Текст книги "Дюжина межгалактических мерзавцев"

Генеральный штаб командования. Земля

Вряд ли можно было упрекнуть председателя Верховного совета Федерации в излишней мизантропии. Он не жаловал все биологические существа, ни для кого не делая исключений, с детства предпочитая живым организмам роботов. Точные имитации домашних питомцев были лишены некоторых неприятных особенностей. Процесс насыщения изящных механизмов сводился к питанию от зарядного устройства. А такая отвратительная особенность собачек, кошечек, мартусианских хорей и прочих мелких зверьков со всей галактики, как дефекация, у роботов отсутствовала вовсе, поскольку не имела практического назначения. Что касается эмоциональной стороны вопроса, то, по мнению детских психологов, современные роботы ничем не отличались от живых существ. Ребятишки относились к ним, как к одушевленным созданиям, наделяли своих любимцев индивидуальными чертами, испытывали к ним привязанность.

У председателя в детстве тоже была любимая механическая игрушка – кибернетическая копия зверька ламомолла, представителя фауны одной из лун Вернеры-12, терраформированной и колонизированной несколько веков назад. Когда ламомолл заболел, точнее сломался, в сервис-центре заменили вышедший из строя узел, и животное снова стало здоровым и веселым, как в первые годы после сборки. Чудесным образом воскрешенный ламоммол забирался к будущему председательу на колени, терся жесткой колючей шерсткой, выгибал спину.

Биологическая кибернетика из прикладной науки давно уже превратилась в крайне перспективное и денежное направление. Помимо домашних любимцев, заводы выполняли и более серьезные заказы. Производилось огромное количество полезных животных. В некоторых мирах без них было не обойтись. Особенно там, где агрессивная фауна угрожала жизнедеятельности колонистов. Внешне неотличимый от прочих особей, кибернетический вожак мог возглавить стаю и увести за собой в необходимый ареал обитания. Другие животные демонстрировали дружелюбное отношение к сапиенсам, способствовали приручению прочих особей. Были среди производимых образцов и намеренные агрессоры, призванные сдерживать рост популяции отдельных видов.

Но, как ни странно, наибольшую прибыль в бюджет приносили не государственные заказы, а именно производство ламомоллов. Сапиенсы привязывались к ним и не желали расставаться. Первоначально очень высокий срок эксплуатации затем был намеренно сокращен производителем, чтобы увеличить продажи. Детали, не знавшие износа, заменили на более дешевые аналоги. Так что теперь механические животные старились вместе с владельцами…

Отключенный и безжизненный зверек, напоминающий побитое молью чучело, теперь хранился в сейфе в председательских апартаментах. В последнее время старик, возглавляющий огромную Федерацию, любил извлечь игрушку на свет, и подолгу держать ее в подагрических руках. В такие минуты председатель уносился мыслями далеко от проблем империи: его больше не касались межпланетные конфликты, и сложные переговоры с дипломатами иных разумных галактических рас, он снова оказывался в детстве, проведенном в Марсианской колонии и юности в Московском Государственном Университете на Земле.

Из далеких грез главу Федерации вырвал настойчивый зуммер телекома. Старик насупил брови, сверля ненавистный прибор сердитым взором. Потом, кряхтя, поднялся, положил ламомолла в сейф, аккуратно прикрыл дверцу.

Беспокоил секретарь. Совет в очередной раз собрался в овальном кабинете. Ожидали председателя. А он, как это неоднократно бывало, забыл о назначенном заседании.

В залитый ярким светом зал глава Федерации вошел в сопровождении секретаря. Последний говорил и говорил, стараясь напомнить обо всем сразу. Председателю он напоминал назойливую муху. У многих государственных деятелей были секретари-андроиды – излагающие свои мысли четко и только по существу.

