации может обойтись ему очень дорого, а вот содействие полиции могло смягчить его участь, и Бариччи решился.

– Я расскажу вам все, все, что произошло, – сказал он, взяв себя в руки. – Меня ведь не могут повесить за преступление, которого я не совершал-

– Подождите, – обратился Эшфорд к Коньерзу, сделав ему знак рукой.

Эшфорд отдавал себе отчет; да, человек этот – обманщик, самая гнусная тварь, какую только можно вообразить. И все же что-то в его тоне, в выражении глаз заставило Эшфорда засомневаться. Он даже готов был поклясться: голос Бариччи в эту минуту звучал правдиво.

– Пусть вы не убивали, я готов вам поверить, тогда кто же мог это сделать?

– Не знаю. – Лоб Бариччи покрылся бисеринками пота. – Я едва не сломал мозги, думая об этом с того самого момента, когда узнал о случившемся. А вот в чем я виноват – скажу.

Эшфорд подался вперед при этих словах Бариччи, интонация которых звучала как исповедь.

– Вы признаете, что крали картины? Не только Рембрандта, но и десятки других? – спросил он.

– Предположим, но какие гарантии вы мне дадите?

– Вы постоянно торгуетесь, Бариччи. – Эшфорд рассмеялся, – Джентльмены, – кивнул Эшфорд полицейским, – какую сделку мы можем предложить этому господину?

– Это зависит от того, кто убил леди Мэннеринг, – ответил Коньерз.

– Я же сказал, что не убивал ее! – вскричал Бариччи.

– Если это правда и вы готовы сотрудничать с нами, мы с Парлзом постараемся добиться для вас самого гуманного приговора.

Глаза Бариччи засветились надеждой.

– В таком случае я согласен. Я признаюсь в краже картин, упомянутых Тремлеттом.

– Кто помогал вам, кроме Уильямса? – спросил Эшфорд.

– Несколько профессиональных воров. Они производили взлом и выносили картины, а потом передавали их Уильямсу в обмен на вознаграждение в пятьдесят фунтов. В случае с Рембрандтом не было нужды во взломе, потому что я находился в доме Мэннерингов. Просто оставил незапертым черный ход, перед тем как подняться в спальню Эмили. Эти люди проскользнули в дом, сняли картину Рембрандта и скрылись с ней. Я уходил перед рассветом. – В голосе Бариччи теперь звучала уверенность. – Поймите, я не совершал насилия, потому что в этом не было необходимости. Эмили спокойно спала в ту минуту, когда грабители снимали и выносили из дома картину. Но чтобы оградить себя от всяких подозрений, я скрыл от вас одно обстоятельство: Эмили проснулась, когда я собрался уходить, и попрощалась со мной. Тогда-то она и заметила пустое место на стене в музыкальной комнате и поняла, что картина Рембрандта похищена. Эмили была очень расстроена, как и следовало ожидать, и убедила меня немедленно уйти, чтобы вызвать полицию. Разумеется, я подчинился. По-видимому, она не успела этого сделать. Ее убили сразу же после моего ухода.

Эшфорд в замешательстве провел рукой по волосам. Пока что все сказанное Бариччи звучало правдоподобно. Это совпадало со всеми теми сведениями, которые по крохам удалось собрать Блэкстриту.

Черт возьми! В этой головоломке явно не хватало фрагментов. Но каких?

И это подсказало ему новый вопрос к Бариччи:

– Скажите, кроме Уильямса и этих воров, которых вы упомянули, был ли кто-нибудь еще вовлечен в ваши преступные операции?

Бариччи не разочаровал Эшфорда, легко сдав своего последнего «солдата». – Сардо – ответил он.

– Да, Сардо, – машинально повторил Эшфорд, – а скажите мне, сколько вы платите Уильямсу за работу, связанную с таким риском?

– Двадцать процентов от выручки.

Уильяме кивком подтвердил слова своего работодателя.

