Текст книги "Дюжина межгалактических мерзавцев"

Робинзон вздохнул.

– Я, конечно, рецидивист со стажем, начальник, но на такое точно не пошел бы. Я бородавочников на дух не переношу. Скажи-ка лучше, тебе понравилось собирать его внутренности?

Я скривился от отвратительных воспоминаний. Моя гримаса была более чем красноречивой.

– Вот именно, – сказал Робинзон. – А почему ты думаешь, что я хуже тебя?

– Ну, хорошо, – согласился я, – а остальные?

– Да не трогал я их. Сам подумай, зачем мне это нужно? Я хочу спокойно долететь до цели, сделать все, что просили, и вернуться домой. Мне же власти помилование обещали. Помнишь? Ну, вот я и иду на помилование. Как только мне объявят, что судимости с меня сняты, отправлюсь в ремонтный док, стану работать по специальности. Надоела мне такая жизнь. – Он провел ладонью по горлу. – Веришь – нет, вот уже как все опостылело.

– Допустим, – сказал я. Говорил Робинзон убедительно. Да я и сам знал, что многие уголовники, если копнуть поглубже, были вовсе не такими отъявленными психопатами, какими хотели показаться. Просто с репутацией головореза, проще выжить в тюрьме. – А что с электричеством? – поинтересовался я. – Ты ведь механик? В электричестве, наверное, тоже разбираешься.

– Да ничего, – таргариец махнул рукой.

– То есть?

– Я посмотрел, тык-мык, там все в порядке. Там что я ничего сделать не могу. Либо какой-нибудь блок глючит, что вполне может быть. Либо коротит где-то. Были бы у меня приборы, я бы просветил все провода и нашел причину. Но так, с голыми руками, что я могу?

Я решил, что дальнейший диалог не имеет смысла.

– Значит, не убивал? – уточнил я, открыв дверь и перешагнув порог.

– Да не убивал я, не убивал, сколько говорить, – проговорил Робинзон раздраженно. – Ты в личное дело загляни. Я сроду мокрыми делами не занимался.

– Знаю, – сообщил я. – Ты секс-шопы грабил.

– Да что же все прицепились к этому секс-шопу?! – заорал Робинзон. – Ну, было дело. Подломил секс-шоп. Но мне же нашептали, что там выручки за неделю несколько штук. Я ж не знал, что это розыгрыш был. Пошутили надо мной парни. Ясно тебе?

– Это дело прошлое, меня не интересует, – сказал я. – Ты лучше подумай о том, что мне все известно. Так что уйти от наказания не получится. Но можно облегчить свою участь.

– Старая песня, – отмахнулся таргариец. – Ты, начальник, меня обижаешь даже. Будто мне дело никогда не шили. Я думал, ты мусор посерьезнее. А ты меня пытаешься на гнилой разводке взять, будто я фраер какой…

В общем, от Робинзона мне так и не удалось добиться ничего путного. Да я и не надеялся, что кто-то из команды «уголовного рейса» сразу же расколется. Гораздо важнее было внушить убийце страх, заставить его действовать спонтанно и неаккуратно. Как только он совершит ошибку, я сразу же прихвачу его. Лишь бы ниточку нащупать.

Не скрою, имелись некоторые опасения, ведь я действовал в одиночку, без прикрытия. Но на моей стороне был закон, и я свято верил, что должен и смогу справиться с поставленной задачей и довести дело до конца. Делай, что должен и будь, что будет. Как говаривал мой покойный отец.

Лемуриец и Красавчик тоже не поведали ничего из того, что могло бы пролить свет на это безнадежное дело. Они, по обыкновению, коротали время за шахматной игрой. Безобидное развлечение. Тем более что играли они не на деньги, а на интерес. На всякий случай я и их взял на заметку. Оба они могут оказаться полезны, ибо невольно следят друг за дружкой. Впрочем, если находятся в сговоре, будут отпираться до последнего. Кое-какие обрывки их диалога, – замолчали сразу, как только я появился, – очень мне не понравились. Лемуриец все рассказывал о несправедливости, чинимой, дескать, людьми по отношению к другим разумным расам.