В отличие от столь милых его сердцу кибернетических животных, искусственных людей глава Федерации терпеть не мог. Ему неоднократно предлагали создать двойника, чтобы подменял на важных встречах, а потом пересказывал все услышанное в краткой лаконичной форме. Средства позволяли пересадить прототипу почти совершенную матрицу сознания, так что никто не заметил бы подмены. Но председатель наотрез отказался от этого предложения. Более того, в попытке продублировать его личность, старику почудился заговор, после чего с десяток ответственных чиновников были уволены со своих постов и лишились всех привилегий…

– Я все знаю, – отмахнулся председатель от секретаря.

Тот замолчал, обиженно поджал губы, переживая очередную несправедливость, проявляя недостаток сугубо человеческой психики.

Присутствующие сохраняли напряженное молчание. С момента последнего совещания ситуация изменилась к худшему.

– Я только что прибыл с лунной базы, – сообщил генерал Поддубный, – мы проиграли еще несколько сражений.

– Проиграли, – пробормотал председатель, – какое неправильное слово. Как будто это игра… Это, черт побери, реальность.

– Мы терпим поражение за поражением, – исправился Поддубный. – Мы оказались не готовы к столь массированной атаке.

– А должны быть готовы всегда, – проворчал председатель, его взгляд остановился на красивом, словно выточенном из гранита, лице генерала. – Переговоры что-нибудь дали?

– Мы не можем установить, где находится их командный центр. Очевидно пока только одно, их цель – полностью подчинить объединенные расы.

Председатель вздохнул. Его сильно коробило это устоявшееся словосочетание, вдолбленное в головы гражданам дикторами центральных информационных каналов. «Объединенные расы». Ему-то отлично было известно, что объединение рас было чисто формальным. На деле, все галактические расы подчинялись совету, в который в настоящий момент входили только люди. И именно люди являлись доминирующей расой в галактике. Так было и так продолжалось бы еще очень долго. Но похоже, кому-то такое положение вещей не показалось справедливым.

– Откуда они вообще взялись на нашу голову? – пробормотал председатель. – Какие будут предложения? – поинтересовался он.

Лица членов совета отражали смятение. Каждый из них был бы рад предложить какое-нибудь решение возникшей проблемы, если, конечно, начавшуюся масштабную баталию, можно было назвать проблемой.

– Обращение к нации, – выпалил секретарь, прерывая неловкую паузу. – Речь уже пишут.

– Речь – это хорошо, – одобрил председатель. – Теперь по существу. Что мы собираемся предпринять, чтобы остановить захватчиков?

– Наверное, в настоящий момент только я располагаю максимумом доступной нам информации, – ответил генерал Поддубный.

– Тогда докладывайте, – распорядился председатель.

– Мы считаем, их главная база находится на самом краю Галактики. То, что мы обнаружили с помощью радаров – вовсе не новая цивилизация. Мы полагаем, нам удалось засечь их флот и сигналы их командного центра. Поэтому там и наблюдается такая концентрация энергии. Именно оттуда прибыли их корабли. Если бы мы могли нанести удар по командному центру… Ну, или, учитывая их техническое превосходство, хотя бы, попробовать вступить с ними в переговоры.

– С чего вы все это взяли? – перебил генерала председатель.

– Группа перебежчиков. Они выступают за объединение космоса и не желают принимать участие в захвате власти в галактике. Насколько я понимаю, для своей расы – они изгои. Мои люди, пытаясь получить всю возможную информацию, беседуют с ними вот уже несколько часов.

– Вы что же, знаете, с кем мы имеем дело?

– Да, – подтвердил Поддубный, – мы знаем. Если верить словам перебежчиков, война планировалась столетиями. Нашу цивилизацию они планируют уничтожить. Их интересует только одно – процветание собственной расы. Все остальные разумные расы они считают низшими. Часть галактических рас, согласно их планам, должна быть истреблена. Другие станут рабами, и будут трудиться на благо и процветание новой галактической империи.

– Говорите, планировали столетиями? – председатель вскинул кустистые брови. – Не похоже на правду!

