Текст книги "Прогнозы изменения законов природы"

Перед сном я снова вспомнил ощущения от того прикосновения. И старался, чтобы оно сохранилось со мной во сне. Я слышал, что если сильно захотеть, то можно самому себе навести сновидение. Но у меня ни разу не получилось. Как не получалось почти во всём. Но я к этому уже привык.

Утром оказалось, что у обеих сестёр не будет первого урока, и проводить меня они не смогут.

Все домашние одновременно умывались и толклись на кухне, завтракая кто чем мог. Второй папа пропустил меня перед собой и защищал спиной ото всех других.

– А, не буду сегодня чистить зубы, – сказал в сердцах папа, не надеясь прорваться к раковине.

– Да, родственник, иди сегодня без зубов! – второй папа беспрерывно подшучивал над ним. Я запоминал эти шутки и отбивался ими перед сверстниками, помогало.

Папа в отместку всем открыл окно настежь. Он никогда ни с кем не ругался, а делал что-то постороннее назло.

Пасты осталось совсем на дне тюбика, но второй папа смог выдавить дольку себе и мне. Мама ходила по квартире, расчёсывала большой похожей на ёжика щёткой волосы. Что-то напевала. Я пытался уловить и запомнить мелодию, но за журчанием воды и басом второго папы мелодия пропадала.

Я ещё возился с умыванием, а второй папа пошёл проверить мою одежду. Оказалось, не зря.

– Мать, ты посмотри, – он поднёс к её лицу мои брюки.

Я не знал, что там, но вжался, жаль, что в ванной негде было спрятаться. Ругаться в этот раз не стали. Второй папа показал мне, в чём дело.

– Вот, по всей штанине размазал сопли. Смотри. Понятно, что сам не заметил.

Он долго замывал штанину.

– Придётся тебе, брат, с сырой штаниной идти.

– Да, спасибо! – сказал я, с благодарностью, что не заругал. День начинался хорошо.

На столе я допил за кем-то холодный чай. Завтраков у нас не было, это стало привычным, что-то ухватить или просто попить сладкого. Сочок я тоже взял, положил на дно портфеля, под учебники. Выпью потом по дороге из школы.

– Максим, телефон у тебя заряженный? – спросила мама.

Увидев, что заряда осталось совсем мало, соврал, что да, заряженный. В суете я часто забывал поставить телефон. Он не занимал у меня столько жизни, как у одноклассников, пользовался я им редко.

– Ну, иди, дорогой, – мама поправила мне шапку и слегка подтолкнула в спину.

Я вышел один. У меня был огромный портфель, в который помещалась даже сменная обувь. Мне нравилось таскать такую ношу: я был одновременно как почтальон и космонавт.

Сегодня было не очень холодно, поэтому ждать школьный автобус можно было сколько угодно. Подошёл мой одноклассник, мы поздоровались. Мне мама строго наказывала ждать именно школьный автобус и, когда мой товарищ сел в городскую маршрутку, я не стал так делать.

В утреннем тумане машины появлялись интересно: фары вдруг загорались сразу рядом с остановкой, висели сами по себе в воздухе, и только потом появлялся автомобиль. Над улицей висел постоянный шум, и звук отдельных машин сливался с жизнью города. Выделялись только грузовики, их фары были выше других, а звук напоминал трубу без мелодии.

Автобусы без конца приходили и уходили, люди вращались вокруг остановки. Старшие ребята тоже садились в городские маршрутки и быстро уносились вперёд. Я решил тогда не дожидаться школьного автобуса, боялся, что опоздаю на уроки, и что нас, не успевших вовремя, построят на первом этаже, наругают и потом дадут тряпки и вёдра, чтобы мы не болтались попусту, как говорил завхоз, а приносили пользу, мыли полы и стены. Трудиться мне нравилось, но я не хотел подводить маму и стыдиться перед учительницей, которая и так была ко мне очень добра, за новое опоздание. Тем более я опаздывал сегодня не нарочно, опаздывал не я, а автобус. Это в прошлый раз я специально прыгнул в полынью, чтобы не ходить на контрольную. Пытаясь нагнать товарища, я сел вместе со старшими в обычный транспорт.