Пока я беседовал с этими двумя, стараясь добиться правды, свет несколько раз моргнул.

– Как мне это надоело, – проговорил креторианец. – Мало нам всех этих убийств. Так еще и энергетическая система барахлит. А чем все это закончится, непонятно. Вот вырубится электричество, и привет. Мы же уже улетели черт знает куда, если я правильно понимаю. И помощь тут вызвать сложно будет.

– Может, дело не в системе, – заметил Умник.

Я молчал, смотрел на него, ожидая объяснений.

– Может, кто-то подключается к сети и качает энергию.

– Интересно, – озадачился я, – для чего? Заряжает портативный электрошокер?

– Мало ли, – лемуриец пожал плечами. – Честно говоря, у меня нет никаких предположений. Если бы среди нас был кто-то с искусственными органами, среди них встречаются и очень энергоемкие, я бы сказал, что он подпитывает себя.

– Это невозможно, – сказал я уверенно, – всех обследовали перед рейсом. Среди нас нет никого с искусственными органами. Но мысль интересная.

Я покинул их каюту, пребывая в раздумьях. Ответ на вопрос, кто убийца, был где-то рядом. Казалось, протяни руку – и схватишь его. Но что-то мешало пробиться сквозь плотную завесу тайны, оставалось множество вопросов. Может, всему виной головная боль? Повышенная гравитация всем давила на мозги, утомляла и делала раздраженными.

Я был порядком разочарован нулевым результатом. Предварительный допрос не дал ничего. Хотя обычно появлялись кое-какие нестыковки и напротив – совпадения в рассказах свидетелей, позволяющие сделать выводы.

Я решил восстановить поминутно картину преступления. Если устроить очную ставку, будет ясно, кто и что делал в тот момент, когда произошли убийства. Время последнего я знал почти точно. Это давало мне определенное преимущество. Враг не мог быть на виду в то время, когда совершал убийство бородавочника. Выяснив, кто из команды «уголовного рейса» не имеет алиби, я смогу предельно сузить круг подозреваемых.

Я попросил всех собраться в кают-компании. Здесь было достаточно места, чтобы разместиться. На мой настойчивый призыв никто не отреагировал – рангун даже послал меня прямым текстом куда подальше, но после того, как в дело вмешался Лео Глуц, несознательным членам экипажа пришлось подчиниться.

Вскоре все, исключая телекина, – его никто не решился тревожить, – сидели вокруг круглого стола и в креслах. На столе разбросаны были карты, стояли стаканы с дистиллированной водой – единственная жидкость, доступная в неограниченных количествах. Лица у собравшихся были такие мрачные, словно мы собрались на панихиду. Я отлично понимал их недовольство. Кому охота присутствовать на допросе, когда, к тому же, непонятно – пригласили тебя в качестве свидетеля или ты уже основной подозреваемый?..

Что касается меня, то я не верил в результативность этого гуманного мероприятия. Разве так следуют общаться с матерыми уголовниками? Их бы запереть со мной в кабинете на часик – полтора. Они бы мне все рассказали, выплевывая на пол выбитые зубы. Я и собирался в дальнейшем предпринять что-нибудь подобное. Но сейчас не стоило перегибать палку. Они и так были напряжены до предела. А сапиенс, загнанный в угол, становится опасен.

– Значит так, – начал я, – мы собрались, чтобы восстановить картину последнего убийства. Сейчас каждый из вас, шаг за шагом, припомнит, что именно он делал в тот момент, когда убили бородавочника. – Я разгладил электронную бумагу, продемонстрировал стило. – А я буду записывать, кто и где находился в это время. Чтобы потом, в тишине, проанализировать полученную информацию.

– А если я не помню? – пискнул сириусянин.

– Значит, ты автоматически становишься главным подозреваемым.

Поднялся шум. В мой адрес снова полетели оскорбления.

Тут возвысил голос капитан.

– Всем заткнуться! – скомандовал он. – У нас и так хватает проблем. А я, вашу налево, хочу чувствовать, что мои расшатанные нервы начинают выздоравливать.