– Но это правда, господин председатель, иные расы обладают крайне сложным сознанием. Именно поэтому нам так сложно бывает договориться. А эта раса…

– Да кто же они?! Назовите их, наконец! – не выдержал секретарь…

– Погодите! – одернул его председатель. – Все настолько плохо?

– Хуже не бывает, мы терпим поражение за поражением. Если ситуацию не удастся переломить, через две недели, максимум через три, они захватят Солнечную систему.

– Надо послать в этот их штаб военные корабли…

– Военные корабли не доберутся до цели, – твердо проговорил генерал Поддубный, – их собьют. Мы уже потеряли большинство боевых крейсеров. Их флот оказался сильнее нашего. Не стоит забывать и о том, что у нас мало времени. Они действуют стремительно, подчиняя себе одну звездную систему за другой. Но есть один корабль, который доберется до цели. Мы считаем, именно его они не будут сбивать.

– Это еще почему? – заинтересовался председатель.

– На борту этого судна один из них. А, насколько нам известно, эта раса ценит жизнь каждого своего представителя.

– Вы имеете в виду посланный на разведку корабль? – угрюмо спросил председатель. – Дюжину негодяев?

– Именно так, господин председатель, дюжину негодяев и нашего федерального агента.

– Чертова дюжина, – пробормотал секретарь.

Поддубный покосился на него неодобрительно.

– У нас нет другого выхода. Сейчас мы можем надеяться только на них. Ни один боевой корабль не преодолеет заслон и не попадет в их штаб. Ни один наш дипломат не сможет вступить с ними в переговоры. Но наши ребята будут там уже через неделю. И от них будет зависеть многое. Полагаю, мы можем наделить их особыми полномочиями.

– Империя под ударом, – задумчиво проговорил председатель, – а будущее человечества зависит от чертовой дюжины уголовников.

– Будущее всех объединенных рас, – уточнил секретарь.

– Вот до чего нас довела лояльность, – председатель обвел присутствующих тяжелым взглядом, – я всегда знал, что случится нечто подобное. В резервацию! Надо было их всех согнать в резервацию. За границы цивилизованного космоса. А мы размякли. Подпустили их слишком близко. И вынуждены теперь расплачиваться за собственную беспечность.

Генерал Поддубный поморщился – его покоробили слова председателя.

– Хотелось бы уточнить, что в сражении принимают участие представители всех рас. Если одна из них проявила…

– Если одна из них проявила дьявольское коварство… подумать только, сотни лет, веками планировать нападение, разрабатывать планы захвата нашей Галактики, передавая их из поколения в поколение, строить флот где-то на самой границе, развивать военные технологии и скрывать их от нас, своих союзников… вполне возможно, в таком случае, что и другие расы спят и видят, как бы уничтожить человечество. – Председатель посмотрел на Поддубного, взгляд его был полон решимости. – Как мы будем действовать, генерал? Какой у вас план?!

– Для начала мы свяжемся с нашим агентом на борту, обрисуем ему ситуацию. Враг должен быть захвачен, но не уничтожен. Мы не исключаем телепатической связи.

– Ах, да. На борту враг. А с чего вы взяли, что он еще не захватил корабль?! Немедленно, – председатель ткнул в Поддубного указательным пальцем, – вы слышите, немедленно, свяжитесь с нашим человеком. Пусть делает что угодно, но чтобы враг был обезврежен. И пусть ждет наших дальнейших указаний. Наша основная задача – понять, что нам известно, и сформировать как можно быстрее дальнейший план действий. Пусть ваши люди работают по сбору сведений как можно интенсивнее. Перебежчики, говорите. Сейчас мы в такой ситуации, что никому нельзя доверять. Пусть вытрясут из них все. Если потребуется, прибегните к самым решительным мерам.