Дядя водитель что-то у меня спросил, я не расслышал. Я подошёл к нему ближе.

– Деньги есть у тебя? Тридцать рублей, – он говорил со мной, не поворачивая головы, мне была непонятна его речь. – Где твои родители?

– Давайте я заплачу за пацанёнка, – сказал кто-то из пассажиров, и мне стало за такое неудобно.

Я привык ездить на бесплатном школьном транспорте, поэтому не всегда брал с собой деньги. И сегодня я по привычке сложил оставленные мне мамой монеты в свою коробку. Там было уже почти пятьсот рублей. Может даже я их отдам родителям. Они всё спорят, как отдавать кредит. Хотят взять ещё кредит, чтобы расплатиться с нынешним. Говорят, что все так делают, и гори всё огнём. Странное выражение.

Чтобы не объяснять дяде эту длинную историю, я вышел на следующей остановке. Куда идти я примерно знал. Вот берег речки, овраг. Расстояние оказалось больше, чем я ожидал. Перешёл через мост. Хорошо, что туман стал рассеиваться. Я понял, что уже точно опоздал. Увидел магазин, подошёл к витрине, но денег всё равно не было, а заходить, чтобы продавец о чём-то начала спрашивать, я не хотел. Ещё скажет, что прогуливаю, а я не прогуливал. Зашёл, постоял между дверями, погрелся. Но надо было торопиться.

Когда я вышел на дорогу, до ближайших домов надо было идти ещё столько же. В этом районе я никогда не был. Даже дойти в соседний двор и потом вернуться я мог не всегда. «Как там сейчас мама? Надо ей позвонить, чтобы не переживала за меня».

Телефон замёрз, и сигнал долго не проходил. Потом несколько минут мама не отвечала на звонок. Телефон сел.

Я срезал дорогу, пошёл по сугробам. Вот тропинка. Я уже потом понял, что это были чьи-то звериные следы. Потому что на каждом шаге проваливался, когда по колено, когда больше. А зверёк пробежал совсем поверху, едва задевая порошу. Мне нравились старинные слова. Я их специально заучивал, бывало, приходилось повторять по много-много раз. Я шептал в основном незнакомые слова, но некоторые я специально запомнил. Помимо разных названий снега мне врезалось в память «веремя» – это по-старинному время. Веремя – от смысла «вращение». Я сейчас так же вращался как это самое время, но найти дорогу не получалось.

Тогда я решил идти домой. Я озяб, пальцы рук перестали слушаться, пришлось сжать их в кулаки и греться об себя.

Вроде бы показались знакомые дома. Я подошёл, но это был тот же чужой район. Все большие дома в городе были одинаковые. Вдалеке виднелись другие высотки. У нас в городе много рек, и даже взрослые не знали всех названий. Но эту речку, которая протекала между этим районом и нашим, я знал: у неё было забавное название – Канава.

Мимо проходили люди, все спешили по своим делам, кто на работу, кто отводил малышей в детский сад. Я никогда не ходил в детский сад, наверное, там хорошо, много ребят и много игрушек. Говорят, можно спать днём.

– Мальчик, ты заблудился? – спросила проходившая мимо женщина.

Я отстранился и ничего не ответил: мама запрещала разговаривать с чужими взрослыми. Подождав, пока тётя уйдёт, пошёл вдоль реки. Тротуары петляли вокруг домов, и по ним трудно было найти правильную дорогу. Вдоль реки было наверняка. Да, хорошо, скоро наступит весна, и по Канаве можно будет пускать кораблики. Тем более хорошо, что кораблики никогда не кончались – досочек и веточек из-под снега торчало множество, как будто они сами просились в долгое плавание, где из одной реки можно попасть в другую, а там, совсем далеко, море. Вот бы побывать на море – вырасту, обязательно поеду на море.