После этого замечания дело пошло на лад. Я приступил к допросу.

– Ну, давай, Робинзон, рассказывай, что ты делал, когда произошло убийство бородавочника.

– Ничего не делал. Все как обычно, – мгновенно ответил таргариец.

Я сделал пометку в блокноте.

– А откуда ты знаешь, когда именно оно произошло?

Несколько уголовников тут же повскакивали с мест, намереваясь скрутить Робинзона, но я поднял руку, призывая всех успокоиться.

– Да не знаю я, – смущенно пробормотал таргариец, – это я так, ляпнул… По недоразумению.

– По недоразумению?! – оскалился рангун. – Вот ты и есть тот самый убийца.

– Да вы чего?! – взвился таргариец. – Да я не помню даже, какого числа это случилось! Я за календарем давно перестал следить.

– Второго, вроде бы, – сказал лемуриец. – Я хорошо запомнил, когда это случилось.

– Почему именно? – поинтересовался я.

– Да так… – Умник замолчал. Все смотрели на него с таким явным подозрением, что он счел нужным добавить: – День рождения у меня второго. Не отмечать же его… здесь.

– Второго с утра мы в карты играли, – сказал Сивый. – Как засели утром, так до самого обеда и резались.

– О, точно… И я с вами был, – согласился, – еще продул капитану штук тридцать. Помните, капитан?

– Отлично помню, – сказал Лео Глуц. – Дымов, ты не мог бы уточнить, о каком времени идет речь?

– Примерно, одиннадцать – двенадцать утра.

– Ну, тогда можешь исключить сразу всех, кто был в это время в кают-компании. Так, за столом сидели я, – он оглянулся на рангуна, – Сивый тоже был, это я точно помню, блефовал, как зверь, и спустил кучу бабок. Робинзон тоже. Кто тут еще был…

– Я… я был, – прогудел немониец.

– Это точно, он все время у стола вертелся, – подтвердил Робинзон. – Не было этих двоих. – Он глянул исподлобья на лемурийца и креторианца. – Да еще Крыс где-то шлялся.

Сириусянин испуганно сжался, выпучил глаза и затряс головой, всем своим видом выражая невинность.

– Что скажешь? – обратился я к нему. – Где ты был второго утром?

– Ты это серьезно?! – пискнул Крыс.

– Еще как серьезно, отвечай на поставленный вопрос.

– Наверное, я спал. Точно не помню. Мне снился какой-то хороший сон. Или не снился.

– Ты во сне случайно не встречал бородавочника? – вкрадчиво поинтересовался Сивый. – Может, тебе снилось, как ты заходишь к нему в каюту с каким-нибудь дрыном?

– Нет, нет, нет! – вскричал перепуганный сириусянин. – Я ничего не видел во сне! Мне обычно снится одно и то же.

– И что это такое? – не отставал рангун.

– Я не обязан об этом рассказывать… Это личное.

– У нас тут все личное быстро становится достоянием общественности. Колись, парень, или я из тебя всю правду вытрясу.

– Мне снится еда, понятно?! – завопил сириусянин. – Много, много вкусной еды. Я устал грызть сухой паек.

– Ну, это я могу понять, – Сивый хмыкнул. – Зато пайков у нас полно. Голодать и жрать друг дружку не будем. Я однажды чалился в одной колонии, так там когда начались перебои с поставкой жратвы, ребята принялись жрать друг дружку. Очень там было невесело, прямо скажем…

– Оставим эту тему, – сказал я, сделал пометку. – С Крысом все более-менее понятно. Давайте с остальными. Итак, где были вы? – обратился я к лемурийцу и креторианцу.

– В моей каюте, – спокойно ответил Умник.

– Что вы там делали?

– Беседовали о жизни. Не думаю, что это имеет какое-либо значение. Мою невиновность может подтвердить Красавчик, а я, в свою очередь, могу вас заверить, что все утро он не покидал моей каюты.

– Не нравится мне это, – сумрачно заметил Сивый, – где гарантия, что эти двое не сговорились?!