Председатель ощутил небывалый подъем сил, он словно стал собой прежним, как будто скинул десяток лет. В голове прояснилось, мысли уже не путались, налезая одна на другую, казалось, болезнь отступила перед необходимостью спасти Федерацию и все человечество.

– Сотни лет, – процедил он сквозь зубы. – В Солнечную систему захотели хозяевами придти?! Ну, ничего, мы вам покажем Кузькину мать! – Председатель обернулся к секретарю. – Распорядитесь, чтобы подготовили мой парадный китель. Я собираюсь выступить с обращением к гражданам Федерации.

Георг Дымов

Всю жизнь я посвятил служению Федерации и простым гражданским сапиенсам. Я и сам человек простой. Только немного поумнее, чем гражданские. В боевой ситуации они демонстрируют растерянность и страх, я – слаженность действий и четкость мысли.

Если кто-то спросит, почему я стал военным, отвечу так. С ранних лет у меня было обостренное чувство справедливости. Однажды я увидел, как хулиганы отбирают у моего одноклассника деньги. Другой бы на моем месте отвернулся, прошел мимо. Но я не такой. Я подошел и твердо сказал, глядя им прямо в глаза:

– Так не годится, сволочи!

В тот день я понял, что надо заниматься рукопашным боем и развивать себя физически. Подонки не подчиняются командам, пока не получат по шее. Зато потом готовы маршировать и петь строевую, лишь бы им снова не начистили их гнусные рыла.

Через пару лет я уже сам отбирал деньги у хулиганов. Да еще поколачивал их время от времени. Завидев меня, хулиганы торопились раствориться, будто их и не было. Я преследовал их по дворам, подъездам и чердакам, ловил на пустырях и монорельсовых дорогах – мне вечно не хватало наличных, чтобы водить девушек в кино. Да и потом я получал настоящее удовольствие, когда очередная жертва, еще недавно горделиво взиравшая на мир, валялась в пыли у моих ног, а я, наступив мерзавцу на пальцы, слышал, как они хрустят.

Мою прогрессивную деятельность по отъему финансовых средств у тех, кто них не нуждался, органы правопорядка не оценили. Однажды я, к своему удивлению, оказался в отделении милиции. Законы на Венере отличались строгостью и меня едва не отдали в специнтернат для трудных подростков. Но потом сжалились и отпустили. Но предписали являться каждую неделю на разговор к участковому – дяде Севе.

Так называть нашего участкового я стал отнюдь не сразу. Поначалу он был Севастьян Никифорович и внушал мне смутное чувство тревоги, поскольку был усат, строг и мог запросто отправить меня специнтернат. Потом я немного пообвыкся, стал делиться с ним многими мыслями, которые меня занимали – справедливостью для всех и неполноценностью других рас перед человечеством. Последняя тема особенно сблизила нас с Севастьяном Никифоровичем. Он вдруг пришел в восторг от моих нехитрых умозаключений и предложил как-нибудь съездить с оперативной группой на задержание незаконных мигрантов. Их на Венере было пруд пруди – в основном, рангунов и сириусян.

Мы летели в скоростном катере с мигалками. И я ощущал себя почти настоящим милиционером. Тем более что трое других служителей закона общались со мной как с равным. Под нами проносились кварталы громадного города, вверху посверкивали сквозь атмосферный купол звезды. На Венере все населенные пункты накрыты гигантским пузырем. На его внутренней поверхности помещаются многочисленные генераторы воздуха.

Мы достигли окраин – дома здесь были, по большей части, в аварийном состоянии. По периметру атмосферного купола селились, как правило, отбросы общества и многочисленные творческие работники. За искусство давно уже ничего не платили – все их бесполезные труды были доступны во вселенской сети Интернет – но они все равно продолжали заниматься искусством. Как будто не было более нужных для общества, и главное, денежных профессий. К примеру, милиционер. Стражам закона за борьбу с незаконной миграцией и преступностью платили очень хорошо. И устроиться в милицию не составляло труда. Главное, чтобы ты был человеком. Представителей других рас брали с большой неохотой. Хотя существовало четкое предписание Верховного Совета Федерации – в органы правопорядка на Венере брать всех без исключения, но на местах существовал негласный закон – только своих, только людей.