– Двадцать процентов. Это щедро, – заметил Эшфорд, Было самое время заговорить о том, что давно его интересовало: – А как насчет Сардо? Он должен был заработать у вас целое состояние, пряча под своими работами украденные картины. Сколько же получал он? Процентов двадцать пять?

К изумлению Эшфорда, Бариччи честно ответил и на этот вопрос, не пытаясь изворачиваться:

– Нет. Он получал только на стол, кров и необходимые принадлежности – краски, кисти и полотно. Плюс иногда премиальные.

– Тогда почему, черт возьми, он с вами сотрудничает? Сардо не похож на благотворителя. Или же у вас есть другие, менее благородные методы держать его на привязи и. заставлять работать на себя?

– Да, вы правы, предполагая последнее, – ответил Бариччи, не обнаруживая ни смущения, ни раскаяния. – У меня есть кое-какой материал на Сардо. Он у меня в руках.

– Вот как! И что же это за материал? Я изучил всю его подноготную, но не обнаружил ничего подозрительного: он не сидел в тюрьме ни во Франции, ни в Англии, и за ним не числится никаких темных делишек.

– Внешне все так. Уверен, что никто, кроме меня, не знает о его вине.

«Вина! Значит, Сардо совершил преступление, а Бариччи его шантажировал!»

– Эта его вина, это его преступление… вы к нему причастны?..

– Нет. Я лишь был в некотором роде его доверенным лицом, – ответил Бариччи. – Мы возобновили наше знакомство шесть лет назад, когда я приехал в Англию.

– Возобновили? – удивился Эшфорд, – Я думал, что это была ваша первая встреча.

– Нет, мы встретились годом раньше, в Гавре. Это было летом, и я провел несколько месяцев во Франции. Я встретил Сардо на выставке изящных искусств. В то время он был студентом и совершенствовался в живописи. К тому же он, как магнит, привлекал к себе красивых женщин. Они слетались к нему как мухи на мед. Некоторые старались помочь ему и позировали в качестве моделей. Среди них была одна девушка по имени Кэтрин, с которой у него завязались более тесные отношения. Ослепительно красивая, и он был без ума от нее настолько, что страсть стала для него в некотором роде наваждением. К сожалению, она отличалась непостоянством и стала проявлять интерес к другим мужчинам. Она флиртовала с ними. В их числе был и я.

Эшфорд с трудом подавил гримасу отвращения:

– И Сардо узнал об этом?

– Нет. Он знал только о том, что Кэтрин ему неверна… много раз была неверна… Короче говоря, однажды я столкнулся с Сардо, когда бродил по берегу Сены. Он стоял, уставившись в пространство остекленевшим, невидящим взглядом. Я спросил его, в чем дело, и он начал бормотать, мол. Кэтрин предала его, а он так сильно любит ее, у него и в мыслях не было причинить ей вред, но теперь она вынудила его… В словах Сардо было что-то жуткое, как и в его душевном состоянии, нечто такое, что вызвало у меня подозрение относительно его психического здоровья. Его болтовня показалась мне бессвязной. Но несколькими днями позже я прочел в газете, что Кэтрин, по-видимому, бросилась в реку и утонула.

В горле Эшфорда образовался тугой комок.

– Вы думаете, Сардо убил ее?

– Или убил ее, – Бариччи пожал плечами, – или внушил себе, что убил. Сардо – мечтатель. Иногда мне кажется, что он путает свои фантазии с реальностью. Во всяком случае, я с тех пор обрел власть над ним. Однако существует некое сходство в ситуации между тем, что случилось с ней в жизни, и тем, что он изобразил на полотне…

– Какое сходство? – спросил Эшфорд.

– Я покажу вам. – Бариччи сделал шаг, но остановился – пистолет Коньерза уперся ему в спину.

– Ладно, оставьте, – сказал Эшфорд детективу. – Нам надо узнать, насколько художник был вовлечен в его деятельность.