– А где гарантия, что не сговорились все вы? – насмешливо спросил Умник. – Двое и четверо могут сговориться с одинаковым результатом.

– Гарантией является мое слово, – сказал Лео Глуц.

– А разве для вас секрет, капитан, что вам тоже никто не доверяет?

Глуц хмыкнул.

– А ты парень очень себе на уме. И как только тебе удалось дожить до таких лет?

– Рационализм и осторожность, – заметил лемуриец.

Я решил, что Умник нравится мне все меньше. Несмотря на заявленный рационализм, он столь явно демонстрировал превосходство над остальными сапиенсами, что не мог не вызвать раздражения. Может, он и обладал отличной эрудицией, но характер у него был препаскудный. Впрочем, в качестве представителя расы лемурийцев он являл почти уникальный пример выдержанности и обходительности. Эти сапиенсы из Западного сектора умудрялись хамить даже на дипломатических приемах, что же говорить о нынешней ситуации.

Дабы конфликт между капитаном и своенравным лемурийцем не перешел в стадию мордобоя, я поспешно вмешался.

– Я поговорю с этими двумя, – обратился я к Лео Глуцу.

Он кивнул, продемонстрировав понимание, но, все же, не удержался от оскорблений:

– Впервые вижу осторожного лемурийца. Ты, должно быть, наполовину человек.

Глаза Умника полыхнули желтым, он покраснел, сжал губы до синевы, но каким-то чудом сумел обуздать свой гнев. Хотя все, включая меня, ожидали вспышки ярости, столь свойственной лемурийцам.

Оставался только один сапиенс, чьи действия с одиннадцати до двенадцати были неизвестны. Вернерианин сидел в кресле, свесив голову, и дремал. В отличие от остальных происходящее казалось ему очень скучным.

Я поднялся из-за стола, пересек комнату и толкнул Пузыря в плечо. Он пробудился не сразу, сначала приоткрыл один красный глаз, потом другой, протяжно зевнул.

– У меня вопрос, – сказал я. – Что ты делал второго? С одиннадцати до двенадцати утра.

– Второго? – удивился он. – Это когда?

– Это когда убили бородавочника. Так что ты делал до того, как стало известно об убийстве.

– Сначала кушал, – пробормотал Пузырь.

– А потом?

– Потом тоже кушал. Я много кушал. Шесть или семь сухих пайков.

– Семь штук?! – поразился Робинзон. – За один раз?! Ну, ты и троглодит!

– Вернериане питаются всего два раза в неделю, – счел нужным вмешаться Умник. – Для них подобный рацион – это вполне нормально.

– Это точно, – подтвердил Лео Глуц, – те двое, что были у меня в команде, тоже то не ели ничего, то накидывались на жратву, как будто это последняя трапеза в их жизни.

– Кто-нибудь может подтвердить, что ты только и делал, что жрал тем утром? – спросил я.

– Ну, не знаю, – задумался Пузырь. – Я один был.

Я сделал очередную пометку в блокноте, на всякий случай взяв и вернерианина на карандаш.

У меня, наконец, образовался узкий круг подозреваемых, но все они представлялись мне кандидатурами малоподходящими для того, чтобы совершать столь жестокие убийства, даже если у них имелись стимуляторы. Умело притворяются недотепами? Вот лемуриец по складу личности подходил для кровавых дел. Но с ним вместе постоянно был креторианец. А в кровавый сговор между этими двумя я не верил. Хотя на всякий случай решил надавить на Красавчика. Насколько я успел заметить, характер у соблазнителя женщин был мягкий, к тому же, этот шантажист и мерзавец явно был трусоват. Значит, от него можно добиться правды, если действовать жесткими методами.

Но с допросом я не спешил, разрабатывая пока другие версии. Я неоднократно беседовал со всеми уголовниками с глазу на глаз – отечески увещевал, обещал не только помилование, но и правительственную награду, но чаще всего угрожал. Избегал я только разговоров в сириусянином. Крыс явно пребывал не в своем уме, и мне совсем не хотелось, чтобы он сбил меня с верного следа очередной версией убийства бородавочника или каким-нибудь откровением о зеленых человечках на борту. Между тем, сириусянин сам постоянно искал со мной встречи, норовя поведать что-нибудь известное только ему одному. В конце концов, я наорал на него и потребовал оставить меня в покое, пообещав, что если он будет и впредь мешать следствию, то я расправлюсь с ним лично.