И тут я провалился в речку. Лёд же должен быть толстый: зима морозная. Но, наверное, я стал весить больше, мама иногда говорила, что вот, растёт маленький кабанчик. Вода обожгла холодом. Провалился только по пояс. Портфель в воду не попал. За мокрые учебники и тетради могли сильно наказать, например, лишить прогулок с Альмой. Выбрался я быстро. Отошёл от реки и побрёл вдоль склона. Я шёл и прятался от людей, чтобы не заметили мои мокрые брюки.

«Как сейчас мама? Грустно ей или весело? Когда столько счастья, столько нас, как можно грустить? И скоро Новый год. Пусть мама всегда будет счастлива!» – я думал всё медленнее.

Потом я уже не знал, думаю или нет, стал приходить сон, в нём начиналось лето, вода в речке становилась тёплой. В какой-то момент, который я уже не чувствовал, но был в нём по-детски счастлив, я, Максим К., умер.

Глава 20. После новогодних каникул

На похороны полковника Семибратский не ходил – не осталось сил. Было совсем мало народа. Денисова хоронили в закрытом гробу, наверное, из-за соображений секретности. Кремировали.

Надо было бы испытывать чувство вины. Умом Роман это понимал, знал, что из-за него погиб товарищ, но события последних дней выхолостили все ощущения. Поэтому он не стал упаковывать один из результатов эксперимента, даже двух экспериментов в какую-то моральную оболочку. Пусть останется в качестве одного из действующих ингредиентов для будущего. Состава опасного, ни для кого не предсказуемого. Поминальным символом Семибратский поставил на видное у себя дома патрон от большого пулемёта.

Новогодние каникулы приближались к завершению. В последний нерабочий день Роман пришёл в институт. Дежурного он не знал, вероятно, новичок. Чуть помладше. Познакомились.

– Директор на месте?

– Да, но просил сегодня не беспокоить.

– А ты из спецов? – Роман сразу перешёл на «ты».

– Около того, – уклончиво ответил дежурный. – Спецов же сейчас уже нет. Завтра как раз будет про это совещание.

Офицер был весьма осведомлённый. Стоит с ним поддерживать контакт.

– А, спасибо!

Семибратский достал пачку сигарет и, уходя из фойе, прикурил.

– Э, товарищ, курить запрещено! – сказал ему вдогонку дежурный.

– Мне можно, – отговорился Роман.

«Надо бы сегодня к совещанию постричься и привести себя в порядок. Оброс, как лев. Будет неудобно перед женщинами и перед начальством».

– Стой! Роман, стой! – донеслось до Семибратского, когда он был уже на лестнице.

Громко хлопнула огромная входная дверь, мимо дежурного промчался Дмитрий.

– Живой, родной! – бывший весельчак стал его обнимать, больно хлопать по спине.

Семибратский чуть отстранился, возбужденность Димы диссонировала с его состоянием.

– Где все? Все живы?

– Всё нормально, все живы. Ты последний живой, – неудачно выразился Семибратский. – В смысле, вернувшийся.

– Да, я же прыгнул в будущее ещё раз! Вот, только вчера меня «догнали» мои, жена с детьми. Я всё проклял за эти дни. Валялся в безвременье. Хуже лихорадки… – Дмитрий тараторил от волнения. – Утром решил доехать до конторы. Здесь ни людей, ни мешков. Говоришь, всё вернулось?

Роман встряхнул товарища.

– Дима, приди в себя. Все живы. Мы прыгнули на пять дней, ты, выходит, на десять.

– Где все? Надо бы генералу морду набить!

– Не надо. Думаешь, ему сладко? Пойдём ко мне.

Поднялись в кабинет Романа.

– Вот, мы группу в мессенджере завели, «Проживание будущего». Пишу всем: «Дима нашёлся, жив-здоров!».

«Ура!», «Привет ему!», «Очхор!», «Обнимашки!)».

Семибратский показал Диме переписку.

– Напиши им от меня «С Новым годом!», хотя нет, лучше не надо. Просто: «Всем здоровья! Завтра увидимся!»

Роман написал.