Коньерз и Парлз перемигнулись.

– Отлично, – сказал Парлз. – Я побуду с Уильямсом, а вы, Коньерз, сопровождайте Тремлетта, пока он походит по галерее. Но держите свой пистолет наготове, нацеленным в спину Бариччи. Мы должны избежать неожиданностей.

Кивнув, Коньерз знаком велел Бариччи двигаться вперед, дав ему понять, что он все еще находится на мушке.

Бариччи медленно подвел Эшфорда к картине, на которой был изображен йоркширский пейзаж. Это была первая картина Сардо, вывешенная в галерее Франко.

– Это Кэтрин, – сказал он, указывая на женщину. – Я узнал ее тотчас же, едва Сардо показал мне полотно. Нет нужды говорить, что я сразу же воспылал желанием купить его при условии, что Сардо примет участие в моих делах. Я сразу же купил картину, пожелав, чтобы купчая была подписана немедленно на случай, если бы Сардо вдруг захотел потребовать свою картину обратно. Как только сделка была завершена, я сказал Сардо, что узнал Кэтрин, и напомнил ему о нашем разговоре на берегу Сены. Отрицать что-либо он не посмел. Он попался. Сардо согласился на мои условия отчасти из страха, но скорее из тщеславия. Ему льстило, что он оказался единственным художником, картины которого выставлены в моей галерее. Я повесил его работу в центре зала как напоминание, что в любой момент я могу натравить на него полицию. Так завязалось наше сотрудничество.

Эшфорд смотрел на картину: молодая женщина, стоявшая на вершине утеса и печально смотревшая на воду, завораживала. На зрителя смотрело ее прелестное лицо с нежными чертами и поразительно живо переданной кожей. Ему не хотелось этого замечать, но цвет ее лица, волос, кожи, ярких и живых синих глаз поразительно напоминал Ноэль. По-видимому, Сардо нравился именно такой тип женщин. Что-то еще в облике юной женщины не давало ему покоя. Но что?

Внезапно он испытал нечто вроде шока.

– Серьги! – Эшфорд подался вперед, разглядывая необычную огранку синих камней на картине. – Точно такие же, как Эмили Мэннеринг получила от своего любовника. – Он повернулся к Бариччи, чувствуя дурноту. – Я спрашиваю вас в последний раз: вы подарили Эмили Мэннеринг сережки?

Но, Господи помилуй, он уже знал, каким будет ответ.

– Конечно, нет, – ответил Бариччи. Эшфорд вдруг почувствовал озноб:

– Бариччи, кто еще знал, что вы собирались к леди Мэннеринг в ту ночь? Сардо знал?

Лицо Бариччи выразило неподдельный ужас, ужас внезапного открытия, и это не могло быть притворством.

– Да, – ответил он, бледнея. – Он пришел ко мне, когда я одевался. Я не скрыл от него, куда собираюсь н выглядел очень спокойным и заметил только, как ослепительно хороша Эмили и как он впечатлен моим выбором. Теперь мне кажется, что его реплики после этого стали очень краткими и язвительными.

Эшфорд слово за словом припоминал свой разговор с Ноэль. Она пересказывала ему впечатления Мэри от состояния Эмили Мэннеринг в тот роковой вечер, ее реплики, то, как она описывала своего возлюбленного:

«Обаятелен, высок, красив экзотической красотой… мужчина, полный огня и страсти. С континента. Живет в мире искусства, экспрессии, красок, образов. Влюблен в нее до безумия».

И он подарил ей серьги!

Страшное предчувствие сжало грудь Эшфорда. Он-то воображал, что она говорила о Бариччи. Но она описывала другого своего любовника, о существовании которого Бариччи, очевидно, не подозревал. И если в ту ночь Сардо впервые узнал, что Эмили принадлежала не ему одному, – что он мог сделать с ней? Угрожать ей? Это вполне могло объяснять ее страх. Нет, все обстояло гораздо хуже! Он дождался рассвета, когда Бариччи ушел, когда она осталась в доме совсем одна, и осуществил свою месть!