Приземлились на крышу. Вместо лифта нас ожидала дыра, ведущая на ржавую винтовую лестницу.

– Пойдешь сзади, – дал мне указание дядя Сева. – Некоторые мигранты – те еще головорезы. Кто у нас на этот раз? – поинтересовался он у старшего оперативной группы.

– Таргарийцы. Целый питомник. Мамаша и трое детей.

– А где муж?

– Откуда мне знать. Смылся, наверное.

Возле пыльной двери звонок отсутствовал. Милиционер ударил в нее кулаком.

– Откройте! Милиция! – крикнул он.

Послышался шорох и дверь медленно приоткрыла тщедушная женщина в халате. В больших глазах застыл испуг.

– Петелецкая? – поинтересовался старший группы.

– Да, это я, – ответила нарушительница режима тихим придушенным голосом.

– У вас есть документы? Регистрация на Венере?

– Документы есть.

– А регистрация…

– Я как раз хотела ее получить. Но…

– Вам придется съехать. У нас предписание, – милиционер продемонстрировал испуганной женщине бумагу. – Здесь написано, что все, кто проживает на Венере более трех суток без регистрации, подлежит депортации на родину.

– Но я…

– Если вы не желаете возвращаться на родину, мы можем отправить вас на одну из новых колоний. Там не хватает поселенцев.

– Но там почти всюду радиация. А у меня дети, – попробовала протестовать таргарийка. Она переводила взгляд с одного лица на другое, в поисках сочувствия. Но мы были непреклонны. Закон есть закон. Впоследствии я всегда следовал его букве – и убедился, что только так и стоит поступать, если хочешь добиться успеха на федеральной службе. Ни один пройдоха не обманет нашу бдительность.

– Собирайтесь, – скомандовал старший группы, – у вас полчаса на сборы. Потом мы заберем вас без вещей.

– Но послушайте. Будьте же милосердны. Дайте хотя бы сутки.

– Раньше надо было думать, – проворчал дядя Сева, – когда ехали к нам в город… – И добавил едва слышно грязное ругательство.

Не сомневаюсь, что женщина его слышала. Она стремительно побледнела.

– Хорошо, – сказала таргарийка, – я соберу вещи. – И скрылась в глубинах квартиры.

Вскоре оттуда послышались голоса и детский плач. Один из милиционеров брезгливо поморщился и процедил:

– Целый выводок гаденышей.

Дядя Сева взял меня за плечо.

– Гляди, Георг, эта шваль стекается в наш чистый город со всей галактики. И что прикажешь делать честным людям, которые не хотят жить бок о бок с этой мразью? У них одна надежда – мы. Только власти могут сделать город чистым, пригодным для жизни.

Я кивнул. Сцена с незаконной мигранткой повлияла на меня угнетающе. С одной стороны мне хотелось «очистить» родной город, с другой стороны я испытывал острую жалость. Словно прочитав мои мысли, дядя Сева заметил:

– Конечно, они производят впечатление. Они все такие жалкие, такие несчастные. Хнык, хнык, оставьте нас здесь жить. Только надо помнить. Оставишь одного, и сразу же приедут еще десять. А потом тот самый мигрант, которого ты вчера пожалел, где-нибудь на темной улице пырнет тебя ножом, чтобы забрать кошелек. Ведь жить им на что-то надо, а работать они не хотят. Не привыкли работать. Зато плодятся, как кролики, – дядя Сева сплюнул. – Тьфу, мерзость.

Таргарийка быстро завершила сборы. Из вещей у нее была только сумка на колесиках. На руках она держала ребенка. Двое других шли следом – девочка с большими глазами держалась за подол матери. Мальчик постарше смотрел на нас с ненавистью.