– Спасибо! – Дима обнял его за плечи, и они пошли в кабинет. – Коньячок есть?

– Для тебя есть! Если штабисты всё не выпили.

Про свой эксперимент Роман рассказывать не стал.

Когда разделись и налили, по громкой связи к ним ворвались.

– Роман, я видел по камерам, как ты пришёл. Привет! – генерал говорил уставшим хриплым голосом. – Дмитрий, с Новым годом!

– Здравия желаем! – ответили оба.

– Докладываю! – неожиданно сформулировал ГШ. – Останов прошёл по ускоренному плану, отклонений руководством не отмечено. Успешность – около девяносто восьми процентов.

– Принял. Спасибо! – ответил Семибратский. – Вам завтра на совещании чем-нибудь помочь, поддержать какую-то идею?

– Да, может быть не лишним, – директор закашлялся. – Извините. Давайте, я с вами тоже выпью, дистанционно. Чокаемся. За нашу победу! До связи.

– До связи, – ответил Роман.

– Ого! Тебе генерал докладывает! Ничего себе! Как много я пропустил, – Дима в целом успокоился, но свежий разговор его снова взбудоражил.

– Ну это такая шутка. Забудь.

– В последнее время у нас с шутками перебоев нет. А что за останов?

– Заделывала специальная бригада прорехи во времени! Наверное, в том числе, и от тебя. Давай! Будем!

Они выпили, и Семибратский сразу налил следующую стопку. За это время он продумал, что можно сказать коллеге – скрывать всё, тем более долго, не получится.

– А я сходил в обратную сторону. Денисов меня провёл. Кстати, он тогда погиб.

– Надо же! Я не знал.

Дима был в растерянности, но тоже подумал про себя странную мысль: «Почти без жертв! Могло быть хуже!»

– Меня вернули, чтобы помочь. За полковника! Не чокаясь.

– За полковника!

Дмитрий быстро захмелел, расстегнул рубашку на две пуговицы.

– Как быстро мы привыкаем! – сказал Дима в воздух.

– К чему?

– Вот к такому… А давай сходим на крышу! Вдруг там ещё всё работает, – Дмитрий, не успев прийти в себя от предыдущей авантюры, был готов на радостях броситься в новую.

– Угомонись, пожалуйста. И про морду генералу того, нигде больше не говори и не думай! Понял меня? – Семибратский говорил это и сам не верил, что из него исходят эти выражения.

– Угу. Да, надо семьёй заняться.

– Вот-вот!

– Спасибо за коньяк! Я побегу домой, – Дмитрий уже возбудился по другому поводу.

– Завтра не опаздывай!

Но тот уже не слышал, выбежал и через ступеньку – были слышны шлепки больших ботинок – скатился на первый этаж и заторопился дальше.

«Шарф забыл. Вот он, человеческий ускоритель. Сложно с ним!» – Роман стал размышлять, можно ли как употребить Диму на общее дело.

За окном не было ничего и никого. Каникулы придавали городу своё очарование: в отсутствие суеты и благодаря прореженному числу людей в мегаполисе можно было жить. Ощущение, что он здесь как в командировке, у Романа не проходило. Всегда необходимо было делать два-три дела одновременно, думать про другие два-три, ехать, думать, не забыл ли чего, уделять внимание на улице, быть осторожным на дороге, отвечать на звонки и сообщения.

И эта инерция многозадачности догоняла, в том числе, в выходные. Но длинные каникулы затёрли деловые заповеди, и что делать в двенадцатый подряд выходной было непонятно. «Нет, не буду ничего смотреть, всё на потом. Тем более, концепция может измениться», – подумал он про грядущее совещание.

То, что внеочередной сбор у генерала можно было назвать именно грядущим, сомнений не было. Но Семибратский, уже как поживший человек, решил не формировать у себя никаких ожиданий.

«Да, давно не общались с Ириной. Может, она здесь?»

Он взял телефон, звонить из деликатности не стал, написал.

«Ирина, привет! Как дела? Я, если что, на работе»

Пауза была недолгой.