Рассказ Бариччи о том, как Сардо поступил, когда счел себя обманутым и преданным, о том, что он был способен убить, подтверждал это предположение.

Глаза Эшфорда снова обратились к женщине на картине, и сердце его упало – легкая и стройная, смоляные волосы, соболиные брови. Точно как у Эмили Мэннеринг. Или как у…

О Боже!

Эшфорд с яростью вцепился в Бариччи и потряс его за плечи: – Какого цвета были глаза у Эмили Мэннеринг? – спросил он.

Синие! – Бариччи вздрогнул. – Ослепительные, ярко-синие!

– Иисусе! – прошептал Эшфорд. Голос ему больше не повиновался – Ноэль!

Он рванулся из комнаты, бросив на прощание отчаянный взгляд на Коньерза.

– Пусть Парлз возьмет под стражу обоих негодяев. Мы едем в студию Сардо. Мы должны схватить его прежде, чем, он доберется до Ноэль!

Глава 18

Ноэль смотрела на улицу из окна кухни, жалея, что отсюда такой маленький обзор. Окно выходило на задворки городского дома Фаррингтонов. Она жалела, что не может видеть отсюда галерею Франко. Было уже половина девятого, и в сотый раз за истекший час она гадала, удалось ли Эшфорду арестовать Бариччи.

Со вздохом она вернулась к своему прерванному занятию – после обеда она собирала корзинку с припасами для завтрашнего ленча. Тень улыбки тронула ее губы, когда она положила в корзинку шестой сандвич. Эшфорд просил ее приготовить побольше еды, и она сознавала, что делает это для него.

Ноэль поднялась с кухонной табуретки и потянулась. Все остальные члены семьи играли в гостиной в карты, а Грейс отправилась за второй корзинкой на случай, если бы лорд Тремлетт проявил желание полакомиться на десерт фруктами и пирожными.

Ноэль подавила готовый вырваться смешок: увидит ли Эшфорд содержимое этой корзинки или Грейс будет копаться до самого отъезда и даже после того, как они уедут из Лондона?

Мысль о поездке в Маркхем и о том, что они сообщат родителям и братьям Эшфорда о своих намерениях, волновала ее. Хотя Ноэль провела в их обществе всего несколько дней, она успела полюбить всех и каждого из семейства Торнтонов. И не могла дождаться часа, когда получит право стать членом этой славной семьи.

Скрип половицы за спиной насторожил ее. Она почувствовала, что не одна в кухне. По непонятной причине ее охватило зловещее предчувствие, и она повернулась, сделав резкое движение. …..

Сильная рука схватила ее и рванула так, что она оказалась прижатой вплотную к сильному поджарому мужскому телу. Одна рука зажала ей рот, а другая поднесла нож к ее горлу.

– Не вздумайте закричать!

Она узнала низкий голос Андре и его сильный французский акцент, хоть он и говорил тихо, но голос его звучал как-то странно, с непривычной хрипотцой.

– Если издадите хоть один звук, я перережу вам глотку, а потом убью всех остальных членов вашей семьи. Вам ясно?

Внутри у Ноэль все замерло и будто заледенело. Это не было игрой. Это не было пустой угрозой. Он говорил серьезно.

Медленно, с трудом она кивнула:

– Хорошо.

Андре отпустил руку и нежно провел по' ее» губам большим пальцем.

– Вы красивая женщина, cherie. Мы могли бы стать прекрасной парой.

Ноэль изо всей силы зажмурилась, поняв причину его ярости. Известие о ее помолвке, извещение о свадьбе! Но убивать?..

Господи, да он безумец! Это было совершенно очевидно.

– Что вы собираетесь сделать со мной? – замирая от страха, чуть слышно прошептала она.