Впоследствии я пожалел об этой вспышке гнева. Мне не хотелось, чтобы Лео Глуцу доложили, что я вышел из себя. Чего доброго решит, что я ору, потому что не могу найти убийцу. Пусть лучше думает, что следствие идет своим чередом.

Гравитация продолжала расти, внушая всем беспокойство, вызывая головную боль и дурное настроение. Установить причину поломки так и не удалось. Робинзон настаивал, что гравикомпенсаторы работают в штатном режиме, выдавая нагрузку согласно норме. Но по моим ощущениям, сила тяжести превышала земную как минимум в полтора раза.

Двое суток я пытался выдавить из вернерианина хоть какие-нибудь сведения, где он был в то время, когда произошло убийство, но как заведенный он твердил одно и то же.

– Кушал я, кушал, кушал, много кушал.

– Молчать! – я треснул кулаком по столу. Все это время мы оба не спали. Так что я тоже порядком вымотался. – Больше ни слова о еде.

– Я и сейчас хочу… кушать, – поделился Пузырь.

– Все, пошел вон… вон пошел, я сказал! – заорал я.

– Я могу идти, – искренне удивился подозреваемый.

От даже ногами затопал от ненависти, стащил со стула громадную тушу и вытолкал за двери своей каюты. После избавления от идиота я упал на койку и мгновенно заснул.

Мне снился убийца, крадущийся по коридору. Он был нематериален, черной тенью скользил по стенам, липким мраком заползал на потолок и окутывал собой весь корабль. От чего его пассажиры задыхались и захлебывались отчаянным криком.

Я проснулся весь мокрый от пота. Помаргивал свет. Из-за неудобной позы болела шея. Глянул на настенный хронометр. Я спал всего четыре часа. Этого вполне достаточно, решил я, не удивлюсь, если за этот краткий промежуток времени неизвестный убийца разделался с кем-то еще…

Помню, как после очередной миссии меня вызвали в кабинет для психологического тестирования.

– Как здоровье? – поинтересовался тощий техник с бегающими маленькими глазками. Всем своим видом он демонстрировал, что ему плевать на мое здоровье, но он обязан задать дежурный вопрос. Просто потому, что так полагается по служебному этикету.

– Здоров, – ответил я. Заставил себя улыбнуться. Одними углами рта – внутренне я был сжатой пружиной, готовой распрямиться в любой момент. Я отлично знал, чем мне грозят эти тесты – увольнение из рядов федеральной службы, списание на пенсию.

Если ты уходил, не отслужив положенный срок, то платили такие гроши, что на них невозможно было прожить. Однажды я встретил на улице бывшего сослуживца. На него было страшно смотреть – костистое лицо с ввалившимися щеками, старая одежда висела на нем, словно раньше принадлежала какому-то толстяку, а в глазах – отчаяние человека за последней чертой. Человека! А не какого-нибудь меньшего братца из числа отсталых народов. Выяснилось, что он работает на фабрике, в погрузочном цеху. Перспектив никаких, зато денег на еду и жилье пока хватает. Правда, работать приходится в две смены. Так что солнца он почти не видит.

Его лицо все время стояло у меня перед глазами, пока я поднимался на лифте на двухсотый этаж – там стоял тестировочный модуль. Я знал, что мне ни за что не пройти обследование. Оно обязательно выявит патологические черты – склонность к насилию и страх перед новым ранением. Но надеялся на лучшее. Что мне еще оставалось?..

– Сюда, пожалуйста, – пригласил техник.

Следовало лечь на ленту транспортера, ведущего в недра огромной машины. Машины, бракующей людей.

– Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого? – поинтересовался я хмуро.

– В каком смысле?

Мне показалось, или он действительно выглядел озадаченным? Ребята в отряде говорили, что таких, как он, всегда можно подкупить. Неужели, врали?