«Привет! Дела неплохо. Даже получилось отдохнуть. Кот тогда, не дождавшись, разбил двойное окно и выскочил на улицу. Затосковал. Вызвала мастера, ставит стекло».

И следом: «А ты не затосковал?))»

Он не знал, как ответить. Даже от нюансов реплики возникал такой широкий диапазон ветвлений будущего, что моментально оценить варианты было невозможно.

«Кстати, завтра большое совещание!»

«Да, спасибо! Подготовлюсь!»

* * *

Утром сотрудники тянулись дольше обычного, телефоны никто уже не сдавал. Только несколько спецов. Уборщики, которых никто никогда не видел, даже ночью, привели всё в порядок. Ёлки были отнесены на мусорку, искусственные собраны и вместе с игрушками аккуратно уложены в коробки. Семибратский видел однажды, как снимают кино – в офисе, в ночное время, чтобы не мешать работе компании, освещая авиационным прожектором помещение снаружи, так что становилось светло как днём, и так же, ради трёх секунд кадра, переставляют мебель и перекладывают документы, а утром возвращают всё на место, и бумажный мир становится таким же, как был. Можно было даже спорить на интерес, что за сорок киносмен в обстановке ничего не поменяется. Институтский орднунг был такого же уровня.

Тот же дежурный встречал всех на входе и предупреждал, кого необходимо, о скором совещании. Офицер был почему-то невыспавшийся – китель был расстёгнут, военный галстук был ослаблен. Что такого могло происходить в отсутствие персонала, непонятно.

Через час от начала работы по графику прозвучало приглашение в кабинет директора. Собирали заведующих секторами и несколько сотрудников, включая Тёмкина и Семибратского.

– Привет, дорогой! – Ирина ткнулась Роману в щёку.

– Здравствуй! Отлично выглядишь! – Семибратский был искренен.

Были все руководители среднего звена и их замы плюс главы отдельных служб – всего человек сорок. От спецов пришёл дежурный. Возможно, его метили вместо Красса, или после каникул коллеги тянулись дольше обычного.

– Добрый день, – здоровался с каждым с дальнего конца стола директор.

Говоря «день», он нарочито настраивал участников совещания на деловой лад, на серьёзность собрания. Когда все заняли свои места, генерал молча посмотрел на каждого по несколько секунд. Семибратский не удивился бы, если ГШ таким образом успевал измерить всем пульс.

– Товарищи учёные! – про минуту молчания в память о полковнике, которая была не только уместна, но и просилась перед началом разговора, директор забыл. – Я понимаю, что известная всем, большинству, экскурсия оказалась сюрпризом неприятного свойства.

Директор сделал паузу в готовности услышать неприятные слова или увидеть грубую реакцию. Максимум кто-то повёл плечами, кто-то поёрзал в кресле.

– Я надеюсь, точнее, руководство рассчитывает на ваше понимание рисков нашей работы, рассчитывает на то, что вы отнесётесь к событиям, как к органической части своих обязанностей.

– А результаты эксперимента представите? – спросила без спроса Ольга.

Произошедшее позволяло такой тон и неформальное течение беседы.

– Да. Сектор Дементия обобщит данные и предоставит выборку из отчёта. Правда, это будет не быстро.

– Знаем мы синоптиков – затянут до последнего, – неожиданно высказался Шутов. – Извините.

Дементий такого от союзника не ждал, но виду не подал. «Интересно, как они, грибы одной поляны, сводят счёты. Возможно, подсовывают в эксперименте от себя новую переменную, – подумала Ирина. – Надо расспросить Романа о его работе».

– К сожалению, погибли наши товарищи, Фёдоров и Денисов.

Фёдоров – это который сбросился с крыши.

– По-настоящему к прямым потерям мы относим только Денисова. Он выполнял специальное задание в космосе, геройски ликвидировал технический сбой. Фёдоров же – мы провели анализ его состояния за последние полгода – просто использовал событие как повод, причинами послужили его личные неприятности.