– Я собираюсь увезти вас в место, где мы будем одни, – пробормотал он. – Где никто не нарушит нашего уединения. – Ласкающим движением он провел по ее щеке. – Туда, где я могу сам вершить суд. По своей воле. – Он засмеялся безумным смехом, – На квартиру вашего бесстыдного родителя. Сегодня вечером он будет очень занят и не узнает, что мы с вами побывали там, пока не найдет ваше тело. И пока полиция не явится арестовать его. Эта квартира красива, cherie. Очень романтическое местечко. И так близко отсюда. Вам не придется долго ждать.

Он снова ласкающим движением провел тыльной стороной ладони по ее горлу, по тому самому месту, к которому приставил нож.

– Вы ведь хотите меня, Ноэль? Да? Ее колени дрожали так сильно, что трудно было стоять на ногах.

– Не причиняйте зла моей семье, – прошептала она, – и я сделаю все, чего вы хотите.

– Прекрасно.

Андре убрал руку от ее горла и сунул в карман, из которого извлек перо и бумагу.

– А теперь пишите записку своему дорогому папочке, 'Набросайте ему короткое письмецо, чтобы он решил, что у вас нет времени на более пространное. Напишите, что вас захватил Бариччи в отместку за то, что вы помешали его планам. Этого будет достаточно. Я и в прошлый раз умело подставил его под удар даже без всякого письма. Но в этом случае письмо придаст всему делу достоверность.

Рука Ноэль дрожала, когда она брала у него перо.'

– Почему? – прошептала она, задыхаясь и ухитрившись бросить на Андре вопросительный взгляд. – Почему вы это делаете? Из-за моей помолвки? Я же сказала вам…

– Что выходите замуж за Тремлетта из чувства долга – Да, я помню, – спокойно закончил за нее Андре, но в его глазах Ноэль прочла безумие. – Я видел вас вместе, – продолжал он. – Сегодня. Вы были в его объятиях, и это никак не походило на акт послушания родителям. После сегодняшней ночи вам не удастся побывать ни в чьих объятиях, кроме моих. Сегодня и во все следующие ночи. Как и всем остальным, кто предавал меня…

– Остальным?

– Гм… Остальным красавицам с глазами, сверкающими как драгоценные камни, и душами, черными как ночь. Кэтрин, Эмили – я мог бы назвать вам имена всех, но у нас нет времени.

– Эмили…

Ноэль побледнела как полотно – ее мозг лихорадочно работал. Андре подставил Бариччи…

– Вы убили Эмили Мэннеринг, – выдохнула она.

– Она не оставила мне выбора, любовь моя. Она подарила ему то, что принадлежало мне. Она пустила Бариччи в свою постель. Я не мог оставить этого безнаказанным.

Андре нахмурился, поднял голову и внимательно прислушался к взрыву смеха, донесшемуся из гостиной.

– Поторопитесь! Пишите записку'

Собрав все силы, Ноэль подавила подступившие к горлу рыдания, храня видимое спокойствие. Сейчас нельзя терять голову. Надо искать выход. Она не осмеливалась позвать на помощь, боясь подвергнуть опасности Хлою и родителей, не говоря уже о том, что любая попытка привлечь к себе внимание означала бы смертный приговор ей самой. Надо поторопиться, в любой момент могла вернуться Грейс, а в своем теперешнем состоянии Андре, несомненно, перерезал бы горло ее горничной.

Но если невозможно сопротивляться или позвать на помощь, что остается делать? Письмо! Ее взгляд обратился к чистому листку бумаги. Каким-то образом она должна суметь передать необходимые сведения своему отцу, а значит, и Эшфорду – помочь им спасти ее.

– Я сказал вам – пишите!

Андре сильнее нажал на рукоятку ножа. Мысли в голове Ноэль лихорадочно метались, но она опустила голову и повиновалась.

– Очень хорошо, – одобрил Андре минутой иди двумя позже, читая записку через ее плечо.