Я вытянул перед собой руку и потер изгиб указательного пальца большим – недвусмысленный жест, во всем цивилизованном космосе означающий, что речь идет о деньгах.

Он не выразил никаких эмоций, взял лист электронной бумаги, и, написав на нем нечто, подал мне. Я аккуратно перечеркнул цифру с тремя нулями и проставил свою – вдвое меньше первоначальной суммы.

Продолжая сохранять спокойствие, техник кивнул, достал из ящика стола готовую запись и проставил на ней мое имя.

– Я зайду к вам завтра, после обеда, – сказал я.

– Да-да, результаты я отправляю завтра ближе к вечеру. Тогда будет готова полная расшифровка.

Но когда на следующий день я появился в кабинете продажного технолога, имея в кармане необходимую сумму, меня ожидал сюрприз.

– Вы ко мне? – поинтересовался незнакомый таргариец.

– Я, кхм, нет, я зашел, чтобы спросить… а где ваш коллега?

– Он арестован, – сухо ответил новый техник. – Если у вас какое-то дело к нему…

– У меня? Да нет. Просто забыл здесь вчера кое-что.

– Все результаты обследований отправлены в федеральную службу.

Его интонации были более чем красноречивы – мне все известно, говорили они…

Почти месяц я жил под страхом разоблачения. А что если технолог расколется, думал я, и за мной придут. Дача взятки должностному лицу, сотруднику федеральной службы, – по тяжести наказания это то же самое, что убийство.

Но мои опасения оказались напрасны. Через месяц я получил известие, что с моим тестом на психологическую пригодность все в порядке. А затем меня назначили служащим Департамента допросов. Надо ли говорить, что со временем я весьма преуспел в этом деле. Вот только костяшки пальцев все время болели – у подозреваемых были на редкость крепкие скулы.

После нескольких часов тяжких раздумий – иногда ведущему следствие полезно подумать в одиночестве, меня неожиданно посетила исключительно перспективная идея. Необходимо разбить всех подозреваемых на условные пары. Затем каждому из уголовников я расскажу нечто о его условном партнере, что заставит его занервничать. К примеру, Пузырю скажу, что Сивый видел, как он убивал и рассказал об этом мне. А Сивому напротив – скажу, что Пузырь валит на него все шишки. Останется только дождаться следующего убийства, и можно брать нашего убийцу-маньяка. Завалят Сивого – убийца Пузырь. Завалят Пузыря, рангун попался.

Во время последующих бесед с подозреваемыми я навешивал на их условного «партнера» все возможные грехи. Дескать, он говорил, что это ты и есть душегуб. Что он все знает.

В этом методе была одна негативная сторона. Я не мог выявить преступника, пока он не совершил новое убийство. И как назло, а может, наоборот – к счастью, ничего не происходило. Неведомый враг затаился. Я чувствовал, что он выжидает, наблюдая за моими действиями.

Он был хитер, мой неведомый противник. Я всерьез взялся за разработку версии лемурийца. И попросил Красавчика зайти ко мне в каюту для обстоятельной беседы. Здесь никто не мог бы помешать мне нажать на него. Негодяй, впрочем, подстраховался, обратившись за поддержкой к капитану. Так что ко мне заявился не креторианец, а сам Лео Глуц.

– Красавчика оставь в покое, – распорядился он, – надежный малый. Я ему доверяю. Я точно знаю, в убийствах он не замешан.

– Я подбираюсь вовсе не к Красавчику, – сказал я.

– Поясни.

– Меня интересует лемуриец. Вполне возможно, Красавчик покрывает своего приятеля. Нажму на него немного, и он расколется.