Совесть, тем более руководящего коллектива отмывалась тяжело, пятна наслаивались одно на другое и застаревали. В действительности, особенных усилий и не пытались прикладывать. Было мнение, что если бы обошлось без жертв, то эксперимент проходил бы не в полном всемирном напряжении, не задействовал глубинные природные силы, а имел характер бумажной кабинетной работы.

– Хочу представить вам исполняющего обязанности командира отряда – майор Вечный, – генерал указал на стрелявшего в повстанцев воина.

Тот встал, кивнул всем и сказал: «Здравия желаю, коллеги!».

– Также будет ряд назначений и возможно разукрупнение подразделений, – продолжал директор.

– В прошлом году же было укрупнение! – снова не смолчал Шутов.

– Поиск эффективности – процесс перманентный. Можете считать это поиском истины, поиском организационной истины. Вам, как учёному, это должно быть понятно, – видно было, что директор внутренне рад переходу разговора со стратегического на оперативный уровень, на этом поле он играл лучше их всех вместе взятых.

Семибратский почувствовал, что время вступить резервному полку в его лице.

– Суть же направлений исследований не меняется. Наоборот, задачи приобретают новую глубину, в том числе, за счёт распределения по секторам тем и спецов Красса, – Роман взял голосом, все притихли.

Генерал оценил про «спецов Красса».

– Призываю всех остаться в институте. Нам увеличили финансирование и расширили полномочия. Алексей, Тёмкин, зачитай, пожалуйста, новации.

Советник встал и без бумажки голосом глашатая наговорил: «В повышенный должностной оклад включена сумма, которую раньше выплачивали отдельной надбавкой. Могут устанавливаться дополнительные выплаты, если вы преподаёте по профильной дисциплине. Право на субсидию расширено из расчёта увеличенной площади жилья. Продлено принятое Совнаркомом положение о льготах на оплату коммунальных услуг за превышение площади жилья от нормативов».

Как опытный артист, Тёмкин сделал паузу, чтобы слушатели усвоили содержание и прониклись духом улучшений.

– Вы имеет право на дополнительный отпуск, который возникнет с момента, когда организация пропишет этот пункт в локальных актах. Сотрудники нашего института автоматически включены в квоту кандидатов на получение грантов, что потребует подготовки меньшего числа документов. Также сокращено количество рекомендательных документов и рецензий. Правда, не сокращено число необходимых статей, – последнее предложение он сказал уже своим голосом.

– Спасибо! – поблагодарил его генерал. – С учётом особых обстоятельств весь январь и февраль, каждый день во второй половине, после четырнадцати часов, у меня открытый приём. Индивидуальный. Прошу самим вести очередь. Алексей, пожалуйста, открой сводный список для всех сотрудников, пусть лист для свободной записи лежит в приёмной. По двадцать минут на человека. Встречи без протокола.

– С какой даты?

– Начиная с завтрашнего дня, – директор встал и начал складывать и без того аккуратно сложенные документы.

– У кого есть вопросы? Краткие, – спросил вместо генерала Тёмкин.

– Вопросов нет. Есть заявления, – Ольга и ещё несколько человек следом встали и положили на стол руководителя заявления об увольнении.

Наверное, генерал ожидал большей волны. Единственно, его лицо передёрнуло, когда Ольга положила свою бумагу.

– Да, с каждым обсудим заявление отдельно. Пока вы сотрудники института. Прошу всех быть на местах. Напоминаю про отчёты за прошлый год – не все сдали. И посмотрите планы на этот год. Если есть уточнения смет и сроков, прошу подать в ближайшие три дня.

– А инфляцию как учитывать, по официальным данным? – задал правильный, но несвоевременный вопрос советник.

– Да, как? – поддержал кто-то из спецов.

Директор беспомощно стал обводить всех взглядом, пытался что-то сказать, но то ли от возраста, то ли от усталости – скорее всего, он все дни работал – не мог произнести ни слова.

– По фактической инфляции, – громко нашёлся Семибратский. – По фактической промышленной инфляции. Сами же знаете.

Генерал кивнул, потом сел и прикрыл глаза.