«Дорогой отец, у меня мало времени. Меня захватил Бариччи. Он знает, что я помогала лорду Тремлетту уличить его. Я не могу ему позволить причинить вред тебе, маме и Хлое. Поэтому я ухожу с ним. Знайте, что я люблю вас всех. Скажи Хлое, чтобы она позаботилась о моей мягкой игрушке, кошке Элизабет, той единственной вещи, оставшейся от моей прежней жизни до Фаррингтона». Андре нахмурился.

– Игрушечная кошка? – произнес он, ив голосе его послышалась жесткая вопросительная нота.

Страх сжал сердце Ноэль.

«Господи, – молилась она. – Пусть он ни о чем не догадается».

– Вы не можете этого понять, – сказала она потерянно, и по щекам ее покатились слезы, которые до сих пор ей удавалось сдерживать. – Я должна быть уверена, что Элизабет не забыта и не заброшена. Я понимаю, что это всего лишь детская игрушка, игрушечная кошка, набитая ватой, но это подарок моей матери, моей родной матери. Вот почему я назвала ее Элизабет, это полное имя Лиз, моей матери. Мать подарила мне Элизабет, когда я родилась. Это был единственный подарок, который я получила от нее.

– Очень трогательно, cherie. – Андре крепче обхватил ее за талию. – И я уверен, что ваша сестра исполнит ваше желание. А теперь идемте.

И он стремительно повлек ее к задней двери, а потом вниз по ступенькам. Они вышли в ночь.

Эшфорд ворвался в студию Сардо, чуть не сорвав дверь с петель. Комната оказалась пустой.

С лампами в руках, держа наготове пистолеты, он и Коньерз вбежали внутрь и принялись осматривать результаты учиненного хозяином погрома. Подойдя к окну, Эшфорд поднял с пола то, что осталось от изрезанного в клочья портрета Ноэль. Эшфорд почувствовал, как желчь поднялась к его горлу. С яростью он отбросил искромсанное полотно и как вихрь промчался через студию. Под ногами его шуршала бумага – растерзанные и брошенные эскизы к портрету Ноэль. Ноэль была на них изображена одетой и обнаженной в обольстительных позах. Господи, все обстояло гораздо хуже, чем он думал.

– Тремлетт, – позвал его Коньерз и поманил в дальний угол комнаты.

Они вместе оглядели выставленные там портреты. В их числе был портрет женщины, походившей на Кэтрин, и еще один, написанный, по-видимому, с Эмили Мэннеринг, и еще портреты четырех молодых черноволосых женщин с кожей, походившей цветом и прозрачностью на тонкий фарфор, с синими глазами…

В их ушах мерцали сапфировые сережки…

В парадную дверь городского дома Фаррингтонов отчаянно забарабанили. Блэйдуэлл поспешил открыть. – Лорд Тремлетт, – начал он, переводя взгляд с Эшфорда на коренастого мужчину рядом с ним. – Чем могу?..

– Где Ноэль? – выкрикнул Эшфорд и, оттолкнув Блэйдуэлла, поспешил в холл.

– Ноэль! – позвал он.

– Тремлетт? – Эрик вышел ему навстречу из гостиной. Вслед за ним показались Бриджит и Хлоя. – Что, во имя Господа, здесь происходит?

– Ноэль… Где она?

Эрик тотчас же понял, что произошло что-то очень скверное..

– Она на кухне, – ответил он. – А в чем дело? Что случилось?

– Сначала я должен увидеть Ноэль. Объясню потом. Он промчался через холл и чуть не вышиб дверь кухни. – Ноэль!

Кухня была пуста. Он тотчас же заметил записку на стойке. Коньерз и все семейство Бромли следовали по пятам за ним.

Пробежав глазами записку, Эшфорд содрогнулся:

– Господи! Нет!

Эрик вырвал листок у него из рук. Лицо его выразило крайнее недоумение и недоверие.