Умник, действительно, занимал меня все больше. Он являл собой особенный типаж преступника. Расчетливый проходимец, до поры – до времени выдающий себя за честного гражданина федерации. С такими обычно возникают проблемы, их трудно арестовать и подвергнуть допросу с пристрастием. Большинство уголовников беспринципные и хитрые малые – на них можно надавить, посулить им разного рода поблажки, вроде мягкого режима содержания или свидания с близкими. Даже – освобождение из-под стражи, если правонарушение не слишком тяжкое. Но с теми, кто до времени играл роль добропорядочного сапиенса, держи ухо востро. Они часто хорошо знают закон, поэтому осведомлены о своих правах, на простые уловки не ведутся и стараются всячески уйти от наказания. И за благообразной внешностью такого вот очередного «умника» может таиться настоящий маньяк. Мне как-то раз попал в руки один подобный экземпляр. Он никак не желал сознаваться, что приторговывает порнографическими снимками маленьких сириусян, пока я не выбил ему все зубы и не пригрозил, что отрежу палец. Это подействовало. Еще долго потом в уборной я щелкал раскладным ножом, жалея, что он подписал признание.

– Лемуриец? Другое дело, – немедленно воодушевился Лео Глуц, которому Умник с его горделивым самомнением давно был поперек горла. – Нажимай!

Я решил, также легко, если понадобится, капитан сдаст любого доверенного сапиенса. Хотя он по-прежнему называл меня своим помощником и всячески поощрял поиски убийцы, я насчет этого типа не обольщался. Собирался покончить с Лео Скоротрупом, как его называли в восточном секторе, в самое ближайшее время.

После нашего разговора Глуц лично навестил креторианца и велел явиться ко мне в каюту. Ухоженный хлыщ, не посмев ослушаться приказа, сразу же приплелся с самым унылым видом.

Я придвинул табурет, предложил Красавчику сесть, сам остался стоять. Этому нас тоже учили в академии. Допрос лучше вести, возвышаясь над подозреваемым – так он острее ощущает униженное положение и быстрее раскалывается.

– Вижу, вы сильно подружились с Умником, – начал я издалека.

– Да, это так, – ответил креторианец.

– У вас какие-нибудь общие интересы?

– Да нет, – он пожал плечами, – интересов никаких нет. Мы иногда мыслим в одном направлении… Он делится со мной своими идеями. Я слушаю.

– Ты мог бы привести пример? Я не совсем понял.

– Он рассказывает множество интересных вещей. А я люблю узнавать все новое.

– О чем же, например? – настаивал я.

Тут Красавчик смешался, и я, внимательно за ним наблюдая, понял, что ему хотелось бы скрыть темы некоторых разговоров. Я решительно прошел к двери, запер ее, поймав его удивленный взгляд, и вкрадчивым тоном пообещал, что сейчас буду его бить, если он сей же час не расскажет, что именно они обсуждали с лемурийцем. Он сперва сохранил лицо, и даже рассмеялся. Но тут же получил от меня удар по скуле и опрокинулся вместе со стулом. Я не собирался миндальничать с этим типом – Лео Глуц дал мне все полномочия и я собирался ими воспользоваться, чтобы выбить правду.

Вскоре я уже слушал проникновенный рассказ о ксенофобии, царящей в галактике, о том, что раса людей подавляет остальные расы, подчинив их своей воле. На сладкое Красавчик изложил мне суть одной беседы, во время которой Умник явно намекал, что неплохо было бы захватить корабль. Этого мне вполне хватило, чтобы сделать выводы – он вполне мог быть диверсантом. Только вот беда, как я не давил на креторианца, он твердо стоял на своем – второго утром они не покидали каюты. Я в своей жизни достаточно понаблюдал сапиенсов – лжецов. Среди них встречались настоящие виртуозы вранья. Но Красавчик таким не был. Если бы лемуриец отлучался хотя бы на десять минут, он бы обязательно мне рассказал.

Когда я сообщил, что больше вопросов нет, и отпустил креторианца, он припустил по коридору едва ли не бегом.

А я сел разбирать записи. Посидел над ними несколько часов, как советовал инструктаж в академии, и пришел к самому неутешительному выводу: враги человечества – телекины. Больше никто не смог бы осуществить все эти убийства и остаться незамеченным.

Скорбный факт, если подумать. Что я могу противопоставить столь могущественному сапиенсу? Попытаться натравить на него кого-нибудь из уголовников – дело в высшей степени бесполезное. Они все, конечно, дебилы, но не самоубийцы. Инстинкт самосохранения присущ, увы, даже дебилам.