– Видал волчонка, – шепнул мне дядя Сева, улучив момент. – Того и гляди, укусит.

Мы медленно спустились по винтовой лестнице. Женщину с детьми усадили в катер – за решетку, в специально отведенную камеру для задержанных. Я заглянул туда до вылета – в камере пахло мочой и потом. На душе было муторно, и я старался не оглядываться на решетку, за которой сидели незаконные мигранты. Мне хотелось поинтересоваться, что с ними будет дальше, но я предпочел промолчать.

– Где паренька высадить? – поинтересовался водитель.

– Высаживай возле гастронома, – распорядился участковый, торжественно достал металлический рубль и вручил мне: – На-ка, Георг. Заработал по-честному. Купи себе мороженого, газировки. И запомни, честно заработанные деньги куда больше радости приносят. – Утверждение спорное, но я поверил. – И вот еще что, – продолжил он, – называй меня дядей Севой. Разрешаю. Договорились? – Я кивнул. – Но… хоть мы с тобой теперь и друзья, не забывай отмечаться. А не то я рассержусь. А когда дядя Сева сердится, это всегда плохо кончается.

Меня высадили возле гастронома. Я послушно пошел к киоску с мороженым, протянул рубль роботу-продавцу.

– Спасибо за покупку! – жизнерадостно провозгласила жестянка и выдала мне пломбир в стаканчике.

Я стоял и жевал безвкусное лакомство, размышляя о только что увиденном. Перед глазами почему-то стояло лицо той несчастной таргарийки. Интересно, полетит она домой или выберет одну из дальних колоний? Я бы полетел домой. И чем им дома плохо?

Запулив недоеденным мороженым в урну – конечно, не попал, я направился в спорт-зал. Все свободное время я проводил там.

Во мне уже созрело желание пойти в органы. Лучше быть сильным, чем слабым, думал я, лучше действовать в рамках закона, чем постоянно скрываться от него, и наконец, лучше быть палачом, чем жертвой.

Вот только меня совсем не привлекала перспектива всю жизнь гонять незаконных мигрантов на Венере, я думал о более яркой карьере – карьере солдата Федерации. Кое-кто из старших ребят в спорт-зале успели побывать в академии Федеральной службы, у некоторых там служили братья. Они рассказывали кучу героических историй о курсантах академии. Вроде бы, их посылают на ответственные задания наравне со взрослыми, дают настоящее оружие и быстро продвигают по службе.

В четырнадцать лет ты еще не знаешь, как на научном языке называются твои пристрастия. Все они кажутся тебе вполне нормальными. По крайней мере, естественными. Помню, как я в первый раз ощутил это. Сладкое чувство, очень сладкое. Оно расползается внутри тебя тонко пахнущим елеем. Оно насыщает тебя новым, незнакомым ощущением. Это чувство сродни эмоциям победителя. Ты и наслаждаешься победой. Но не ей одной. Ты – победитель и одновременно хозяин. Ты возвышаешься над поверженным сапиенсом, словно каменный колосс. Он полностью в твоей власти. Ты можешь сделать с ним все, что угодно. К примеру, растоптать ему горло подошвой сапога. И размозжить голову каблуком. Кованым каблуком. В четырнадцать лет я носил сапоги первопроходцев с оббитыми железом каблуками. Дрался я в те времена так часто, что мое лицо стало походить на морду бойцовой собаки. Надбровные дуги, нос, подбородок – все выдавало во мне опытного бойца. Дрался я не ради забавы, не из чувства справедливости, а только для того, чтобы снова ощутить знакомый аромат. Так пахла кровь. И я обожал этот запах.