– Бариччи вломился сюда и похитил Ноэль? Бриджит издала крик ужаса. Хлоя подошла к ней. По щекам ее катились слезы.

– Ее похитили, но похититель не Бариччи, – ответил Эшфорд хрипло. – Это Сардо.

– Но она пишет…

– Бариччи арестован, лорд Фаррингтон, – тихо возразил Коньерз. – Я детектив Коньерз. Мы с моим напарником лично арестовали его. Мы думаем, ее похитил Андре Сардо.

– Тогда отправимся, черт бы его побрал, в его студию и найдем ее, – распорядился Эрик, бросая записку на пол,

Хлоя подняла и прочла записку. . – Ее нет в его студии, – с трудом произнес Эшфорд. – Мы с Коньерзом только что оттуда. Там нет ни малейших следов ни Ноэль, ни Сардо.

– Тогда откуда вы знаете, что похититель – он?

– Потому что теперь мы знаем, что это Сардо убил Эмили Мэннеринг и нескольких других женщин, которые, как и Ноэль, стали для него наваждением, – пояснил Эшфорд, пытаясь сохранить остатки здравомыслия. Он должен был держаться и спасти Ноэль. – Сардо невменяем. Он становится маньяком и убийцей, когда считает, что его предали. Сегодня днем он посетил Ноэль в вашем доме и случайно увидел написанное Ноэль оповещение о нашей свадьбе. Он счел это предательством. – На щеке Эшфорда задергался мускул – его спокойствию пришел конец. – Мы должны ее найти. Сразу же! До того, как он…

В глазах Эрика заметался ужас – он все понял.

– О мой Бог! – прошептал он. – Ноэль!

– Папа! – Хлоя схватила его за руку. Ее заплаканное лицо выражало одновременно боль и удивление. – Посмотри на это! – Она указывала на клочок бумаги, записку Ноэль. – В этом есть что-то странное. Ноэль никогда не называет тебя «отцом к тому же она не питала и не питает никаких чувств к Лиз и никогда не вспоминает первых четырех лет своей жизни. Но главное, имя ее мягкой игрушечной кошки не Элизабет, а Фаззи.

Слова Хлои прозвучали для всех как откровение. Мысль Эшфорда уже заработала. Он выхватил записку из рук Хлои.

– Хлоя, я должен расцеловать вас за вашу проницательность! – воскликнул он, чувствуя, как кровь забурлила в его жилах и надежда возродилась в сердце. – Вы такая же необыкновенная девушка, как и ваша сестра. Ноэль знает, где живет Бариччи? – повернулся он к Эрику.

– Вероятно, знает. Его адрес был в папке, собранной моим осведомителем. Я дал ей прочитать досье на него на Рождество.

– Значит, она хотела сказать этой запиской, куда ее отвез Сардо, – решил Эшфорд. – «Отец, должно быть, Бариччи. потому что квартира Бариччи расположена на Элизабет-стрит, – Продолжая говорить, Эшфорд направился к двери. Коньерз последовал за ним.

– Тремлетт, – поспешил за ними Эрик, – Ноэль – моя дочь. Я иду с вами.

Эшфорд не обернулся, не остановился. Он только кивнул:

– Пойдем пешком. Так будет скорее и незаметнее. Возьмите пистолет.

Ноэль пошевелилась на постели и вздрогнула, когда нож уколол ее. Квартира утопала во мраке. В полной темноте Андре втащил ее внутрь и повлек прямо в спальню.

– Тише, не шевелитесь, – приказал Андре, нависая над ней и медленно расстегивая пуговицы у нее на груди. Он уже сорвал с нее плащ и сбросил свой плащ и рубашку. К счастью, штаны его все еще находились на нем, вероятно, потому, что в его безумном мозгу прочно укоренилась мысль о совращении, а не о насилии.

Он потянулся, чтобы зажечь лампу, и ее тусклый свет залил спальню.