Может, поговорить с ним, выяснить все детали, попытаться перевербовать на сторону людей? Идея попахивает безумием. Телекины не способны на обычный диалог. Любое общение будет контролировать только он. И он же будет диктовать условия этого общения.

В дверь вдруг тихонько поскреблись.

– Кто там?! – рявкнул я.

Ответа не последовало. Открыв дверь, я аккуратно выглянул в коридор. Никого. На полу лежал аккуратно расправленный листок электронной бумаги. Я поднял его, вгляделся в выведенные убористым почерком каракули. Как я и предполагал, это оказался хорошо составленный донос. В нем подробно говорилось обо всех членах экипажа и самом капитане. Каждый назывался подонком и убийцей.

Чтобы выгородить себя, большинство преступников стучат друг на дружку, так что свежесостряпанная кляуза для меня неожиданностью не стала. Я даже знал, кто мог ее написать. Сириусянин, кто же еще? Он и раньше сотрудничал с властями колонии, предпочитая докладывать обо всех правонарушениях, и здесь взялся за старое, едва почувствовал федеральную власть. Я не желал слушать его бредни, вот он и сочинил анонимку.

Как я и предполагал, ничего полезного из этого документа извлечь было нельзя. Разве мог облегчить задачу следствия тот факт, что Пузырь моет ноги в унитазе, Круглый целыми днями носится по коридорам корабля, как заведенный, а Умник высказывает крамольные мысли, беседуя со своим приятелем креторианцем.

Донос напомнил мне о светлых деньках работы в управлении. Как все преступники под следствием быстро раскалывались на допросах и начинали возводить поклеп друг на друга, лишь бы скостить себе срок. «Нет, начальник, нож был не у меня, нож был у Мишки Меченого, вы его не слушайте, вы меня слушайте, я правду говорю». Наблюдая, как они всеми силами стараются уйти от ответственности, я испытывал стойкое отвращение к их предательской натуре – ни один из этих сапиенсов не был достоин снисхождения. Они ежечасно являли мне свое гнилое нутро, а я будто врач-инфекционист вынужден был копаться в их пораженных болезнью внутренностях, извлекая на свет подробности того или иного чудовищного преступления. Они грабили и убивали, и мечтали на следствии вовсе не об исправлении, не испытывая и тени раскаяния, а только о том, чтобы уйти от ответственности и снова взяться за старое. Если бы власти дали мне больше полномочий, я бы не стал разбираться в степени их вины, а убивал каждого второго на месте.

Я побеседовал наедине и с лемурийцем. Для разговора вызвал его к себе.

– Для того чтобы скорчить рожу, требуется почти пятьдесят мышц, а чтобы набить кому-нибудь рожу всего четыре, – поведал Умник. – Неужели я показал себя настолько примитивным существом, что вы думаете, будто я предпочту тренировать четыре мышцы вместо пятидесяти? Нет, нет и нет, я не участвовал ни в одном из убийств. Я в этом попросту не заинтересован.

– А я вовсе не уверен, что тебе нужен мотив, – сказал я. – Серийные убийцы потрошат свои жертвы без всякого мотива. Просто так. Для того чтобы получить удовольствие.

– Ты полагаешь, я серийный убийца? Это серьезное обвинение. В моем деле о патологических пристрастиях ничего не написано. Или ты не доверяешь тюремным психиатрам?

– Психиатров можно обмануть, – сказал я.

– С их высококлассными компьютерными тестами? Современная психиатрия очень преуспела в выявлении разного рода патологий. Я очень сомневаюсь, что их можно обмануть. Вот взять, к примеру, тебя, Георгий Дымов, они ведь нашли что-то у тебя? Что-то такое, что ты хотел бы скрыть. Так? Не зря же тебя отправили вместе с нами?

– Правительство доверило мне важную миссию! – отчеканил я. – Вопросы здесь задаю я.

– Порой из одного только вопроса подозреваемого можно заключить больше, чем из всех его ответов.

– Итак, меня интересует следующее. Случалось ли тебе убивать и если да, то при каких обстоятельствах?