Проблема заключалась в том, что со здоровенными парнями я драться не слишком любил. В первую очередь потому, что они могли дать сдачи. Куда больше мне нравилось отрываться на тех, кто слабее. В школе среди моих одноклассников разительно выделялся хилым телосложением и рвением к учебе паренек-сириусянин. Тощий, как незрелый кукурузный початок. С треугольной башкой. И вечно грустными глазами. Поговаривали, что он, ко всему прочему, пишет стихи. Грех не отлупить такого недоноска. Когда я его видел, у меня кулаки так и чесались. Пару раз я его крепко поколотил. Но потом он пожаловался учителю, тот рассказал обо всем директору школы, и у меня начались неприятности.

Умные дяди и тети объяснили мне, а заодно и моим родителям, как называется то, что я чувствовал. Садистские наклонности – диагноз, перекрывающий мне путь к успешной карьере. О федеральной академии нечего было и думать. Но мой отец, сам в прошлом военный, дал взятку одному должностному лицу и тот пошел на преступление – вымарав все сведения о моей асоциальности из официальных файлов. С тех пор я был чист перед законом.

– Постарайся больше не попадаться, – этот разговор с отцом я запомню надолго, – у меня больше нет денег, совсем нет. Те, что я заплатил за тебя, были отложены на новые зубы. – Он оскалился, демонстрируя, как плохо у него обстоит дело с зубами. Во рту у отца были одни гнилушки. Вода в нашем районе имела разные нехорошие примеси, разрушающие зубную эмаль. Об этом все знали. Но другой воды у нас не было. Приходилось пить эту. – Я знаю, сынок, – он сжал мое плечо. – Ты выучишься, и купишь мне новые зубы. Договорились?

– Хорошо, – буркнул я. Не очень-то мне тогда хотелось разоряться на новые зубы для престарелого родителя.

Отец так и не дожил до того часа, когда я получил первое жалование. До конца жизни он питался жидкой пищей – супами и кашами, а если ему случалось есть мясо, то он пережевывал каждый кусок медленно, с отвращением, морщась от боли. Таким я его и запомнил. Вечным страдальцем с огромным флюсом во всю щеку.

В последних классах школы я буквально грезил Академией, мечтал о героической службе. Вместе с приятелем мы решили поступать на год раньше. И поступили оба. Правда, на разные курсы. На вступительных экзаменах оценивались не только способности, но и особые наклонности. Владика взяли учиться на пилота. Меня – в отряд оперативного реагирования.

Я заметил, что среди поступающих очень много людей и почти нет представителей других рас. Позднее мне стало известно, что правительство принимало на федеральную службу всех без исключения, но предпочтение отдавалось людям. Что касается других сапиенсов, то их старательно валили на вступительных экзаменов, но если они показывали блестящие результаты, экзаменаторам ничего не оставалось, как зачислить талантливых абитуриентов в академию. В этот год удалось поступить более чем десяти рангунов, нескольким рептилиям и таргарийцам. Все они держались особняком. Поддерживали друг друга в учебе и если возникали конфликты с людьми. А они возникали постоянно.

Несмотря на четкий отбор, на курсе были разные сапиенсы, много таких, кто попал сюда случайно – разгильдяев я не терпел и бил смертным боем. Было много тех, кто хотел выслужиться перед начальством и получить поощрение – важнее регалий для меня было выполнить задание с максимальной точностью и в кратчайшие срок. Были и такие, кто пришел в федеральную службу, чтобы утвердить свой статус мужчины – большинство из них были жалкими трусами, трусами и остались, даже после пяти лет в Академии. Один из таких потом забил до смерти подозреваемого сириусянина на последнем курсе и угодил под трибунал. Меня тоже однажды чуть не выперли из Академии за незначительный проступок. Как-то раз мы сильно повздорили с другим курсантом, и я точным ударом в живот отправил его в больницу – у паренька случился разрыв селезенки, его потом комиссовали. Не то, чтобы я жалел об этом происшествии, скорее наоборот – но мне пришлось покаяться и пообещать, больше не участвовать в драках, чтобы остаться на службе.