– Вот, – сказал он, сжав ее бедра своими ногами, мощными, как колонны, – теперь намного лучше. Я хочу видеть ваше лицо, когда наконец вы станете моей.

Нахмурившись, он внимательно вглядывался в ее лицо.

– Перестаньте смотреть на меня так. Я хочу видеть в ваших глазах страсть, а не ужас.

Он оставил в покое ее платье и склонился к ней, приподняв ее лицо за подбородок:

– Черт вас возьми! Покажите мне свою страсть! Ноэль судорожно сглотнула, пытаясь побороть ужас.

– Как я могу испытывать страсть, когда вы приставили нож к моему горлу? Уберите его, и я подчинюсь вам с радостью.

Андре испытующе смотрел на нее прищуренными глазами.

– Вы пытаетесь перехитрить меня? Вы надеетесь, что, если я уберу нож, вы сможете убежать? – спросил он, выпуская ее лицо, но не делая попытки убрать нож. – Это не сработает, cherie… Могу вам это обещать. Теперь вы моя. И если попытаетесь сбежать, добьетесь только того, что ваша смерть будет более мучительной. С другой стороны, стоит вам пойти мне навстречу, и ваши последние мгновения на этой земле станут райским блаженством.

Ноэль молча молилась, чтобы Бог послал ей силы.

– Я не буду пытаться убежать, – заверила она. – И вообще не понимаю вас, Андре. Я мечтала о том, что мы с вами будем вместе. Но я всегда думала, что, когда это произойдет, вы захотите, чтобы я желала вас так же, как вы меня, а не боялась.

– Вы мечтали о том, что мы будем вместе? – Его пальцы задержались на последней пуговице ее платья.

– Конечно, – она заставила себя улыбнуться, – мечтала. И вы, безусловно, догадывались об этом. Я не делала тайны из моей склонности к вам.

Она протянула руку и погладила его рукав. Он перевел взгляд на ее ласкающие пальцы: – Вы дразните меня. – .Нет, не дразню. К чему мне это? Я бы только привела

вас этим в ярость. По правде говоря, у меня нет ни малейшего желания бежать. Если бы я хотела этого, то кричала бы еще дома, а там у меня было больше надежды убежать от вас. – Она откинулась на подушку. – Вам не приходило в голову, что я не хочу, чтобы меня спасали?

Она почувствовала, что нажим лезвия на ее кожу ослабел, и мысленно возблагодарила за это Господа. Ей надо было выиграть время. Рано или поздно родители хватятся ее, кто-нибудь найдет на кухне ее записку и за ней придут. Они и… Эшфорд,

– Вы говорите, что последовали за мной по собственной воле? – Его губы сложились в горькую усмешку. – А как же лорд Тремлетт?

«Не следует недооценивать его, – напомнила она себе, – он умен. Он сразу поймет, что я лгу. Надо постараться, чтобы мои слова звучали как можно убедительнее и правдоподобнее».

Она пыталась сообразить, что ему может понравиться. Он жаждал признания своей исключительности и полной преданности. Очень хорошо. Она сыграет по его правилам.

– Я не буду вам лгать, Андре. Лорд Тремлетт – очень привлекательный мужчина. Только бесчувственная женщина была бы иного мнения. А как вам известно, я не такова. Но я и не лгунья. Я не притворщица. Если бы граф стал моим мужем, я была бы ему верна. И я проявляла к нему интерес, который вы заметили. Могла ли я желать его, как вас? Никогда. Андре, я желала только вас. Даже слишком сильно. Но вопрос о моем будущем был решен, и мне пришлось покориться. Даже если из-за вас мое сердце начинало биться сильнее, у меня не было выбора. Мои родители не допускали мысли о нашем счастье… – Она замолчала и пожала плечами. – Они никогда не позволили бы нам быть вместе. Для них имеет огромное значение знатность жениха, а у меня никогда не хватило бы духу взбунтоваться. И потому я покорилась. Я предпочла приличный брак бурной страсти.