Этот период стал для меня одним из самых важных в жизни. Я впервые ощутил, что нахожусь на своем месте. И для меня крайне важно было стать лучшим на курсе. И я им стал. Я быстрее всех пробегал полосу препятствий, выбивал больше всех очков при стрельбе, преуспел даже в совсем бесполезных дисциплинах – арифметике и правописании – прошел слух, что без отличных отметок по этим предметам невозможно получить допуск на экзаменационные вылеты.

Мы жили в казармах, вставали по команде: «Подъем!», ели в четко ограниченный промежуток времени и даже в сортир ходили под тиканье секундомера. Многие никак не могли смириться с жестким распорядком. Только не я. Я, словно, был создан для суровой армейской муштры. И радовался, что являюсь частью этого большого слаженного механизма. Оперативная группа – та же боевая машина, только состоит из живых людей.

Командир нашего курса, Тиберий Львович Подобедов, побывал в нескольких горячих точках – вместо обеих ног у него были высокотехнологичные протезы. Благодаря искусственным ногам бегал он куда быстрее нас. А прыгать мог выше головы. Я слышал, будто он сознательно пошел на операцию, чтобы улучшить свое тело. С появлением новых технологий производства искусственных конечностей, многие решили внести усовершенствования в человеческий физис. Но, несмотря на разговоры, лично я был уверен, что такой человек как Тиберий Львович не стал бы намеренно себя калечить. Тем более, он никогда бы не стал врать. Он говорил, что потерял ноги во время боевого вылета, и я ему верил.

С курсантами командир был строг, слабости характера не выказывал, но все знали, что он злоупотребляет алкоголем. В прошлом у Подобедова имелось что-то нехорошее, чего он никак не мог пережить. Поэтому временами он запирался в своей квартире – офицерское общежитие примыкало к академии – и никуда не выходил несколько дней. А когда появлялся, глаза у него были красными и воспаленными, а лицо одутловатым. Никто ни о чем не спрашивал Тиберия Львовича. Командование относилось к его слабости с пониманием. Главное, чтобы не сказывалось на службе. А в дни занятий он не пил. Для этих целей специально получал увольнительные. Между собой мы звали их «синие дни». Поскольку это были дни полной расслабухи, мы все очень ждали, когда Тиберия Львовича опять свалит постыдный недуг.

Раз в полгода мы проходили обследование у штатного психолога. И всякий раз этот лысый человек с красной шеей меня беспокоил. Его тесты неизменно показывали, что у меня имеются скрытые садистические наклонности. Только я никак не проявлял себя, так что ему нечего было мне предъявить. И на все вопросы вроде «Мучил ли я в детстве животных?», «Люблю ли я стереофильмы с насилием?» четко отвечал: «Нет, не мучил», «Насилие не люблю». Хотя пара эпизодов из детства запомнились мне очень ярко. Да и к кровавым боевикам я питал особое пристрастие.

Только один раз я сорвался. Это случилось ночью в сортире. Я зашел туда и застал двух курсантов, спешно отпрыгнувших друг от друга. Шокированный, я застыл на пороге. Нет никаких сомнений. Эти двое обнимались.

– Ну, что встал?! – крикнул один из них. Здоровенный бугай, на несколько лет старше меня. – Забыл, зачем пришел? Напомнить?

Он шагнул ко мне и вдруг со смехом схватил меня между ног. Его приятель звонко расхохотался. По его мнению, это была отличная шутка.

Первым же ударом я сломал извращенцу нос. Протащил его через сортир и швырнул в стену. Он разбил спиной зеркало и со стоном упал на пол. А я принялся бить его ногами в живот, по лицу. Все никак не мог остановиться, ощущая, как меня наполняет почти забытое чувство. Я испытал столь сильное наслаждение, что от прилива энергии закружилась голова.

– Попробуй только вякнуть кому-нибудь! – пригрозил я перепуганному курсанту, чей любовник валялся на полу весь в крови. – Тогда мне придется всем рассказать, что вы здесь делали.